Робота динамічної пам'яті при читанні даних і регенерації.

Дата добавления: 2015-10-19; просмотров: 504

Как течение мысли постмодернизм характеризуется, прежде всего, тем, что противопоставляет себя той интеллектуальной традиции, которую принято называть Просвещением. Просвещение всегда видело свою задачу в том, чтобы найти рациональные основы социальных процессов и поведения отдельного человека. Постмодернизм, который испытал сильное влияние Фридриха Ницше (1844-1900), с большим подозрением относится к любым попыткам объяснить развитие общества ссылкой, например, на такой фундаментальный процесс, как модернизация, и точно так же отвергает любые объяснения поведения отдельного человека, лежащими в основе этого поведения, «мотивами».

Постмодернизм последовательно выступает против каждой попытки объяснения мира, которая состоит в редукции наблюдаемых изменений в обществе и в поведении человека к каким-то рациональным причинам. Постмодернисты расходятся с философами Просвещения в основной предпосылке: те считают, что они в состоянии открыть такие причины поступков человека и изменений в обществе, которые лежат в их основе и в то же время скрыты как от тех, кто в этих изменениях принимает непосредственное участие, так и от тех, кто совершает поступки. Постмодернисты эту предпосылку отвергают.

Постмодернисты не приемлют того, что они называют тотальными объяснениями, или, если использовать терминологию Жан-Франсуа Лиотара, «великими сказаниями». С этой точки зрения все попытки объяснить мир, в котором мы живем, предприняты ли они Марксом или британскими вигами, радикалами или консерваторами, если они используют такие понятия, как «развитие цивилизации», «становление капитализма», «силы прогресса», должны быть отброшены. Конечно, верно, что все эти и другие теории пытаются выявить основные тенденции и движущие силы человеческого развития, и эти силы предполагаются умопостигаемыми. Но для постмодернистов это неприемлемо по нескольким взаимосвязанным причинам.

Первый, часто используемый довод, на котором основано неприятие, состоит в том, что все это теоретические конструкты, а не результат тщательного исследования исторического процесса. Сомнению подвергается то, что исследователи, принимающие предпосылку Просвещения, что мир познаваем, в состоянии описать его рационально и беспристрастно. Выбор самих категорий, в которых осуществляется описание, утверждают постмодернисты, искажен предвзятым отношением наблюдателя, это отнюдь не беспристрастное изложение исторических фактов. Этот род возражений стал уже аксиомой постмодернизма и очень хорошо известен. Исследователей обвиняют в том, что все их претензии на объективность несостоятельны, так как они не могут интерпретировать только то, что действительно видят. Пытаясь объяснить собранные факты, они «конструируют знание».

Второй и третий доводы, на которых основаны возражения, свидетельствуют, что система аргументации постмодернистов нетривиальна. Они утверждают, что анализ «великих сказаний», которые претендуют на открытие «истины», обнаруживает пристрастность: выводы и рекомендации из них неявно должны придать ходу событий определенное направление (или, по крайней мере, повысить вероятность такого развития событий). Но обвинения состоят не только в том, что «тотальные объяснения» социальных сдвигов являются замаскированными попытками придать настоящему и будущему определенный облик, но и в том, что ход истории разоблачает и дискредитирует эти попытки.

Поскольку сказанное выглядит несколько абстрактно, позвольте привести несколько примеров. Рассмотрим, например, теории развития общества, которые считают, что основной движущей силой истории выступает стремление к получению максимальной прибыли при минимальных вложениях капитала. В этом данные теории видят рациональное начало изменений в обществе. Суть дела не в том, что в какие-то исторические периоды и в каких-то отдельных обществах этот принцип не работает, такие случаи можно рассматривать как отдельные отклонения от основной тенденции развития. Просто такой подход к истории - взять хотя бы теории модернизации общества - построен, как видно, на попытках так экстраполировать тенденции прошлого, чтобы повлиять на современные и будущие события. Формулируя принцип «получать больше, давать меньше» и утверждая, что он торжествует всегда, идеологи должны часто (если не всегда) брать на себя ответственность за то, что они манипулируют событиями или облегчают воспроизведение такого порядка вещей. Это серьезное соображение, по крайней мере, по отношению к многим теоретикам, которые пытаются повлиять на развитие событий в третьем мире на основе своего понимания принципов экономического роста на Западе.

Обвинение в пристрастности против тех аналитиков, которые считают, что установили движущие силы изменений, подтверждаются тем, что теории этих аналитиков и опирающиеся на их построения практические рекомендации дискредитировали себя. Утверждается, например, что эти рекомендации ухудшили положение слаборазвитых стран (тут и наступление пустынь, и кислотные дожди, и чрезмерная урбанизация, и экономики, которые оказались в зависимости от уровня цен на международном рынке сельскохозяйственной продукции), и принцип «получать больше, давать меньше», который пришел в противоречие с требованиями экологии, поставил под угрозу выживание человека и животного мира планеты Земля, а «зеленая революция», которая должна была привести к изобилию продуктов питания за счет использования достижений современной науки, на самом деле вызвала социальные потрясения, безработицу среди сельскохозяйственных рабочих и зависимость стран от состояния мировых рынков.

Еще чаше вспоминают о крахе марксистского «великого сказания», которое видело первопричину исторических изменений в классовой борьбе и капиталистическом накоплении. Выделив эти факторы изменений, философы-марксисты сочли, что на смену им должен прийти фактор более высокого порядка. Они отстаивали точку зрения, которая опиралась на их исторические исследования, что на смену капитализму должна прийти новая форма общественного устройства (коммунизм), которая возьмет от капитализма все лучшее и позволит преодолеть его пороки.

Однако марксистские претензии на понимание истинных причин социальных изменений оказались несостоятельными, это стало очевидно после распада Советского Союза, и еше более ясно - после того как стали известны ужасы ГУЛАГа, ленинского и сталинского периодов истории. Марксизм сегодня - это интеллектуальное построение, к которому некоторые испытывают слабость, это «язык», на котором желающие могут изложить свое видение мира. Доверие к этому учению сильно подорвано. Дэвид Селбурн, сам бывший марксист, заметил по этому поводу: «После разоблачения пророка интеллектуальный мир [марксизма] пережил крушение» (Selbourne, 1993, с. 146).

Для таких постмодернистов, как Лиотар, история нового времени искажена не столько даже «великими сказаниями», сколько ложными претензиями Просвещения. Фашизм, коммунизм, холо-кост, суперсовременные военные технологии, Чернобыль, СПИД, эпидемическое распространение сердечных заболеваний, рака, вызванного воздействием окружающей среды, и т.д. - все это (и еще многое другое) есть не что иное, как плоды Просвещения и практические следствия из «сказаний» о прошлом, в которых утверждалось, что у исторических изменений есть рациональные причины, как бы мы их ни называли: национализмом, классовой борьбой, чистотой расы или научно-техническим прогрессом. Сталкиваясь с такими результатами применения теорий общественного развития, постмодернисты объявляют «войну тотальным учениям» (Lyotard, 1979, с. 81), отказываются от любых построений, которые ссылаются на «истинные» причины исторических изменений. С их точки зрения, любые попытки выделить движущие силы истории «не заслуживают доверия вне зависимости от того, являются ли они чисто спекулятивными или рассказывают историю эмансипации [разумного субъекта]» (с. 37).

Для постмодернизма вообще характерно крайне подозрительное отношение к любым претензиям на «истинность» выводов, от кого бы эти претензии ни исходили. Ссылаясь на явную ошибочность созданных до сих пор «великих сказаний», указывая на их явную «сконструированность» (сколько бы исследователи ни ручались за их объективность), постмодернисты уже не просто подозревают любую тотальную теорию. Они их все категорически отрицают, придерживаясь релятивизма, ссылаясь на множественность описаний любой действительности, настаивая на том, что истины нет, есть только ее различные версии. Как сказач Мишель Фуко постмодернисты считают, что «в каждом обществе есть свое представление об истине, свойственная ему «общая политика» правды, т.е. в обществе существуют типы дискурса, которые приемлемы для него и выполняют функцию правды» (Foucault, 1980, с. 131-132). Сами постмодернисты считают, что им удалось избавиться от «смирительной рубашки Просвещения», прекратить погоню за истиной и тем самым обрести свободу различий: в анализе материала, объяснении и его интерпретации.