Задача на визначення конкурентоспроможності товару.

Дата добавления: 2015-10-01; просмотров: 548

Видимо, по дороге излом передавил горло – Рамир незаметно для себя потерял сознание. А когда очнулся, первым делом удивился тому, что еще жив.

Излом крутился рядом, бренчал чем-то на крыльце. Цыган лежал на утоптанном мху перед избушкой, вросшей в землю по самые наличники. Стянутые за спиной запястье болели, ноги тоже были связаны. Рюкзак валялся в стороне, раскрытый, мутант уже покопался в нем. Рядом лежал автомат с завязанным узлом ремнем, в стороне – пистолет и снятые с бедра ножны. Разоружил, связал... так почему не убил?

– А я люблю свеженькое, чистенькое. – Хозяин повернулся, и Рамир увидел в его руках мясницкий тесак. На крыльце были разложены крючья для подвешивания и растяжки туши. – Пока туман тебя не высосет, тело горчить будет, так что я подожду, а чего же, куда мне спешить...

Говорят, изломы – телепаты почище контролеров, вспомнил Цыган.

В тумане все имело необычный вид, серая дымка скрадывала очертания, заставляя мозг домысливать картинку, и самые обыденные вещи казались странноватыми, какими-то неправильными. К примеру, сколько Рамир ни гнал от себя этот образ, хижина излома упорно казалась избушкой Бабы-яги. Просто подогнула свои куриные лапы, а сама хихикает за спиной... Он вздрогнул, кое-как обернулся. Дом как дом – низкая бревенчатая халупа... Затаилась, чертова тварь, прикидывается!

Рамир потряс головой. В затылке вспух алый шар, боль стрельнула между висками – зато сознание прочистилось. Все-таки действует на него эта пси-аномалия, исподволь в мозги заползает. Цыган повернул голову влево, потом вправо. Метрах в полутора от него лежал камень. А по левую руку в траве белела кость... человеческая кость! Поблескивающая, будто лакированная. Кость и камень... Надо что-то делать, время идет, пора выбира... Рамир поймал взгляд излома и сморгнул. Припомнилось вдруг чужое и мудрое: «Времена не выбирают, в них живут и умирают. Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять, будто можно те на эти, как на рынке, поменять. Что ни век, то век железный...»

Словно заподозрив что-то, догадавшись о хитрости пленника, излом оставил свои крючья, подошел ближе. Глаза на невыразительном лице бегали из стороны в сторону.

– Покушать не хочешь пока? – спросил мутант, опускаясь на корточки. Длинная рука поползла к рюкзаку, вытащила нераспакованный брикет сухпайка, вернулась к хозяину. Излом сунул брикет под нос Цыгана. – Ням-ням? – сказал он, заглядывая в лицо.

«Что ни век, то век железный», – твердил про себя Рамир.

Водянистые глаза излома сузились, он нерешительно отодвинулся, уголки губ опустились. Видимо, не имея доступа к мыслям жертв, мутант терял уверенность в себе. А сталкер бубнил про себя, забивая скороговоркой всякие отчетливые мысли:

«Крепко тесное объятье, время – кожа, а не платье, глубока его печать...»

– Девушку убивать не хочешь? – выпрямившись, желчно спросил мутант. Теперь он куда меньше напоминал человека, этакого добренького дядюшку с трехдневной щетиной на впалых щеках. – А я тебе скажу, что придется. Слон ведь не простак, его не обведешь. А ты мечтал, как слиняешь от Умника да Слона перехитришь? Ха! Выходит, браток, ты еще глупей, чем я о тебе подумал поначалу!

«Ты себя в счастливцы прочишь, а при Грозном жить не хочешь?»

Обиженно надув губы, как ребенок, чья хитрость не удалась, излом отошел от сталкера и мстительно забренчал мясницкими крюками. Достал точильный брусок, демонстративно отвернувшись, стал править огромное лезвие тесака.

«Не мечтаешь о чуме флорентийской и проказе? – твердил Рамир, беззвучно шевеля губами. – Хочешь ехать в первом классе, а не в трюме, в полутьме?»

– Хочу, не хочу... – пробормотал излом. – А ты что же, не хочешь со мной разговаривать?.. Ну и ладно. Обойдусь, тебе же хуже. Я-то давно тут живу, в Могильнике, мог бы присоветовать кое-чего, а то и рассказать об этой Крепости, куда девушку твою ведут. Я много чего знаю, многое видел, чего и не снилось твоим умникам...

Он оглянулся с надеждой. Но Рамир на его предложения не велся, слишком это все было наивно – точить тесак на глазах у жертвы и при этом втираться к ней в доверие. Хотя скорее всего излом и не пытался, а просто хотел вывести сталкера из себя, напугать, сломать ментальную защиту, чтобы туману было легче высосать жизненные силы...

«Время – это испытанье, не завидуй никому», – продолжал Рамир, пытаясь вспомнить, как там дальше. Руки с каждой секундой немели сильнее, и надо было все сделать быстро...

Он пополз на спине, твердя: «Что ни век, то век железный...»

Приходилось перебирать ногами, качаться с плеча на плечо. Поясница тут же заныла, но он не обращал внимания, повторяя раз за разом: «Время – кожа, а не платье, время – кожа, а не платье...»

– Ничего, еще заговоришь, кричать будешь, биться головой станешь, ругаться на меня, старого... – Излом оставил крюки и отошел к наполовину выступающему из тумана сооружению, которое с первого взгляда напомнило сталкеру средневековую пыточную дыбу.

«...Глубока его печать. Словно с пальцев отпечатки, с нас черты его и складки, приглядевшись, можно взять», – зачастил Рамир, отгоняя образ освежеванного человеческого тела, свисающего на крюках со скользкой от крови деревянной перекладины. Когда излом пошел к пыточному сооружению, Цыган замер, а теперь опять пополз. Расстояние было всего ничего, но двигался Рамир медленнее полудохлой черепахи.

«Времена не выбирают, в них живут и умирают...»

Он улегся спиной на человеческую кость.

«Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять...»

Сначала ненароком вдавил ее в землю, но потом кое-как обхватил пальцами и вытащил. Округлая со всех сторон, гладкая – такой ни за что не перерезать...

«...Будто можно те на эти, как на рынке, поменять...»

Излом резко повернулся.

«Крепко тесное объятье! Время – кожа, а не платье!»

Мутант рысью подбежал к нему, и Цыган замер на спине, уставившись в серое небо, повторяя, как молитву:

«Глубока его печать.

Глубока его печать.

Глубока его печать...»

Излом наклонился, заглядывая ему в лицо, скривив рот. «Глубока его печать... Глубока его печать... Глубо-ка-его-печать, глубока-его-печать-глубока-егопечатьглу-бокаегопечать...»

– Почти закончил я, сынок. Сейчас тебе будет очень больно, а потом ты умрешь, и я тебя съем. И ты ничего не можешь сделать, ну совсем. Как это – быть таким беспомощным, а? Расскажи мне, всегда хотел узнать, что вы чувствуете перед тем, как я вас съедаю.

«Время – это испытанье, не завидуй никому». Излом задумался, потом сказал:

– Да я и не завидую.

Разведя руками, он повернулся и пошел обратно, так и не заметив, что пленник переместился в сторону. Ведь времена не выбирают, в них живут и умирают... Как только излом зашагал прочь, Рамир пополз за ним – но теперь он развернулся ступнями вперед и стал передвигаться, вминая каблуки в мягкую землю, сгибая ноги. Так получилось быстрее и немного легче. «Время – кожа, а не платье». Хорошо, что земля мягкая, хорошо, что трава влажная. «Как сильны его объятья». Из-за этого все происходит очень тихо, мутант не слышит... Зад уперся в камень. Излом опять стал точить тесак. Рамир полз. «Век мой, рок мой на прощанье...» «Ш-ш-ширк! Ш-ш-ширк» – разносилось в тумане. «Время – это испытанье». Он выгнулся, приподнимаясь, упал спиной на камень. Больно! «Не завидуй никому». Излом повернулся, Рамир замер, только голова немного тряслась от внутреннего напряжения. «Времена не выбирают, в них живут и умирают».

– Да уж, умирают, – сказал мутант. Глянул на пленника и пошел к хижине. Шагнул внутрь. Подогнув колени, Цыган опять приподнялся – и вновь обрушился на камень, но теперь костью, которую сжимал в руках. Кость тихо треснула и лопнула.

«Вре-ме-на-не-вы-би-ра-ют-в-них-жи-вут-и-у-ми-ра-ют...», – Рамир твердил это речитативом и в такт словам кромсал веревку острым сколом кости. Он был в каком-то нервическом исступлении, глаза слезились, из уголка рта текла слюна. Излом появился опять, посмотрел на сталкера. «Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять, будто можно те на эти, как на рынке, поменять...»

Излом, ласково улыбаясь, пошел к нему с тесаком на перевес. Рамир скоблил веревки сколом кости. Кромсал, рвал влажные неподатливые волокна. «Глубока его печать, глубока его печать!» Мутант приближался. Одна веревка порвалась, и тут же за ней вторая. Согнув ноги, Рамир вскочил.

Гипертрофированная конечность взлетела, как змея, кинулась на сталкера. Он упал на бок, перекатился, прыгнул, вновь упал – и схватил пистолет. Ноги оставались связаны, Цыган поднялся на колени, вдавил спусковой крючок. Несколько выстрелов прогремели один за другим. Из груди мутанта плеснули фонтанчики крови. Уродливая длинная рука метнулась к сталкеру, сжалась на стволе, пригибая «ТТ» книзу... Рамир выдрал оружие из пальцев мутанта, нажал опять – но больше выстрелов не последовало. Излом бежал к нему, Рамир поскакал навстречу. Яростно швырнул пистолет в морщинистое лицо, раздробил нос, сбил мутанта с ног и упал сверху. Ребра излома треснули. Цыган привстал, сжав тощую шею, стянутыми коленями придавил длинную руку к земле.

– Крепко тесное объятье! – бешено взревел Рамир, стискивая сильными пальцами кадык мутанта. – Время – кожа, а не платье! Глубока его печать!

Он наклонился ниже. Излом издыхал.

– Словно с пальцев отпечатки, – сказал ему Рамир, – с нас его черты и складки, приглядевшись, можно взять.

Мутант захрипел, и он заглянул в мутные глаза.

– Расскажи мне, что ты чувствуешь перед тем, как подохнуть, – напомнил мутанту его же слова Цыган.

Мутант дернулся и умер. Покачнувшись, Рамир отпал от него, свалился на землю. Излом лежал неподвижно, только длинная конечность чуть подергивалась, едва заметно шевелились пальцы. Сталкер поднялся, наступил на ладонь, каблуком втоптал в землю, крутанулся на ней. Хрустнули косточки, рука наконец успокоилась. И все равно Рамир старался не поворачиваться к ней спиной. Боком подсеменил к крыльцу, осторожно взял тесак за лезвие, распилил веревки на ногах. Потер опухшие, посиневшие запястья, размял пальцы. Подошел к мертвому излому, пнул его так, что труп подпрыгнул и перевернулся.

– Ничего ты теперь не чувствуешь, – сказал Цыган, поднял «ТТ» и сунул в кобуру. Вспомнив, достал его, нашел в вещах запасной магазин, перезарядил, опять убрал пистолет. Вернулся к вещам, схватил рюкзак, покидал туда то, что излом вытащил, закинул на спину, надел автомат на плечо и, еще слегка пошатываясь, побежал по едва заметной тропинке, ведущей к центру Могильника. Патронов у него оставалось совсем мало. Чертов излом нарушил все планы – теперь он не успевал перехватить зверолова с девушкой до того, как те достигнут Бобловки.

* * *

В деревне стояла мертвая тишина, только из магазина доносился приглушенный шум. Здоровяк на крыльце встал, слегка покачивая пулеметом; Лесник, прижимая приклад к боку правым локтем и поддерживая ружье левой под цевье, медленно пошел к нему. Он не сводил взгляда с долговца, а тот лениво следил за ним и идущей позади На-стькой, пожевывая сухую травинку. Наконец выплюнул ее, подвигал мощной челюстью и сказал:

– Левша, что ли? Пушку видишь? Стой давай. Кто такие, че надо?

Лесник презрительно сморщился: он не любил таких наглых самоуверенных парней с накачанной мускулатурой и сдувшимися мозгами.

– Я и левой могу выстрелить, твоя пушка пукнуть не успеет. Ты из «Долга»?

На квадратном лице задвигались желваки. Прищурившись, парень окинул сталкера презрительным взглядом.

– Что это у нас тут за леший из тумана выполз, да шалава малолетняя при нем? Я, борода, только командиру на вопросы отвечаю. А кто первый из нас шмальнуть успеет – это мы еще посмотрим...

Он перехватил пулемет поудобнее.

– Я – Настька! – сказала девушка звонко, выглядывая из-за Лесника. – А ты кто такой, дубина?

Из раскрытого окна донеслось:

– Эй, Жарик, чего там?

Девушка только сейчас расслышала, что внутри что-то жарится – шкварчал и постреливал жир на сковороде.

– Дед, что ли, вернулся?

– Дед, да не тот, – отозвался здоровяк. – И с ним сопля какая-то. Хочу вот, слышь, жару им задать...

– Эй, погоди! – сказал голос. – Костя, погляди, чего там, я не могу от сковородки отойти.

Пригнувшись в дверях, на крыльцо вышел долговязый нескладный человек в кителе и форменных брюках, с большим носом, похожим на вороний клюв. Уныло посмотрел на Лесника, из-за плеча которого торчала голова Настьки, перевел взгляд на Жарика.

– Ты головой вообще способен работать? – тусклым голосом произнес долговязый и безнадежно махнул рукой. – Мы ради чего все перлись сюда и столько людей потеряли? Чего торчим тут который день? Вот ради этой... – обернувшись, он добавил громче: – Пришли они!

Что-то звякнуло, потом из окна выглянуло румяное круглое лицо.

– Ну! Дождались наконец-то. Так, надо капитану доложить... Скажи ему, Костя, а то у меня сгорит.

Нескладный Костя сделал приглашающий жест и вернулся внутрь. Жарик еще секунду недобро глядел на гостей, наконец опустил пулемет.

– Че мне головой работать, – сказал он, – когда у меня вот эта вещь имеется?

Перехватив ружье за ствол, Лесник поднялся по скрипучим ступеням. Когда проходил мимо Жарика, тот отвел взгляд и, сделав едва заметное движение плечом, толкнул егот Лесник слегка качнулся, но даже не повернул головы. Настька возмущенно блеснула на долговца глазами, однако сказать что-нибудь не решилась, слишком уж тот был здоровый.

Жарик снова сел на крыльцо, а они вошли в магазин.

Здесь было полутемно. Напротив входа у стены высились сдвинутые витрины, возле них стоял большой стол, рядом – лавка. Слева была раскрытая дверь.

– Вовремя вы, как раз обед готов.

Лесник с Настькой повернули головы на голос. Из проема к ним шагнул румяный толстячок, лицо которого они видели в окне. Он был в камуфляже, рубашка расстегнута, под нею виднелась белая майка.

– Я Маркелыч. Располагайтесь, сейчас капитан выйдет. Мы вас заждались. Тоскливо тут.

Сказав это, он улыбнулся и ушел обратно. Настька, обойдя Лесника, с облегчением села на лавку и вытянула гудящие ноги.

– Есть ну очень хочется, – сказала она, потянув носом воздух. – Картошка там у вас жареная, да?

Сквозь шкварчание донесся голос Маркелыча:

– Точно. Еще тушенку открою, у меня хорошая, правильная тушенка, там мясо настоящее, а не какая-нибудь гадость.

Подойдя к двери, Лесник окинул взглядом вторую комнату. Небрльшая дровяная плита стояла рядом с древним потрескавшимся буфетом без стекол. Сквозь дыры в дверцах шкафчика были видны поржавевшие банки с надписями «Сахар» и «Мука», на буфете возвышалась пирамидка консервных банок, на газете лежал нарезанный толстыми кусками хлеб.

Он поглядел на долговца. Виски Маркелыча были тронуты сединой, румяные щеки немного обвисли... Не меньше пятидесяти ему, решил Лесник. Дальше у стены стояли две железные кровати, заправленные полосатыми одеялами, на одной спал атлетического сложения мужик.

– Это Кабан, после ночного дежурства отсыпается, – пояснил Маркелыч, проследив за взглядом сталкера. – Садитесь, сейчас все соберутся... _v

Дверь за буфетом распахнулась, и в комнату, поправляя гимнастерку, быстрым шагом вышел невысокий жилистый человек. За ним маячил унылый Костя.

– Долго шли, – отрывисто бросил долговец, шагнув в проем. – Я – капитан Судаплатов. Можешь звать Ожогом, привык. Где девушка?

Насте он почему-то сразу напомнил змею – быструю, опасную... ядовитую. Двигался Ожог как-то очень по-змеиному, скользяще, а говорил немного пришептывая.

– Лесник, – представился сталкер и кивнул в угол, отойдя на шаг: – Вот она.

Капитан повернулся к Настьке – и та невольно вскрикнула. Правую половину его лица стянула багровая корка, брови там не было, веко и уголок рта задраны кверху. Девушке тут же стало неудобно, даже стыдно перед этим человеком... А он лишь бросил сухо, окидывая ее взглядом:

– Я привык.

С крыльца донесся приближающийся голос. Скрипнули доски, и в дверь влетел невысокий худой мужик. Вертя в пальцах сигарету, он быстро говорил:

– ...И представляешь, Ожог, вижу, что идет кто-то, прямиком в деревню, дай, думаю, доложу, хоть я и не дежурный.:.

Лесник обернулся. Худосочный коренастый долговец, продолжая говорить, плавно переместился в угол, к дверям подсобки, в руках его словно сам собой появился пистолет.

– ...А, да вот и они, капитан, ты гляди, сами явились...

Он замер, направив на гостей «ТТ». С этого места коренастый мог контролировать все помещение. Когда в дверях появился Жарик с пулеметом наперевес, Лесник поднял ружье. Настька сжалась на лавке, хлопая ресницами. Повисла напряженная тишина.

– Все сели! – Ожог хлопнул ладонью по столу. Это было так неожиданно, что Настька вздрогнула. – Винт, убери пистолет. Жарик, на место.

Передвинув к столу стул, Ожог сел. Здоровяк буркнул что-то, подался назад – заскрипели доски крыльца. Коренастый, которого капитан назвал Винтом, плавно, будто кошка, перетек к столу, уселся на край лавки, где сидела Настька, положил пистолет рядом.

– Я и говорю, сразу видно, что это те, кого мы ждем, по описанию схожи, ну и думаю, надо доложить капитану

нашему, хоть я не на дежурстве, – произнес он, продолжая фразу, будто ничего не произошло. Ожог сидел неподвижно, положив ладони на стол и немного наклонившись вперед, тяжелым взглядом изучал Настьку. Девушка поежилась и отодвинулась поближе к Леснику. Тот сел рядом, двустволку пристроил на коленях. Костя с унылым видом пересек комнату, устроился на лавке возле Винта. Стало видно, что одно костлявое плечо у долговязого долговца немного выше другого.

– Ну вот, готово! – Появившийся из проема Марке-лыч кинул на стол газету и водрузил сверху большую сковородку. Все молчали. Толстяк принес хлеб, ложки и банку с солеными огурцами, поставил миску со свежими помидорами, большую фарфоровую солонку в виде скворечника. – Ладненько, приятного аппетита! – сказал он и, отдуваясь, занял место со стороны дверей. С крыльца раздался сердитый голос Жарика:

– Мне оставьте!

Настька вопросительно поглядела на Лесника, тот кивнул. Сидящий рядом Винт навалил картошки в миску, кинул туда пару соленых огурцов и подвинул ближе к девушке. Она благодарно кивнула, вооружилась алюминиевой ложкой и принялась все это наворачивать, не забыв ухватить толстый ломоть хлеба.

За обедом Лесник и долговцы исподлобья поглядывали друг на друга, только Ожог смотрел прямо перед собой. Он почти не ел. Винт быстро двигал ложкой, громко стукал ею о дно миски, Костя и Маркелыч, наоборот, ели неторопливо, основательно, но первый – как-то уныло, будто выполнял неинтересную скучную работу, а второй всем своим видом давал понять, что получает от процесса большое удовольствие. Винт, взяв третий кусок хлеба, вдруг заговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– А вот как-то собирает скупщик сталкера в поход: «Вот положил тебе масло, хлеб и килограмм гвоздей». «Зачем?»

«Понятно зачем! Масло на хлеб намажешь и поешь!» «А гвозди?»

«Ну вот же они – положил!»

Он захохотал, стуча ладонью по столу. Маркелыч скупо улыбнулся, а остальные вообще никак не отреагировали на анекдот, но Винта это ничуть не обескуражило, и он с довольным видом вернулся к еде.

Маркелыч закончил последним, вытер миску коркой, бросил ее в рот и стал неторопливо жевать. Ожог, давно отложивший ложку, сказал:

– Больше ждать нечего, выступаем.

– Девочка устала, ей надо отдохнуть, – неприветливо откликнулся Лесник, отодвигая миску. Капитан Судапла-тов ему не нравился.

– Вы в операции не участвуете, ваше слово не имеет значения, – отчеканил Ожог и со скрипом отодвинулся от стола.

– Мы еле выбрались из тумана, – глядя в стол перед собой, возразил Лесник. – То есть из аномалии. Два дня напряженного перехода и бессонная ночь... Ей надо поспать.

Ожог поднялся, ушел в подсобку и почти сразу вернулся с небольшой плоской сумкой. Положил на стол, сдвинув посуду, со щелчком расстегнул кнопку, откинул клапан. Костя не шевельнулся, Маркелыч спокойно посмотрел на деньги, взял из тарелки последний соленый огурчик и захрустел им. Винт заглянул внутрь, вытянув шею, присвистнул.

– Ни фига себе, сколько бабок! – воскликнул он, облизнувшись. – Это за что дают? Неужели за то, чтобы этот барышню сюда привел? Наняли бы меня, я за половину привел бы! Ха, делов-то! Стоило со стороны кого брать? Вот мы – мы ж и так дошли...

– Нас двадцать человек было, – негромко вставил Маркелыч.

Настька смотрела то на Ожога, то на Лесника. А тот, поднявшись, уставился на деньги, машинально поглаживая грудь с правой стороны.

– Мы потеряли две трети отряда, – произнес Ожог. – Их двое, и дошли оба. И мы шли совсем из другого места, не было времени... – Он повернулся к сталкеру. – Бери деньги. Мы с тобой в расчете. Девушка остается тут, ты свободен, дальше мы поведем ее.

Настька подняла глаза на Лесника.

– Дядя Василь, не бросай меня, – сказала она и попыталась взять его за руку, но он отодвинулся. – Лесник... я без тебя не хочу. Никуда не пойду! Я...

– Молчать! – оборвал Ожог. Настька захлопнула рот.

Сталкер неотрывно смотрел на деньги. Она глянула на его застывшее лицо, на широкую ладонь, которой он поглаживал грудь, – и все поняла. Плечи ее поникли.

– Конечно, это ведь на операцию, – упавшим голосом сказала она. – Тебе надо вылечиться. Извини, пожалуйста, я глупая, я забыла совсем...

Ожог нетерпеливо подвинул сумку к сталкеру.

– Можете отдохнуть у местных. Тут остались несколько человек, найдете их в деревне. Забирайте и уходите. Мы тоже уходим, прямо сейчас.

Лесник оторвал взгляд от ровно уложенных пачек.

– Ей надо отдохнуть, – повторил он. – И без меня она никуда не пойдет.

Ожог вскинул голову и резко встал.

– Говорите, двадцать вас было? – не дожидаясь его слов, с обычной своей неторопливостью произнес Лесник и окинул взглядом сидящих за столом. – Значит, я пригожусь.

Капитан открыл рот, но так ничего и не сказал. Сквозь проем глянул на Кабана, по-прежнему негромко храпящего на кровати в соседней комнате, развернулся, будто на плацу, и стал мерить шагами комнату, заложив руки за спину.

– Еще один человек лишним не будет, – бросил он, хмурясь. – Да, я могу вас взять, это на пользу делу. Но препирательств в отряде не потерплю. Это надо иметь в виду. – Он остановился возле Лесника, окинул изучающим взглядом. – Вы, бродяги, этого обычно не понимаете. На войне должна быть дисциплина. Отряд – как единый организм. Если кто-то будет создавать проблемы, я его пристрелю. – Он хлопнул по пистолету в кобуре. – Это не угроза. Вы все поняли?

Лесник кивнул.

– Хорошо, еще одно. Деньги с собой не брать. Ничего лишнего, только оружие и припасы.

– Оставлю здесь.

Винт переглянулся с Маркелычем, а Костя, уныло ковырявшийся в остывшей картошке, тускло проговорил:

– Я бы за местных не поручился. Лесник коротко пожал плечами:

– Значит, спрячу.

– Три часа вам на отдых, – заключил Ожог. – В шесть инструктаж, в семь выходим. – Он развернулся на каблуках и ушел в подсобку.

Рамир выскочил из тумана возле рощи и бежал, задыхаясь, по полю. Пси-аномалия тянулась полукругом слева и справа, опоясывая Бобловку большим кольцом. Глянув на солнце, он определил направление и взял правее. По карте деревня должна быть к северо-востоку от него, но она прямо на востоке, выходит, излом оттащил его метров на пятьсот к северу. У Рамира оставался совсем небольшой шанс опередить зверолова, встретить его на краю деревни. Пригнувшись, он бежал со всех ног, рюкзак подпрыгивал на спине. Неширокий перелесок, тянувшийся через поле от рощи к крайним домам деревни, перекрывал поле зрения – Цыган не мог разглядеть, идет ли кто по тропе, которая должна была находиться где-то в полукилометре слева.

Он достиг Бобловки, тяжело дыша, залитый потом, – и оказался на узкой, заросшей бурьяном улочке между покосившимися заборами. На ветру шелестели лопухи, а в домах за оградами чернели слепые окна. Рамир перешел на шаг, сдвинув автомат на грудь. Впереди показался перекресток – там улочка достигала центральной улицы Бобловки. Если он все верно рассчитал, те, за кем он охотится, должны очень скоро пройти по ней...

– А это скамейка, я дяде Мише помогала ее ставить, – донеслось из-за поворота.

Вот они! Рамир неслышно побежал вперед, пригибаясь, у перекрестка свернул, встал за бурьяном под оградой. Удачно, до чего ж удачно... Сейчас все кончится.

Девушка что-то взволнованно щебетала, он не слушал. Отвел широкий лист лопуха, увидел торец большого деревянного здания с каменным цоколем – то ли склада, то ли сельского магазина. Возле крыльца стоял здоровенный мужик с «Печенегом» – десятикилограммовый пулемет он держал легко, как деревянную игрушку. Черная майка открывала хорошо прокачанные мышцы рук.

Из-за угла показались зверолов с Настькой. Есть! Очень осторожно он поднял автомат, и тут что-то холодное уперлось ему в затылок. Дребезжащий старческий голос прошептал на ухо:

– Опусти, опусти его, милок.

* * *

Как только дверь за Ожогом закрылась, обстановка в комнате сразу разрядилась. Костя поднялся, вынул из-за уха бычок и пошел к выходу, сказав на ходу:

– Пойду перекурю, позовете, если что.

Настька, разомлевшая после еды, поставила локти на стол и подперла голову руками. Она вовсю зевала. Винт сунул пистолет в кобуру и боком улегся на лавке, благодушно посматривая на нее с Лесником. Маркелыч, стесав перочинным ножиком кончик спички, откинулся на стуле, принялся ковыряться в зубах.

– Ты иди приляг, – сказал он девушке. – Там вторая койка, пустая. По тебе видно, что устала, так отдохни, точно говорю. Трудная дорога была?

Настька тряхнула головой и посмотрела на толстяка, с трудом разлепив тяжелые веки.

– Еще какая трудная, – сказала она. – А где все деревенские? Мне дядя Виталий говорил... ну это тот, который из интерната меня забирал, – говорил, что тут Степан остался да дед Пахом, и тетя Матрена вроде...

– Кто-то да и остался, – согласился Маркелыч. – Но они в деревне где-то... иди спи. Я разбужу, когда надо будет. Слышала, что капитан сказал? Всего три часа на отдых. Тебе по малолетству мало будет, но лучше уж чего-нибудь отоспать, чем потом с ног валиться от усталости. А капитан потом спуску не даст, имей в виду, он такой.

Она кивнула, прошла в соседнюю комнату и нерешительно встала у заправленной койки.

– Ложись, не стесняйся, – подбодрил толстяк. Настька села, развязала ботинки. Ногой пихнув их под кровать, легла, не раздеваясь, завернулась в худое байковое одеяло. Поворочалась, устраиваясь, и затихла.

– Почти ребенок еще. – Маркелыч начал убирать посуду со стола. – Винт, буди Кабана, пусть гостю постель уступит. Он свое отоспал, хватит. А то разлегся, боров...

Лениво сбросив ноги с лавки, Винт усмехнулся.

– Экий ты заботливый, прямо отец-командир, Маркелыч. А если жалко мне Кабанчика будить? Он, в отличие от вас всех, целую ночь на крыльце торчал, с пулеметом обнимался, холодный, голодный...

– Пошла болтать провинция, – вздохнул Маркелыч. Он вытащил из буфета рюкзак, водрузил на стул и сел рядом. – Буди, говорю.

– Я тут посижу. – Лесник сгреб сумку со стола, застегнул клапан и перекинул ремешок через голову. Прислонился спиной к стене, сдерживая зевок. Глаза закрывались, под веки будто песка насыпали, но он не хотел терять контроль над ситуацией. Долговцам он никогда не доверял, к тому же надо было еще сообразить, куда спрятать сумку. Хорошо хоть приступ не начинается – правую руку на подходе к деревне немного скрючило, но это и все, боли не было, и на том спасибо.

– И скажи потом Косте, чтобы Жарика сменил, пусть тот пожрет, пока с голодухи ленту не сглодал, – сказал еще Маркелыч шустрому Винту, который уже подскочил к Кабану и тряс его за плечо. – Одинаково жаден до еды и до оружия, – пояснил он Леснику. – Никакой управы нет на него, если дорвется до ложки и пулемета. Да ты ложись, не бойся. Мы не волки, глотку во сне не перегрызем, – он спокойно улыбнулся.

– За капитана вашего я бы не поручился, – хмуро отозвался Лесник, скрещивая руки на груди.

– Ожог – суровый мужик, но не подлый, – откликнулся Винт из соседней комнаты. В проеме Лесник видел, как он с силой пихнул заворочавшегося Кабана в бок.

– Подъем, пожар, горим!

В дверь с крыльца вошел, заслонив широкими плечами проем, Жарик.

– Я сам сменился, – пророкотал он. – Костя за меня. Где обед?

Маркелыч кивнул на буфет, куда он отнес сковороду, банку огурцов, миску с помидорами и хлеб на газете. Пулеметчик потер ладони.

– Щас задам жару жрачке! А че мало так оставили?

– С Кабаном еще поделишься. – Винт прилег обратно на лавку. Проснувшийся долговец, сев на кровати, кулаками потер глаза. Лесник с легким удивлением глядел на него. Даже по сравнению со здоровяком пулеметчиком Кабан выглядел великаном. Он был не просто могуч – он казался неестественно, нечеловечески крупным, будто какой-то радиоактивный мутант... «А может, так и есть? – подумал Лесник. – Может, он родился в Зоне? Тут всякое случается... Хотя в «Долг» не взяли бы такого, это тебе не «Свобода»...»

– Мне жратвы дайте, – прогудел Кабан. – Я без топлива не могу.

Он боком вошел в проем, кинув на Лесника косой взгляд, обогнул стол. Две огромных спины загородили буфет, послышалось рокочущее препирательство по поводу того, как делить.

Лесник посмотрел на Маркелыча. Тот казался ему самым уравновешенным и разумным человеком в отряде.

– Куда вы идете? – спросил сталкер. – Зачем я девчонку через Могильник вел?

Маркелыч сходил в угол, принес чехол, вытащил «СВД» старой модификации, снова сел и принялся осматривать оружие.

– Так ты не знаешь? – Он поглядел на осунувшееся лицо сталкера. – Куда ж ты с нею собирался, зачем с Ожогом спорил? Может, и не стоит тебе дальше с нами?

– Мне ваш соратник сказал, что надо довести ее до этой деревни. Что все дело с Крепостью как-то связано – понятно было и так. Про Крепость я слыхал, но что оно такое – не знаю, да и никто толком не в курсе... Ну вот, может, вы только. Курильщик, уж на что мужик любопытный, и то не прознал, что за штука эта Крепость. То ли комплекс какой, то ли подземная лаборатория. Я так думаю, что последнее, но...

Винт засмеялся, хлопая себя по бедру.

– Странный ты, папаша! Видать, к черту в пекло за малолеткой готов, раз не узнал, куда идти. А тебя как наняли, через кого?

– Через Курильщика, – ответил Лесник, помедлив.

– А! Известный скопидом. Это, знаешь, была однажды история... Поймал Курильщик в Припяти золотую рыбку. Рыбка: «Курильщик?» – «Да». – «Лучше сразу зажарь».

Винт захохотал, откинув голову. Лесник на него даже не взглянул, выражение лица не изменилось. Винт ему не то чтобы не нравился – просто слегка раздражал своей болтливостью и неуместной сейчас жизнерадостностью.

Маркелыч укоризненно глянул на весельчака. Пожав плечами, отщелкнул магазин и стал заряжать патронами из цинка.

– Капитан все расскажет на инструктаже. Ну и выспросит твою барышню о чем надо. А Бритый и не мог тебе ничего особого сказать... Ну да ладненько, я наводку дам. Крепостью называют засекреченную лабораторию, это ты правду смекнул. Заброшенная она, внутрь не пробраться. То есть можно – но только на верхние этажи, а дальше... Пробовали до нас, а мы уже и не пытались. Сюда-то, видишь, с какими потерями добрались...

– Почему не пробраться?

Маркелыч оглянулся по сторонам и понизил голос:

– А потому что у Крепости хозяин есть. Так его и называют: Хозяин Крепости. И кто он такой, а вернее – что оно такое, никто не знает... Впрочем, капитан наш, может, и знает, да он никому не скажет, пока туда не придем.

– И что этот твой Хозяин делает? – спросил Лесник. – Выглядит как?

Маркелыч покрутил головой.

– Так в том-то и загвоздка, мил-человек. Если б знать, кто он да что он, – с ним бы и совладать легче было бы. Но – нет, невидимый он.

– Но что он делает? – повторил Лесник.

– Народ крошит почем зря, кто пониже спуститься решил.

– Как крошит?

– А по-всякому. Сведений мало, потому что оттуда редко кто ноги уносил. Но факт тот, что Хозяин этот...

– Борг, – перебил сталкер. – Его Боргом называют.

– Да-да, правильно, так вот Борг этот – что-то уж совсем странное. Я много о нем разговоров наслушался... Нет, не человек он, потому что невидим и как бы... Ну, как бы в воздухе парит.

– Значит, полтергейст.

– Не-е, вряд ли. Борг разговаривает, а полтергейсты дурные, только хохотать могут, да и то – не смех это, если разобраться, а просто они такой звук издают, который на человеческий смех похож. Не мутант, в общем, слишком соображает в человеческой технике. Говорят, он управляет всей электроникой лабораторного комплекса. Оборудование, двери, охрана – все на нем.

– Так, может, он из служащих, которые раньше в той лаборатории работали? – предположил сталкер. – Может, начальником охраны там был, к примеру.

Маркелыч повел плечами.

– Может и так, не знаю. Только почему он один выжил, а больше никого в Крепости не осталось? И как он там столько лет в одиночестве? Что ест? Темное дело, в общем...

Лесник подался вперед.

– Ладно, а девочка тут при чем?

– А! – кивнул Маркелыч. – Она же здешняя. Родилась и росла тут. Местные рассказали, что она по подземельям лазала и дружбу водила с Боргом. Единственная, кто туда много раз спускался и назад выходил. Ну, капитан сложил два и два и барышню твою заказал сюда доставить. Понял ты, что к чему? Она для нас навроде золотого ключика от тех лабораторий подземных...

– И вы не знаете, что там... – нахмурившись, пробормотал Лесник.

– Говорю ж тебе: про это только капитан знает, – развел руками Маркелыч. – И цель, с которой мы туда идем, – тоже только он. Капитан у нас... одержимый, ага. Ну ладненько, я собираться буду, а ты бы поспал часок, мил человек. Ожог потом не позволит медлить, идти будем быстро, никакого роздыху.

– Ты снайпер? – Лесник показал взглядом на «СВД». – Чего винтовка старая?

Маркелыч широко улыбнулся, любовно погладил оружие.

– Да вот, на складе одном откопал. Это ж еще семидесятых годов прошлого века, ага. У них стволы другие, сталь другая... Они лучше, вот что я тебе скажу. Люблю я все старое, надежное. У тебя вон тоже, гляжу, не оружейный модуль с лазером и другой ерундой, э?

Лесник покосился на двустволку, стоящую рядом у стены, и ничего не сказал. Маркелыч отошел к витринам, вытащил из-за них ящик с боеприпасом. Кабан и Жарик, толкаясь и вполголоса переругиваясь, доедали картошку. Шуршала газета, у кого-то из них в зубах громко хрустел крепкий соленый огурец.

Винт оглянулся на Маркелыча, который сосредоточенно складывал в рюкзак плоские жестяные коробки, пересел на лавку к Леснику и, нагнувшись, зачастил громким шепотом:

– Ты, дед, на Ожога не сердись, он мужик хороший. Лучший боец в лагере, а может, и во всем «Долге». Только после случая с контролером у него мозги набекрень малеха, Да ведь у кого из нас своих тараканов нет под черепушкой?

Лесник ткнул себя в щеку.

– После этого крыша съехала?

– Точно, – закивал Винт и пальцем нарисовал у себя на правой половине лица круг. – И кличкой он своей чуть ли не гордится, ну то есть обычно люди уродства такого стыдятся, а он вроде наоборот... Оно ему энергию дает, одержимость, понимаешь? Когда стали его у нас за глаза Ожогом называть, до него дошло быстро, ясное дело, он с тех пор так и сам стал представляться, мол, Ожог, прошу любить и жаловать... Дело года три назад было, контролер ему попался, толкнул его в «Жарку». Та полыхнула. Но Ожог-то волевой мужик, не удалось мутанту его целиком под контроль взять. Вырвался, однако, видишь, как его волной тепловой припечатало? А контролер смылся, и капитан с тех пор все его ищет, чтобы отомстить, да никак найти не может. Так что о контролерах при нем лучше не заговаривать – звереет, как черт. Понимаешь?

Маркелыч поднял голову от рюкзака и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Что-то дед задерживается. Давно уж должен прийти, а все нету его. Надо поискать, а?

* * *

Голос был знакомый.

– Пахом Сергеич? – прошептал Рамир. Опустив оружие, он медленно повернулся.

Перед ним стоял маленький востроносый дедок со старым карабином.

– А, Рамир! – сказал он. – Помню, помню, встречались как-то... И чего тут забыл, милок? Кого стрелять собирался?

Цыган кинул взгляд через плечо поверх бурьяна. На крыльце рядом со здоровяком появился еще один незнакомец, высокий, с большим носом, похожим на клюв, что-то уныло сказал, повернулся... Детина с пулеметом отступил, зверолов и девушка поднялись на крыльцо. Пулеметчик могучим плечом подтолкнул зверолова, тот качнулся, но вроде как не заметил этого – и вошел в дом вместе с Настей.

– Уже никого, – буркнул Цыган и повесил автомат за спину. – Все, провалил я задание. Кто это там, возле магазина?

– И не только возле, айв магазине тоже они сидят! – ^; подхватил Пахом дребезжащим тенорком. – Из «Долга» эти ребята, эти... группировщики.

Группировщики. Рамир кивнул сам себе. Нуда, логично: «Долгу» надо, чтобы девушка попала сюда, а «Свободе», стало быть, – чтобы не попала. У этих группировок противоположная идеология: если «Долг» стремится не просто держать Зону под контролем, но, по мере возможности, бо- f роться с ее многочисленными проявлениями, подавлять их, уничтожать, то «Свобода», наоборот, считает, что здесь все должно идти как идет, что нельзя вмешиваться, а надо ; сосуществовать с Зоной...

– А ежели никого, так и пойдем отседова, – шепотом предложил дедок. – Подмерз я на осеннем ветерке, согреться надо, а скоро снова идти... Идем, идем, расскажешь, чего забыл тут. Я тебя помню, Цыган, ты парень в целом хороший, без гнильцы.

Он поманил сталкера скрюченным артритом пальцем. Рамир молча пошел вслед за Пахомом прочь от перекрестка, продолжая размышлять: все это дело связано с Крепостью и Боргом – тут уж сомнений нет. «Долг» хочет при помощи девушки разобраться с кем-то... Может, именно с этим Боргом? Подступиться к нему поближе, пользуясь старой дружбой Насти с ним, да и уничтожить? А «Свобода», значит, не желает этого, причем так сильно не желает, что решила потратить изрядную сумму и нанять человека, который убил бы девушку по дороге...

– Давай не отставай. – Пахом стволом карабина раздвинул чахлые заросли сирени, вошел в них. Рамир шагнул следом. И вдруг понял – дед ведет себя нормально! Будто не ощущает антихаризмы сталкера! Это еще что такое? Цыган уставился в спину старика, который шел между зарослями и покосившимся забором. Почему он так спокойно себя ведет? Не потеет, лицо не зеленеет... Рамир даже что-то вроде обиды ощутил, но тут же мысленно стукнул себя кулаком по лбу – радуйся, идиот, что хоть кто-то кроме девчонки может с тобой спокойно разговаривать!

Они вышли из кустов, по тропе обогнули несколько заброшенных домов и вышли к сельпо. Рядом в маленьком домишке на одно окно и жил дед Пахом.

– Мне много не надо, – пояснил дед, открывая дверь в сени. На гвоздиках, вбитых в бревенчатую стену, висели ватники, под ними рядком стояли валенки, башмаки и стоптанные тапки. – Раздевайся, Цыганчик, и будь гостем, – пригласил хозяин, ставя карабин в угол и сбрасывая болотные сапоги, которые казались огромными на тщедушном старичке. Надев тапки, он прошел в комнату. Ра-мир скинул рюкзак, развязал ботинки, поставил рядом с сапогами. Перед тем как последовать за хозяином, покопался в своих вещах, вытащил банку тушенки и брикет ооновского пайка, а еще тубу с сигарой.

В комнате было чисто и тихо. На стене тикали часы с кукушкой, под ними висели на цепочках две чугунные гири в виде шишек; кровать заправлена покрывалом в аккуратных заплатках, на стене – дряхлый ковер с оленями, какие часто можно увидеть в деревенских домах. Полосатая дорожка вела от дверей через всю комнату к застеленному клеенкой столу. Треть помещения занимала длинная печь.

– Садись, чайку сообразим! – крикнул Пахом из-за печи, гремя посудой.

Рамир прошел к столу, опустился на лавку возле окна, положил автомат рядом. Он все еще удивлялся из-за того, что Пахом не чурается его, и одновременно размышлял над ситуацией... Хотя думать было особо не о чем. Этим вечером Умник, не дождавшись Рамира с девушкой, даст сигнал Слону. И начнется для Цыгана что-то вроде обратного отсчета. Долго он не пробегает, это понятно. И денег на отъезд из Зоны нет.

– Что угрюмый такой? – Пахом задом вышел из-за печки с кастрюлей в руках, на крышке ее стояли две кружки. – Каша еще теплая, с утра, когда уходил, одеялом укрыл. Ешь, Цыганчик, не жмись в углу.

Рамир положил локти на стол, подперев щеки ладоня ми, тусклым взглядом следил, как Пахом расставляет кружки с тарелками. У одной, в цветочках, был отбит краешек. За печкой послышался шум вскипающего чайника.

– Вот и чай готов. Я люблю крепкий, по своему обычаю, а ты как?

Рамир равнодушно махнул рукой. Есть не хотелось. Навалилась апатия, он даже перестал удивляться, почему старик не ощущает его ауру. Кажется, это первый случай, когда он провалил дело. Кто виноват? Зверолов ли оказался настолько серьезным противником, он сам ли не приложил достаточно усилий, или небеса за что-то рассердились на него? Неужели наказали за то, что решил все же убить девчонку? Он хотел обхитрить самого себя, привести ее к Умнику... А ведь это, получается, все равно убийство – просто чужими руками. Но и себя-то трудно обмануть – а уж небеса и подавно все видят. Хотя на его совести много смертей, и ничего... Убийства отягощали душу, но небеса не покарали за них Рамира...

«Или покарали? – спросил он самого себя. – Что такое это проклятие контролера, как не кара за все былые грехи?»

– Коньяк есть? – хрипло спросил он Пахома. Дедок покачал головой:

– Такого, как ты пьешь, не держу, откуда здесь? Вот самогончик имеется...

– Давай, – кивнул Рамир, откладывая сигару. Терять ему было нечего.

Пахом вытащил из-под стола литровую бутылку с прозрачной жидкостью, выколупнул пробку и стал наливать в кружки.

– Не жалей, – сказал Цыган, берясь за алюминиевую ручку. – Доверху лей.

Пахом поднял бровь, но ничего не сказал и долил. На тарелке перед ним лежало плохо чищенное вареное яйцо и два крепких, в пупырышках, свежих огурца. Дед поднял свою кружку.

– Ну, за встречу, раз так! – Он взял огурец, с хрустом откусил. – Сколько не виделись?

Они подняли кружки, чокнулись.

– Года три вроде? – Рамир опрокинул в себя самогон. В несколько глотков выпил до дна, морщась. Отставил кружку. – Ядреный... – одобрил он и занюхал пучком бледного зеленого лука.

Дед вытащил из миски холодную вареную картофелину, разломал, половину протянул гостю. Тот снял крышку с кастрюли, запахло гречкой с тушенкой. Взял бутылку и налил себе почти доверху. Хозяин свою кружку накрыл ладонью, показывая, что ему пока не надо.

– Теперь не чокаясь. За упокой души раба божия Ра-мира, – сказал сталкер, приподнимаясь и опрокидывая в себя вторую кружку.

– Что так? – удивился Пахом. Он казался гномом – подложил на лавку под себя подушку, но стол для него все равно был высоковат. Хозяин бодро доел картофелину, закусил лучком, положил себе каши. – Так чего случилось?

– Дело не сделал, задание не выполнил, теперь мне кранты. – Рамир вновь навалился локтями на стол, подпер голову ладонями. – Короче, попал я, дед, в большую задницу. Очень большую – не выбраться...

– Это из-за этих двоих, которых капитан третий день поджидает? – Пахом деловито работал ложкой.

– Меня наняли девушку убить, – процедил Рамир с горечью. Теперь ему было без разницы, он мог всё выложить хоть первому встречному. – А я, видишь, не сумел. Последний шанс был – ты вот остановил. Надо бы мне на тебя рассердиться... но не могу.

Дедок отложил ложку и назидательно поднял указательный палец, скрюченный артритом.

– Без Его воли ни один волос с головы человека упасть не...

– Да знаю я! – Рамир бухнул кулаком по столу. – Ты мне еще заливать будешь! Ты вот скажи, за что это? Ведь это наказание, кара – за что? За то, что и раньше людей убивал? Так сколько их, таких убийц, по Зоне бродит, еще и почище меня, совсем безжалостных – почему же им кары нет никакой? Да тот же Слон – ведь он иногда совсем лихие дела творит! И что? А ничего – живет себе в богатст ве... Эх! – Цыган еще раз стукнул кулаком по столу, отвернулся и обреченно уставился в окно.

-= А ты мне по порядку расскажи, может, и прояснится чего, – предложил Пахом, снова берясь за ложку. – Я тут, Цыганчик, соскучился по людям. Живет нас тут совсем мало, вести из мира не доходят... Пришли вот товарищи из «Долга», но со мной общаться не желают. Один есть там паренек разговорчивый, да только капитан им не позволяет особо с местными балакать. Так вот я хоть тебя послушаю. Расскажи, не пожалеешь.

Рамир махнул рукой.

– Чего там рассказывать. – Он налил себе еще, пошарил по карманам, выискивая зажигалку. – Было дело, перешел я дорогу одному большому человеку тут в Зоне. Перехватил у него из-под носа хороший артефакт. Да ведь они его не застолбили, я случайно на него вышел и взял, не без труда, между прочим. Они его заприметили, сразу достать не могли, поставили одного человека охранять, а сами смотались за нужным снаряжением и вернулись. Я человека того даже не заметил, он как раз отошел по глупости и тоже меня проворонил. Артефакт взял и пошел сдать хабар. Удачная тогда была ходка, надо сказать... А они меня по следам догнали и напали. Я, конечно, отбивался, ну и убил одного в перестрелке. Не знал тогда, не понял, чего на меня напали, не мародеры, не бандиты вроде...

– Ценный артефакт? – Пахом доедал вареное яйцо, крошки желтка застряли в его седой бороденке.

–'«Душа» это была. – Рамир скривился, вспоминая, и как следует отхлебнул из кружки, уже не морщась. Самогон действовал, в голове загудело. – Короче, одного я тогда застрелил и ушел от остальных. «Душу» загнал... А убитый оказался Пилотом, напарником Слона. Знаешь Слона?

Дед Пахом поцокал языком.

– Да откуда ж мне? – Он сделал глоток самогона и занюхал лучком. – Даже если и большой человек твой Слон – я ведь уже сколько годков тут, в Могильнике, сижу... Не, ну выхожу наружу иногда, пробираюсь сквозь туман этот да мимо других всяких опасностей, через Оазис...

но так, тишком, только чтоб снаружи артефакты выменять на соль, сахар и другое всякое нужное, чего тут не раздобудешь. Потому про Слона не слыхал, не. И что, прямо так ты его убил, да? И совесть не мучила? Рамир набычился.

– Не хуже меня знаешь, старик, в Зоне все убивают. А кто не убивает, тот в могиле лежит.

– Есть малеха. – Старик потянулся за вторым огурцом. – Ну, так и чего?

– А то, что Слон за убийцу Пилота награду назначил... – Цыган заглянул в кружку, покатал самогон по стенкам. – Но меня на этом не поймали, потому я свободно ходил. А сейчас задание было девушку убрать, ту, что «Долг» здесь поджидает. «Свобода» наняла, деньги большие предложила. Очень. Я поначалу согласился, потом вижу: нет, не могу. А Умник, ну, парень из «Свободы», который подрядил меня на задание, шантажировать стал. Мол, не сделаешь дело – заложим тебя Слону, мы знаем, что это ты был, тут тебе и конец. Что мне оставалось?

Дедок покачал плешивой головой. Посреди лысины на макушке у него темнело родимое пятно.

– Это зачем же тебе деньги так нужны, что ты ребятенка убить согласился?

Рамир ткнул себя ребром ладони в горло.

– Вот где у меня уже ваша Зона, ясно? Здесь! – и добавил тише: – Думал, уберусь отсюда куда-нибудь в Европу, дом куплю возле моря, в университет поступлю... Я ведь когда-то поступал, два курса отучился. Да сбежал потом, приключений захотелось. А ведь сколько Ма трудов положила на то, чтоб выучить меня... – И пояснил на немой вопрос Пахома: – Бабка моя. Старая цыганка, весь табор держала вот где! Железная хватка, сейчас таких женщин уже нет. Цыганский барон в юбке. Дед мой помер, ей пятидесяти не было, так она одна табор вела. Отца с матерью нету, погорели они, когда я совсем еще малым был... Ну, а я у нее любимый внук был. Она меня и в школу отправила, и в университет потом... Короче, чего вспоминать? Думал, покончу с этим, а еще тайная мыслишка у меня была... – Ра мир вдруг замолчал, вспомнив. Заморгал, глядя на деда Пахома. – Слушай, старик, – начал он, нахмурив брови и пытаясь свести разбегающиеся мысли. – Мы ведь с тобой познакомились когда? Года три назад? Я ведь тогда нормальный был?

– Хороший парень, правильный был, – согласился Пахом, пальцами выгребая из бороды крошки. – Помню, как нанял ты меня проводить тебя к...

– Потом, старик, потом! – перебил Рамир, хмурясь еще больше. – Ты сюда слушай. Меня ведь потом контролер проклял. Я его в зыби притопил, ну, он и наслал на меня такую дрянь... Короче, с тех пор никто со мной говорить не мог. Это проклятие людей от меня отпугивает. С полминуты, минуту, может, кто выдерживает – а потом все убежать норовят, хоть на два метра, да отойти. Отвращение вызываю я в людях, понимаешь?

– А ты не нажрамшись, часом, милок? – Дед Пахом наклонился, вглядываясь в раскрасневшееся лицо Цыгана.

Тот гневно привстал:

– Ты что несешь? Два года не просыхаю, по-твоему?! Все от меня прячутся! Только вот ты да девушка от меня никакого излучения ядовитого не чувствуете. Вот это ты мне объясни! Она тут родилась, ты живешь... Откуда у вас иммунитет на мое проклятие? Думай, Пахом, думай!

И Рамир, перегнувшись через стол, схватил дедка за грудки, глядя на хозяина горящими глазами.

– Чего тут думать? – Старик осторожно отцепил пальцы Рамира, легонько толкнул. Тот бухнулся на скамью, не сводя с него напряженного взгляда. – За деревней подземелья странные, прозываются Крепостью. Ты и без меня про них слыхал. Теперь там пусто, а что раньше было – никто не знает. Но я вот мыслю себе, что там проводились опыты с контролерами. Или... – он задумчиво пожевал старческими сухими губами... – Или, может, их же здесь и вывели? Кто его знает... Так вот, наверное, потому и не чуем мы с Настькой ничего от тебя. Снизу всякие излучения, может, шли, эти... как же, ведь слыхал слово...

– Пси? – спросил Рамир. – Пси-волны? Мозговые...

– А, вот, оно! Сквозь землю от оборудования они поднимались или от самих контролеров, и мы, стало быть, привыкшие теперь к ентим мозговым делам, – дедок многозначительно постучал себя по лбу скрюченным пальцем.

– Постой, контролеры? – вдруг встрепенулся Рамир, словно охотничья собака, почуявшая дичь. – Э, а ну давай подробнее!

– Да чего там подробнее, коли мы не знаем ничего, – Пахом пожал узкими плечиками. – Если в подземельях и вправду лаборатории были, как я считаю, то у-у какие засекреченные... – Старик, оглянувшись, наклонился к Ра-миру. – Я так понял, что «Долг» для того Настьку нашу ждал, чтобы с нею спуститься туда, в подземелье, – он заговорщически подмигнул. – Она ведь с детства там играла. В округе два места есть, где земля провалилась и открыла коридоры эти тайные. Настоящий-то вход далеко лежит, но и тут можно проникнуть. Ну, Настька в детстве и лазала там. Больше никто не мог, она одна...

Рамир встал, выпрямился во весь рост. Подумав, взял со стола сигару и торжественно раскурил.

– Вот что за знаки небеса мне подавали! – произнес он, сверкая глазами. – Вот почему не должен был я ее убивать! Чтобы она привела меня сюда! – Цыган радостно поглядел на удивленного деда. – Ты понимаешь, Пахом? Понимаешь?! Ну, сделал бы я дело, убил бы ребенка, получил деньги, уехал... и что? Купил бы дом – и куковал бы в нем до старости в одиночестве? А теперь... контролеры, а? Лаборатории, опыты, говоришь? Так! Отведи меня в это подземелье. Чувствую, я там найду лекарство от своего проклятья.

– Да ты, милок, совсем, я вижу, пьяненький, – улыбнулся дедок. – Куды ж ты полезешь? В подземельях ведь не выживешь. Знаешь, сколько народу там полегло, пробуя пониже спуститься? Думали, там, может, оборудование какое ценное, эти... драгметаллы... Много людишек перемерло, много...

– Так будь моим проводником, как когда-то! Хочешь, найму? Все честь по чести...

– Эх, Цыганчик! – Дед Пахом, глянув через плечо на мерно тикающие часы, встал, отодвинув стул. – Пора мне идти, результаты разведки моей докладывать. Уже опоздал изрядно. Звиняй, не смогу я тебя проводить, потому что этих поведу, из «Долга», до провала. Да и не важно это, все одно ты вниз спуститься не смог бы...

– Ну, я-то...

– Э, мил-человек! – дедок поднял скрюченный палец. – Там ведь не просто аномалии и мутанты, как в Зоне. Ежели бы так было, давно бы мы, местные, все разведали да все ценное... кхе-кхе, уж мы-то бы прошли, не сомневайся.

– Так почему не прошли? – нахмурился Рамир и покосился на автомат, раздумывая, не взять ли собутыльника на испуг. Хотя вряд ли выйдет: Пахом Сергеич хоть с виду и хлипкий, а не из пугливых, Рамир ведь с ним ходил, знает. К тому же понимает дед ценность свою для сталкера. – Это из-за призраков? – спросил он. – Ходят слухи, что в Крепости обитают какие-то призраки и больше таких тварей во всей Зоне нет. То ли мутанты такие странные, то ли всамделишные призраки, невидимые и неосязаемые, – Рамир коснулся крестика, – которые сзади подкрадываются неслышно и берут за горло ледяными руками...

Дедок пригнул голову, прикрыл рот морщинистой артритной ладонью и задребезжал серьезным голосом, без обычного своего лукавства:

– Не знаю насчет призраков, но знаю, что там голос какой-то всем заведует. Я однажды туда сунулся, по молодости еще, ну то есть, конечно, не молодой был совсем, и внуки уже народились, и борода седая, в общем, лет семь назад... Аккурат вояки деревню эвакуировали, и нас тут всего ничего осталось, которые уходить не захотели. С годик поскучали, и решил я делом заняться, вниз спуститься. Нашел вход, где после землетруса почва провалилась. Спустился. Жутко там, конечно, но привычно – развалины и развалины. А в коридор-то только сунулся – как этот голос... – Пахом мелко перекрестился. – Но вначале я взгляд ощутил. Вот так глядит на меня, пристально, прям из воздуха. В душу заглядывает, до костяшек пробирает. А потом как гаркнет: «Настя где?!» – старик аж присел, округлив глаза. – От чертова сила! Так, слышь, и спрашивает: где Настя, почему ее нет, понимаешь, Цыганчик? И вроде грозно говорит – но при том тоскливо очень, муторно... Я отвечаю: так и так, мол, увезли всех детей и баб, одна Матрена и осталась, а еще племянник мой, Степан. Голос-то и разгневался, захрипел, да жутко, сипеть что-то начал, я не разобрал... А потом откуда непонятно в меня пульки полетели...

– Пульки? – переспросил Рамир, и дед часто закивал:

– Во-во. Я не знаю откедова, но там такое началось... Затарахтело, загудело, и давай по мне палить! Рядом, в стену, камешки полетели, все ближе... И я ходу! Передо мной дверь сама собой – хлоп! – закрылася! Хотя на самом деле – не-е, не передо мной она закрылась, а после, потому как успел я в щель нырнуть... Так вот и вырвался.

Рамир сгреб со скамьи «G-36», накинул завязанный узлом ремень на плечо.

– Все одно смерть, а так хоть, глядишь, от проклятья избавлюсь, – решил он. – Это знак, старик, я точно говорю. Небеса дают мне один шанс, последний, избавиться от кары. И если я сумею туда проникнуть... Давай, показывай – где вход?

Дедок задумчиво наморщил лобик.

– Экий прыткий, Цыганчик... Говорю же: мне другое дело делать надо. Группировщики ждут меня, часа два уже как я должен был прийти к ним. Недосуг тобой заниматься...

Пахом снял со спинки стула линялую салфетку, прикрыл еду на столе.

– Ну, ты поспи, ежели хочешь, вон на печке, а я пошел. Шаркая, он направился к дверям.

Придерживая автомат, Рамир выскочил из-за стола, обежал Пахома и заступил ему дорогу. Хилый дедок едва доставал высокому сталкеру до груди, однако хозяин ничуть не испугался, когда Рамир угрожающе навис над ним. Наоборот – хитро улыбнулся в бороду.

– Ну, что ты хочешь? – Цыган положил ладонь на приклад.

Дед кинул быстрый взгляд в окно.

– Ждут ведь меня. Ежели не приду...

– Не юли, Пахом! – Рамир сунул ему под нос грязный кулак. – Говори! Ведь по старой дружбе мог бы меня отвести к этому провалу, так чего артачишься? Хотя... – опустив руку, он отступил в сторону. – Шагай, дед. Я за вами прослежу, без тебя обойдусь. Выслеживать я умею.

– Постой, постой, милок, у «Долга» тут отряд целый стоит, – забеспокоился Пахом. – Заметят тебя – пристрелят, как щеночка.

– Не заметят, – усмехнулся Рамир. – Я в Зоне не первый день хожу, ты знаешь.

Хозяин прищурился.

– Ну так я им про тебя скажу. Шустрый какой нашелся... Они тебя враз отловят.

– Темнишь, темнишь, старик, – процедил Цыган, качая головой. – Ну так чего ты хочешь?

Брякнул засов на калитке, послышались быстрые шаги, веселый голос крикнул:

– Эй, дед, ты тут, что ли?

Рамир нырнул вниз, присев за столом, навел автомат на дверь. Пахом, приложив скрюченный палец к сухоньким губам, шагнул к окну, выглянул.

– Чевось тебе, Винтик? Человек остановился под окном.

– Как это чевось, здрасте пожалуйста! Второй час ждем всем отрядом. Девчонку уже привели, пока ты тут прохлаждаешься! Условились ведь – сразу к нам. Чего тут торчишь?

– Да я иду уже, иду! – Старик махнул рукой в окно, грохнул на столе кастрюлей и потопал к выходу. – Забежал перекусить, устамши по дороге-то. Погодь, милок, только тапки скину да сапоги надену... Подожди.

Он приоткрыл дверь в сени, та громко скрипнула. Рамир глянул на старика снизу, показал ему автомат.

– Вот еще, не буду я тебя ждать, – откликнулся голос.

Послышались удаляющиеся шаги. – Топай давай в штаб, и никаких гвоздей!

– Я тебя догоню! – крикнул дед вслед и, присев перед Рамиром на корточки, зашептал: – Слышь, Цыганчик, короче, я так мыслю. Эти-то, долговцы, когда уходить будут, оставят кое-что из оружия да боеприпасов своих. Они сюда кучу всякого барахла притащили. Шли, понимаешь, большим отрядом, прорывались... Половину их Могильник покрошил, если не больше, но они часть снаряжения да оружие погибших не бросали, с собой волокли. Там у них парочка таких здоровенных парнищ, один так вообще чистый Илья Муромец, на них кучу всего навьючить можно... Но вот в подземелья они это всё не возьмут, я им четко сказал: с такой амуницией даже до провала не поведу, туда налегке надо. – Пахом ухмыльнулся, сощурился. – Значит, оставят снарягу тут, чтоб на обратный путь из Могильника были запасы. И, боюсь, могут дверь заминировать с окнами. Так вот, значит, мы как с тобой поступим: я когда их уведу – ты как-нибудь изловчись да дверь-то и обезопась, чтобы мы со Степаном потом могли себе кой-чего взять. Только не сразу, погоди с четверток часа, когда мы уже отойдем. Сделай дело, чтоб Степан в магазин зайти смог, а потом по следам за нами иди. Я тогда тебе покажу тайный лаз один.. Мне он уже не по силам, а ты вослед «Долгу», может, и проберешься. Ежели голос-то тот Настьку услышит, глядишь, и успокоится, и удастся миновать его...

– А зачем голосу Настька? – спросил Рамир, по-турецки садясь на полу.

– Того не ведаю, – ответил Пахом и скрылся в сенях.

– И зачем долговцы в подземелья лезут? Ты мне так этого и не сказал!

– Дык оттого, что сам не знаю, – донеслось из сеней. – Хоть разговорчики-то ихние я слушал, канешна. Капитан говорил такое странное... щас, дай припомнить... а! Пси-конверт, во. За ним они вниз и хотят, я так мыслю – пси-конверт ентот самый им нужен.

– Конверт... – повторил Рамир в полной растерянности. – Что за ерунда? А может, конвертер?

– А! – Снаружи скрипнула дверь, потянуло легким сквозняком. – Да, точно, пси-конвертер. В общем, ты все понял насчет того, как нам далее с тобой поступать?

– Все понял.

– От и договорились. Стукнула дверь – старик ушел.

– Пси-конвертер, – произнес Рамир удивленно. – Минжа, да что же там такое спрятано, в этой Крепости?

* * *

Лесник проснулся, когда на крыльце послышались громкие шаги. В помещение вслед за Винтом вошел щуплый низкорослый старичок с хлебными крошками в седой бороденке. В руках у него был древний карабин.

– Ты с ним еще в Первую мировую воевал? – Винт, сев на лавку напротив двери, кивнул на оружие.

– Шуткуешь, солдатик? – не обиделся дедок. – Я в ту пору еще не родился.

Потерев лицо, Лесник оглядел комнату. Настька спала, закрывшись одеялом с головой; Маркелыч, надев круглые очки и ссутулившись, читал возле стола газету. Кабана с Жариком в магазине не было, зато с крыльца доносился их негромкий разговор. На второй кровати сидел и листал какую-то рваную брошюру унылый Костя.

– Наш подрывник-то, – Винт махнул в его сторону рукой. – Видал его уже, дед?

– А? – встрепенулся Пахом.

– Да я не тебе, а вон бороде. Это он малолетку вашу привел. Вон она дрыхнет.

Старик, прищурившись, поглядел на Лесника и подошел к нему, протягивая скрюченную артритом ладонь.

– Вот спасибо! Живая? Эх, хороший проводник! По нашим-то местам сложно шнырять без знающего человека...

Лесник без охоты пожал морщинистую руку.

– Это он тебе завидует, дед, – засмеялся Винт. – Мы как сюда пришли, он все ныл, почему его не наняли. Да кто ж знал, что тут свои проводники есть. К тому ж за эти-то деньги я и сам бы...

Укоризненно покачав головой, Пахом погрозил парню неразгибающимся пальцем.

– Какой он тебе дед, солдатик? Это я – дед, а он молодой еще мужик.

Пахом присел на стул возле Маркелыча, и тот поднял на него глаза.

– Ну, чего скажешь, старый? Куда пойдем, к северу или на восток, где спуск лучше?

Дед почесал искривленным желтым ногтем кончик носа.

– На восток пойдем, милок. Разведал я то место, а на севере все-таки погано, как и предупреждал я вас. Да вон диверсант-то ваш, – он кивнул на Винта, – шустрый-то, сам все видел, коли шел за мной. Не зря же следил, ноги топтал, не за ради прогулки по свежему воздуху...

– Заметил, да? – засмеялся довольный Винт, разваливаясь на лавке. – Я и не скрывался, чего мне. Видел я тот спуск, да, хреново там, Маркелыч, правду дед говорит, хоть и хитрая у него морда. Провал узкий, ни Кабан, ни Жарик не пролезут, хоть голыми их спускай, без оружия. И главное, не расширить никак – там не земля, а бетон сплошной.

Снайпер снял очки, положив на газету, моргнул пару раз.

– Что ты все время лезешь, Винт, – беззлобно проговорил он. – Дался тебе Пахом Сергеевич, чего за ним следить? Не обманывает он, видишь же, а все вокруг него крутишься...

– Это я со скуки! – замахал руками Винт. – Не от недоверия, а надо же делать что-то... И как он во мне десантника-то угадал, а?

Лесник молча слушал разговор, пытаясь до прихода Ожога понять обстановку. Бросил взгляд на часы – половина шестого. Разбудить, что ли, Настьку?

– Какой же ты снайпер в очках? – негромко спросил он, нагнувшись через стол к Маркелычу. Тот спокойно улыбнулся.

– Дальнозоркость у меня. Цель хорошо вижу, а буквы перед носом расплываются.

Хлопнула дверь подсобки, в помещение вошел, неся папку с бумагами, Ожог.

– Все на месте? – спросил он. – Пахом, давно здесь?

– Да он только пришел, товарищ командир. – Винт сел прямо и поправил куртку, приняв серьезный вид, хотя глаза его улыбались. – Два часа, считай, ждали.

Ожог устремил на старика испытующий взгляд.

– Я ж только поесть заскочил, – пояснил Пахом, – на минуточку, изголодался ходимши...

– А самогоном чего несет? – Капитан положил папку в центр стола. – Маркелов, зови Кабана, Жарик пусть дежурит. Потом объяснишь ему вводную. Все сюда.

Дед развел руками, показывая, что, мол, самогон – дело житейское, подумаешь, выпил малеха, нашему мужику немного первача – как водицы колодезной хлебнуть. Не глядя на него, Ожог открыл картонную папку с обожженными углами. Лесник заметил смазанную печать «Совершенно секретно» в центре обложки.