Повторність, сукупність і рецидив злочинів

Дата добавления: 2015-09-18; просмотров: 479

Наверное, в аду есть специальное место для слишком самонадеянных адвокатов, но мы все уже к этому готовы. Когда, приехав в суд по семейным делам, я увидел гвардию репортеров, то сделал все возможное, чтобы камеры были направлены на меня. Я рассказал, насколько этот процесс необычный и болезненный для всех участников. Намекнул, что решение судьи может повлиять на права несовершеннолетних в стране, а также на исследования стволовых клеток. Потом одернул пиджак, взял Судью за ошейник и объяснил, что мне необходимо поговорить со своей клиенткой.

В здании суда Берн Стакхаус поймал мой взгляд и жестом показал, что все в порядке. Сегодня я случайно встретил шерифа, и он невинно спросил меня, можно ли его сестре, репортеру из «Projo», прийти к зданию суда.

– Я действительно не могу вам ничего рассказать, но слушание… будет достаточно громким, – туманно сказал я.

В том специальном месте в аду есть, наверное, особый уголок для нас – тех, кто пытается использовать общественную работу для собственной выгоды.

Несколько минут спустя мы уже были в кабинете судьи.

– Мистер Александер, – начал судья Десальво, показывая мое прошение о временном запрещении каких-либо контактов. – Объясните, пожалуйста, зачем вы подаете прошение, если мы вчера уже обсудили этот вопрос?

– Я виделся с опекуном-представителем, господин судья, – ответил я. – В присутствии мисс Романо Сара Фитцджеральд сказала моей клиентке, что вся эта история с судом – недоразумение, которое решится само собой. – Я посмотрел на Сару, которая не проявляла никаких эмоций, только подняла подбородок выше. – Это прямое нарушение предписания суда, Ваша честь. Хотя суд пытался создать условия, чтобы семья осталась вместе, я не думаю, что это сработает, пока миссис Фитцджеральд не отделит свою роль матери от роли адвоката. А до тех пор необходима физическая изоляция.

Судья побарабанил пальцами по столу.

– Миссис Фитцджеральд, вы говорили это Анне?

– Конечно, говорила! – взорвалась Сара. – Я пытаюсь положить этому конец!

После такого признания наступила полная тишина. И как раз в этот момент в кабинет влетела Джулия.

– Извините за опоздание, – сказала она, тяжело дыша.

– Мисс Романо, – спросил судья, – вы сегодня разговаривали с Анной?

– Да, только что. – Она посмотрела на меня, потом на Сару. – Полагаю, ей очень тяжело.

– Что вы думаете о прошении, которое подал мистер Александер?

Она убрала за ухо непослушную прядь волос.

– У меня недостаточно информации для принятия официального решения, но интуиция подсказывает мне, что было бы неправильно разлучать Анну с матерью.

Я мгновенно напрягся. Почувствовав это, мой пес встал.

– Господин судья, миссис Фитцджеральд призналась, что нарушила предписание суда. По крайней мере, нужно сообщить в комиссию о нарушении этических норм и…

– Мистер Александер, это больше, чем обычное судебное разбирательство. – Судья повернулся к Саре. – Миссис Фитцджеральд, я настоятельно рекомендую вам нанять независимого адвоката, который будет представлять интересы ваши и вашего мужа. Я не стану подписывать приказ о временном запрещении контактов, но предупреждаю вас еще раз: до слушания на следующей неделе вам нельзя говорить с дочерью об этом деле. Если я узнаю, что вы опять нарушили предписание, то сам доложу в комиссию и лично выпровожу вас из дома. – Он с шумом захлопнул папку и встал. – До понедельника попрошу меня не беспокоить, мистер Александер.

– Мне нужно увидеться со своей клиенткой, – объявил я и поспешил в коридор, где, как я знал, сидела Анна со своим отцом.

Сара, как я и думал, спешила следом за мной. За ней, очевидно намереваясь предотвратить скандал, шла Джулия. Мы все втроем резко остановились, увидев на скамейке вместо Анны дремлющего Верна Стакхауса.

– Берн? – сказал я.

Он мгновенно вскочил на ноги и прокашлялся.

– Проблемы с поясницей. Нужно время от времени садиться, чтобы снять напряжение.

– Вы не знаете, где Анна Фитцджеральд?

Он кивнул на входную дверь.

– Они с отцом недавно ушли.

На лице Сары было написано, что для нее это такая же неожиданность, как и для меня.

– Отвезти вас обратно в больницу? – спросила Джулия.

Она покачала головой и посмотрела на стеклянную дверь, за которой толпились репортеры.

– Здесь есть запасной выход?

Судья начал тыкаться мордой мне в руку. Черт!

Джулия повела Сару Фитцджеральд в глубь здания.

– Мне необходимо с тобой поговорить, – крикнула Джулия мне через плечо.

Я подождал, пока она отвернется. Потом быстро схватил Судью за ошейник и потащил его по коридору в другую сторону.

– Эй! – Я услышал за спиной стук каблуков по кафельному полу. – Я же сказала, что хочу поговорить с тобой!

В какой-то момент я всерьез решил вылезти через окно. Потом остановился, повернулся и изобразил самую обворожительную улыбку.

– Вообще-то ты сказала, что тебе необходимо со мной поговорить. Если бы ты сказала, что хочешь поговорить со мной, я бы подождал. – Судья вцепился зубами в мой пиджак, в мойдорогой пиджак от Армани, и потянул. – Но сейчас у меня встреча, на которую нельзя опаздывать.

– Что с тобой, черт возьми, такое? – воскликнула она. – Ты сказал, что разговаривал с Анной о матери и что ничего не изменилось.

– Так и было. Сара заставляла ее забрать иск, и Анна хотела, чтобы это прекратилось. Я объяснил альтернативу.

– Альтернативу? Тринадцатилетней девочке? Ты знаешь, скольких я видела детей, которые относились к слушанию совсем не так, как их родители? Мать приходит и говорит, что ребенок будет давать показания против насильника, потому что ей хочется засадить извращенца на всю жизнь. Но ребенку все равно, что случится с насильником, лишь бы не оказаться еще раз с ним в одной комнате. Или он думает, что насильнику нужно дать возможность исправиться, как это делают родители, если их ребенок плохо себя ведет. Бесполезно ожидать, что Анна будет вести себя, как взрослый клиент. Она эмоционально не способна принимать решения, не поддаваясь влиянию сложившейся в доме ситуации.

– Именно поэтому я и подал прошение, – ответил я.

– Честно говоря, меньше получаса назад Анна сказала мне, что передумала подавать в суд. – Джулия подняла бровь. – Ты же не знал об этом, правда?

– Она мне этого не говорила.

– Потому что ты говоришь не о том. Ты рассказал ей о юридическом способе избавиться от давления. И она, разумеется, ухватилась за эту возможность. Но неужели ты действительно думаешь, что она осознавала все последствия этого поступка: то, что не оба родителя будут готовить, отвозить ее в школу, проверять уроки, а один, что она не сможет поцеловать маму перед сном, что остальные члены семьи, скорее всего, рассердятся на нее? Когда ты объяснял ей, она слышала только, что на нее будут давить. Она не слышала, что ее отделят от матери.

Судья уже начал жалобно выть.

– Мне надо идти.

Джулия не отставала.

– Куда?

– Я же сказал тебе, у меня встреча.

В коридор выходило множество дверей, но все они были закрыты. Наконец-то одна из ручек повернулась. Я вошел и закрыл за собой дверь.

– Только для мужчин, – облегченно вздохнул я.

Джулия подергала ручку двери. Потом постучала в маленькое матовое окошко. Я чувствовал, как по моему лицу стекает пот.

– На этот раз ты не сбежишь, – прокричала она через дверь. – Я буду ждать тебя прямо здесь.

– Я все еще занят, – прокричал я в ответ.

Судья стал передо мной, и я схватился за густую шерсть на его загривке.

– Все в порядке, – сказал я ему и повернулся лицом к пустой комнате.

Джесси

Время от времени я отступаю от своих принципов и верю, что Бог все-таки существует. Как, например, сейчас, когда я вернулся и увидел эту прекрасную куколку, сидящую на пороге моего дома. Она встала и спросила, знаю ли я, где найти Джесси Фитцджеральда.

– А кто его спрашивает?

– Я.

Я наградил ее одной из своих лучших улыбок.

– Тогда это я.

Отвлекусь на минутку и скажу, что она была старше меня, но с каждым мгновением это становилось все менее заметно. У нее были волосы, в которых я бы заблудился, а рот такой мягкий и полный, что я еле оторвал от него глаза, чтобы осмотреть все остальное. У меня зачесались руки от желания прикоснуться к ее коже и убедиться, что она такая же мягкая на ощупь, как и на вид.

– Меня зовут Джулия Романо, – сказала она. – Я опекун-представитель.

Скрипка, играющая в моей душе, взвизгнула и умолкла.

– Вы что, коп?

– Нет, я адвокат и помогаю судье по делу твоей сестры.

– Вы имеете в виду Кейт?

Что-то в ее лице изменилось.

– Я имею в виду Анну. Она подала ходатайство о выходе из-под родительской опеки в вопросах здоровья.

– Ах да. Я знаю об этом.

– Правда? – Казалось, это ее удивило, будто только Анна может подавать в суд. – А вы случайно не знаете, где она?

Я посмотрел на дом, темный и пустой.

– Я что, ее ангел-хранитель? – Потом улыбнулся ей. – Если хотите подождать, можете зайти и посмотреть на мои картины.

Неожиданно она согласилась.

– В принципе, неплохая идея. Я бы с удовольствием поговорила с вами.

Я прислонился к двери и скрестил руки так, чтобы заиграли мышцы. Потом послал ей улыбку, которая сражала наповал половину женского населения университета Роджер Вильямс.

– Какие у вас планы на вечер?

Она посмотрела на меня так, будто я сказал это по-гречески. Нет, она наверняка понимает греческий. Она глядела на меня, как на марсианина. Или как на ненормального Вулкана.

– Вы приглашаете меня на свидание?

– Понято же, что да.

– Понятно, что у вас ничего не получится, – сухо проговорила она. – Я гожусь тебе в матери.

– У тебя фантастические глаза. – Я хотел сказать «грудь», но сдержался.

Как раз в этот момент Джулия Романо застегнула пиджак, и это меня рассмешило.

– Почему бы нам просто не поговорить?

– Как хочешь. – Я провел ее в свое жилище.

По сравнению с тем, как обычно выглядит моя комната, сейчас она была в относительном порядке. Немытая посуда стояла всего день или два. И рассыпанные утром хлопья не воняют в конце дня так, как разлитое молоко. Посредине комнаты стояли ведро с тряпкой и бутылка керосина – я как раз делал зажигательные гранаты. На полу валялась одежда, а одна футболка живописно раскинулась на самогонном аппарате.

– Ну как? – Я улыбнулся ей. – Марта Стюарт была бы в восторге.

– Для Марты Стюарт твоя комната стала бы делом жизни, – пробормотала она. Села на кушетку и подскочила. Там оказалась картошка фри, которая – о святой Боже! – оставила жирный отпечаток на ее прекрасной попке.

– Хотите что-нибудь выпить? – Не надо говорить, что мама не научила меня хорошим манерам.

Она осмотрелась вокруг и покачала головой.

– Я пас.

Пожав плечами, я вытащил из холодильника бутылку пива.

– Что, на домашнем фронте не все в порядке?

– А ты не знаешь?

– Стараюсь не знать.

– Почему?

– Потому что у меня это получается лучше всего. – Улыбаясь, я сделал большой глоток пива. – Хотя в этот раз я бы с удовольствием посмотрел, чем это все закончится.

– Расскажи мне о Кейт и Анне.

– Что именно вам рассказать? – Я сел рядом с ней, слишком близко. Нарочно.

– Какие у тебя отношения с ними?

Я наклонился к ней.

– Мисс Романо, вы хотите узнать, хорошо ли я себя веду? – Когда она даже глазом не моргнула, я сдался. – Они терпят меня, – ответил я. – Как и все остальные.

Этот ответ, должно быть, заинтересовал ее, потому что она записала что-то в своем беленьком блокнотике.

– Как это, расти в такой семье?

В моей голове пронеслась дюжина ответов, но я сам не ожидал того, что в конце концов сказал.

– Когда мне было двенадцать лет, Кейт заболела – ничего серьезного, просто простудилась. Но справиться с болезнью самостоятельно она не могла. Поэтому у Анны нужно было взять гранулоциты – белые кровяные клетки. Это случилось в канун Рождества. Мы собирались всей семьей идти покупать елку, понимаете? – Я вытащил из кармана пачку сигарет. – Вы не против? – спросил я, но подкурил, не дождавшись ответа. – Меня в последнюю минуту отправили к каким-то соседям, и это было еще хуже, потому что у них был праздник, полно родственников, и все шептались, будто я был сиротой или глухим, как пень. В конце концов мне это надоело, я сказал, что хочу в туалет, и сбежал. Я пошел домой, взял папин топор, ручную пилу и срубил маленькую елку, которая росла посреди двора. Когда соседи спохватились, я уже установил елку в гостиной и украсил ее шарами, повесил разноцветную гирлянду и все, что только можно.

Я все еще помню эти мигающие лампочки – красные, синие, желтые – на елке было украшений, как на баллийском эскимосе.

– В рождественское утро родители пришли за мной к соседям. Выглядели они ужасно. Однако дома под елкой лежали подарки. Я был в восторге и быстро нашел подарок со своим именем. Там оказалась маленькая заводная машинка – прекрасный подарок для трехлетнего мальчика. Но не для меня. Я видел ее на распродаже в больничном магазине. Это был единственный подарок, который я тогда получил. Вот такая грустная история. – Я затушил сигарету о джинсы. – Родители ни разу ничего не сказали насчет елки. Вот каково это – расти в такой семье.

– Как ты считаешь, Анна думает так же?

– Нет, они следят за Анной, потому что она часть их великого плана по спасению Кейт.

– Как твои родители решают, будет ли Анна участвовать в очередном курсе лечения Кейт? – спросила она.

– Вы так говорите, будто есть особая процедура. Будто действительно есть выбор.

Она подняла голову.

– А разве нет?

Я не ответил, потому что это был самый риторический вопрос, который я когда-либо слышал. Я смотрел в окно. Во дворе все еще стоял пень от той елки.

Когда мне было семь лет, я решил прокопать подземный ход в Китай. Мне было интересно, насколько сложно выкопать такой тоннель. Я взял из гаража лопату и начал копать яму, в которую можно было бы пролезть. Каждый вечер я накрывал ее старым пластмассовым ящиком, чтобы не залило водой. Я работал четыре недели, сбивая руки о камни и цепляясь ногами за корни. Но я не учел высоких земляных стен, выросших вокруг меня, и ядра планеты, которое нагревало подошвы моих кроссовок. Копая прямо вниз, я потерялся. В тоннеле нужно освещать дорогу, а у меня это никак не получалось.

Когда я начал кричать, папа нашел меня за несколько секунд, хотя мне показалось, что прошло несколько жизней. Он залез в яму, удивляясь той работе, которую я проделал, и моей глупости.

– Тебя же могло засыпать, – сказал он и вытащил меня на поверхность.

И тогда я увидел, что моя яма вовсе не столь глубока – папе она была по грудь.

Темнота относительна.

Брайан

Переезд в комнату на пожарной станции занял у Анны меньше десяти минут. Пока она складывала одежду в тумбочку и искала место для своей расчески на полке, я вышел в кухню, где Полли готовил ужин. Все ребята ждали объяснений.

– Она поживет здесь со мной немного, – проговорил я. – Нужно решить некоторые проблемы.

Цезарь оторвался от журнала.

– Она будет выезжать с нами на вызовы?

Об этом я не подумал. Возможно, это отвлекло бы ее, она бы чувствовала себя кем-то вроде стажера.

– Вероятно.

Полли повернулся. Сегодня он готовил фахитас, говядину.

– Все в порядке, капитан?

– Да, Полли. Спасибо, что спросил.

– Если ее кто-то обижает, – произнес Рэд, – то ему придется иметь дело со всеми нами.

Остальные закивали. Интересно, что бы они подумали, если бы я сказал им, что люди, обижающие Анну, это мы с Сарой. Я оставил ребят заканчивать приготовления к ужину и вернулся в комнату, где Анна сидела на второй койке, поджав под себя ноги.

– Эй, – позвал я, но она не ответила. Я не сразу понял, что у нее на голове наушники, через которые в ее уши вливалось бог знает что.

Она увидела меня, выключила музыку, сняла наушники и повесила их на шею, как удавку.

– Привет.

Я сел на край койки и взглянул на нее.

– Может, ты хочешь чем-то заняться?

– Например?

Я пожал плечами.

– Не знаю. Поиграть в карты.

– Ты имеешь в виду покер?

– В покер, в пьяницу, во что угодно.

Она внимательно посмотрела на меня.

– В пьяницу?

– Хочешь, заплети себе косички.

– Папа, – спросила Анна, – с тобой все в порядке?

Мне было легче войти в разваливающийся на куски дом, чем пытаться развлечь ее.

– Просто… Я хочу, чтобы ты знала: можешь делать здесь все, что хочешь.

– А можно в ванной оставить упаковку тампонов?

Мое лицо сразу же залилось краской, и, словно это было заразно, Анна тоже покраснела. У нас на станции была лишь одна женщина. Она работала неполный день, поэтому женский туалет был только на первом этаже.

Волосы Анны упали на лицо.

– Я не хотела… Я могу положить их в…

– Можешь оставить их в ванной, – объявил я. Потом торжественно добавил: – Если кто-то пожалуется, мы скажем, что это мое.

– Папа, но тебе же никто не поверит. Я обнял ее.

– Может, у меня не очень хорошо получается. Я никогда не жил в одной комнате с тринадцатилетними девочками.

– Мне тоже не часто приходилось жить с сорокадвухлетним мужчиной.

– Хорошо, иначе я бы его убил.

Я почувствовал, что она улыбнулась. Может, это будет и не так трудно, как казалось. Возможно, мне удастся убедить себя в том, что этим я сохраню семью, даже если сначала ее придется разделить.

– Папа?

– Что?

– Просто, чтобы ты знал: никто не играет в пьяницу, как только перестает ходить на горшок.

Она обняла меня так крепко, как делала это, когда была маленькой. И я вспомнил, когда в последний раз держал Анну на руках. Мы шли через поле, все впятером. Рогоза и дикие ромашки были выше нее. Я подхватил ее на руки, и мы вместе понеслись по высокой траве. Но потом сообразили, что у нее уже длинные ноги и она слишком большая, чтобы сидеть у меня на руках. Анна начала вырываться, я поставил ее на землю, и дальше она пошла сама.

Золотая рыбка вырастает только до размера аквариума. Деревья бонсаи скручиваются, не меняя размера. Я бы все отдал, чтобы она оставалась маленькой. Дети перерастают нас быстрее, чем мы их.

Самое удивительное то, что, когда одна наша дочь втянула нас в юридический кризис, другая переживала кризис медицинский. Правда, мы заранее знали, что у Кейт конечная стадия почечной недостаточности. На этот раз нас застала врасплох Анна. И тем не менее. Похоже, мы справлялись с обоими кризисами. Способность человека переносить трудности похожа на бамбук: он намного гибче, чем кажется на первый взгляд.

В тот день, пока Анна собирала вещи, я поехал в больницу. Когда я вошел в палату Кейт, диализ уже закончился. Она спала с наушниками плеера на голове. Сара встала и предупреждающе прижала палец к губам.

Мы вышли в коридор.

– Как Кейт? – спросил я.

– Практически без изменений. Как Анна?

Мы обменивались информацией о детях, как бейсбольными карточками, которые показываешь, но еще не хочешь отдавать. Я смотрел на Сару и думал, как рассказать ей о том, что я сделал.

– Куда вы делись, пока я отбивалась от судьи?

Если сидеть и думать, как горячо будет в огне, до пожара можно не дожить.

– Я отвез Анну на станцию.

– Что-то на работе?

Я сделал глубокий вдох и прыгнул со скалы, которой стал мой брак.

– Нет. Анна поживет там со мной несколько дней. Мне кажется, ей нужно некоторое время побыть одной.

Сара не сводила с меня глаз.

– Но Анна не будет там одна. Она будет с тобой.

Коридор вдруг показался слишком светлым и слишком широким.

– Это плохо?

– Да, – ответила она. – Ты думаешь, что, потакая ее истерике, делаешь лучше для нее?

– Я не потакаю ее истерике. Я даю ей возможность самой прийти к правильному выводу. Это не ты сидела с ней под кабинетом судьи. Я волнуюсь за нее.

– В этом разница между нами, – возразила Сара. – Я волнуюсь за обеих дочерей.

Я посмотрел на нее и на какую-то долю секунды увидел ту женщину, какой она была: не тратившей уйму времени на поиски своей улыбки, никогда не умевшей рассказывать анекдоты и все равно умевшей рассмешить меня, женщиной, которая заводила меня без малейших усилий. Я положил ладони ей на щеки. «Вот ты где», – подумал я, наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Ты знаешь, где нас найти, – сказал я и ушел.

После полуночи у нас был вызов. Анна проснулась и потерла глаза, когда завыла сирена и автоматически включился свет.

– Можешь оставаться, – сказал я ей, но она уже обувалась.

Я дал ей старую форму женщины, которая у нас работала, пару ботинок и каску. Она надела куртку и заскочила в машину. Пристегнулась к сиденью за спиной Рэда, который сидел за рулем. Мы помчались по улицам Верхнего Дерби к дому престарелых. Рэд нес носилки, а я сумку с лекарствами. У входа нас встретила медсестра.

– Она упала и ненадолго потеряла сознание. У нее неадекватное поведение.

Нас провели в одну из комнат. Там на полу лежала пожилая женщина, крошечная, с тонкими, как у птицы, костями. Из раны на голове текла кровь, судя по запаху, у нее расслабился кишечник.

– Привет, родная, – сказал я, быстро наклоняясь. Я взял ее руку, кожа была тонкая, как крепдешин. – Вы можете сжать мои пальцы? – Я повернулся к медсестре. – Как ее зовут?

– Элди Бриггс. Ей восемьдесят семь.

– Элди, мы вам поможем. – Я надеялся, что она меня услышит. – У нее рана в затылочной части. Мне понадобятся жесткие носилки.

Пока Рэд бежал за ними к машине, я измерил давление и пульс – неровный.

– Вы чувствуете боль в груди?

Женщина застонала, но покачала головой, а потом вздрогнула.

– Мы положим вас на носилки, хорошо? Похоже, вы сильно ударились головой. – Вернулся Рэд. Я снова посмотрел на медсестру. – Она упала из-за потери сознания или потеряла сознание в результате падения?

Медсестра покачала головой.

– Никто не видел, как это произошло.

– Конечно, – пробормотал я. – Мне нужно одеяло.

Худенькие руки, протянувшие одеяло, дрожали. Я совершенно забыл, что Анна поехала с нами.

– Спасибо, малыш, – сказал я, не пожалев время на улыбку. – Хочешь мне помочь? Стань в ногах у миссис Бриггс, пожалуйста.

Побледнев, она кивнула и отодвинулась. Рэд положил носилки.

– Мы перекатим вас, Элди… на счет три…

Мы переместили ее на носилки и пристегнули. От резкого движения рана на ее голове начала кровоточить сильнее.

Мы занесли женщину в машину. Рэд несся к больнице, пока я суетился в кабине, прикрепляя кислородную подушку, ухаживая за раненой.

– Анна, подай мне систему для внутривенного вливания. – Я стал разрезать одежду Элди. – Вы еще с нами, миссис Бриггс?

Будет маленький укольчик. – Взяв ее руку, я попытался найти вену, но она казалась нарисованной светло-голубым карандашом. У меня на лбу выступил пот. – Я не могу попасть двадцаткой. Анна, найди, пожалуйста, двадцать второй номер.

Пациентка стонала и плакала. Машину заносило на поворотах, когда я пытался вогнать тонкую иглу, и это только усложняло задачу.

– Черт, – выругался я, бросив на пол вторую систему. Я быстро разрезал одежду у женщины на груди, схватил радио и сообщил в больницу, что мы едем.

– Женщина, восемьдесят семь лет, упала. Она в сознании, отвечает на вопросы. Давление 136 на 83, пульс 130, неровный. Я пытался поставить капельницу, но не получилось. У нее на затылке рана. С раной все более-менее в порядке. Я подключил ее к кислороду. Вопросы?

В свете фар встречной машины я увидел лицо Анны. Машина проехала, и свет пропал, но я понял, что Анна держит незнакомую женщину за руку.

Возле отделения скорой помощи мы вытащили каталку и покатили ее через автоматическую дверь. Бригада врачей и медсестер уже ждала нас.

– Она все еще разговаривает, – сказал я.

Медбрат похлопал ее по запястью.

– Боже мой!

– Да. Поэтому я и не смог поставить капельницу. Нужны ножные манжеты, чтобы поднять давление.

Вдруг я вспомнил об Анне, которая стояла в дверях с широко раскрытыми глазами.

– Папа, а эта женщина умрет?

– Похоже, у нее был инсульт… но она справится. Послушай, может, ты посидишь там на стуле? Я приду максимум через пять минут.

– Папа, – позвала она, и я остановился на пороге. – Правда, было бы классно, если бы все больные были такими?

Она не видела того, что видел я: Элди Бриггс была кошмаром для доктора скорой помощи, у нее тонкие вены, у нее несерьезная травма, однако это паршивый вызов. Но Анна хотела сказать: что бы там ни случилось с миссис Бриггс, ее можно все-таки спасти.

Я вошел и, как положено, сообщил врачам всю необходимую информацию. Десять минут спустя я заполнил бумаги и вернулся за дочерью, но ее не было.

Рэд застилал носилки чистой простыней и укладывал подушку за ремни.

– Где Анна? – спросил я его.

– Я думал, она с тобой.

В коридорах я увидел только несколько уставших врачей, других парамедиков, людей, которые пили кофе и надеялись на лучшее.

– Я сейчас вернусь.

По сравнению с отделением скорой помощи восьмой этаж казался уютным. Медсестры здоровались со мной, называя по имени. Я прошел к палате Кейт и открыл дверь.

Анна уже слишком большая, чтобы сидеть на коленях у Сары. Но именно там я ее и нашел. Они с Кейт уснули. Сара взглянула на меня поверх головы Анны.

Я опустился перед женой на колени и погладил волосы Анны.

– Малыш, – прошептал я, – пора ехать домой.

Анна медленно выпрямилась. Она позволила мне взять ее за руку и поднять на ноги. Рука Сары скользнула по ее спине.

– Это не дом, – обронила Анна. Но все равно вышла за мной из комнаты.

После полуночи я наклонился к Анне и прошептал ей на ухо:

– Пошли, увидишь кое-что, – и поманил ее. Она села, схватила свитер, сунула ноги в кроссовки. Мы вместе поднялись на крышу станции.

Вокруг нас лежала ночь. Метеоритный дождь был похож на фейерверк – быстрые стежки на полотне ночного неба.

– Ах! – воскликнула Анна и легла на спину, чтобы лучше видеть.

– Это метеоритный поток Персеид, – объяснил я ей. – Метеоритный дождь.

– Это невероятно.

Падающие звезды на самом деле совсем не звезды, это просто камни, которые входят в атмосферу и загораются от трения. То, что мы видим, загадывая желание, – просто след от осколка.

В верхнем левом квадранте неба радиант взорвался новым дождем искр.

– И это происходит каждую ночь, когда мы спим? – спросила Анна.

Замечательный вопрос: «Все ли чудеса происходят, когда мы о них не подозреваем?» Я покачал головой.

– Вообще-то Земля пересекает хвост кометы только раз в году. Но такое представление, как сегодня, случается раз в жизни.

– Правда, было бы классно, если бы звезды падали во двор? Если бы мы знали, когда взойдет солнце, то положили бы его в аквариум и это был бы ночной фонарь или маяк. – Я прямо видел, как она это делает, сгребая выжженную траву на лужайке. – Как ты думаешь, а из окна Кейт это видно?

87 – Не уверен. – Я приподнялся на локте и внимательно посмотрел на нее.

Но Анна не отрывала глаз от перевернутой чаши неба.

– Я знаю. Ты хочешь спросить, зачем я это делаю.

– Тебе не нужно ничего говорить, если ты не хочешь этого.

Анна легла, положив голову мне на плечо. Каждую секунду вспыхивал серебряный штрих: скобка, восклицательный знак, запятая – знаки препинания, написанные светом для слов, которые так трудно произнести.