Малювання в документі

Дата добавления: 2015-09-19; просмотров: 487

Впервые я увидел подвал Олега Олеговича. Пять шагов в одну сторону, пять — в другую. Под потолком оконце. Не чистое, разумеется. С потолка периодически что& то текло.

Олег Олегович натаскал деревянных поддонов, из них он сделал лежаки и не& большой стол — так что жить здесь можно было с некоторым даже комфортом.

Не успели мы с Олегом Олеговичем разложить плавленые сырки, ливерную колбасу, хлеб и разлить красное вино в железные кружки, как заявились гости — небритый, лохматый мужичок с потасканной, раздавшейся дамой в драном пальто. Мужичок держал даму под руку, дама же держала огромный баллон с пивом.

Олег Олегович был не в восторге от прихода парочки.

Мужичок же, косвенно поглядывая на меня, склонился над Олегом Олеговичем

и зашептал ему что&то в ухо.

— Павел Фролович, — укоризненно сказал Олег Олегович. — Я же просил: се& годня ни&ни!

Дама выставила баллон с пивом так, чтоб тот был лучше виден. Олег Олегович был непреклонен.

— Нет, — сказал он.

— Олег Олегович! — канючливо протянула дама.

— Что вам здесь — зоосад, что ли? — прикрикнул тот.

— Мы же со всем уважением, — кисейно возразила дама.

— И с уважением тоже не надо!

— Ну, Олег Олегович…

— Нина Евтихиевна! — строго сказал хозяин подвала. — Прошу вас саму усвоить

и объяснить вашему кавалеру: ваша просьба совершенно неприемлема и несвое& временна!

— А может, вы пива хотите? — обратился Павел Фролович ко мне.

Не иначе, эта парочка видела во мне какого&то заступника.

— Мы собирались пить вино, но, так и быть, глотнем вашего пива, а потом вы сразу должны будете уйти! — строго молвил Олег Олегович.

Парочка засуетилась. Павел Фролович налил пиво мне и Олегу Олеговичу. Сами они пить не стали, но благоговейно смотрели, как мы приложились к их пиву.

— За пиво спасибо, а теперь ступайте! — строго сказал мой товарищ, утирая губы рукавом.

— Нам бы только спросить, — приложила руки к груди Нина Евтихиевна.

— Только один вопрос… — поддержал ее Павел Фролович.

— Один можно! Но чтобы точно только один! — недоверчиво сказал Олег Олегович.

— Один! — заверила того дама.

— Друг! — с некоторым даже придыханием обратился ко мне Павел Фроло&

вич.— А верно ли, что у нее «светел взор незабываемый»?¹

— У кого?

— У вашей сестры.

— Светел? Пожалуй… нет, он действительно светел. Я бы и сам, наверное, не подобрал такого точного слова.

— Взор? — спросил Олег Олегович.

— Взор! — твердо сказал я. — Не взгляд.

¹ С ними золотой орел небесный, / Чей так светел взор незабываемый (строки известной песни, слова Анри Волохонского).

НЕВА 12’2014

32 / Проза и поэзия

— Незабываем? — всплеснула руками Нина Евтихиевна.

— Забыть его невозможно.

— Потрясающе! — воскликнул Павел Фролович. — Взор и незабываемый!

— А можно мне исполнить арию, посвященную этому событию и незабываемо& сти светлого взора? — сказала женщина.

— Никаких арий! — будто бы очнулся Олег Олегович. — Сказано вам идти — так идите! Совсем стыд потеряли! Вы бы еще переночевать попросились!

— Совсем коротенькую!

— Олег Олегович! — укоризненно начал Павел Фролович.

Но тот стал угрожающе подниматься с места, кавалер с дамой испуганно подхва& тили баллон с пивом и поспешно ретировались.

Мы помолчали. Олег Олегович с досадой стал разливать вино в те же кружки.

— Наверное, ты хочешь спросить меня, что это было?

— Нет.

— А с Федором Григорьевичем я поговорю, серьезно поговорю! Нет, я не просто поговорю! Я ему в морду! Я ему, как человеку, доверил страшный секрет… по правде сказать, просто проболтался, и ты вправе сердиться на меня. И даже мне самому в морду... Какая подлость! Я ему по секрету, а он тут же — этому Павлу Фроловичу и Нине Евтихиевне! Нет, они, конечно, хорошие люди, и мы даже выпивали… Но все равно нельзя же так!

— Жмакин… — сказал я.

Олег Олегович хлопнул себя ладонью по подшлемнику. От чего оттуда полетели пыль и всяческие полуприметные флюиды.

— Режиссер не знал о Жмакине… Но он позвонил художнику картины, по фами& лии Жоробков, и тот обзвонил нескольких своих товарищей&художников, и через полчаса я уже знал адрес Жмакина, представляешь? Завтра едем к Жмакину!

— Куда?

— Он живет в доме… в Бернгардовке.

Бернгардовка! Название мне показалось столь же гадостным, как и фамилия Жмакин. И что с того, что он художник? Звание художника его вовсе не украшало, звание художника никого не украшает! Хуже звания «художник» только обозначе& ние «человек» — таково мое убеждение. Хуже же человека ничего не существует. Разве что — бог.

— Где это?

— Надо ехать на электричке. Встанем завтра пораньше — и в путь! Мы выпили еще раз.

— Надо было сказать Павлу Фроловичу, чтобы пиво оставил. Вина может и не хватить.

— Давай спать ляжем, — сказал я. — Скорее утро придет.

Ночью мне снились незабываемый взор и свет, исходивший от него. Потом взор был сам по себе, свет же сам по себе. Взор я всячески старался не забыть, но тот ускользал. Ускользая, он мешался со светом, свет был удивителен и звенящ, свет был повсюду. И сестра была тоже там, сердцем, душой, щиколоткой, штандар& тами, саундтреками, стеклянными капельницами, лунными затмениями, расписа& ниями поездов — сестра была везде, с тем я и проснулся. Олег Олегович храпел не& подалеку, я бросился расталкивать его, он кряхтел и стонал, не мог понять, кто он и кто я. Наконец проснулся окончательно и сделался даже образцом деловитости.

— Это я — старый осел — проспал все на свете! — крикнул он в сердцах. На улице светало. Было зябко и муторно, день был гадок.

Полчаса мы плелись до метро. Потом Олег Олегович учил меня перепрыгивать через турникеты, когда дежурная отвернется. Мы прятались за колонной. Наконец

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 33

он меня подтолкнул, мы побежали, турникеты обиженно завыли, завизжали, де& журная, разумеется, заметила наш маневр, но, должно быть, решила с нами не свя& зываться. Метро не обеднеет, поди, если два прохвоста проедут бесплатно.

Подошел поезд. Олег Олегович втолкнул меня в вагон.

Ехали мы долго, потом вышли, потом тащились по переходу, снова ехали. Нако& нец поднялись наверх.

В трамвае к нам пристала тетка&кондукторша.

— А у вас что? — спросила она с какой&то плавленой бесцеремонностью.

— А у нас, тетенька, денюжек нет, — ласково ответствовал Олег Олегович.

— Нет денег — идите пешком!

— Мы бы пошли, да ноженьки болят, и нам ехать надо, — сказал Олег Олегович умильно.

— Ехать надо — платите, а то водителю скажу — он транвай остановит.

— Зачем транспорт останавливать, когда в нем люди едут и на работу торо& пятся?

— Вы, что ль, на работу торопитесь? А люди — те, кто платит, а не кто зайцем едет! Зайцы — это зайцы, а люди — это человеки!

— Мы не на работу торопимся, хотя я, можно сказать, артист, а он сестру ищет.

— Ты&то артист? — хмыкнула тетка. — Ладно, пойду других обилечу, и чтоб, ког& да вернусь, вас уже не было!

Она пошла по вагону. Я хотел было сойти на остановке, но Олег Олегович меня не пустил.

Я смотрел на кондукторшу с тоской и с косой саженью, идти пешком не хоте& лось. Товарищ же мой будто бы преисполнился энтузиазмом. Или — нигилизмом,

я точно не знаю.

— Вы еще здесь, инфузории? — спросила тетка. — Все: пошла водителю гово& рить, чтоб транвай остановил.

— Да, я артист, я в кино снимаюсь, — горделиво заявил Олег Олегович. — Хотя и не народный артист, и даже не заслуженный, а вот у него нарост на голове неизве& стного происхождения, одной почки нет, и еще он сестру ищет — особенную жен& щину. А я ему помогаю.

— Если вы — дураки, — возразила кондукторша, — значит, у вас должны быть проездные специальные, для дураков.

— Это наше упущение. Проездных для дураков у нас нет.

— Вот, — уселась та на свое кондукторское место. — А должны быть.

— В следующий раз будут непременно.

— Посмотрим.

Стало быть, из вагона нас пока не выкидывали.

— Так он правда сестру ищет? — спросила кондукторша.

— Для того и путь держим, — встряхнул подшлемником Олег Олегович, от чего из оного сызнова посыпались некоторые флюиды. — Для того бороздим просто& ры, топчем почву и нагибаем версты.

— А где сестра&то?

— По неподтвержденным данным, — отрапортовал Олег Олегович, — обитала в доме некоего Жмакина, художника, в населенном пункте по имени Бернгардовка.

— В Бернгардовке? А у меня тоже сестра была… пила&пила, до белой горячки, де& тей бросила, потом пропала, месяц искали и нашли мертвую в Лихославле, под по& езд попавшую. Черт ее знает, как вообще туда угодила! У нас там нет никаких род& ственников.

— Моя сестра не такая, — недовольно возразил я.

— Сестры разные бывают, — уклончиво ответила кондукторша.

НЕВА 12’2014

34 / Проза и поэзия

— Да.

За окном была всякая дрянь: лесопарк, высоковольтная линия, кладбище, дере& вянные дома. Потом началась эстакада, тут трамвай повернул, и стеклянный уни& вермаг высунулся неподалеку.

— Обратно мы тоже на твоей громыхалке поедем, тетенька! — бодро пообещал Олег Олегович.

— Очень вы мне нужны! — ответила та, и мы вышли на трамвайном кольце. Тут мы потоптались немного, потом решительно пошагали к железной дороге.

— Чтобы говорить со Жмакиным, надо купить пива, а иначе разговор может и не получиться, — сказал Олег Олегович. — Жмакин наверняка любит пиво. Все ху& дожники любят пиво.

— Да.

Электричка подошла почти беззвучно, вкрадчиво, подло, на малой скорости. Мы ввалились в тамбур вместе со всем поднабравшимся народцем, и почти сразу электричка тронулась.

Далеко ли нам ехать или не очень — я не знал. Не знал и Олег Олегович. Он спросил у кого&то, оказалось — три остановки.

Три — не семь и не пятнадцать. Три можно и потерпеть.

За окном были толстые столбы и автострады. Там мчалось множество автомо& билей, от них исходил гул. Потом были домишки. Куцые, петушьи, старушечьи, убогие.

Первая остановка нагнала на меня тоску.

Олег Олегович прижимал к груди бутыль с пивом в мешке. На Олега Олеговича я не глядел.

Вторая остановка меня разозлила. Вернее, я разозлился на себя. Неужто я такой растяпа и увалень, что не только не могу отыскать сестру, но даже и толком поду& мать о ней! Думать о сестре надо тихо, точно, глубоко, сосредоточенно, скрупулез& но и эквивалентно, у меня же не выходило ничего подобного.

Едва электричка снова тронулась, в вагон вошли контролеры. Две старые грым& зы, бесформенные и бесполезные. Олег Олегович кукарекнул. Я удивился и по& смотрел на него. Другие тоже удивились и посмотрели на Олега Олеговича. И грымзы тоже на него посмотрели.

Он снова кукарекнул. Я двинул его в бок локтем. Прежде я не слышал, чтобы он кукарекал. Может, он петух, а не Олег Олегович?

Грымзы приближались. За окном было кладбище. Я снова затосковал. Значит, нас снова будут выкидывать, подумал я.

— Ваш билет, — сказала грымза Олегу Олеговичу.

Тот ответствовал ей кочетом. Молоденьким, дерзким, несмышленым, голо& систым.

— Гражданин, хватит придуриваться! Билет покажите! — строго сказала грымза. Олег Олегович прижал пиво поплотнее к груди и кукарекнул на весь вагон.

— А у вас что? — спросила грымза уже у меня.

Я заколебался. То ли мне кукарекнуть вслед за Олегом Олеговичем, то ли сразу во всем признаться и, может быть, на всякий случай сказать про сестру. Новый крик кочета опередил меня.

Грымза махнула рукой и пошла дальше по вагону.

Олег Олегович потащил меня к выходу. В тамбуре он кукарекнул еще, но уже приглушенно, без куража, без веры в предназначение. Тут поезд остановился, мы вывалились на платформу.

— Куда? — спросил я.

— Бернгардовка, — ответил мой провожатый.

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 35

— А.

— Тебе понравилось, как я кукарекал? Правда, я отличный артист?

— Нет. Мне было стыдно за тебя.

— Зато мы сэкономили деньги.

— Это не цель.

— Что — цель? — спросил Олег Олегович.

— Отыскать сестру.

— Да. Верно.

Бернгардовка мне не понравилась. Она была вся в подлых соснах, и дома сто& яли повиднее, чем прежде. Неужто Жмакин живет в одном из этих домов?

Существует ли он вообще — дом Жмакина? Нужен ли этому миру дом Жмакина (не говоря уж о самом Жмакине)? Не способен ли мир вовсе обойтись без дома Жмакина? Да, это вопрос! Я бы лично без дома Жмакина обошелся.

Но то — я, а то — мир! Никакого сравнения!

— Далеко еще? — спросил я.

— Уже близко.

Тут я несколько взволновался. Что если сестра окажется здесь? Мы подойдем к дому, а она стоит на крыльце…

Жмакин, Жмакин! Он сидел во мне будто занозой.

— Пришли, — сказал вдруг Олег Олегович.

Сердце у меня забилось быстро&быстро. Я стал рассматривать дом. Тот был пуст и застыл, хотя дворовая собака бесновалась на цепи. Мы ей определенно не нравились.

— Хозяин! — крикнул Олег Олегович и стукнул кулаком по калитке.

Олег Олегович — очень умный человек: я бы, пожалуй, не нашел вот так сразу, что крикнуть.

Мы подождали, собака бесилась все более.

— Пошли, — отворил калитку Олег Олегович.

— А собака? — опасливо сказал я.

— Собаки бояться — Жмакина не найти!

— Я и не хочу его находить. Я хочу найти сестру.

— Есть кто живой? — снова крикнул Олег Олегович.

Тут вдруг с заднего двора навстречу нам пошел какой&то дядька. По дороге при& крикнул на собаку, впрочем, без особенного успеха: собака гавкала и бросалась на него тоже.

— А это что еще за гуманоиды? — сказал дядька, бросив взгляд на нас, не слиш& ком довольный.

— Дозволишь зайтить, мил человек? — вкрадчиво молвил Олег Олегович.

— Уже зашли!

— Мы Жмакина ищем.

— На что он вам?

— Дело у нас к Жмакину.

— Да тихо ты! — крикнул дядька в сердцах на собаку и лишь потом оборотился на нас. — Нет у Жмакина никаких дел с вами.

— Как знать, может, и есть.

— Говорю, нет — значит, нет!

— Так ты, стало быть, Жмакин?

— Еще чего не хватало! — буркнул дядька вполне неприветливо и решительно шагнул в выстуженный дом, более на нас не обращая внимания.

Тут бы я, конечно, растерялся, будь я один. Но не таков Олег Олегович. Он пре& спокойно пошел за дядькой следом, и я поплелся за ними обоими.

НЕВА 12’2014

36 / Проза и поэзия

Еще во дворе мне показалось, что на земле какой&то пестрый ковер. Белый, черный, коричневый, оранжевый, серый, голубой — много&много цветов сплелось в этом ковре. Ковер был и на ступеньках у входа, обрывки его были и на перилах, и на крылечных стойках, и на наличниках.

«Ковер», впрочем, оказался не ковром, но — красками: разукрашена была земля, крыльцо, дверь, прихожая, потолок. Кто&то, видно, мазал красками и траву, и по& чву, и доски крыльца, все, что попадало под руку. Там можно было разглядеть фи& гуры животных, человеков, уродцев, колченогие деревья, оголенные скалы, теле& башни, особняки, столбы, железнодорожные стрелки и прочие фосфориты, но в целом это был лабиринт.

Дядька обернулся на нас, немного шокированный, что мы поперлись за ним. Олег Олегович же достал бутыль с пивом и сказал:

— А у нас вот что есть!

— Ладно, — достал дядька стаканы.

Те были такими же, лабиринтными, они тоже были изукрашены, изнутри и сна& ружи. В доме изукрашенным было все: пол, потолок, окна, кровать, стены, полка с книгами, сами книги.

— Твое, что ль, творчество? — спросил Олег Олегович, тоже пораженный такой вездесущей и пронырливой живописью.

— Жмакина!

— Так ты, что ж, не Жмакни?

— Нет Жмакина, помер Жмакин! — сказал дядька.

— Как помер? — ахнул Олег Олегович.

— Так помер! Повесился.

Олег Олегович понурил голову. Помолчал. Стал разливать пиво по стаканам. Стаканы смотрелись празднично, пиво пить из них было жалко.

— Давайте, что ли! За упокой души! Мы выпили за упокой.

— Не будет никакого упокоя&то! — сказал дядька. — Коль сам в петлю влез.

— Х... его знает, — возразил Олег Олегович. — Чего мы будем за Бога решать?!

— Решать за Него действительно нечего, а предположение высказать — так очень даже почему бы и нет! — витиевато возразил и дядька.

— А я, грешным делом, решил, что ты Жмакин, только выпендриваешься.

— Чудные вы гуманоиды! — усмехнулся дядька. — Не Жмакин я — Кизиков.

— Тоже неплохо! — одобрил Олег Олегович. — И небось тоже художник?

— А ты почем знаешь?

— Облик у тебя такой… углубленный… художественный…

Товарищ мой, при всей своей простоте, изрядно расположен ко всяким этике& там и политесам. Ко всяким блудливым комплиментам, ко всяким паточным по& хвалам, ко всяким зефирным казуистикам. Умеет вставить что&то этакое с безмер& ной непринужденностью.

— Ну уж и углубленный, — смутился Кизиков. — Налей&ка лучше еще пивца! Олег Олегович налил.

— Жаль, что ты не Жмакин! — протянул он.

— Чего жалеть? — отговорился дядька. — Был бы Жмакин — сейчас бы в земле мокнул!

— Эт верно. Просто нам очень Жмакин нужен.

Мы снова выпили из накрашенных стаканов.

— На что? — отдуваясь, спросил Кизиков.

— Сестру ищем.

— Какую сестру?

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 37

— Его сестру, — мотнул головой Олег Олегович в мою сторону.

— Мою, — подтвердил я.

— А Жмакин при чем? — спросил Кизиков.

— Может, и ни при чем, — рассудительно молвил Олег Олегович. — Только вот есть информация, что Жмакин и его сестра… — тут он несколько опасливо поко& сился на меня, — я ничего не хочу сказать плохого… но все ж каким&то, так сказать, образом, может быть, где&то даже и пересекались…

— Про это мне ничего не ведомо, — подумав, ответствовал Кизиков.

У меня внутри что&то оборвалось, похолодело. В сущности, пора было уходить. Жмакина нет, Кизиков ничего не знает, никаких следов, никаких надежд, никаких ниточек! Будь я один, я бы повернулся и пошел, даже не стал бы допивать пиво. Или — нет, пиво все&таки допил бы. Но я был не один, а с Олегом Олеговичем. И пива оставалось еще много.

— Так ты ничего не знаешь про сестру? — осторожно переспросил Олег Олегович.

— Не знаю.

— Ничего&ничего? — переспросил и я.

— А что у тебя там — рог растет, что ли? — покосился на меня Кизиков. — Или — шишак такой?

— Это — нарост! — с достоинством сообщил я.

— Неизвестного происхождения, — добавил Олег Олегович.

— Я смотрю, вам, гуманоидам, жизнь тоже непросто дается, — качнул головой Кизиков.

— А у него еще почки нет, — сказал Олег Олегович.

— Какой почки?

— Правой.

— А ссать это не мешает?

— Сперва кровь шла, теперь почти нет.

— А давно Жмакин… руки на себя наложил? — спросил Олег Олегович.

— Неделю назад. Вчерась схоронили.

— А ты, мил человек, ему родственником аль каким&нибудь приятелем полага& ешься? — спросил еще Олег Олегович.

— Ни то, ни другое! — бросил Кизиков в некоторой досаде. — Если мы со Жма& киным сто лет назад мастерскую на двоих делили, так все теперь отчего&то заклю& чают, что я его самый близкий друг и даже душеприказчик! И должен дела жма& кинские в порядок приводить. Очень мне это надо!

Мы выпили еще пива. Разговор стал складываться. Дядька сделался уж не так холоден, холоден стал я. Что мне с того разговора?! О сестре дядька ничего не знал, про Жмакина же мне было не интересно. Но Олег Олегович увлекся разговором с дядькой, Он любит поговорить. В нем есть что&то этакое, петушиноголовое, омар_ хайямное.

— А чего Жмакину не жилось&то? — спросил мой товарищ. — Чего он, так ска& зать, буйну голову в петлю всунувши?

— Мне почем знать? — отвечал Кизиков. — Пил, говорят, сильно в последний месяц. Тосковал, что ли? Вон бутылок сколько! — бутылок и впрямь было много, и все как одна размалеванные. — И еще главную картину свою писал…

— Главную?

— Вот эту вот, — обвел руками вокруг дядька. — Собака на цепи сильно беси& лась, чуяла, значит. Опять же и голод — не тетка! Соседи&то сунулись — дверь на& стежь, в доме никого — токма запах, а сам хозяин уж который день в подловке ви& сит. Ну, меня наши послали: ехай, мол, Кизиков, можь, чего ценное обнаружится: письма, картины, документы! Художник, поди, не слесарь! А мы потом это опубли&

НЕВА 12’2014

38 / Проза и поэзия

куем или мемориальную экспозицию откроем. На Пушкинской, десять… «Жмакин жив!» называться будет. Вот я и приехал. А тут картина эта его… главная! И чего ее — от стен отскребать? По&хорошему надо, конечно, здесь дом&музей Жмакина открывать, но — рылом не вышел.

— Даж записки не оставил?

— Записка&то была! Но толку от нее? Видно, человек не в себе писал! — ответ& ствовал Кизиков.

— А где она? — спросил Олег Олегович.

Честное слово, дурак какой&то! На что ему понадобилась записка Жмакина?! Мне бы даже, если под нос стали совать записку Жмакина, я бы и тогда ее читать не стал.

— Да вот, — сказал Кизиков, доставая из кармана сложенную в четверо бумаж& ку, заляпанную краской. — Ее сначала полицаи хотели себе прибрать для расследо& вания обстоятельств, да я сказал, что общественность требует… что, мол, ей место в музее Жмакина, под стеклом — они себе копию сделали, а мне записку отдали.

Тут Кизиков нацепил очки на нос и стал читать с выражением.

«Змеюка подлая загубила жизнь мою молодую бесценную до капельки так что нас теперь веревка рассудит а ты Додька Макухин не радуйся иль радуйся коли ра& дуешься но только недолго ибо скоро сам все поймешь и сам все увидишь Картину мою главную не дописал ни красок ни времени да и не стоите вы собаки главной картины Плюю на вас всех на ваши могилы на ваши столы полные яств на ваши ридикюли полные украшений на ваши души в облезлой позолоте и прочих дрян& ных перламутрах Жмакин художник каких еще поискать надо да вы и не ище& те…» — прочитал дядька.

Мы помолчали. Кизиков аккуратно сложил записку и упрятал ее в карман.

— А что, — подал наконец голос мой товарищ, — Жмакин молодой, что ли, был?

— Куды там! — развел руками дядька. — Лет на пять меня старше!

Да, дядьку молодым бы я никак не назвал.

— Кокетничал, значит, Жмакин?

— Ладно, гуманоиды, — подытожил Кизиков, — давайте ваше пиво допьем, и ехайте себе подобру&поздорову, у меня еще дел много.

— А что за Макухин такой? — спросил Олег Олегович, разливая остатки пива.

— Это вы у Жмакина спросите, — ответствовал художник с некоторой не& приязнью.

На обратной дороге я шел впереди, меня подгоняла злость, Олег Олегович плел& ся позади. Он просил меня подождать его, но я не стал ждать. Я не хотел больше видеть Олега Олеговича.

Хотя, если вдуматься, чем он был виноват предо мной? Ничем, наверное. Но я не желал вдумываться. Могу я кого&то не хотеть видеть?

По&видимому, мне следует спросить у кого&нибудь, где город, и пойти пешком.

А с Олегом Олеговичем расстаться самым бесповоротным образом. Если придется идти несколько дней — что ж… значит, буду ночевать в лесу или в поле. Пальто у меня не слишком теплое, но как&нибудь перебьюсь. Кто сказал, что мне непременно должно быть хорошо?!

Я уже так шел однажды пешком. Четыре дня или семь. По автостраде, да по бо& лоту, по полю, да мимо терминалов. Машин летело много, но ни одна не останавли& валась. Меня тогда чуть не убили, мне врезали по почкам, и весь воздух вышел из моей груди. Причину не помню. Врезали — и врезали!

Откуда я шел? Этого я тоже не помню.

Тярлево… Ну, и что, возможно посчитать это за человеческое название? Да нет же, должно быть, оно мне просто пригрезилось.

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 39

Олег Олегович явно хотел ко мне подлизаться.

— Прости, друг, за то, что я потащил тебя сюда! Я должен был сообразить, что тебе будет больно слушать все эти разговоры про Жмакина.

— Да, — сухо сказал я.

— Потратили столько времени впустую, и главное — непонятно, как искать твою сестру.

— Непонятно.

Денег на билеты у Олега Олеговича не было, были только на пиво. Он пошел в ларек, но тут появилась электричка. Я закричал ему, замахал руками. Но он все же купил пиво и побежал на платформу, прижимая к груди свой заветный груз.

Электричка уж стояла с раскрытыми дверями, а Олег Олегович еще взбегал по ступенькам. Если б он опоздал, я бы уехал без него. Но тот заскочил в ближайшую дверь, потом прошел по вагону и присоединился ко мне.

Наконец эта чертова электричка поехала. Мы уселись на скамью.

Я устал и начал придремывать, но Олег Олегович прицепился со своим пивом. Пива я теперь хотел меньше, чем прежде, но не оставлять же его Олегу Олеговичу.

Два мужичонки скудосердых, стоеросовых, вроде нас с Олегом Олеговичем, разместились у меня за спиной.

— Иной бабе ейный довесок важнее мужука, она и замуж&то потом выходит не стока для личного удовольствию, скока, чтоб довесок получше пристроить, — го& ворил один.

— Да! — соглашался другой. — Я вот и Гальке своей сказал: «Я, Галька, на тебе женился, а не на постреленке твоем, парнишка он ничего, но все ж я не отец ему, а так только — серединка на половинку.

— Я против пасынка ничего не держу! Сообразительный, считает в уме до трех& сот, а еще говорит не сливочное масло, а сволочное! Намажь, мол, мать, мне на бул& ку сволочного масла! А еще говорит не макароны по&флотски, а макароны по&скот& ски! И не распятие, а — растяпие.

— Да&а! А я вот со своим в субботу в цирк ходил. Галька билеты взяла, а пойти не смогла, дежурила, пришлось мне…

— Сто лет в цирке не был!

— И не ходи! Это дитям хорошо, взрослому человеку там делать нечего. Клоун пьяный, дрессировщица — профура крашеная, а еще там удава на сцену выпустили, так тот обдолбанный, не иначе. Или напоили чем, или обкололи. Нормальный удав, если захочет, собаку догонит на пересеченной местности, а этот лежит, как бревно. Его на трапецию повесят — он ноль внимания, его с трапеции снимут — он снова: будто его и не касается. Какая уж там собака на пересеченной местности? Этот не то, что собаку, он и черепаху не догонит. Удавы в цирках: только жрут, да спят, жрут да спят! Разве это удавы?

— Они там в цирке тиграм вино дают для артистизма. Правда, сухое. А бегемо& там — пиво. А что дают удавам — не знаю.

— Удав — серьезная змея. Но только когда он на воле. А не в цирке.

Так вот под удава, который может догнать собаку, я, кажется, и забылся… Потом меня толкнули, и я проснулся.

В вагоне была повсюду ночь. И еще было тихо.

— Где мы? — сказал я. — Почему стоим?

— Нет тока, — сказал Олег Олегович. — Мы ехали&ехали, а потом остановились. Все вышли, а мне было жалко тебя будить.

— Далеко еще?

— Остановки полторы. Мы уже в городе, но у электричек перегоны большие.

Я посмотрел в окно. Там не было видно ни зги.

НЕВА 12’2014

40 / Проза и поэзия

— Что теперь?

— Надо идти. Не сидеть же здесь до утра.

— А если дадут ток?

— А если его не дадут?

Олег Олегович умеет быть логичным. Мы выпрыгнули на насыпь, перебрались через канаву и стали взбираться на невысокий пригорок. Листья шуршали у нас под ногами, ветер шумел в кронах деревьев. Через минуту мы стояли перед огра& дой. Мы полезли через нее.

Нетрудно было догадаться, куда мы лезем. На кладбище, разумеется.

— Черт побери! — буркнул Олег Олегович. И перекрестился.

Мы прошли массив могил, то и дело озираясь по сторонам, далее была дорож& ка, там сделалось легче. Слышался собачий лай. Быть может, собаки бегали по кладбищу. Мы прибавили шаг.

— Это ты меня сюда притащил, — попрекнул я Олега Олеговича.

— Мне кажется, мы идем правильно.

Минут через десять, когда я был уж готов поколотить моего товарища, мы все& таки выбрались с кладбища.

Района этого я не знал. Дома вокруг были и высокие, были и пониже. Ехали редкие драндулеты по дороге. Светясь изнутри, плелся троллейбус. Олег Олегович, кажется, хотел поспеть на него, но остановка была далеко.

Наконец мы доползли до остановки, троллейбус давно укатил. На остановке не было никого. Впрочем, один человек все&таки был — невысокого роста, щуплый, в курточке с капюшоном на голове. Поначалу он стоял, отвернувшись, а потом вдруг шагнул в нашу сторону. Подошел и сбросил капюшон с головы — мальчишка, под& росток.

— Олег Олегович, — сказал он. — Те велели передать, что завтра съемка и чтоб вы никуда не уходили, они приедут за вами.

Товарищ мой, кажется, ничему не удивился.

— Ладно, — сказал он.

— Ну вот, все! — сказал подросток, собираясь уходить. — Я передал.

— Мне нечего тебе дать сегодня, деньги закончились.

— Ничего, те мне заплатили, — ответил подросток. — Но если в следующий раз вы мне что&то дадите, я буду вам благодарен.

— В следующий раз дам непременно.

Тут подросток шагнул на проезжую часть.

— Подожди! — сказал я.

Тот сразу остановился. Он будто бы ожидал, что я его остановлю.

— Откуда ты знал, что Олег Олегович будет здесь? — сурово спросил я. Подросток пожал плечами.

— Я не знаю, откуда я знаю. Я просто знаю — и все!

— Долго ты здесь ждал нас?

— Нет, я приехал, а через пять минут подошли вы.

— Кто тебя отпускает одного? В такое время ты едешь через весь город…

— Я сам ухожу. И еще те сказали, чтоб и вы никуда не уходили — они хотят на вас посмотреть.

— Разве они что&то про меня знают?

— Знают.

— А ты меня видел прежде?

— В котельной. Вы спали.

Тут он вприпрыжку понесся через проезжую часть и вскоре скрылся во дворе, за домами.

НЕВА 12’2014

Станислав Шуляк. Без сестры / 41

Неслышно подошел светящийся изнутри троллейбус.