Дитинство

Дата добавления: 2015-10-15; просмотров: 653

Мы с Нинкой собрались ехать на юг. На море не были уже с детства. Да и как были-то? Обе обгорели и неделю пролежали на пузах, намазанные сметаной, в лагерных домиках «Артека», а вечером украдкой ковыляли на пляж. Но зато нам запомнилась огромная луна, что отражалась в волнах и заманивала идти по блестящему, словно из жеваной фольги, морю – до самого неба.

И вот, за сорок дней были куплены билеты на поезд в Крым, в купе, - поедем, как белые люди в шоколаде. Мы собрали чемоданы и всю неделю до отъезда созванивались: ну, как там погода, не смотрела в новостях? брать ли свитер? а джинсы? Выгребали из шкафов все, что может привлечь внимание необремененных семейным положением отдыхающих, понятно, какого пола. Крема для загара, от загара, после загара, молочко для увлажнения кожи закуплены, хоть еще лишний чемодан бери, но теперь-то мы уж не обгорим. Никак нельзя выпадать из обоймы потенциальных невест. Нам по двадцать пять, возраст, сами понимаете, какой подошел, – критически-брачный, и мы уж постараемся, чтобы мир повернулся к нам человеческим, симпатичным мужским лицом.

Итак, я и Нинка в полной боевой готовности едем в автобусе до Тулы, оттуда ровно в 17.00 отходит наш поезд. К морю, солнцу, приключениям! Лето, черт возьми, долгожданное лето наступило! Вон уже - прожаренный июль за окнами. Нинка довольно так чавкает жвачкой, плеер в ушах, ветерок задувает в приоткрытую форточку. Автобус полон пассажиров, всем тоже на поезда, к морю - кому в Анапу, кому в Сочи, кому в Геленджик. Чувствуется, как салон все больше заполняется положительной энергией и, если приглядеться, то можно увидеть мечты, что чуть ли не лампочками загораются в глазах у каждого пассажира. И вдруг… вдруг автобус ломается. Мотор как-то странно урчит, кашляет и умирает в судорогах. Шофер еще что-то пытается сделать, но, поняв, что все бесполезно, звонит по мобильнику в диспетчерскую.

- Скоро подъедет другой автобус до Тулы, - успокаивает он, - и всех заберет.

- Как скоро? – спрашивает кто-то из пассажиров.

Водитель, прищурившись, смотрит на часы:

- Минут через сорок.

- Сколько?! – подпрыгивает на сиденье Нинка. – У нас поезд через полтора часа, а еще час ехать!

Нинка, точно катализатор взрыва, взбаламутила всех пассажиров – им ведь тоже необходимо успеть на свои поезда. Попутчики громко завозмущались, зашуршали чемоданами и пакетами, и пожелали водителю, автобусу и всему российскому транспорту… в общем, аминь, вечная память.

- Сорок минут, слышала? – толкает меня подруга. – Зашибись!

Она нервно пытается прилепить жвачку к сиденью, по ее взгляду можно прочитать - все пропало: пляж, луна, море, а в нем половозрелые отдыхающие в сомбреро. Почему в сомбреро – не знаю, это ж Нинкины мечты.

- Идем! – решительно выталкивает она меня с сиденья и пропихивает наши чемоданы по проходу.

- Куда ты? – послушно пробираюсь за ней я и выражаю глупую надежду: - А, может, еще починят автобус?

- Ты что, хочешь задохнуться в этом параллелепипеде на колесиках, а потом всю оставшуюся жизнь рыдать по безразвратно проведенному лету?

Нинка уже спрыгнула на землю, разбудив придорожную пыль. Я отмахнулась:

- Фу! Ну, и пылища! Так, что теперь? Пойдем пешком до Тулы? Считаешь, что успеем за полтора часа? Хотя… если включить реактивные двигатели, то… но у нас их нет…

- Что ты там буровишь? – Нинка ставит чемоданы на обочину и, соблазнительно оттопырив попу, вглядывается вдаль. – Ничё, сейчас тормознем авто.

Да уж, проехать мимо Нинки – это преступление.

Из-за поворота появляется зеленый «жигуленок».

- Не «феррари», конечно, - бросает мне через плечо Нинка, - и хрен с ним, на безрыбье и рак рыба.

Я не смотрю на машину, смотрю на подругу, ну, не Нинка, а прямо Афродита в шортах. Конечно, не стоило и сомневаться, «жигуленок» врезался в выставленный ею кордон обаяния.

И вот мы едем на зависть всем бывшим попутчикам, они прильнули к окнам, разглядывают нас. Водитель «жигулей», весьма симпатичный паренек, немного смущен. Еще бы! Нинка уселась рядом с ним на переднее сиденье в коротеньких шортах, от нее духами разит – прямо парфюмерная атака.

- Как вас зовут, водитель? – кокетливо спрашивает она.

Тот еще больше засмущался, закашлялся.

- Андрей.

- О, Андрей! – радуется Нинка. – Мое любимое мужское имя.

На самом деле все мужские имена у Нинки любимые. Впрочем, как и все мужчины от сорока, не жмоты, без вредных привычек и с большим интеллектом при одном месте.

- А чем вы занимаетесь, Андрей?

- Да я системный администратор.

- О-о-о, люблю умных мужчин, - флиртует Нинка.

Я надеваю наушники и включаю плеер, лучше послушаю всякие милые песенки, все равно ничего особо нового и интересного из беседы подруги и Андрея я не узнаю, к тому же методы Нинкиного пикапа мною изучены досконально. Так, что там у нас? «Dire straits». Хорошо. Моя любимая группа, но, блин, это «Romeo and Juliet» - песня, под которую я танцевала на школьной дискотеке с… с… как его? Он мне еще шибко нравился, а потом разочаровал жутко… Стоп! Перемотаем-ка этот неприятный эпизод. Вычеркиваем! Аминь, вечная память! Такая погода замечательная, мы едем к мо-рю! Что там дальше? «Why worry». Отлично, то, что надо. Бас-гитара вибрирует в голове, барабаны бум-ц… бум-ц… Я погружаюсь на самое дно музыки и закрываю глаза.

- Приехали, - растолкала меня Нинка.

Я открыла глаза: кругом полно машин, так тесно припаркованных друг к другу, что троллейбус, проезжающий мимо, с трудом протискивался, чтобы подобраться к остановке.

- Что, уже? – спрашиваю.

- Давай-давай, вылезай, у нас 15 минут до поезда, - отвечает подруга.

Все, что я вижу вокруг, пока еще окутывает сонный туман, но зато я отчетливо вижу Нинкины глаза – они печальные, будто что-то случилось. Глаза Андрея тоже померкли, а так блестели еще час назад, когда мы сели в машину. Что же произошло за этот час, пока я спала? Нинка вытащила на улицу сумку, дождалась, когда Андрей достанет чемоданы из багажника. Он спросил:

- Помочь?

Не успела я открыть рот, что – да, здорово, помощь завсегда не лишняя, чемоданы-то тяжелые, но подруга опередила и категорично выдала:

- Нет. Спасибо, Андрей, езжай, тебя ждут.

- О-о, вы уже на «ты»! – улыбнулась я.

Андрей нерешительно отступил к машине, потом сделал шаг вперед и схватил Нинку за руку.

- Не надо, Андрюш, - отвернулась она, - это не имеет смысла.

В поезде Нинка достала мобильник и принялась названивать родителям, многочисленным подругам и друзьям, а потом, наговорившись, надела наушники, включила плеер, забралась на свою верхнюю полку и замолчала. Я пыталась выведать тайну того часа, что проспала, но она ничего мне не сказала, отмахнулась только:

- А-а-а… Фигня. Не бери в голову.

Молчание подруги еще больше заинтриговало меня, так как сожительство Нинки с секретами обычно не бывает долгим. Да ничего не поделаешь, помру, не узнав тайны. Я поправила подушку, выключила свет, разглядывала ночь, что отражалась в зеркале на двери и слушала, как подрагивают стаканы в подстаканниках на столе. Вагоны же, не умолкая, перестукивались колесами – тудук-тук-тук… тудук-тук-тук…

Отпуск прошел так себе. Нет, конечно, с погодой нам повезло, мы успели надеть все свои платья, сарафаны, бриджи с туниками и топами, однако наши молодые и загорелые тела с большими глазами, увы, не привлекли ни одного достойного кандидата на руку и сердце. Нинка, естественно, умудрялась отыскивать большое космическое приключение почти на каждую ночь, я же предпочитала тишину, спокойствие и крепкий здоровый сон.

Ночи за две до отъезда, натрескавшись мороженого и, надегустировавшись крымского вина, мы с подругой спустились на пляж. Там уже никого не было. Море, тоже пустынное, блестело черным шелком, прошитым красными стежками – огоньками бакенов. Катамараны были выставлены на берегу, мы забрались на один из них.

Случаются такие моменты в жизни, когда вдруг не пойми откуда взявшиеся чувства переполняют тебя, и даже становится трудно дышать. Кажется, мы обе заразились этим состоянием. От моря что ли? Или от ветра?

- Я люблю тебя, Нинк, - говорю я.

- Чего? – не поняла она.

- Не, не бойся. Я по-подружески тебя люблю.

- Прости меня, - неожиданно всхлипнула Нинка.

- За что? – удивилась я.

- Знаешь, это я тогда украла у тебя ту куклу, ну, Лиану, помнишь?

- Да? Мм… А… и хрен с ней. Главное, что мы с тобой подружились, когда проводили расследование по ее исчезновению.

- Ага. Ты говорила еще, что это, наверное, ее черная молния утащила.

- Точно! А ты возражала, что черных молний не существует.

- А, оказывается, они существуют.

- Кто?

- Да черные молнии. Я по телевизору смотрела. Это такие шаровые молнии, которые в горах встречаются. Редкое природное явление.

- А-а-а…

- Ты номер не запомнила? – опять всхлипнула Нинка.

- Какой? – я недоуменно вгляделась в Нинкино лицо.

- Машины Андрея.

Я напрягла память.

- Не-а.

- Вот блин, а… Зашибись! Ты же обычно номера запоминаешь.

- Обычно да. Мало ли что. Вдруг ограбят, изнасилуют, или убьют, то можно всегда в милицию обратиться и номер сообщить, но… Андрей не показался мне подозрительным...

- А как это? – перебила меня Нинка.

- Что как?

- Если убьют, как ты тогда в милицию позвонишь?

- Ммм?.. Посмертно.

Нинка задумалась, потом засмеялась, да так заразительно, что и я присоединилась к ней. Насмеявшись до боли в животе, мы вдруг обе разревелись.

- Ты чего? – первой спросила я.

- Кажется, я втюрилась в этого Андрея, как дурочка. Представляешь, никогда такого не было, чтобы две недели прошло, а я все время о ком-нибудь думала. А он из головы не идет. Что делать-то?

- Что ж ты телефон у него не взяла? Обычно ты вся такая – без комплексов.

Нинка пожимает плечами и всхлипывает.

- Он женат… Знаешь… тот час, что мы ехали с ним до Тулы… Это был самый лучший час в моей жизни, понимаешь?

Я киваю и тоже всхлипываю за компанию, но только от счастья, и мне стыдно, что у подруги горе, а я счастлива. Счастлива, что сижу у моря с Нинкой, как будто мы опять маленькие девочки, и нет никаких взрослых проблем, к которым мы приговорены теперь пожизненно. А над нами луна, только почему-то уже не такая большая, как была в детстве.

Дышать

Я не могу дышать. Всю неделю хороню любовь. Выселяю из сердца эту приставучую субстанцию со всеми ее пожитками. Мир сжался, давит лазуритовым небом. Солнце сияет так ярко, что хочется его выключить, а дожди шумят слишком громко. Зажимаю уши. На Земле примерно семь миллиардов миров и все они внезапно стали враждебными, хотя неделю назад я могла впустить в свою душу кого угодно без стука. Боюсь света и все чаще прячусь в темноте, дома задергиваю шторы, гулять выхожу по ночам на балкон. Поговорить не с кем, друзья - не самые надежные сейфы для хранения тайн, мой психотерапевт заболел - не исключено, что впал в депрессию после нашей последней встречи. И только единственный дружественный мне мир, Марго, все еще терпит мои: что делать? как быть? да и вообще, быть или не быть? Она тоже влюблена всерьез и надолго, жаль, что ее избранник не знает об этом.

Я записываюсь в тренажерный зал, три раза в неделю пытаюсь на беговой дорожке убежать от любви, разочарований и боли. А заодно от морщин и лишних килограммов. Жиры сжигаются, излишки жидкости выжимаются вместе с потом, любовь же, как ни старайся, никуда не испаряется.

Что же происходит? Я, будучи счастливо замужем, имея сына и дом, как со страниц «Elle-декор», схожу с ума – ужасно хочу любить, уже любя! Думаю об этом, ненавижу себя за предательство и все бегу, бегу, да только проблемы зацикливаются, подобно ленте на тренажере.

Ночью, в объятиях мужа, мне хорошо.

Но потом наступает утро. Ем мюсли с молоком и слезами. Снова одна. Тоска сгущается, хоть отрезай ножом и намазывай на хлеб.

Чтобы не думать о том, как выбраться из западни, втыкаю наушники в ухо и загружаю контейнеры мозга песнями с любимой радиостанции, и… реву, потому, как мне кажется, что все песни на свете написаны про меня.

Я и Марго обедаем в суши-ресторане - нашем излюбленном местечке, тихом, с приглушенными светильникам над столами, едим роллы и запиваем их саке. Слова подруги – ты не первая и не последняя – не слишком-то утешают меня. Хочу быть единственной и любимой.

- Такой возраст, - говорит Марго, - критический. Это пройдет. Сама увидишь, как скоро все станет понятнее и проще.

Ей легко говорить. Она старше, мудрее, закаленнее. Ему, как и Марго, 45, и он, наверняка, так же, с улыбкой, смотрит на то, что мне сейчас кажется Армагеддоном.

- Может, не звонит просто потому, что занят, - успокаивает подруга.

Ага, не звонит потому, что садист, сам живет себе спокойно, спит, ходит, ест. А я задыхаюсь. На лбу у меня шишка от граблей жизни размером с купол собора Василия Блаженного, однако, я опять на них же и наступаю. Люблю – вот и все оправдание.

- Вот скажи, - спрашивает Марго, - готова ли ты взять на себя все его проблемы и грехи?

Прямо не подруга, а священник у алтаря.

Проблем у него много. Мы видимся с ним раз в месяц, да и то всего лишь невинно держимся за руки и смотрим друг другу в глаза. Мы оба понимаем, что между нами границы – наши семьи, стоит лишь единожды нарушить закон, как тут же захлебнемся вседозволенностью. Это тяжело, так жить нельзя – видеть друг друга, любить, хотеть и не сметь дотронуться всем сердцем.

Хочу, чтобы все прошло, забываю и не хочу забывать.

- Может, как раз подходящий момент? – говорит Марго, подливая мне саке.

Подходящий момент для чего? Чтобы умереть от любви?

- Или, может, подождать, - предлагаю я, - оставить все, как есть, пока любовь не умрет.

- Любовь не умирает естественной смертью, любовь умирает от голода, - изрекает Марго.

- Так что теперь, уморить ее равнодушием?

- Просто не думай о нем.

- Просто?!

Просто выпить мышьяка, проползти на животе от Москвы до Магадана, полететь на солнце, оказаться в эпицентре ядерного взрыва, пройтись по проводам под напряжением в тысячу вольт.

Марго нахваливает роллы с угрем. Я не чувствую вкуса ни угря, ни вассаби, ни риса. И ничего не чувствую, будто заморожена, лежу в снегах Антарктиды.

У меня звонит телефон. Я в совершенно белом пространстве медленно тянусь за трубкой в сумку, достаю мобильник, не смотрю на экран – боюсь, вдруг это не он, не хочу разочаровываться хотя бы еще несколько секунд. Воздух высосан из легких и вообще отовсюду. Включаю «разговор». Он говорит:

- Привет! Ты меня уже, наверное, потеряла? У жены брат умер, мы ездили на похороны, я впопыхах забыл взять свой мобильник…

Мне больше не важна причина недельного молчания, я слышу его голос, я дышу. Женщина - это вдох, мужчина – выдох.

- Соболезную, - говорю в ответ, а сердце вот-вот взорвется.

Я выхожу на улицу. Мир цветной, движется, он опять стал большущим. Как ярко светит солнце, значит, скоро весна! Оттуда, откуда он звонит, тоже солнечно. Надо же, солнце одно на двоих! И небо, и земля… Я слушаю его - свою отдушину, свой антракт в семейных буднях, и какой замечательный антракт! Мы говорим, как прежде, когда разговаривали по телефону каждый день по полчаса, обо всем на свете. Я знаю, что из этого ничего не вырастет – ни большой любви, ни грандиозной дружбы, но в то же время я знаю, что эти наши каждодневные тридцать минут разговоров по душам - самые искренние и счастливые полчаса моей подлинной жизни.

Я дышу!