Тестові завдання

Дата добавления: 2015-10-02; просмотров: 474

Дверь им открыла Франческа, студентка‑француженка, которая жила в доме, немного присматривала за детьми и заодно совершенствовала свой английский. Она пригласила их следовать за собой, и по дороге Бэнкс слышал, как кто‑то играл на фортепьяно «Лунную сонату» Бетховена – фальшиво и с мучительной неохотой.

– Вся семья в гостиной, смотрят телевизор, – пояснила Франческа, произнося слова очень внятно и без малейшего акцента. – А мисс Элоиз готовится к экзамену, он у нее на будущей неделе.

Открыв дверь, она очень чопорно возвестила о визите Бэнкса и Уинсом. (Полицейские в форме остались в машине, ожидая дальнейших указаний.)

Бэнкс никогда раньше не видел жену Фанторпа. Она была хороша собой, гораздо моложе мужа, с отличной фигурой, которую явно поддерживала ежедневными упражнениями. У нее были длинные шелковистые каштановые волосы и удивительно свежее лицо – большая редкость, если дается от природы, и куда меньшая, если достигается регулярным посещением дорогих косметологов. Она обратила к мужу недоумевающий взгляд. Девочка с длинным хвостиком светлых волос, сидевшая рядом с ней, продолжала безотрывно смотреть в экран огромного телевизора.

– Я вижу, мы нарушаем тихий семейный вечер, – заметил Бэнкс.

Фанторп вскочил и гневно воскликнул:

– Что еще вам нужно, Бэнкс? С меня довольно! Это переходит все границы. Я звоню своему адвокату.

– Ну тогда скажите ему, чтобы сразу приезжал в управление Западного округа, – посоветовал Бэнкс. – У нас там уже подготовлен для вас одиночный номер.

Женщина тоже вскочила, быстро, как взбешенная кошка.

– В чем дело, Джордж? – У нее был еле заметный восточноевропейский акцент. – Кто эти люди? Что они делают в моем доме? Что происходит?

Фермер убрал телефон, подошел к ней и успокаивающе положил руки на плечи:

– Все хорошо, Зеновия. Не волнуйся, любимая. Я разберусь.

Затем он решительно направился к двери и на ходу бросил Бэнксу с Уинсом:

– Пошли. Поговорим у меня в кабинете.

– Как вам будет угодно, – согласился Бэнкс, и они с Уинсом последовали за Фанторпом через холл в комнату, где беседовали в прошлый раз.

– Это полицейский произвол! – рявкнул Фермер, наливая себе полный стакан виски и даже не подумав предложить его посетителям. – Необоснованное преследование и травля. Это…

– Ну хватит, хватит, Фермер. Идея понятна, – оборвал его Бэнкс. – Давайте‑ка ненадолго присядем и поболтаем, прежде чем я позову своих парней.

– Каких парней?

– Которые будут делать обыск. – Бэнкс достал из кармана бумаги. – Вот ордер, подписанный местным судьей. Мы уполномочены провести тщательный досмотр ваших владений.

– Обыскивать мой дом?! – брызжа слюной, заорал Фанторп. – Вы не имеете права! Вы не смеете даже…

– Имеем и сделаем. Но все по порядку. Для начала я хочу, чтобы вы поняли, насколько глубоко вы увязли в дерьме.

– Что за бред вы несете? – Фанторп плюхнулся в огромное кожаное кресло. При этом он пролил виски на свой вязаный свитер и злобно полез в карман за платком. Руки у него тряслись, вероятно, от ярости.

Уинсом уселась напротив, достала ручку с блокнотом и приготовилась записывать.

– Если вы надеетесь, что я скажу хоть слово, которое можно будет использовать против меня, то очень напрасно, – заявил Фанторп, нацелив на нее жирный указательный палец.

– Всегда полезно быть начеку, сэр, – невозмутимо парировала она. – Вы так не думаете?

– Что вам известно об убийстве Марлона Кинкейда пятого ноября две тысячи четвертого года? – сухо спросил Бэнкс.

– Марлона Кинкейда? Я похож на человека, который водит знакомство с персонажем по имени Марлон Кинкейд?!

– Почему бы и нет. Он был студентом Лидского политехнического университета. Точнее говоря, он его уже закончил, но продолжал болтаться по студенческим пабам, как это иногда бывает, ну и продавал наркотики. Никак его не отпускала веселая студенческая жизнь.

– О чем вы, черт побери, лепечете?

– Да о Марлоне Кинкейде. Студент, гуманитарий. Папаша был большой поклонник Марлона Брандо, вот и назвал сына в его честь. Марлон организовал неплохой бизнес, маленький, но прибыльный. Торговал коксом и еще кое‑какой запрещенной дрянью. Был весьма популярен среди лидской молодежи, шляющейся по клубам и пабам.

– И что?

– У него были свои поставщики, и вы среди них не числились.

– Не понимаю, о чем вы.

– Вы ж не могли этого допустить, верно? Вы – уже практически полновластный хозяин местного наркорынка, а тут какой‑то недоносок с длинными патлами отгрызает у вас законный кусок. Мало того, он еще смеется над вами, о чем вам услужливо доносят ваши прихвостни. Для начала вы ведь ему пригрозили? Послали Киарана и Даррена, чтоб они его как следует отделали?

– Полный бред.

– Но у вас наготове было и еще одно орудие возмездия. Бойкий паренек по имени Джаффар Маккриди, который очень стремился продемонстрировать, что он буквально незаменим. Опасный паренек, надо заметить. Хотел доказать, что нужен вам, а вам нужно было, чтобы он это доказал. Он должен был пройти окончательную проверку на истинную преданность, проверку, которая связала бы вас навеки. Вы дали ему пистолет. И сами его зарядили. Возможно, даже показали, как им пользоваться. И Джаффар Маккриди застрелил Марлона Кинкейда. Только вот он не знал, что тому был свидетель. Очень ненадежный, не заслуживавший в то время никакого доверия. Однако же с тех пор он сильно изменился, сейчас готовится принять сан священника, да и память у него, похоже, сильно окрепла.

– Какое все это имеет отношение ко мне?

– Вы не учли, что Маккриди ослушается приказа и оставит пистолет у себя, вместо того чтобы выбросить его. В качестве трофея. Или сувенира. Называйте как угодно. Вы‑то не сомневались, что он избавился от оружия. Зачем бы ему оставлять улику против себя? Сентиментальное напоминание о первом убийстве? Ну, может быть. Или он решил, что будет полезно иметь кое‑что против вас? Не важно, по какой причине, но пистолет он сохранил. А однажды вдруг поругался со своей девушкой. Чтобы взбесить его, довести до белого каления, она взяла пистолет и смылась, уехала в Иствейл к родителям. А ее мать его нашла. То ли просто прибиралась у дочки в комнате, как это нередко делают матери, то ли хотела отыскать что‑нибудь, что объясняло бы, почему девочка в те дни вела себя так странно и была сама на себя непохожа. И с этого момента все пошло наперекосяк. Но сейчас это нас не интересует. Нас интересует тот факт, что на магазине мы обнаружили четкие отпечатки пальцев. Ваши отпечатки. Вы можете объяснить, как они там оказались?

Фанторп нахмурился и отпил виски:

– Я не обязан это делать. Говорите с моим адвокатом.

– Непременно. Но ведь есть только один путь, как они могли туда попасть – вы держали этот магазин в руках.

– Ну и что? Вы же не нашли моих отпечатков снаружи, на самом пистолете? И на курке не нашли.

– Откуда вы знаете?

– О проницательный Бэнкс! Именно сейчас я должен сказать: «Да потому что я их стер», а потом зажать рот рукой и проклинать себя, что так глупо проболтался… И не мечтайте. Тот факт, что вы нашли мои отпечатки на магазине, ничего не доказывает, кроме того, что я держал этот магазин в руках. Из этого отнюдь не следует, что я стрелял из пистолета. Тут даже адвокат не нужен. А вы блефуете и пытаетесь поймать меня на слове.

– И часто вы держите в руках незарегистрированное оружие?

– Я такого не припомню. Однако существует несколько вариантов, как это могло случиться. Например, ветеринар мог им воспользоваться, чтобы прикончить больное животное.

– Из пистолета «смит‑вессон» калибра девять миллиметров?

– Или мне дал его посмотреть знакомый коп.

– Придумайте чего получше.

– А как, кстати, вы получили мои отпечатки пальцев? У меня никогда никто их не снимал. И меня точно нет в вашей картотеке.

– Это ужасное упущение, каковое мы обещаем незамедлительно устранить. Отвечаю на ваш вопрос: вы взяли в руки фотографию Джаффа Маккриди, которую дала вам детектив Джекмен, когда мы были здесь в прошлый раз. Глянцевитая фотобумага обладает замечательными свойствами, в частности, она очень хороша для отпечатков. Смешно.

– Это провокация! Вы пытаетесь состряпать против меня дело.

– Не валяйте дурака. Это можно было бы назвать провокацией, если б речь шла о подложных документах или орудии убийства. А это просто фотография. Которая сама по себе ничего не значит.

– Да вас в суде на смех поднимут!

– Вы так думаете? А я вот убежден в обратном. Но я очень рад, что вы тоже считаете, что дело дойдет до суда. В наши дни служба уголовного преследования очень тщательно разбирает все дела, прежде чем допустить до суда. Не хотят проигрывать. И одобряют только те, в которых абсолютно уверены.

– Тогда вас завернут сразу, при таких‑то уликах и свидетелях!

– Ну, есть еще и Даррен Броди.

– Даррен Броди?

– Да. Бросьте, вы же отлично его знаете. Работник вашей фермы, по совместительству – ваш секьюрити. Если по‑простому, обычный бандит – а то вдруг кто не понял. По какой‑то причине ни Киаран, ни Даррен в убийстве Марлона Кинкейда участия не принимали. Может, были заняты другими делами, конюшни, например, чистили. А может, вам было нужно, чтобы именно Маккриди замарал себе руки кровью. Однако Киаран с Дарреном немало потрудились на вас сверхурочно в последнее время, согласитесь.

– О чем вы?

Бэнкс покачал головой:

– У Киарана серьезные психические отклонения. Вам бы следовало знать, какую ответственность несет работодатель, зачисляя такого сотрудника в штат.

– Киаран в жизни против меня слова не скажет.

– Вот здесь вы правы. Киаран злобный психопат, которому доставляет наслаждение мучить людей. Но он вам предан. Видимо, благодарен за предоставленные возможности. Он изувечил подругу Певерелла, Мартину Варакову. То есть убил, причем медленно и жестоко. А Джастин, привязанный к стулу, вынужден был на это смотреть. Он впал в кататонический ступор, и врачи сомневаются, что он когда‑нибудь полностью оклемается. Ну, это и неудивительно после такого зрелища, как вы думаете? Представьте, что кто‑то проделывает то же самое с вашей очаровательной женой.

– Зачем вы все это мне рассказываете? При чем тут я?

– Джаффар Маккриди взял у вас кое‑что, так, по мелочи, – четыре кило кокаина, пятьдесят тысяч фунтов и паленый пистолет, если быть точным. Теперь все это надежно спрятано в хранилище вещдоков.

– Надежно? Очень сомневаюсь, – злобно фыркнул Фанторп.

– Вы хотели получить свое добро назад. Вполне естественно. Вы даже мне в прошлый раз об этом сообщили. Детектив Джекмен тому свидетель.

Уинсом подняла глаза от блокнота и лучезарно улыбнулась Фанторпу.

– Правда, вы не упомянули, о чем конкретно идет речь.

– А вы, значит, сами теперь это установили?

– Ну, это было не так уж трудно.

– Боюсь, вы пришли к неверному выводу. Если вы нашли у Джаффара Маккриди именно эти вещи, то я ошибался и у Джаффара не было того, что принадлежало мне. Все это не мое.

– Даррен Броди был напарником Киарана Френча последние несколько лет. Он хорошо знал, что за тип Киаран, и видел, как тот становится все более жестоким и невменяемым. Пока речь шла о том, чтобы припугнуть кого‑то, даже избить и слегка порезать, Даррен ничуть не возражал. Но на этот раз дело зашло слишком далеко. Я предполагаю, что Киаран настолько жаждал крови, что уже не мог сдерживаться. Виктор Мэллори. Роуз Престон. Они раздразнили его аппетит. Даррену пришлось наблюдать за тем, что произошло в доме Певерелла. Он не смог остановить Киарана, и то, что он увидел, ему не понравилось.

– Даррен просто пытается спасти свою шкуру. Они оба психопаты.

– Вопрос о том, почему вы наняли на службу двух психопатов, мы на время отложим. Вот Маккриди точно психом не был. Жадным – да, наглым, честолюбивым, очень неглупым – безусловно. Имел и склонность к насилию, но лишь по необходимости. Он хотел быть партнером, важным игроком, а убивать ему не очень нравилось. И это у него не очень хорошо получалось. Убийство требует хладнокровия, а он вечно выпендривался и лез на рожон… Так вот, возвращаясь к Даррену. Даррен решил, что с него хватит. Ему пришлось наблюдать, как Киаран полосует Мартину Варакову, и, хотя нервы у него покрепче, чем у Джастина, в нем что‑то сдвинулось в ту ночь. Как Савла, идущего по дороге в Дамаск, его молнией озарил свет с неба. И он спросил себя: почему он должен на это смотреть? почему участвует во всем этом? Пусть люди, над которыми издевался Киаран, и сами были изрядными негодяями, и в грош не ставили чужую жизнь, но так все равно нельзя. Что же оставалось делать бедняге Даррену, который теперь сам считал, что это безумие и злодейство? Вы знаете, он нашел способ выйти из положения. Это называется «добровольная помощь следствию». Даррен заговорил, Фермер. Что там заговорил, он буквально запел, как три тенора разом!

Фермер побледнел и как будто съежился в кресле, стакан с виски уже несколько минут стоял нетронутый на подлокотнике.

– И все равно у вас нет доказательств, – заявил он, овладев собой. – Его слово против моего – как думаете, кому поверят присяжные? Тупоголовому бандиту или уважаемому человеку, столпу общества?

– Это вы скорее тупоголовый бандит, чем столп общества, – жестко ответил Бэнкс. – Ручаюсь, Даррен произведет на присяжных самое лучшее впечатление. Раскаявшийся грешник и все такое. Искупление. Людям нравятся такие истории. Он знает, где закопаны все трупы, Фермер. Кроме того, он объяснил нам, где искать информацию о ваших сделках и махинациях, так что мы обыщем не только дом, но и ваши офисы. Уинсом?

Уинсом извинилась, встала и подошла к окну. Раскрыв его, она поднесла два пальца к губам и громко, залихватски свистнула. Бэнкс всегда завидовал тем, кто так умеет. Не прошло и минуты, как шестеро полицейских в форме вошли в дом и рассредоточились. Группу возглавлял детектив Новак, и Бэнкс дружески кивнул ему, когда они с Уинсом проходили через холл, препровождая к машине Фанторпа, на которого уже надели наручники. Элоиз по‑прежнему мучила «Лунную сонату» в музыкальном зале, а Зеновия визжала и махала руками на оперативников. Младшая девочка нахмурилась и прибавила звук, в надежде заглушить всю эту какофонию.

По дороге к машине Бэнкс замедлил шаг, взглянул на фонтан, весело журчавший посреди сада, и покачал головой:

– Писающий мальчик… Как же можно так обоссаться в этой жизни, а, Фермер?

На следующей неделе Бэнкс шел рано утром по уже знакомым больничным коридорам, на ходу здороваясь с медсестрами и нянечками, и ему приветливо кивали в ответ. Он снова жил в Грэтли, но, хотя вернуться домой было хорошо, забыть о том, что там произошло, никак не получалось. Суперинтендант Жервез направила в коттедж команду уборщиков, поэтому никаких следов крови и беспорядка, о котором говорила Трейси, он не увидел – кроме нескольких покореженных музыкальных дисков, – но он знал, что Энни была ранена в оранжерее, и там ему было особенно неуютно, хотя прежде он очень любил эту комнату Возможно, со временем это пройдет. Если нет, придется переезжать. Потому что с такими ощущениями жить в доме невыносимо. Раньше дом казался ему светлым, радостным, однако после пожара, а теперь еще и нападения на Энни Бэнкс начал в этом сомневаться.

Энни сидела, подложив под спину подушки, трубок вокруг нее стало поменьше, и выглядела она гораздо лучше. Она небрежно перелистывала какой‑то глянцевый журнал.

– Что это ты такое старье читаешь? – спросил Бэнкс, чмокнув ее в щеку и усаживаясь рядом с кроватью.

– Больше ничего здесь выпросить не удалось.

– Значит, у тебя сегодня удачный день.

Бэнкс открыл большую сумку и достал оттуда целую кипу женских журналов, которые, как ему помнилось, Энни раньше покупала, а кроме того последние романы Кейт Мосс[6]и Санты Монтефиоре.

– Этого тебе хватит на какое‑то время.

– Как здорово! Спасибо. А то я уж начала опасаться, что помру здесь от скуки. Правда, немного неудобно читать, когда действует всего одна рука.

– А на случай, когда твоя рука устанет, – добавил Бэнкс, залезая в карман, – держи вот это.

– Но это же твой айпод.

– Я себе новый купил в Сан‑Франциско. Этот практически полный. Там найдется что‑нибудь на твой вкус, я закачал много музыкальной классики. А еще несколько книг, тоже классика – Джейн Остин, рассказы Чехова, Троллоп, Толстой, сестры Бронте, – ну и публицистика, история и мемуары. Теперь скучать не придется.

Он огляделся с комической опаской и затем извлек из сумки бутылку красного австралийского вина со словами:

– Я знаю, ты предпочитаешь белое, но подумал, что вряд ли тебя здесь снабдят льдом. И потом я видел, что красное ты тоже пьешь. Бутылка с завинчивающейся крышкой, что немаловажно. Ты не подумай, это не какая‑то дешевка, винцо очень даже приличное.

– А я знаю, – сказала Энни. – Я уже его пила. Отличное вино. Поставь, пожалуйста, в тумбочку, пока никто не увидел. Уже представляю, как прикладываюсь к бутылке посреди ночи, одним глазом посматривая на дверь.

– Я маленький так читал по ночам книжки с фонариком и слушал «Радио Люксембург», они в основном рок гоняли. – Бэнкс снова полез в сумку. – И вот еще кое‑что. – Он достал несколько упаковок с едой из местного магазина деликатесов. – Тут разные сорта сыра, овощные паштеты, консервированные креветки, галеты, инжир, оливки – все только высшего качества!

Энни засмеялась и прикрыла глаза ладонью. Бэнкс увидел, что у нее текут слезы.

– Ох, Алан, спасибо. Иди сюда.

Он наклонился к ней, и она обняла его здоровой рукой. Щека у нее была нежная, бархатистая, и он посетовал, что не успел с утра побриться, вдохнул – и почувствовал аромат ее волос, ощутил ее запах.

– Зачем столько всего, не надо было.

– Надо‑надо. – Он немного отодвинулся, не выпуская ее руку. – Как тут кормят, ничего?

– Как в больнице. Да нет, в общем неплохо. Хотя для вегетарианцев есть известные сложности. Но Рей очень обо мне заботится, он просто золото.

– А где он?

– Ему пришлось уехать в Лондон. Там одна галерея готовит выставку его работ. Категорически не хотел уезжать, настаивал, что должен быть со мной, я его выпроводила с большим трудом. Завтра возвращается.

– Привет ему от меня. Как ты себя чувствуешь?

– По‑разному. То получше, то похуже. Постепенно иду на поправку.

– Я слышу, ты дышишь гораздо лучше. Ты говорила с врачом?

Энни отвернулась и сказала, помолчав:

– Да. Мы с мистером Сандхаром имели на прошлой неделе долгую задушевную беседу. Он рассказал про операцию, объяснил все в подробностях, привел доводы за и против, очень честно.

– И?

– Я боюсь.

Бэнкс крепче сжал ей руку:

– Все будет прекрасно. Вот увидишь. Он превосходный врач, лучший в своей области.

– Кто спорит! Но все равно… знаешь, мне всегда казалось, что одна из самых ужасных вещей, которая может произойти с человеком, – это оказаться прикованным к инвалидному креслу. Лишиться возможности ходить, двигаться. Помнишь Люси Пейн? Настоящее чудовище. И все же мне было ее жаль. Мне казалось, ей было бы лучше умереть.

– С тобой ничего такого не случится. Ты обязательно поправишься.

– Доктор сказал, что риск есть.

– Понятно, он же реалист и не хочет тебя обманывать.

– Порой не помешало бы немножко утешительной лжи. – Энни поморщилась.

– Что такое?

Она приложила руку к груди:

– Иногда очень колет вот здесь, когда вдохнешь. Врач говорит, легкое заживает. И проклятое плечо болит просто адски, спать из‑за него невозможно.

– Да, это мерзкая рана.

Энни помолчала и спросила:

– Скажи, Алан, а он правда умер? Джафф Маккриди?

– Да.

– Бедный парень. Я ему совсем этого не желала.

– После всего, что он тебе сделал?

– Я же не говорю, что он не заслуживал наказания. Причем самого сурового. Но…

– Все произошло мгновенно. Он не успел даже ничего понять.

– Ясно.

– Не стоит сильно о нем сожалеть, Энни. Маккриди отнюдь не был невинной овечкой.

– Понимаю. Ты ведь там был, да?

– Да. Я тоже не успел ничего сообразить.

Бэнкс принес с собой большой стакан кофе латте из «Старбакса» и потихоньку его потягивал. Поставив стакан на тумбочку, он вдруг понял, что забыл купить Энни цветы. Идиот. Мысленно дав себе хорошего пинка, Бэнкс решил, что сделает это в следующий раз. Нет, он закажет их в службе доставки немедленно, сразу как выйдет из палаты. И записку приложит.

– Кстати, у Маккриди был пистолет «Байкал», как мы и предполагали. С глушителем. Видимо, это спасло тебе жизнь: у него на треть уменьшается ударная сила и прицельная точность куда хуже.

– Надо же, а я и не знала, – заметила Энни. – Расскажи, что там у нас творится в связи с убийством Маккриди?

– Как и следовало ожидать, пытаются спустить дело на тормозах. И в конце концов, как всегда, перевернут все с ног на голову. В прессу мало что просочилось, фактов у них нет, одни домыслы, в частности, почему там оказались я и Трейси, не говоря уж о «неуправляемом» сотруднике спецназа. Начальство всячески старается слухи замять или хотя бы подкорректировать наиболее неприятные. У нас было несколько совещаний, уже без Нерис Пауэлл. На одном даже главный констебль поприсутствовал. Они так из кожи вон лезут, что многие журналисты поверили, будто все было строго по закону. Несчастное стечение обстоятельств, вынужденные меры, угроза жизни полицейского, испытанный снайпер, опасный преступник в бегах, непредсказуемое поведение, заложники, служебная операция… бла‑бла‑бла.

– Ты не согласен?

– Отчего же? С такими формулировками спорить невозможно. У нас даже есть свидетели из числа гражданских, подтверждающие, что наши с Трейси жизни подвергались смертельной опасности и что действия полицейского снайпера были полностью оправданы, учитывая сложившуюся ситуацию. Все это правда. А тот факт, что она была там неофициально, по собственному почину и с личным, а не служебным оружием… ну, это мы засунем куда подальше, не перетряхивать же грязное белье на людях. Кое‑какие хвосты все равно, конечно, торчат наружу, но… Рон Маклафлин сообщил прессе, что провести масштабную операцию с участием службы вооруженной поддержки было невозможно: слишком сжатые сроки, щекотливая ситуация, угроза жизни заложников, а также мирных граждан. И он не лгал. Нас непременно будут всячески критиковать, да и Чамберс по‑прежнему на тропе войны, и это ведь не впервой? Видимо, на сей раз восторжествует рассудительность.

– А что Нерис?

Бэнкс сделал глоток кофе:

– Я бы сказал, что ее карьера стремительно завершается. И вовсе не из‑за того, что ее напарник Уорбертон неудачно применил тазер. Об этом все уже забыли. Даже Чамберсу это понятно. По иронии судьбы публика потеряла к этому всякий интерес именно благодаря тому, что случилось с тобой. Когда стреляют в копа, симпатии общества на стороне полиции.

– Всегда рада помочь.

Бэнкс улыбнулся:

– Наверное, кое‑кого мягко пожурят за то, что случилось в доме Дойлов. Чамберс и его присные из Большого Манчестера доведут расследование до конца и потребуют, чтобы им в виде компенсации бросили кость, хотя бы небольшую, но в общем и целом результаты предрешены.

– То есть все замнут?

– Как‑то так. Что касается дела с тазером, это ведь и правда был несчастный случай, и слава богу, что пресса теперь смотрит на дело именно так – до следующего инцидента. А вот с Нерис и ликвидацией Маккриди все несколько по‑другому. Понятно, что никому не нужны безумные заголовки в газетах о копах, которые кладут преступников наповал средь бела дня при изрядном скоплении народа, поэтому все будет обрисовано в героических красках. Но ей все равно придется нелегко. Начать с того, что она не имела никакого права таскать с собой в машине винтовку. И ей еще крупно повезло, что речь не идет о тюремном заключении. Ей придется пройти психиатрическое обследование. Ты мастерски умеешь притягивать к себе сумасшедших, Энни.

– Не надо так говорить. И потом, я ее не притягивала. Она сама притянулась. Как у тебя вообще язык поворачивается ее осуждать? Что за странное, противоречивое отношение? Она тебе жизнь спасла.

– Знаю, что спасла. И я ей за это благодарен. Но все равно, она счастливо отделалась, что ей не предъявили серьезных обвинений. Большая удача, что никому в данный момент не нужен жертвенный агнец. А отношение… да, противоречивое: я сомневаюсь, что ею двигали исключительно благородные чувства.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне кажется, она сделала это ровно настолько же для себя, насколько и для нас с Трейси.

– С чего ты взял?

– Не могу доказать, но готов спорить на что угодно: нажимая на курок, она думала о тебе и о том, что Джафф с тобой сделал.

Энни покраснела:

– Ну, этого мы, видимо, никогда не узнаем. – Она высвободила у Бэнкса руку, потянулась к стакану с водой и тут же скривилась от боли.

Он протянул ей воду и кивнул:

– Нет, не узнаем, если она сама не расскажет, в чем я очень сомневаюсь. С чего бы? Я первый готов признать, что этот факт никому, кроме меня, не важен. Ну, разве еще Чамберсу с Третовоном. Эти двое, похоже, намерены муссировать лесбийскую тему.

– А ты?

– Мне все равно, ради мужчины или женщины она это сделала. Важно другое – Нерис скрывает истинную причину. Она хотела отомстить. У нее был личный интерес в этом деле. – Бэнкс устало потер глаза. – Но он был почти у всех нас, и я вовсе не говорю, что надо ее заклеймить.

– И она спасла тебе жизнь.

– Да.

– Другого способа не было?

– Нет. Слушай, я понимаю, что в моих словах мало логики. Постепенно я во всем этом разберусь.

– Так что же будет с Нерис?

– Если она не глупа, то уедет как можно быстрее из Северного Йоркшира, переждет какое‑то время, а потом прекрасно сможет работать в секретном подразделении по борьбе с терроризмом. Они не так придирчивы к анкетным данным, им главное – результат, а она действительно классный стрелок. Не пропадет. Кто его знает, может, ее пригласят к себе американцы? Есть что‑то такое американское в ее стилистике…

– Тебе не кажется, что это слишком сурово?

– Ты про кого: про Нерис или про американцев?

Энни рассмеялась:

– Сдаюсь. Ну, а что с Фермером?

– Трудно сказать. Мы завели дело. Служба уголовного преследования настроена решительно. Но у него отличные адвокаты. Тем не менее удалось уже нарыть несколько очень интересных фактов. Да, кстати, Виктора Мэллори тоже прижали крепко: нашли его подпольную лабораторию и тайник с оружием. Эти хитрые ублюдки использовали одну подставную компанию, которую основал еще папаша Маккриди. Поэтому было так трудно отследить все ходы.

– Насчет Эрин уже что‑нибудь понятно?

– Я посоветовал им знакомого адвоката, очень толкового. Она признает себя виновной, и, учитывая смягчающие обстоятельства – ранее не судима, сотрудничала со следствием, ну, ты сама понимаешь, – я думаю, отделается условным сроком. И адвокат так считает.

– А Трейси? Как она? Ей ведь столько пришлось натерпеться.

Бэнкс отхлебнул кофе:

– Она молодая, в этом возрасте все проще. Потихоньку выправится.

– Ты как‑то неуверенно это говоришь. Есть проблемы?

– Как не быть. – Он скрипнул зубами. – Этот гад ее изнасиловал. Подонок!

Поначалу Энни даже не нашлась, что сказать. Бэнкс понял, она вспомнила, как ее тоже изнасиловали несколько лет назад, еще до того как она переехала в Северный Йоркшир.

– Господи боже! – выдохнула она. – Бедная девочка. Алан, если я могу чем‑то помочь… хотя бы поговорить с ней, ты скажи. Я бы очень хотела вспомнить, что происходило в коттедже до того, как он выстрелил. Но не могу, не получается. Помню только, что она была напугана и пыталась меня поскорей выпроводить.

– Оно и понятно, ведь Маккриди шутить не собирался. Она хотела, чтобы ты ушла, потому что боялась за тебя. К тому времени до нее уже дошло, какой он психопат.

– А раньше – нет?

– Энни, даже не знаю, как сказать. Мне кажется, что версия Трейси не совсем правдива. Ты ж понимаешь, я могу отличить, врет человек или нет. Слишком много противоречий, концы с концами не сходятся.

– Ты ей об этом сказал?

– Нет, конечно. Да ничего страшного, но уж очень она пытается представить дело так, будто она несчастная жертва, с какой стороны ни глянь.

– Так оно и есть.

– Во многом. Но я не думаю, например, что Маккриди силой заставил ее поехать с ним. Мне кажется, он ей нравился и она присоединилась к нему по собственной воле. И мой коттедж как место, где можно перекантоваться, предложила именно она. Возможно, она воспринимала это как игру, веселое приключение, а кроме того, хотела отплатить мне… Мы с ней мало общались в последнее время. Похоже, она винила в этом исключительно меня. Ей казалось, что я интересуюсь только Брайаном, а ее осуждаю за не слишком удачное окончание университета и не самую блестящую карьеру. Я не хочу подозревать родную дочь, Энни, но…

– Алан, даже если она подвирала, то лишь потому, что ей было стыдно и она чувствовала себя виноватой за глупости, которые натворила. Самое последнее дело – осуждать ее и думать о ней плохо. Этого‑то она больше всего и боится – твоего осуждения. Неужели не понимаешь? Ты же не только ее отец, но и полицейский. Надеюсь, у тебя нет сомнений, что в итоге она оказалась именно жертвой и заложницей?

– Нет. Наверняка их отношения довольно быстро изменились. Может быть, после того, как он в тебя стрелял, может быть, раньше.

– Ну хорошо. Я тоже не исключаю, что сначала она пошла с ним из романтических или ложно понятых дружеских чувств. Она молодая. Но на курок она не нажимала. Не крала наркотики и деньги. Это все сделал Маккриди. Ты просто дай ей время прийти в себя. Начни, что называется, наводить мосты. Попробуй понять, каково ей, что она чувствует. Она сама скажет тебе правду, когда будет к этому готова.

– Ты так считаешь?

– Уверена. Где она сейчас?

– Поехала в Лондон, пожить со своей матерью. А Сандра спустила на меня всех собак, так что я туда и нос показать боюсь – откусят.

Энни засмеялась, мысленно представив себе эту картину:

– Это за то, что ты все утаил от нее?

– Ну а за что же?

– Черт‑те что. – Энни потрясла головой и снова взяла его за руку. – Ты знаешь, я безумно испугалась, когда поняла, что произошло. На полу, у тебя в оранжерее, до того как я потеряла сознание… мне нечем было дышать. Пытаешься вдохнуть, а не получается, и это очень страшно. Я была уверена, что умираю. И мне очень хотелось, чтобы ты был рядом, Алан.

Бэнкс судорожно сглотнул и сжал ей руку:

– Я тоже скучал по тебе. Тебе бы там понравилось – и ночью в пустыне, и Большой каньон. И шоссе вдоль Тихого океана. Рыбачья пристань. Мост «Золотые Ворота». Волшебно.

– Я бы очень хотела быть там с тобой, но в это путешествие тебе надо было съездить одному.

– Да, ты права. В этот раз. Но кто знает? В один прекрасный день…

– Если я буду ходить.

– Будешь.

– Слушай, ты столько мне про всех рассказал, и про Нерис, и про Трейси, а сам‑то ты как?

– Я? – Он пожал плечами. – А что я? К Сандриным собакам, с цепи сорвавшимся, я уже привык. И сейчас все это не так важно, учитывая, что между нами две сотни миль.

– Нет, я не про семью. Я про все остальное. Работу. Карьеру. Будущее.

Бэнкс допил кофе и выбросил пустой стакан в мусорку.

– Ну, Чамберс жаждет крови, и я у него на прицеле. Он бы мечтал бросить меня на растерзание львам. Я нарушил все возможные инструкции, наверно, даже больше, чем Нерис, и он в курсе, что я готов не моргнув глазом сделать это снова.

– Но?

– У меня все еще есть друзья, занимающие высокие посты. Они продавливают идею отправить меня в отпуск с сохранением содержания, чтобы я решил свои «личные проблемы». Эмоциональный стресс, переутомление, дочь была похищена, все такое. Прелесть в том, что если меня все же решат отдать на растерзание, то многие высокие чины на этом погорят – как это они допустили такое безобразие? Утешение слабое, конечно, но что поделаешь. Так что либо меня уволят, либо упекут в психушку, либо направят на повышение.

Энни улыбнулась:

– И что ты намерен делать? Разве тебя это не волнует? Серьезно. Ты так говоришь, как будто тебе все равно.

– Ты права. – Бэнкс поглядел на тихо жужжащие медицинские приборы, где на экранах бежали волнистые линии и мигали цифры, и перевел глаза на Энни. – В эту поездку я научился смотреть на вещи немного иначе. Что намерен делать? Не знаю. Вернусь и буду сражаться дальше, как и раньше. Наверное. Но иногда мне кажется, что с меня хватит. Устал я слегка от всего этого, честно говоря. А ты?

– Я тоже не знаю. Сейчас мне нужно собраться с духом перед операцией. А потом, как говорится, «пересмотрю ситуацию». – Она рассмеялась. – А мы с тобой хорошая пара, как думаешь?

Бэнкс посмотрел на дверь, достал из тумбочки бутылку вина, два пластиковых стаканчика и весело подтвердил:

– Мы отличная пара. Не выпить ли нам за это?