ПЕРЕЛІК ПОСИЛАНЬ

Дата добавления: 2015-10-18; просмотров: 465

Полюбив тебя, я пригласила тебя в свою хижину на краю леса. Одинокая, затерянная в полях, угнездившаяся на земле, освещавшаяся вручную, она была для меня ближе всего к маяку.

Всякое начало подсказывает возвращение.

Ты плыла на корабле, летела самолетом, ехала поездом и на машине, чтобы добраться издали, с Гидры. Твое экзотическое путешествие закончено, и мы собираемся встретиться на автомойке у вокзала.

Я постаралась все приготовить к твоему приезду – сложила дрова для печки, нашла свечи, постелила новую простыню, купленную заранее, налущила целую миску фасоли, завернула говяжью вырезку в салфетку, чтобы не садились мухи. У меня было старенькое радио – в тот вечер должны были передавать «Тристана», и мне хотелось послушать его с тобой, потягивая красное вино и глядя, как начинается ночь.

Я так рано приехала встречать тебя, что пришлось дважды вымыть машину, чтобы недоверчивый индиец не прогнал меня. Может, он решил, что я приторговываю наркотиками; машина у меня серебряная, как и я, слегка пижонская и досталась мне явно не за добрые дела. Я старалась быть дружелюбной и купила батончик «Марса», но индиец просто сидел за столом и читал прайс-листы в журнале «Автодилер», чтобы выяснить, сколько я зарабатываю своей преступной жизнью.

Я шагала взад и вперед, как это делают герои триллеров. Ну где же ты? Мини-такси, которое везет тебя с вокзала, будет непросто распознать. Каждую машину, что сворачивала к придорожному «Макдональдсу», я тщательно осматривала дважды. Я была словно таможенник. Ты – контрабандный товар. Предполагалось, что в хижине живу я. А не ты.

Наконец, отполировав машину так, что по капоту заскакали сигналы из космоса, я увидела, что ко мне медленно подъезжает бордовый «ровер». Из задней двери вышла ты. Я бросилась платить водителю, рассыпая десятифунтовые банкноты, словно хлебные крошки.

Я не решилась поцеловать тебя.

* * *

Хижина была сбита из грубых коричневых досок, покрытых корой, – они сходились под черепичной крышей. Фундамента не было, постройка отстояла от земли на два метра, опираясь на каменные надолбы. От крыс защищало, но всякие ночные создания шуршали и сопели внизу.

В ту первую ночь на узкой шаткой кровати я лежала без сна, а ты спала. Я прислушивалась к незнакомым звукам и думала о самом незнакомом чуде – твоем дыхании рядом.

* * *

Я поджарила бифштексы. Ты открыла бутылку «Сент-Амор», и мы пили его из старомодных стаканов для полоскания из толстого стекла. Дверь мы оставили открытой, а огонь в печи раскрашивал пол узорами. Снаружи луна тенью следила за травой, и начинались первые шорохи ночного леса.

Мне хотелось есть, но я нервничала. Ты была такой навой, и я не хотела тебя спугнуть. Я не хотела спугнуть себя.

* * *

Вдох. Выдох. Твой ритм отличается от моего. Твое тело – не моё; знаменитая инаковость другого. Я положила голову тебе на грудь, и дело тут, видимо, в вибрациях этой хижины, потом что под твоим дыханием или сквозь него я могла слышать, как дышит еще и барсук.

Сама хижина была дыханием: узкая струя воздуха лилась из печи, где догорал огонь; сверху в большом чайнике шипела гревшаяся вода; сквозняк пробрался сквозь замочную скважину и теребил тяжелую дверную цепочку; ветер гудел губной гармоникой.

Я приложила свои губы к твоим, и дыхание твое изменилось, когда ты, не проснувшись, поцеловала меня. Я легла рядом и положила руку тебе на живот, поднимаясь и опадая вместе с иной землей.

* * *

На следующее утро я проснулась рано, умирая от жажды, вся онемев, потому что никто не высыпается в маленькой постели с немаленьким любовником. Моя кровать на маяке тоже была крошечной, но там ее делил со мной только Пес-Джим.

Похоже, я всю ночь балансировала над шестидюймовой щелью между краем кровати и шпунтовой стеной. Ты лежала ровно посередине, головой на обеих подушках, посапывая. Я не хотела будить тебя, поэтому просто нырнула в шестидюймовую щель и проползла под кроватью, прихватив очень пыльный альманах за 1932 год.

Я натянула свитер и открыла дверь. Воздух был белый и тяжелый. Все посерело. Пахло землей. Стояла осень, запахивали стерню.

Я обернулась и посмотрела на тебя. Такие мгновения – сокровища и талисманы. Накопившиеся отложения, наши окаменелые записи – и начала того, что случится дальше. Начало истории, а историю мы расскажем всегда.

* * *

Я подошла на цыпочках к печи и вынесла тяжелый железный чайник наружу. Вылила немного в мелкий таз и смешала с холодной водой из пластмассовой канистры. Мыло и шампунь я держала в цветочном горшке, а полотенце висело на полезном крючке, вкрученном в опору хижины. Я полностью разделась и стала водой поливать голову. Вода лилась по мне, словно солнечный свет. Я подумала о тебе на Гидре – о тебе сильной, как солнечный свет, такой же свободной.

Я вытерлась грубым синим полотенцем. Чистая, в чистой одежде, с чистыми от влажного воздуха легкими, я разбудила тебя, когда кофе закипел, а яичница с беконом поджарилась. Ты была сонная и медлительная – до конца не проснувшись, ты села в моем халате на пороге, слегка подрагивая на солнечном склоне года.

Я люблю твою кожу; кожу, словно дыхание, подвижную и ароматную. Когда я касаюсь тебя, твоя кожа подрагивает дважды, но не от этой холодной зари.

* * *

Ты умылась, напевая, а затем мы отправились в город купить шампанского и мяса для отбивных. Мы были так счастливы, что счастье шло рядом, и я так очаровала служащего в общественном туалете, что он дал нам зарядить твой мобильник. Мы подарили ему коробку конфет «Розы Кэдбери», и он сказал, что отнесет их своей жене, у которой болезнь Альцгеймера.

– Это все алюминиевые кастрюли, – сказал он. – Но мы тогда этого не понимали.

Я держала тебя за руку, пока он рассказывал. Жизнь такая маленькая, и вся зависит от случая. Мы встречаемся, мы не встречаемся, мы выбираем не тот поворот и все равно сталкиваемся друг с другом. Мы сознательно выбираем «верный путь», а он ведет в никуда.

– Мне очень жаль, – сказала я ему.

– Спасибо за конфеты, – сказал он, поднимая коробку. – Они ей понравятся.

* * *

Мы отправились в Айронбридж – место, где начался Промышленный переворот.[15]Солнечный свет длинными мягкими полосами стлался вдоль реки. Свойство ли света или ясность моих чувств к тебе, не знаю, но все вокруг было мягким и незамутненным. «Это не ложь, – сказала я себе. – Может, и не надолго, но это правда».

Мы стояли на мосту и смотрели вниз на широкую реку. Я воображала железные вагонетки на железных колесах, бегущие по железным рельсам, снабжай углем депо, приводя в движение поршни паровозов, по-прежнему прекрасных и полезных. Эти депо наполнял черный острый запах смазанного железа. Пол густо усыпан железной стружкой. Грохот стоял оглушительный.

Река была прошлым и будущим. Она тащила на себе баржи, несла товары, дарила силу воды и прохлады, с бодрым изяществом уносила прочь отходы, а ночью давала пристанище ремесленникам, ставшим рыболовами – в конце смены они стояли на берегу, почти невидимые.

Их одежда была тяжела, их руки изранены и залечены. Они делились табаком и пускали по кругу глиняную бутыль с домашним пивом. Червей они держали в дырявых жестяных шайках. В реке можно было поймать форель, если знаешь, где ждать.

* * *

Ты ушла по мосту далеко вперед.

– Подожди! – крикнула я, а ты с улыбкой обернулась и наклонила голову – поцеловать меня. Я оглянулась, немного жалея, что надо покинуть мой мир теней, реальный, как реален мир. Да, мужчины по-прежнему там – рыбачат, курят, разматывают шейные платки, чтобы вытереть лица. Один, которого все звали Джордж, пришибленно молчал – его жена опять забеременела. Он не сможет прокормить еще одного ребенка. Но можно работать сверхурочно, если тело выдержит.

Я ощущала его тревогу в холодном тумане, что начал подниматься от реки. Как много жизней – слой за слоем, их отыскать легко, если сидишь тихо, знаешь, где ждать, и заговариваешь их, как форель.

* * *

Я попросила тебя сходить в паб и спросить, не продадут ли нам немного льда для шампанского. Ты вернулась с черным мусорным мешком, а внутри – эскимосская зима.

– Он накопал его лопатой прямо в холодильной камере, – сказала ты, и всю обратную дорогу держала лед у себя на коленях, потому что в моей машине только два сиденья.

– Это и есть любовь, – сказала ты, и я знаю: ты пошутила, – но надеялась, что ты не шутишь.

* * *

В хижине я зажгла свечи и легла на пол, чтобы раздуть огонь в печи. Ты резала овощи и рассказывала про тот день в Таиланде, когда ты видела, как черепахи откладывают яйца в песок. Не все добираются до моря, а там их поджидают акулы. Вот так и обычные дни исчезают, заглатываются, но такие, которым удается, выплывают и возвращаются к тебе навсегда.

Спасибо тебе за мое счастье.

* * *

Мы стояли в почти-сумерках. Мои руки лежали у тебя на бедрах, твои – у меня на плечах. Когда мы целуемся, я привстаю на цыпочки. Хорошая тренировка для ног.

Ты стянула с меня рубашку и стала трогать мои груди через ткань белья – оно мягко и туго обтягивает мои соски. Ты пробормотала что-то о постели, и мы легли, а ты сбросила расшнурованные кроссовки и парусиновые брюки, твои ноги загорелые и голые.

Долго-долго мы лежали бок о бок, лаская друг друга, ничего не говоря, а потом ты провела пальцем мне по носу И раздвинула мои губы. Ты накрыла меня собой, целуя меня, нащупывая канал моего тела, отыскивая мою влагу.

Мы двигались вместе; ты перевернула меня, покрыв собой сзади, вытянув шею, чтобы поцеловать меня, слизывая пот с моей верхней губы. Я люблю твою тяжесть, мне нравится, как ею ты удовлетворяешь меня. Люблю твое возбуждение. Мне нравится, что ты не задаешь вопросов, не сомневаешься. В последний возможный миг ты подняла меня и втиснулась между моих ног.

А потом опустилась на меня, твой язык в моих складочках, твои руки на моей груди, и я изогнулась вслед за тобой, а ты – вслед за мной, пока я не кончила.

Я не могла ждать. Я перевернула тебя на спину, взобралась на тебя, глядя в твои закрытые глаза, на твой профиль, а твои руки направляли меня, и движения твои были точны.

Как прекрасна ты на ощупь. Прекрасна во мне, а я в тебе. Прекрасное тело творит геометрию из наших отдельных форм.

Мы обе любим целоваться. Мы много целуемся. Лежа рядом, не в силах разомкнуться. Я засыпаю, вдыхая тебя.

* * *

Среда ночи я услышала шум снаружи. Я пыталась стряхнуть с себя крепкий сон страсти – кто-то был у наших дверей. Ты тоже проснулась, и мы лежали рядом, сердца колотились, не понимая, не зная. Затем, не выдержав напряжения, я схватила халат и открыла дверь.

* * *

На ступенях в хижину стоял мешок с почти растаявшим льдом, в котором плавала бутылка шампанского, словно реликвия с «Титаника». В мешке головой и телом на три четверти застрял барсучонок.

Мы освободили его и бросили ему пачку печенья, потому что барсуки любят печенье, а еще потому, что он показался нам предвестием праздника, и мы открыли шампанское и вернулись выпить его в постели.

– Как ты думаешь, сколько у нас времени? – спросила ты.

– Пока мы снова не займемся любовью, пока не допьем шампанское или пока не наступит утро?

* * *

Я уснула, и мне снилось, как открывается дверь.

Двери вели в комнаты, которые вели к дверям, которые вели в комнаты. Мы рвались дальше, сквозь панели и зеленое сукно, сквозь двери щитовые, остекленные, стальные, бронированные, двери сейфов, потайные, двойные, опускные. Сквозь запретную дверь, которую можно открыть лишь серебряным. ключиком. Сквозь дверь, которая вовсе не дверь в одинокой башне принцессы Рапунцель.

Ты – дверь в скале, которая наконец распахивается, когда ее озаряет лунный свет. Ты – дверь на вершине лестницы, что появляется лишь в снах. Ты – дверь, которая выпускает узника на волю. Ты – низенькая резная дверь в Часовню Святого Грааля. Ты – дверь на краю света. Ты – дверь, что открывается в море звезд.

Открой меня. Шире. Уже. Пройди сквозь меня, и что бы ни лежало по ту сторону, добраться туда можно только так. Только сквозь тебя. Только сейчас. В этот уловленный миг, что открывается в целую жизнь.