Seminar 2

Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 639

Никто не узнает, никто не поверит, если услышит и даже если увидит лично. Но, как теперь поступать мне? И словно веду я взбунтовавшихся нелюдей, что пожирают нас своей ненавистью и негодованием. Но они сейчас прозрели благодаря той правде, сочащейся на них. И не оставят они попыток докопаться до правды и найти неугодных им. Открыв глаза свои, приподняв веки тяжёлые, лежу я на кровати во мраке ночном посреди заброшенного дачного участка, в нашем ветхом доме. Так тихо и как будто одиноко, грустно. Грустно от мыслей, которые навевает этот одинокий дом, такой обветшалый, больной, но при этом благословенный, забытый всеми.
Слегка приподнимаюсь с кровати, услышав шорохи в соседней комнате. А... это Игорь. Встал по среди ночи и направляется куда-то. Не спрашиваю его о том, куда он идёт. Да и он меня не посвящает в свои планы. Протягиваю руку к часам, стоящим на тумбочке небольшой, что около кровати. Часы тускло, тратя остаточный заряд батареи, подсвечиваются приятным янтарным светом. Времени только начало одиннадцатого, вечер. Эти ночи последние, они стали так близки мне, словно мои родные, друзья, самые мне близкие. И я слился с ними, впитав в себя все те возможности и радости, которые таит в себе темнота, дающая нам покой и гармонию, словно скрывая всё то зло, что каждый день видим мы все в окружающем мире.
Дверь громко хлопнула: Игорь вышел из дома. Я же лежу тихо, не смыкая глаз. Кое-где чрез чёрную пелену виднеются очертания перевёрнутой мебели, штор и обоев, кое-где отслоившихся и потрескавшихся. И нет дождя, нет сильного ветра. Приятная слуху моему тишь и спокойствие, о которых я уже так давно мечтаю. Нет, казалось бы уже привычных мне головных болей и шума в ушах, невыносимого, сковывающего словно стальными тисками. И сейчас так хочется потратить всю эту ночь, просто лежа так на кровати, ничего не делая, совсем. Возможно, ожидая, что Антон и Николай дадут знать о себе и о том, что они сейчас делают.
Вы слышите меня? Ответьте мне. Где вы сейчас? Вам не страшно? Не больно? Прошу... я так переживаю за вас, сильно - сильно.
С трудом вспоминаю мой сегодняшний сон. О том, как мы с тобой ехали куда-то на поезде. Не знаю, куда... но это место, где мы должны были вскоре оказаться, радовало меня и грело самые потаённые уголки моей измученной души. Как и радовало одно лишь предвкушение того светлого и доброго, что ожидало нас там, в конце нашего пути. И говорили мы о чём-то, и ясно я ощущал во сне то тепло, что когда-то чувствовал я наяву. И было везде так темно, и пустой вагон, в котором только мы. Никто не мешает, не отвлекает, а мы просто сидим рядом и разговариваем о чём-то.
А в других вагонах люди, толпы людей, словно в час пик. Но мы одни в нашем собственном маленьком мире. Сидим рядом и я смотрю в окно, через которое виднеются тёмные силуэты неизведанного и чуждого леса. И так тихо... Нет ни привычного стука колёс, ни шума ветра, задувающего в открытую форточку и развивающего твои длинные белоснежные волосы. Но мы не разговариваем в привычном понимании, мы молчим, при этом словно общаясь ментально, понимая всё то, что хотим друг другу сообщить, без слов.
Словно поезд моего грустного прошлого, прошедшего в забвении, забытье, словно в тумане, окутывающем меня. И я блуждал так в этом тумане всё это время. Но сейчас туман рассеялся, и ничто больше не мешает. Будто этот наш родной и тёплый поезд, вагон, мчащийся сквозь опасность и неизвестность, есть изменения моей души и изменения её понимания. Все те, кто, казалось бы, когда-то так сильно влиял на меня: все эти люди, жадные, озлобленные, заблудшие и несчастные, мрак мира окружающего, пожирающего меня день ото дня лишь при одной моей мысли о несправедливости, и светлое будущее, что ждёт нас впереди. Светлое и чистое, как и наш крохотный добрый мир вне пространства и времени.
Ты будешь теперь всегда тут? А я буду, да, с тобой, в этом маленьком мире райском отчуждения и просветления, кажущегося миром забвения в окружении забвения истинного. Что это ещё, если не фундамент, на котором и будет построен дом наш, в котором мы поселим множество жильцов, вплеснув в их измученные души свет добра, открыв истину перед ними. Да покажу я им, как и Антону и Николаю тот мир, о котором они даже не подозревали. Но в этом самом мире они прожили всю свою жизнь и даже больше. Их понимание и знание, неожиданно влившиеся в их головы, помогут им прозреть. И пусть не все искренне смогут измениться, но те, кто смогут выплеснуть свою искренность, откроют душу и познают доброту, которая всё это время спала в них сном младенца, восстанут, словно феникс из пепла, дав этому миру свою яркую силу любви. И в этом будет сложность — в том, чтобы сквозь поток непрекращающихся святых и ложных исповедей, таких трогательных и порой трепетных, узреть исповеди искренние, настоящие, дав заблудшим душам шанс всё изменить.
Твой голос звучит в моей голове, и лишь слыша его, обретаю я полную душевную гармонию. Ведь как же прекрасно, когда частички одной души, когда-то разлучившиеся, воссоединяются, обретая полную гармонию и взаимопонимание. И с этой мыслью я творю добро в этой жизни моей. Но кто же является машинистом этого поезда? Под чьим руководством мы мчим на большой скорости в такое пугающее и неизведанное будущее?
Стук. Стук колёс ли? Или словно что-то упало там, позади дома, за стеной? Слегка приподнимаюсь и устремляю свой взгляд на окно, закрытое ветхими деревянными ставнями. Рядом со мной, так близко. Затаил дыхание. Всё тихо. Не показалось, нет. Я точно это слышал. И это не галлюцинация, не ведение, что просто не могло прийти ко мне сейчас, в тот миг, когда мой разум чист от потустороннего вмешательства. И так страшно ощущать себя таким обычным человеком, таким же, как и те, кто не может уловить истину. Но ни этого ли я хотел ранее? И так теперь страшна мысль об одной лишь утрате чувств своих, как когда-то я хотел всё вернуть, противясь своему призванию, страдая от его свершения.
Шорох слышу я. Он удаляется вдоль стены. Кто там? Резко встаю с кровати и направляюсь к входной двери, стараясь не шуметь.
— Игорь, ты тут? — Спрашиваю я друга.
Но он молчит. Да куда ж его понесло сейчас? Странно, воистину непонятно и пугающе. Аккуратно пробираюсь между завалов мебели и выхожу на входную терассу. Дверь входная открыта. Мрак и тишина обволакивают меня. И нарушают тишину лишь цикады, так громко шумящие в траве около дома. Подхожу к входной двери и выглядываю наружу.
— Игорь! — Говорю я громко.

Тишина. Перед моим взором открывается мрачная чёрная-чёрная чаща неизведанности и страха. Выхожу из дома. Выхожу, но зачем? Ведь знаю, что не стоит этого делать! Но верю в то, что силы высшие помогут мне, дав напутствие и знамение в том случае, если я собьюсь с пути. Медленно направляюсь в сторону леса, заворачивая за угол дома. Чисто, спокойно, никого нет. Или я просто не вижу? Глаза мои привыкли к темноте, но тьма стоит такая, что практически ничего не видно даже не смотря на выпавший, слегка присыпавший землю снег. Двигаюсь медленно к тому месту, где предположительно я слышал звуки.

Иду и вдруг! А! Громкий крик, истошный, неистовый где-то совсем рядом в траве, пробирающий меня насквозь, убивающий меня. Крик, какой не забывается и шум шуршащей сухой травы метрах в десяти. Приближается! Недолго думая, я бегу прочь, в лес. Не разбирая дороги, мчусь я буквально на ощупь, слыша тяжёлое дыхание у себя за спиной и шум приминающейся травы и хрустящего ноябрьского снега. Бегу прочь, перепрыгнув через повалившийся забор, прямиком в лес. Спотыкаюсь о торчащие корни, ударяясь о деревья, пробираясь через кусты густые. Как будто во сне моём, когда я бежал от своего страха, такого опасного и тёмного. Или этот сон сбылся сейчас? О нет, нет! Не хочу, чтобы всё закончилось также, как и тогда. А знаки? Где знаки? Где спаситель? Или... Да, да! Я сам, могу сам.
— Тебе не взять меня! — Громко кричу я.
Игорь! Ты где? Где тебя носит? Вот... Спотыкаюсь, скользя на тонком слое раннего снега. Бегу дальше во тьму, не видя дороги, не разбирая, куда мне бежать. Там лес, вероятно, простирается ещё на несколько километров. И... Я не знаю что дальше. Но нет, это не конец, нет! Так хочу обернуться, но не могу, словно боюсь увидеть там что-то жуткое, не поддающееся описанию, необъяснимое человеческим языком. Но откуда взялся страх? Откуда? Что я делаю не так? И это всё после того, как я отпустил их... Нет! Видимо, не должен был. Видимо, тот сон, в котором люди уходили от нас, являлся предостережением, знамением губительных перемен, а также знаком того, что в чём-то мы ошиблись, похитив тех, кто уходил.

Оно всё ближе, я слышу всё отчётливее его присутствие совсем рядом. Пытаюсь запутать преследователя, петляя, стараясь увернуться от деревьев, становящихся уже чуть видимыми сквозь пелену, застилающую мой взор в эту непроглядную ночь. Бегу, и кашель начинает одолевать меня. Резкая боль сдавила мои лёгкие, но меня это не остановит. Как и не остановит меня то зло, что встретилось на моём пути сейчас. Или быть может это всего лишь очередная галлюцинация, столь реальная, настолько, что не видно уже и грани, отделяющей истину от безумного бреда?

Но нет, нет! Бред безумца не может постичь меня, ибо люди, видящие в жизни своей лишь тлен и пепел есть истинные глупцы, не знающие зачем живут. Как может жить в бреду человек, который видит в своей земной жизни столько смысла, такого глубокого и загадочного? И если это всё реально, то кто ты? Кто такой, и зачем ты тут? Что тебе нужно? Ответь мне!
Резко оборачиваюсь, потеряв равновесие, при этом падаю и переворачиваюсь несколько раз. И тут вдруг неожиданно всё затихло. Так спокойно. Но оно ещё тут. Я явно, отчётливо слышу лёгкий хруст снега и шелест травы, как и дыхание запыхавшееся. Но оно опасается чего-то, будто бы боится. Словно хищник, упустивший свою добычу в длинном затяжном прыжке, и не имеющий возможности продолжить гонку. Ведь силы на исходе уже.

Тебе не удастся забрать у меня то, чем я дорожу столь сильно. Ты не сможешь прервать череду великих деяний, продиктованных мне свыше! И пока моя жизнь полна смысла, пока в ней есть цель такая важная, и даже не одна цель, тебе не справиться со мной! Кто-то может быть уже и сдался бы, борясь с ознобом, вдруг неожиданно ударившим меня, сильнейшей болью и страхом, который мне, к счастью, а может, и, к сожалению, не ведом в полном объёме.
И вот я поднимаюсь и бегу дальше, не обращая совершенно никакого внимания на те тяготы, что беспокоят меня в данный момент. Ведь я знаю, что я нужен им, нужен детям и конечно же нужен тебе. Ибо без тебя не было бы и меня такого, какой я есть сейчас — понимающий, прощающий и справедливый, пытающийся показать истину настоящего добра всем. И нет, не могу я иначе! Не могу существовать аморфно, застыв в своём развитии, не могу... Как и не могу перестать думать о том, что ожидает меня. Но нет, ни в коем случае мои ожидания не являются слабиной, которую я даю перед лицом великих трудностей, желая обрести покой в спокойствии душевном, встав на одном уровне. Но желаю я быть в гармонии, неся свой крест и преодолевая невзгоды достойно.
И желаю счастья я себя в той же мере, в какой желаю его и другим, таким же одиноким и покинутым, но увы, так и не постигшим своего значения настоящего. И во мне нет зла, того, чтобы убивало меня и всех вокруг. Как и нет ненависти, которая прошла совсем недавно, перестав терзать меня. Но не ведаю я о том, что я делаю правильно, а что нет. Или... я вновь начинаю ошибаться в знамениях, посланных мне свыше, стараясь копнуть слишком глубоко, где уже нет правды и добродетели истинной?
Бегу дальше и... нет, не вижу явно, но представляю себе поезд, тот поезд моей... нашей жизни. Наш вагон, в котором мы одни. И врывается этот поезд в ураган сильнейший. И качает его и меркнет свет, до этого греющий нас своим райским теплом, защищавший нас. На мгновение свет гаснет, а когда загорается вновь, то понимаю, что вот я уже один. Ты где? Ты... Ты только что была тут, со мной. А теперь? Куда ты ушла? Покинула ли ты меня насовсем? Но насколько разумно задавать этот вопрос, видя не великое послание, а лишь представляя себе сценарий, которого я так опасаюсь. И в этом моя беда великая — словно смаковать и перебирать весь негатив, параллельно впитывая его в себя. И да, знаю я об этом уже давно, но есть вещи, которые разум победить не может. Есть мысли, сопровождающие тебя день ото дня, с которыми ты смиряешься на какое-то время, а потом вновь, при малейшей попытке вернуть всё как было, становится просто невыносимо, когда душа борется с несправедливостью этого мира. И так хочется всё бросить и сказать себе, что оно не стоит тех усилий и страданий. Но так много таких, кто бросает всё на полпути, кто выбрасывает поломанную вещь, а не чинит её.

Так просто всегда всё скинуть, на судьбу, как на нечто полностью предрешённое, и отмахнуться от проблемы. Но лишь, понимая всю ценность испытаний и страданий, становишься истинным человеком. Человеком, умеющим жить по-настоящему. Так, как и должны это по-хорошему делать все. И я не бегу от своих бед, невзгод и ошибок, а принимаю их и сливаюсь с ними, осознавая, что я достоин нести столь тяжкий крест. Заглатывая холодный воздух, я бегу дальше — туда, где ищу я покоя от того, кто уже, хоть и продолжает погоню, но отстал от меня, не выдерживая быстрого темпа.

Вспоминаю я твою мать и твоё ярое нежелание нас знакомить. Но я и не настаивал, и всё получилось как-то совсем неожиданно и гладко. Хорошая женщина, которой не хватает сил и терпения. Но ты всячески помогала ей, при этом всегда оставаясь на совей волне, не слушая никого. И делала ты это отнюдь не по принуждению, а благодаря великой твоей любви к матери. Любви, которую я так и не почувствовал к себе, когда это было нужно. А уловив её лёгкое тёплое дуновенье, уже осознал я, что давно всё прошло, и твои чувства не вернуть. Но может их не было и вовсе? Может тобой руководило нечто иное, чем чувство привязанности или любви?

Но если любила ты меня, почему не могла отказаться от тех устоев твоей прошлой жизни, не идущих абсолютно ни в какое сравнение с твоей светлой стороной, такой радушной и открытой, широкой, как и частичка твоей души, которой ты не давала возможности раскрыться полностью и завладеть тобою, подарив тебе свет лучезарный? Так горько смотреть на то, как в человеке борются его противоположности, такие сильные и неуправляемые, когда тёмная сущность берёт верх. Но так ли сильна была твоя светлая сторона? Ведь ты столь искусно скрывала свою болезнь от близких тебе людей. А что сделал я, ты помнишь? Ты помнишь, чтобы я ударился в сомнения о тебе, перестал любить тебя вовсе или стал любить меньше? Разве я устраивал дешёвые истерики и скандалы, по правде сказать совершенно не допустимые в моём понимании мне? — Нет!
Как и не смел я даже усомниться в твоей честности. И может, поэтому боль от обмана быта настолько сильна. Может именно она и открыла мне до того момента двери закрытые, за которыми и был мне знак начать тот праведный путь, по которому я и иду сейчас? И хочу я тебя поблагодарить за это всей душой.
Но пойми, я даже и не злюсь на тебя за ту правду, которая так сильно ранила моё сердце и душу, оставив на них неизлечимые шрамы скорби и грусти. А злюсь за то хладнокровие, с которым ты оставила меня, не сказав ни слова. Как тогда проснулся я, и не увидев тебя рядом, решил, что скоро ты придёшь, решил, что у тебя срочные важные дела. Но... Но прошёл день, два, неделя... А ты молчишь. И не звонишь, не пишешь, не отвечаешь мне. Мне так было больно тогда, когда понял, что былое уже не вернуть. Но может в этом и была ошибка моя — ведь вернуть можно всё, нужно лишь искренне этого захотеть.

Тогда, когда наши отношения становились уже более напряжёнными и сухими, ты говорила мне, что я странно себя веду, что говорю во сне. Говорю о страшных вещах, а иногда просто плачу, шепча слова неизвестные, на непонятном языке. Словно говорю с кем-то, иногда так эмоционально, что становилось страшно тебе. И, убегая от своего страха, как и все остальные, ты всё больше и больше закапывала себя в могилу, из которой уже так сложно найти выход. Ибо в этой могиле есть душа того, кто сам заточил её туда.

Но знаешь, мне всегда было непонятно почему люди очень часто поступают так — грубо, порой необдуманно, совершенно не заботясь о других. В них совершенно отсутствуют альтруистические нотки, благодаря которым и начинает расти в этом загнивающем мире цветок жизни истиной. И заботясь о тебе, желаю я лишь тебе счастья, но ответов и прозрения себе, которое я получу рано или поздно. И даже нет... не соединения тут, сейчас, как раньше я хотел, отнюдь. Ведь жизнь есть лишь миг... Миг боли и прощения, ошибок и их решения. И, решив дела свои тут, мы сможем пойти дальше уже исцелёнными, познавшими всю горечь и многообразие жизни. И так я хочу, чтобы ты последовала за мной. Хочу, чтобы поезд наш приехал на конечную станцию, и мы вошли в белоснежное помещение, окутанное белым туманом.

Ты говорила мне, что я совсем не такой, как раньше. Говорила, что разочаровалась, увидев перед собой совсем не того, с кем когда-то желала быть вместе. И желала ли? И кроме тебя у меня не было больше близкого человека, того человека, кто был бы для меня всем. И, будучи, казалось бы, совершенно один, я был счастлив лишь от того, что ты со мной, одна заменяешь мне всех. И так было больно лишиться всего в одночасье, увидев обман и ложь, в которой я жил всё это время. Ведь не сделала бы ты так, если бы чувства твои были истинными. А обман страшный, дающий слепую надежду — вот грех великий. А может, ты поступила так, как и Игорь — прошла через страдания осознанно, поняв, что так будет лучше. Но если так, то в таком случае ты ошиблась, и лучше не стало, увы.

Но пойми, что не хочу я наказания тебе, не хочу утешения своей измученной души справедливостью по отношению к тебе. А желаю я всего лишь быть с тобой. Желаю, чтобы ты осознала всё, ведь иначе ты не сможешь перейти на новый уровень, и так и останешься там, где ты сейчас, а быть может, уйдёшь ниже — туда, где уже меня не будет. Не стоит оставлять дела незаконченные, погружаясь в воспоминания раз за разом те, которые столь губительны и болезненны. И помню я, как однажды ты рассказала мне кое-что — то, что ввело меня в состояние великого блаженного транса и воодушевления.

Однажды ночью, во время моего очередного явления мне первых сигналов и знамений ты рассказала мне то, что я тогда и не вспомнил, а вспомнил лишь спустя несколько дней, сейчас, какими-то обрывками, нечёткими и совершенно непонятными. Ты говорила, что разбудил я тебя, громко закричав бессмысленную, непонятную чепуху. Сказала, что пошла на кухню и долго сидела там и плакала, жалея о том, что не суждено со мной тебе обрести спокойную жизнь, гармоничную, как у обычных людей. Думала о тех возможностях, которые ты упускаешь, терпя меня. И была ты безутешна, и не было тебе покоя. А когда ты пришла, я лежал молча на спине с широко открытыми глазами, и уже что-то шептал в полголоса. Ты успокоила меня в ту ночь. А через несколько дней ты поведала мне о своём сне, который видел тогда и я. Сне, больше похожем на бред, испытываемый во время сильнейшей агонии. Эти образы уже тогда начали приходить ко мне, и плакала ты, испытав в ту ночь тоже, что и чувствовал тогда я.
Этот странный сон, который я не помню полностью... Но с твоих слов я узнал, что видела ты нечто странное, непонятное, такое, что никогда раньше не ощущала и не представляла. Что-то, похожее на потоки грязи, такой чёрно-коричневой, тёмно-красной, постоянно меняющей свою форму, движущейся. Комья грязи большие, перемешивающиеся друг с другом в пространстве, которое так сложно описать. И был у тебя страх, ужас от того, что из этого состояния уже никак не выйти, что оно полностью поглотило тебя, и нет пути назад. Тяжесть сдавило твоё сердце и тяжело дышать. Боль в животе, сильная- сильная, будто парализовавшая дыхание. Тогда ты и решила, что не может так больше продолжаться. Вероятно, тебе тоже было суждено стать частью вселенского умысла. Но ты не смогла, не захотела измениться, сочла это слишком сложным для себя, бессмысленным.

И сейчас я вспомнил, что мне часто снились такие сны до того момента, когда ты ушла. А как только ты покинула меня, то и сны стали более конкретизированными и пугающими. Словно тогда, в момент своего зачатия, эти сновидения готовили нас, и в особенности тебя. Но таков твой свободный выбор — твоя сила идти против вселенского умысла. И мне стали сниться сны, в которых эта странная, всеобъемлющая субстанция начинает изменяться, приобретая очертания знакомые. И в них я начал постепенно узнавать людей, тех детей, которые страдают сейчас. Вспоминаю, что ещё, будучи маленьким, иногда во сне я видел необычные сны, как я тогда считал, кошмары, после которых я просыпался весь в холодном поту и с сильнейшей тяжестью на сердце и в животе. Видимо, уже тогда меня готовили к миссии великой. Тогда я никак не мог понять, в чём же проблема. И никто не понимал. Но однажды, неожиданно странные сны прекратились также резко, как и появились. И, блокируя негативные воспоминания, я забыл всё то, что когда-то ранее видел.

Но суждено мне было ещё встретиться с ними. Встретиться сейчас, спустя уже много лет отсутствия знаков, указывающих мне путь. Словно ещё тогда, будучи совсем маленьким, я неосознанно приоткрывал завесу тайны, отделяющую наши миры друг от друга. Отодвигал ширму, подглядывая так аккуратно, стараясь не травмировать себя резким осознанием реальности. И сейчас эти сны вернулись, обретя смысл и образы.

Но почему? Почему я лишь сейчас вспомнил свои детские сны и провёл с ними аналогию? Они причинили мне столько страданий и боли, которую трудно описать, нанесли травму, что преследует меня всю жизнь. И травма эта появилась от одного лишь осознания того, насколько наши миры близки. От того многообразия чувств и ощущений, как моральных и зрительных, так и тактильных, когда ты словно купаешься в этой необъяснимой жиже, ясно чувствуя каждую её частичку, сливаясь с ней. И даже сейчас, когда наши с Игорем свершения только начались, я осознаю, что тот мир куда ближе, чем нам всем кажется. И страх испытывал я потому, что боялся я уже никогда не выйти из этого состояния страданий вечных.

Но... Я помню, да, да, отчётливо помню кое-что. Мой несчастный, измученный ангел... я помню, как она рассказывала мне о том, что видела, когда тяжело болела. И... да, точно это как-то связано с моим сном, в котором я пытался разглядеть тебя, находящуюся так далеко. Как-то ты сказала мне, что во сне наблюдала странный безбрежный океан, в котором не было ни волн, ни приятной белоснежной пены, а была лишь отвратительная масса неизведанного вещества, чёрного, бурого, бордового. Океан этот пульсировал и шевелился, будучи плотным, словно желеобразным. И бурое отталкивающее и гнетущее небо над ним.

Но сказала ты мне это, к сожалению, не сразу, а лишь спустя несколько месяцев после болезни, когда мне уже было не по себе. Тогда я решил, что ты всего лишь хочешь успокоить меня. Но мой сон, вернее его обратная сторона в твоём сне. Словно там, в этом загнивающем океане ты видела меня, мои изменения, являющиеся позитивными, не смотря на эти страшным и омерзительным образы. Образы, ощущения которых я так сильно боялся всё время вспоминать. Но сейчас я не боюсь, отнюдь, ведь знаю, что эти мысли придадут мне силы сейчас, в момент тяжёлой погони.

В моём сознании постепенно начинают всплывать отрывки воспоминаний, прежде забытых, утерянных от меня. И перед моим взором предстаёт нечто бесформенное, расплывчатое. Я не могу сосредоточить своё внимание, но это лишь потому, что столько уже времени прошло, и детали мельчайшие стёрлись из моей памяти. Ведь раньше я и подумать не мог, что страшные неприятные образы имеют столь важную роль в моей жизни. Помню, как однажды мне снился сон, в котором, в каком-то, словно нереальном пространстве отдалённом, в другом мире, словно лавиной перемещалась некая материя, субстанция цвета тёмной крови, кое- где более, а кое- где менее тёмная. Будто бы такая... похожая на ту, что мог наблюдать я в своих последующих снах, в которых загробные мученики стали приходить ко мне.

Эти сны, они подготавливали меня всю мою жизнь, и вот сейчас я понимаю, что тогда так и не смог уловить нужную мне волну. Одну из тех волн в бесконечной горячей лавине, которую вижу я сейчас. Эта масса пульсирует и переваливается, меняет форму, и вижу я, как большие желеобразные её комья плывут в более жидкой субстанции, и нет этому конца. Помню я эти чувства неприятные, как- будто ощущения прикосновения к тому миру. Ясно я чувствую каждой клеточкой своего теля каждую крошечную частицу того пространства чуждого, ощущаю его неоднородность и грубою субстанцию кое где затвердевшую, шероховатую. Вижу всё буквально изнутри, и этому всему нет конца. Безбрежный мир, другой мир, в котором всё иначе, не как у нас. И видя это, кажется, что там царит хаос сплошной, но это совершенно не так. В этом непрекращающимся движении есть своя гармония, толкающая людей на исправление себя и осознания правды в себе. Но я же никого не вижу я тут. Где же все те, кто должен обитать тут сейчас? Где же грешники, страдающие и умирающие? Возможно они дальше, там, до куда не пускают меня воспоминания, ведь в них не было моих детей. Зачем? Где вы? Ответьте.

Сквозь воспоминания, сквозь лес густой. Преодолевая колючий куст, я сильно порезался, но меня это не останавливает. Но... Ох, как же так? Миновав заросли, я ступаю словно в болото, ледяное и зыбкое. Ледяная корка, только успевшая покрыть поверхность лесного грязного болота, хрустнула подо мной. И вот я уже пробираюсь через ледяное, зыбкое месиво, так сильно напоминающее мне мои детские сны и то, что пытаюсь я вспомнить сейчас. Раздвигаю руками сучья колючие и ветки, пытаясь удерживаться за них. С каждым шагом ощущаю, как всё глубже ухожу под воду, пробираясь сквозь закованную в лёд трясину, разламывая её. Погружаюсь по колено. Оно, это болото не должно быть большим, не должно. Я справлюсь, обязательно. Слегка замедляю шаг и прислушиваюсь.

Оборачиваюсь, но ничего не вижу, как не вижу я куда иду, пробираясь буквально на ощупь. Всё тихо. Вероятно, мой преследователь потерял меня во мраке ночном. Эх, что было бы, если бы я остался там, дома? Но... Но что, если он развернулся, и направился в наш загородный дом, туда, где ожидают меня наши узники мира? Навредит ли он? А, быть может, он затаился и ожидает удобного момента, когда я расслаблюсь, и тогда он набросится на меня? — Набросится, обязательно! Поэтому я так осторожен. Продолжаю медленно двигаться дальше, вперёд.
Вот- вот, хорошо, уже чувствую твёрдую почву под ногами. Ломающийся лёд хрустит, а я ощущаю, как силы покидают меня. Ощущаю, что никто не придёт, Игорь не придёт. Потому, что, боюсь, с ним случилось что-то ужасное, непоправимое. Куда он пошёл, зачем? Сейчас, если он дома, то это нечто застигнет его врасплох. О нет, нет! Не надо, молю тебя, молю... Но справится должен он, ведь столь он мудр, и мудрость его всё время давала мне силы. Как же я без тебя? Не уходи. Не хочу, чтобы ещё один важный для меня человек уходил из моей жизни. Хотя, может так и будет лучше с одной стороны, но с другой я чувствую, что ещё не готов. Без тебя мне будет сложно. А может мои ведения, точнее их отсутствие есть результат того, что не могу уловить я сигналы без тебя и твоей великой, всесильной помощи? Нет, пожалуйста... Нет...

Ложусь на холодную землю, выбравшись из зыбучей трясины, под дерево, окружённое кустарником густым, присыпанным снегом. Тут меня оно не найдёт. Тут не холодно, ведь снег, присыпавший кусты, сохраняет тепло у их основания и защищает от ветра холодного и промозглого. Практически полный мрак и лишь в небольшие отверстия между ветками пролетают крохотные снежинки. Я лежу и записываю в тетрадь то, что хочу поведать вам, что хочу рассказать о том, что есть испытания душевные мои. И конечно же о том, как иду я по своему пути последнему тут.
Не знаю, который час... Не знаю. Оно меня тут не найдёт.

День восьмой. (Часть 2)

На поляне меж зарослей, присыпанных снегом. Как я тут оказался? Что привело меня сюда? Его больше нет? Облегчение на душе, но страшно открыть глаза. Как... О, воистину, как я оказался тут? И страх сковывает меня. Уши заложило и шум, этот шум и боль, опять. Но нет, они сейчас другие, не как раньше, иные. Открываю глаза и приподнимаюсь с ледяной земли. Всё вокруг кружится, переливается и вибрирует так быстро и резко, и от этого тошнота наступает на меня. Такая сильная тошнота и боль неистовая в голове, снова. Я встаю на ноги и слышу... Тут, рядом… Страшно болит нога, нет. Будто рык где-то рядом и ощущение присутствия.

Превозмогая боль, я устремляюсь прочь отсюда, мимо деревьев страшных, жутко шумящих и раскачивающихся. Нет, о нет! Я не хочу, что бы всё так закончилось! И... «Нужна лишь такая мелочь — верить». Мелочь, которая не является таковой, а является путеводной звездой, дающей надежду тем, кто достойно преодолеть может всё. Прихрамывая, стараюсь скрыться от того, что уже рядом, оно... Оно нашло меня!

Стараюсь покинуть это место как можно скорее и бегу, куда глаза глядят, не видя ничего, кроме извивающейся травы чёрной, присыпанной таким же чёрным снегом, словно сажей, и деревьев, скрывающих меня от тусклого света ночи. Глаза мои болят и видят резкие и сильные вспышки света яркого, на этот раз слепящего меня так сильно, что совсем уже перестаю что-либо видеть и бегу наощупь. Оступаюсь я, но снова бегу всё дальше и дальше. Прихрамываю. Но я не сдамся. Зачем? Зачем я пошёл сюда? Что думал я найти тут, если не свою смерть?
— Игорь! — Кричу я во всё горло, что есть силы.

Зачем? Зачем? Я же видел это ещё тогда, и сейчас вновь это воплощается в реальность, то предупреждение, наказание которое сбылось. Но я помню хорошо, как закончился сон мой, и что меня ждало по ту сторону мрачного леса. Помню, и придаёт мне силы осознание того, что нечто может меня спасти где-то на краю этого леса. Да, тогда я не смог добежать, но сейчас всё иначе, ведь уверен я в себе. А оно где-то рядом, я это чувствую, но при этом совершенно не знаю, посетило ли нечто это наш дом или нет. А может это оно притащило меня сюда? Или кто? Может я сам дошел? Неприятно осознавать, что не отдаю уже я полный отчёт своим поступкам, и память подводит меня, словно кто-то специально стирает воспоминания, скрывая их от меня. Тут и там, везде мне мерещатся силуэты, таки отталкивающие и чуждые, виднеющиеся меж кустарников шумящих и деревьев, издающих монотонный и тяжёлый гул. Силуэты, абсолютно нераспознаваемые, теряющиеся в растительности лесной чёрной и непроглядной мгле, откуда так сложно найти дорогу назад.
— Я знаю, ты где-то тут, поблизости. Но тебе не взять меня! Вы тоже не сможете это сделать! — Громко кричу я что есть силы.
Бегу я, не зная где я сейчас нахожусь. Быть может, всё это сейчас реально, так же, как и реальна моя душа, а может это всего лишь очередной сон, который начинает приобретать некую регулярность, как это было с моими первыми видениями. И я уже не в чём сейчас не уверен. Когда-то, ещё совсем недавно, я доверял полностью тому, что видел. Сейчас же я понимаю, что своими неверными действиями я загоняю как самого себя, так и Игоря... Эх, если он ещё жив... Загоняю туда, где правит лож и обман, столь разрушительный и убийственный.
Что мне сделать для того, чтобы снова мог я нести свободно свой крест тяжкий? Что не отягощён ещё более трудностями великими? — И я знаю, знаю. Я должен отпустить их. Они должны уйти. Те двое, в чей семейный покой мы ворвались с Игорем, не должны больше мучиться, ведь не сопоставимы их грехи с тем, что представляю я смертью для всех адской. Как и должен уйти Григорий, тот, кого Игорь простил уже давно за ошибки, совершённые им когда-то, будучи ещё совсем молодым. И я полон решимости всё это осуществить. Сейчас! Я должен вернуться, но... я не знаю, где я и куда мне идти сейчас. Ведь бегу я на ощупь лишь, полагаясь на сон мой минувший, указавший мне дорогу к свету истинному, достичь которого я смогу лишь тогда, когда признаю ошибки свои. И Игоря я благодарю за это, за возможность самому дойти до решения тех проблем, что сам я совершил.

И да простит он меня за мои ошибки, к которым, я уверен, отнёсся он с великим пониманием и прощением, ведь сам он их совершал, как и все остальные. Но в отличии от многих мои ошибки не были фатальными и не поправимыми, и даже более — разве может являться ошибкой процесс преобразования и обогащения духовного? Как Алексей и Николай, пройдя через весь этот рай просветления, выйдут они иными, совершенно другими, не такими, как раньше. А тот, кто болен практически неизлечимо, кто питается болью чужой, будет ожидать вселенского справедливого суда, дабы стать примером всем остальным. И они, дети мои, дадут мне напутствие последнее перед своим приходом в наш бренный загнивающий мир.

Тропинка петляет из стороны в сторону, а я всё также бегу по ней, так уверенно, словно знаю точно, что вот уже совсем скоро она выведет меня из этого пульсирующего чёрного пространства, чтобы я наконец смог выйти на своей конечной остановке, на которой я обязательно встречу ангела своего падшего, с которым мне нужно так много всего обсудить. И чем ближе я, чем яснее чувствую присутствие существ потусторонних, тех, кто не желает мне добра и счастья, а желает лишь как можно скорее забрать меня с собой, прервав круговорот, захлестнувший нашу планету. Но кто вы? И есть ли вы в действительности? Не плод ли вы моего воображения, разума, перегруженного потоками информации, сочащейся на меня великим потоком последнее время?

Бегу я, и почему-то уверен, что не смогут причинить они мне вреда. Ведь вера моя, она не даёт мне сдаться и разувериться в себе и в той поддержке, которую я ощущал всё это время. Вера даёт мне энергию для того, чтобы я мог противостоять снова и снова тем страхам, что рождает наш мир. Да, ещё немного, буквально несколько метров осталось пробежать. И не смотря на обстоятельства тяжёлые, на всё ту боль и тяжесть, обрушившуюся на меня, я по прежнему чувствую в себе силы, которые помогают мне продвигаться дальше. Вот- вот, я вижу! Тропинка заворачивает, и дорога загородная, пустая, присыпанная снегом на обочинах виднеется передо мной. Я ураганом выбегаю из резко окончившейся чащи и падаю на холодный, замёрзший асфальт. На мгновение закрываю глаза, крепко сжимая кулаки. Почему то я знаю, что тут я в безопасности, слово лес этот, есть обитель испытаний, дарованная мне, и за его пределами не страшны мне невзгоды, что могут обрушиться на меня там.

— Простите меня, молю вас, простите за всё, за то, что вы вряд ли можете понять сейчас. — Шепчу я, и холодная скупая слеза стекает по моей щеке.

Перед моим взором, открывается картина, на которой наш поезд останавливается на светлой станции под открытым небом. Двери открываются, и люди выходят из других вагонов, и состав пустеет. И наш вагон, будучи всё это время отделённый от страхов и ненужных мне людей, что несли когда-то в мою жизнь негатив, убивающий меня. Но всё это время я цеплялся за пережитое мною, словно сожалел, мучился от того, что не всё проходило гладко. Думал наладить отношения с друзьями детства, с теми, с кем когда-то мы так близко и хорошо общались на даче. А сейчас я понимаю, что ежели я смог определиться с тем, что в действительности важно для меня, то и пустой груз не нужен, что не имеет смысла сейчас, а лишь утяжеляет мой состав, мою жизнь, путая бессмысленными воспоминаниями о прошлом давно ушедшем, которое не вернуть, никак.
Никак не мог я раньше сделать это, и быть может, именно поэтому, та цель, которую я преследую, не была для меня воистину всем смыслом моей жизни, что и порождало ту заторможенность, с которой я воспринимал изменения в себе. Тем, что даёт моей душе силы расцвести и воспрянуть, расправив крылья свои.

И теперь я точно знаю, чего хочу так сильно, и каким путём пойду для достижения цели моей. И буду следовать я и дальше знакам, и отыщу ту, с кем хочу соединить свои души воедино раз и навсегда. И не буду идти больше я против воли великой, не зная истины вездесущей, пронизывающей каждого, но при этом, будучи столь неуловимой. Знаю, что если я увижу, почувствую, то обязательно пойду творить замысел. А если знаков более не будет, что тогда делать мне? — Тогда я отправлюсь туда, куда зовёт меня сердце, на поиски той, которой я так нужен.

И тут, неожиданно, в мой вагон одинокий, состав опустевший, врывается свет яркий и шум, пульсирующий в моей голове уставшей. Свет такой тёплый и прекрасный, согревающий, дающий мне понимание того, что сейчас я поступил верно, отпустив их всех. И, быть может, поезд мой, ведомый неизвестным мне машинистом, преодолев тьму и мрак непроглядный, выйдет в свет, в котором мы окажемся благодаря моменту моего осознания.

А что, если машинист есть ни кто иной, как мой наставник, хранитель, на какое-то время затаившийся и, лишь однажды дав знак о своём существовании и о своей миссии, скрылся от меня в этой герметичной кабине, куда не могу я пробраться? Пытаюсь позвать его, постучать в дверь запертую, но неожиданно резкий сигнал обрывает меня. И открываю я глаза, лежа на холодном замёрзшем асфальте.
Приподнимаю голову и вижу перед собой сквозь пульсацию и вибрацию нечто, излучающее свет. Вот он — мой спаситель, явился ко мне. Я так ждал, я так надеялся!
— С тобой всё в порядке? — Слышу я мужской голос.
Пытаюсь приглядеться внимательнее, и вижу сквозь яркий слепящий свет автомобиль и фигуру, высунувшуюся из окна, внимательно рассматривающую меня.
— Кто ты? Ты явился, забрать меня насовсем? Или ты хочешь донести до меня истины неведомые ещё мне? Или... Игорь, это ты? Я знал, я надеялся. Эх, как же я без тебя... — Говорю с радостью я, встав с трудом и приближаясь к автомобилю.
— Ты что тут забыл? Ты куда пропал? — Спрашивает Игорь меня.
Я же, прихрамывая, с трудом добираюсь до машины, открываю дверь и буквально падаю на заднее сиденье.
— Я видел, как ты ушёл. Ты где был? Зачем покинул ты меня? Как нам доехать до посёлка? Я далеко забрёл? Нечто гналось за мной сейчас...
— До посёлка не далеко. Дорога скользкая, поеду небыстро. Было нечто там, чьи колебания я уловил, и пошёл я туда... — Вздыхая, говорит Игорь.
— Колебания кого? Наверно того нечто, что пыталось погубить меня, мою душу?
— Да, я тоже это почувствовал тогда. Но не был уверен в опасности и решил проверить. Ты оказался куда более сильным, чем я в тот момент. Ведь тогда, лишь выйдя из дома, сильнейшая боль и паралич сковали меня. Я уже ничего не мог делать. Но была опасность тогда великая, от которой ты ушёл — Говорит Игорь, разворачивая машину на скользкой дороге.
— Мы должны посетить наших пленных. Я же так боюсь, что с ними что-то случилось. Кстати, как ты меня нашёл? — Спрашиваю я у друга и наставника.
— Твой сигнал тревоги, сигнал опасности. Он привёл меня. Как только это нечто скрылось далеко, вероятно, испугавшись, прочувствовав наши энергетики, мой паралич прошёл, и головная боль начала постепенно ослабевать. И сигналы я начал получать о том, что ты в беде. И отправился я по этой дороге, словно видя нить перед собой путеводную, что повела меня.
— Я не знаю, сколько времени я был без сознания. Который час? — Спрашиваю я.
— Почти три часа ночи. Хорошо, что ты выбрался. Пробудь ты там, в этом адском лесу ещё хоть немного, ты мог бы уже не пережить эту ночь. Оно бы нашло тебя рано или поздно.
— Пойми ещё, я не помню совсем того, что происходило со мной после того, как уснул я под зарослями кустов, под деревьями. Ведь проснулся я уже, будучи на тропинке, откуда меня погнали сущности неведомые, и даже дети не помогли мне в тот миг. Потерял тогда я всю свою чувствительность, словно был обязан я пройти всё это сам, без подсказок свыше. Понимаешь? Испытание, о, такое невыносимое. Мне так тяжело...
— Но главное, что ты справился. Чем тяжелее преграда, тем ценнее награда. Понимаешь ты, о какой награде я говорю?
— О награде расширения сознания моего, я знаю. А также о награде для всех нас, для тех, кого мы должны спасти. Ибо ничто ни есть истинная награда кроме роста духовного нашего и роста людей. И в моменты тяжкие, в моменты опасности и боли великой мы можем открыть в себе настоящую, нетлеющую духовную силу просветления, осознав свои ошибки минувшие. — Говорю я Игорю.
— А пленные, они покинут нас насовсем? Ты согласен? — Спрашивает Игорь
— Те, кто ещё может измениться, пусть и с великим трудом. Даже Григорий, тот, чьё состояние сейчас столь нестабильно. Но я знаю, что он изменится, ведь пришествие уже коснулось его, как и коснётся всех совсем уже скоро.

Мы медленно едем по обледеневшей дороге, приближаясь к дому нашему. Я лежу на задних сиденьях, закрыв глаза и переводя дыхание. Шум колёс и остаточные явления гула в моей голове нарушает покой. Знаю, что скоро мы уже будем на месте и сделаем что-то очень важное, то, что будет являться продолжением благодетели в отношении пленников наших. Не знаю, сегодня ли или завтра. Думаю, что скорее всего завтра. Ведь сейчас я не могу ничего сделать, ибо сил нет совсем у меня. Лежу, стараясь не смотреть по сторонам, в окна, не желая увидеть там проблески того безумия, что лицезрел ещё мгновения назад.

И я понимаю, что силы и так опустевшие начинают ещё сильнее и быстрее покидать меня. И ощущаю я, что начинаю терять контроль над собой и медленно засыпаю. И снова вижу я, как еду я в поезде, миновав лес, сквозь океан страшный, меж его алых и чёрных волн. Выглядывая в окно, замечаю я множество утопленников, чьи тела качают волны. Но кто-то ещё жив и старается не утонуть, победить смерть. Но им это не суждено, ведь этот океан рано или поздно забирает с собой всех, кто хоть раз в него попал. Видимо, и спасения нет в нём.

И вижу солнце, практически скрывшееся за линией горизонта, отбрасывающее свет тусклый через пелену плотную, практически непроницаемую для солнечных лучей. Вижу, как оно медленно уходит, открывая двери мраку, что уже так скоро воцарится тут. Но я не боюсь ни тьмы ночной, ни вод бурлящих опасность, ведь я надежно защищён своим домом, который, возможно движется, управляемый существом мудрейшим. Я понимаю, что уже прошёл я много, но впереди осталось самое важное — дать распространиться противоядию, дабы дурные воздействия яда начали постепенно ослабевать. И ослабеют они рано или поздно. Тогда и придут дети мои, что покажут себя во всей красе, открыв людям глаза на их душевную беду.

Мрак нависает над жижей невообразимой и надо мной. Тьма вокруг уже, так быстро наступила. И слышу я вновь тысячи голосов в своей голове. Сначала они еле различимые и слышимые, но с каждым мгновением всё усиливаются они, превращаясь в безумную какофонию звуков, раскалывающих голову. Слышу я их и ощущаю в полной мере их присутствие тут. Преодолев себя, выглядываю в окно, поднимаю голову и в вышине ночного неба вижу я их, пока что практически неразличимых. Но приглядываясь, начинаю разглядывать их я, их сущности, которых так много. И так хотят они пожаловать в мир наш, дабы лишить этот мир того ужаса, который скоро совсем может погубить всё. Но разве что только не ведаю я того часа, минуты, когда они спустятся к нам. Ведь какова роль наша, роль избранных? Мы ведь должны подготовить планету, но ещё так мало сделано, и лишь двое ушли исполнять свой священный долг. Хотя, допуская возможность существования других людей, людей избранных свыше, таких, как и мы с Игорем, я понимаю, что кто-то из них, возможно, оказался куда более быстрым и сообразительным. И их ученики уже всеми силами своими сеют семена истины в этом мире, непроизвольно наводя панику и ужас на тех, кто боится истинных благих перемен. И не нужно им — бывшим пленным, подходить к каждому с проповедями, а нужно лишь попытать счастья в местах тех, где большое скопление людей, где им смогут легко заметить. И они это знают. Знают, что необходимо сделать им для того, чтобы узнали о них, например, из средств массовой информации, как и я узнал совсем недавно о том, что обыскали дом мой. И... Даже за это я простил её, ибо не ведает, что творит.

А поезд едет дальше, только набирая обороты, приближая меня и всех нас к неминуемому концу, который уже так близок. Намного ближе, чем может показаться. Меня укачивает, но мне не спиться сейчас. Не хочу. Я жду, когда мы приедем. Так и едем мы до самого дома, в котором уже завтра свершим мы поступок великий. И на этой позитивной ноте заканчиваю я повествование своё.

Время… Я не знаю, который сейчас час, не знаю. День восьмой.