Дисципліни, структура та зміст яких визначає обсяг і тематичні межі іспиту

Дата добавления: 2015-10-12; просмотров: 508

Я ехал в Нью-Йорк совершенно новым чело­веком. Я уже не был тем, кто приехал только для того, чтобы помочь семерым ребятам, об­виняемым в убийстве. "Но если я должен де­лать что-то другое, я бы хотел иметь полное представление о том, что мне предстоит де­лать", — сказал я себе.

Где-то в глубине моего разума имелось не­кое видение, будто полузабытый сон. Я знал только, что оно имело отношение к помощи, которую я должен оказать ребятам, таким же, как Луис и его друзья.

Пока же я не хотел упускать ни единого шанса найти контакт с компанией Луиса. При­говор уже был вынесен. Четырем — тюремное заключение, включая самого Луиса, троих от­пустили. Из этих троих одного отправили в психиатрическую больницу, второго родители должны были увезти из города, третий возвра­щался домой. Я решил встретиться с ним.

Когда я пришел по адресу на 125 улицу, я увидел на двери новое имя. Тем не менее, я постучал и не удивился, когда дверь открыла мать того мальчика. Она помнила меня с тех пор, как я был у них прошлый раз, и, казалось, была рада видеть меня.

— Входите, — сказала она, — как видите, нам пришлось сменить фамилию на двери. Нам нет покоя, однажды на стене написали: "Вышлите своего сына из города или убейте его"

В гостиной их четырехкомнатной квартиры на кресле, на диване, на столе — всюду лежали груды газет, в которых были напечатаны за­метки о суде.

— Вы просто не представляете, преподоб­ный Уилкерсон, что значит каждый день от­крывать газеты и видеть фото своего сына в за­ле суда. Все эти газеты нам принесли соседи. Мужу приносили такие газеты ещё и на работу.

Мы пошли на кухню, в которой вкусно пахло жареным, и там обсудили планы на будущее.

— Вы сделаете попытку остаться здесь?

— Мы хотели бы уехать, но не можем из-за работы мужа.

— Но здесь вашему сыну грозит опасность.

—Да.

— Не хотели бы вы отправить его к нам в Пенсильванию? Ему там будут очень рады.

— Нет, — ответила женщина, переворачивая жаркое, — когда мой сын вернется из суда, мы наверняка отошлем его отсюда. Но только с кем-то из своих. Никто не увидит его больше, как будто он никогда здесь и не жил.

Через полчаса, выходя из дома, я увидел ту надпись, о которой мне говорила мать под­ростка, начертанную желтым мелом на стене дома. Кто-то старался стереть ее, но все же можно было разобрать: "... или убейте его".

Таким образом, мне опять не удалось встре­титься и с этим мальчиком из компании Луиса. Вероятно мне следовало признать, что в этих закрытых дверях всё же есть какой-то смысл. Возможно, этот смысл был в появившейся меч­те, преследовавшей меня. Каким бы неподго­товленным я ни был, я настроился встретить на этих улицах то, что можно было бы назвать

судьбой.

— Господи, — сказал я, покидая 125 улицу и направляясь к своей машине, — если Ты посы­лаешь меня сюда, то научи меня, как действо­вать.

Это было началом моих четырехмесячных скитаний по улицам Нью-Йорка. На протяже­нии марта, апреля, мая и июня 1958 года я при­езжал в город каждую неделю в свой выход­ной. Я вставал рано утром, приезжал в Нью-Йорк и до ночи бродил по улицам города, воз­вращаясь домой рано утром следующего дня.

Я тратил время не напрасно. Меня не поки­дало чувство, что мне поставлена цель свыше, хотя всё это не становилось менее таинствен­ным. Я не мог поступать по-другому. Каждую неделю я вновь и вновь возвращался в город, старался быть открытым, всё время ожидая ответа.

Я хорошо помню первый вечер моих четы­рехмесячных скитаний. Мария сказала мне тогда, что одним из самых жестоких районов Нью-Йорка является Бердфорд Стувезан, Брук­лин.

— Пастор, — сказала она, — если вы хотите увидеть Нью-Йорк с самой его худшей сторо­ны, поезжайте по Бруклинскому мосту и рас­кройте пошире глаза.

Хотел ли я на самом деле увидеть Нью-Йорк с самой худшей стороны? Я не был в этом уве­рен. Но, все-таки, семеро участников дела Фер­мера родились в этом логове. И если я хочу расширить свои горизонты, как сказал мой дед, может мне сначала опустить глаза?

Итак, я проехал по Бродвею, миновал Тайме Сквер и Мартиник, где мы останавливались с Майлзом, и далее к Бруклинскому мосту. На другой стороне я получил точные указания как ехать от полицейского. Итак, я впервые ехал в то место, где, как полагают, убийц на квадратный фут больше, чем где бы то ни было на земле. Тогда, робко двигаясь по улицам, я еще не знал, что спустя некоторое время эти места будут так же знакомы мне, как родные улицы Филипсбурга.

Когда-то Бедфорд Стувезант населяли се­мьи среднего класса, которые жили в аккурат­ных домиках с садиками. Теперь это — негри­тянское и пуэрториканское гетто. Я въехал в этот район холодным мартовским вечером, и мне пришлось долго ездить, прежде, чем я смог найти свободную стоянку для машины. Здесь улицы практически не очищались от сне­га и большинство машин будто примерзли к бордюрам. Пешком ходить было рискованно, в слякоти по щиколотку и по скользким кучам отбросов. Я бродил в одиночестве по улицам, всматриваясь и вслушиваясь в ту жизнь, о су­ществовании которой просто не подозревал, находясь в безопасности своих гор.

На обледенелой мостовой лежал пьяный. Когда я остановился, чтобы помочь ему, он обругал меня. Я сказал о нем полицейскому. Он пожал плечами и сказал, что разберется. Отойдя немного, я обернулся и увидел, что полицейский по-прежнему стоял на месте, по­махивая дубинкой.

У открытой двери стояли две девушки.

— Сюда, сюда! — крикнули они мне. — Ты ищешь компанию?

Напротив, через дорогу, группа подростков столпилась у кондитерского магазина. На них были кожаные куртки с любопытным знаком сзади. Я хотел поговорить с ними, но не ре­шался. Будут ли они слушать меня, или станут смеяться надо мной?

В конце концов, я не подошел к ним этим ве­чером. Я прошелся еще немного мимо баров, переполненных мусорных баков, мимо церквей и полицейских участков, мимо полуразрушен­ного дома с разбитыми окнами и дощечкой с надписью "По газонам не ходить", торчащей из грязного снега.

Возвращаясь к машине, я услышал три ко­ротких выстрела. Потом я подумал, что, навер­ное, ошибся, потому что все люди на улице бы­ли спокойны. Но через минуту мимо меня про­неслась полицейская машина, завывая сиреной и мигая красными огнями. Только шесть чело­век остановились посмотреть, как полицей­ские выносили из дома мужчину с повисшей плетью рукой, из которой капала кровь. У него было прострелено плечо. Чтобы собрать толпу в Бедфорд-Стувезан нужно было нечто боль­шее, чем выстрел в плечо.

Я вернулся в машину, повесил на окно ста­рую рубашку, уединившись таким образом, укрылся ковриком и уснул.

Сейчас бы я так не поступил. Теперь-то я знаю наверняка, что мне нечего было бояться взрослых или подростков. Вся опасность была в малышах. Эти восьми-, девяти-, десятилетние дети по-настоящему опасны, потому что они совершают насилие ради насилия. У них есть ножи и пистолеты, оружие их старших товари­щей, и они думают, что действуют, как мужчи­ны, пуская его в ход. Если бы мне сегодня при­шлось ночевать на улице, я боялся бы именно таких малышей.

Но в то утро я проснулся в полном порядке. Может, меня защитила моя собственная наив­ность, или спасли слова из 90 Псалма, которые я многократно повторял, прежде чем уснуть:

Ибо ты сказал: "Господь — упование моё", Всевышнего избрал ты прибежищем твоим. Не приключится тебе зло. а язва не прибли­зится к жилищу твоему. Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе —

охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнёшься о

камень ногою твоею.

На аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона.

Постепенно я изучил все эти улицы за четы­ре месяца хождений по ним. В этом мне много помогли Мария и Анжело. Я поддерживал тес­ную связь с Анжело после той первой встречи с ним.

— Анжело, — спросил я его однажды, когда мы шли по Гарлему, — как ты думаешь, что является самой большой проблемой для ребят вашего города?

— Одиночество, — не задумываясь, ответил он.

Это был странный ответ: одиночество в восьмимилионном городе? Но Анжело сказал, что это чувство возникает оттого, что никто не любит тебя. По сути дела, все члены банды были очень одиноки. Чем больше я узнавал Нью-Йорк, тем более убеждался, что Анжело был прав.

До тех пор, пока я лично не столкнулся с проблемами этих ребят, я не знал, что пред­ставляет собой уличная компания подростков. У нас было нечто подобное в Питсбурге, где я вырос. Там дети собирались вместе после шко­лы и устраивали на пустыре клуб. Там они ве­ли разговоры о девочках, об автомобилях, о спорте, о родителях. Я полагаю, что желание подростков собираться вместе, чтобы как-то уединиться от мира взрослых и в то же время исследовать его, совершенно естественно.

Подобные компании есть и в Нью-Йорке, просто социальные объединения, не выходя­щие за рамки своих функций. Но есть еще и другая разновидность таких компаний. Это де­рущиеся шайки, сражающиеся банды. Эти ре­бята живут насилием.

Я знаю случай, когда драка планировалась два месяца. Но я знаю и другой случай, когда в два часа дня десять ребят стояли на углу ули­цы и пили лимонад, а в четыре часа один из них

был уже мертв, а двое других отправлены в больницу. Между шайками постоянно горела война.

Как я узнал, в городе существовали разные виды шаек. Кроме драчунов, были шайки гомо­сексуалистов, лесбиянок, садистов. После то­го, как я познакомился с большим количеством ребят, я узнал о диких вечеринках, которые они устраивали после школы в заброшенных помещениях и подвалах. Иногда они собира­ются, например, для того, чтобы выдергивать лапы у кошек. Другие вечеринки сугубо сексу­альные. Ребята рассказывали, что часто они за­бираются в тёмный уголок парка, собираясь кружком вокруг одной парочки и взаимно мас­турбируют, в то время как парочка совершала половой акт прямо на земле.

Эта сторона жизни подростковых компаний была просто потоком порнографии. Но то, что они мне показывали, были не обычные порнографические открытки. Эти карточки изобра­жали неестественные акты, совершаемые меж­ду ребятами и девушками, а также половые ак­ты с животными. Дети рассказывали мне, что часто они проводили целые вечера в своих клубах, учась по этим карточкам.

Но как бы ни были омерзительны занятия этих подростков, одно из них — наркомания —превосходило все.

Вскоре я сам столкнулся с разносчиками марихуаны. Они чаще находились в школьных дворах, проявляя настойчивость и нахаль­ность. Они свободно говорили о своём бизнесе и настаивали на том, что я сам попробовал по­курить, уж если мне так интересно знать, в чём тут дело.

Тогда я показал одному из них фотографию из газеты, на которой был изображен мальчик, скорчившийся от боли на больничной койке в момент окончания действия наркотика. Он рассмеялся.

— Не беспокойтесь. Этот мальчик употреб­лял героин. Небольшая доза марихуаны не принесет вам никакого вреда. Это как сигарета.

Не причиняет вреда? Употребление мариху­аны не является наркоманией, но ведёт к ис­пользованию героина, одного из самых жест­ких наркотиков, известных человеку.

Однажды я видел "ломку", как они говорят. В то время было недостаточное количество наркотиков из-за многочисленных арестов по­ставщиков. Проходя по одной из улиц Бедфорд-Стувезан, я услышал пронзительный вопль. Никто не обратил ни малейшего внима­ния. Крик продолжался...

— Похоже, что кто-то попал в беду, — ска­зал я женщине, выглядывавшей из окна перво­го этажа. Она подняла голову, прислушалась и пожала плечами.

— Это парень на третьем этаже. Ему 20 лет. Это героин. Он на игле и сейчас не может до­стать дозу.

— Вы знаете его?

— С пеленок.

— Можно ли хоть чем-то ему помочь?

— Чем например? Единственное, что ему сейчас может помочь, это смерть...

— Неужели нельзя отправить его в больни­цу?

Женщина посмотрела на меня.

— Мистер, вы здесь новый человек, не прав­да ли?

— Да.

— Можете попробовать поместить его в больницу и вы увидите, что из этого полу­чится.

Я все время вспоминаю ее слова. Во всем Нью-Йорке есть только одна больница Ривер-сайд, где могут оказать помощь наркоману. Но она так переполнена, что попасть в нее прак­тически невозможно. Кроме больницы Ривер-сайд, можно еще сделать заявку в единствен­ную в США лечебницу, где могут принять больного из Нью-Йорка — федеральное учреж­дение в Лексингтоне, штат Кентукки, специа­лизирующееся по этой проблеме.

Драки, секс, наркомания — таковы внешние проявления бед подростков Нью-Йорка. Но, как сказал Анжело, это было следствием лишь од­ной болезни: одиночества. Жажда чего-либо значительного в жизни. Самым печальным, что я обнаружил во время своих прогулок по ули­цам, были потрясающе низкие интересы этих ребят. Некоторые из них попытались описать свои мечты.

Мечты? Можно ли действительно назвать мечтой и целью жизни приобретение новой шляпы? Такой, знаете, с узкими полями. Такая шляпа является символом для этих ребят. Не

один раз я видел парня, дрожащего от холода без пальто, но на голове у него была 25-дол­ларовая альпийская шляпа со стильным пером.

Другие же мечтают о путешествии. Аж по Бруклинскому мосту в Манхэттан, например. Вот это было бы приключение! Когда-нибудь... Как-нибудь...

Все эти ребята были отделены друг от дру­га, каждый замыкался в своей скорлупе. Я встречал много ребят, которые никогда не бы­ли за пределами Бруклинского моста из-за бо­язни встретить шайки из Манхаттана и Бронк­са.

Постепенно у меня вырисовывался стерео­тип такого подростка, его беды, начинающейся с одиночества, бегство от которого ведёт к стычкам между группировками, сексуальным оргиям, наркомании и кончающейся ранней и постыдной смертью. Чтобы проверить свои собственные впечатления, я посещал полицей­ские участки, разговаривал с работниками по социальным вопросам, патрульными офицера­ми, провел много времени в публичной биб­лиотеке. В конце концов, я получил настолько ошеломляюще безнадёжное впечатление о про­блемах подростков Нью-Йорка, что чуть было не отступил. И как раз в этот момент Дух Свя­той помог мне.

Нет, здесь не последовало никаких драматических событий. Просто Он вдохновил меня, прояснил то видение, которое до сих пор было как смутно вспоминаемый сон.

Я ехал назад, в Филипсбург, рассеянно по­глядывая на отсчитывающий мили спидометр. И вдруг я спросил себя: "Предположим, что те­бе дана возможность исполнить желание в от­ношении этих ребят. Что бы ты посчитал наи­лучшим для них?"

И я знал ответ: чтобы они могли начать со­вершенно новую жизнь и иметь чистоту и не­винность новорождённых. И более того, чтобы становясь старше, они были бы окружены лю­бовью вместо ненависти и страха. Увы, это бы­ло невозможно. Не могут они, уже подростки, зачеркнуть все то, что произошло в их жизни. И как можно создать для них новое окружение?

"Господи, Ты ли поместил эту мечту мне в сердце, или это плод моей фантазии?"

Они должны начать новую жизнь и их долж­на окружать любовь.

Эта идея приобрела в моем сознании такую же завершенность и ясность, как первое по­буждение ехать в Нью-Йорк; и в это время в моем воображении возник образ дома. в кото­рый могли бы приходить эти дети. Хороший дом, где они могли бы чувствовать себя хо­зяевами, где бы их ждали и любили. Они могли бы жить в этом доме столько, сколько им за­хочется. Двери дома всегда будут открыты для них, там будет много кроватей, много одежды и большая кухня.

— О, Господи! — сказал я громко. — Какая чудесная мечта! Но для этого нужно чудо. Много чудес, которых я еще никогда не видел.