Головна сторінка Випадкова сторінка
КАТЕГОРІЇ:
АвтомобіліБіологіяБудівництвоВідпочинок і туризмГеографіяДім і садЕкологіяЕкономікаЕлектронікаІноземні мовиІнформатикаІншеІсторіяКультураЛітератураМатематикаМедицинаМеталлургіяМеханікаОсвітаОхорона праціПедагогікаПолітикаПравоПсихологіяРелігіяСоціологіяСпортФізикаФілософіяФінансиХімія
Основи методики вдосконалення техніки спортсменів високої кваліфікації
Дата добавления: 2015-03-11; просмотров: 552
|
|
Психотерапия - научная практика, а психология должна базироваться на естественнонаучной методологии.
Терапия и искусство - разные, но близкие вещи, и могут взаимно использовать языки друг друга.
Психотерапия (во всяком случае, личностные ее направления) - может рассматриваться как вид искусства.
Эта статья - еще одно размышление о том, что же это такое - психотерапия. Мы хотели взять бинарную оппозицию, часто возникающую при попытках определить сущность психотерапии, а именно - оппозицию науки и искусства. В поисках места психотерапии на отрезке, соединяющем эти две точки (исходя из позитивистского представления о том, что они не совпадают), могут быть рассмотрены крайние варианты: "психотерапия - это научная практика, не имеющая к искусству никакого отношения", " психотерапия - вид современного искусства". Кроме того, могут рассматриваться попытки создания гибрида - использование методов искусства в научной практике и наоборот. Попробуем двигаться согласно этой логике.
Психотерапия - научная практика, а психология должна базироваться на естественнонаучной методологии.
В чистом виде эта точка зрения встречается сегодня пожалуй только в учебниках (да и то с оговорками). Чаще звучит другая постановка вопроса: "Критика естественнонаучного метода в психологии". Если очень кратко суммировать основную аргументацию этой идеи она будет примерно такой:
Сложившееся понимание научности в психологии, как правило, ориентировано на естественнонаучную методологию, в которой человек рассматривается как объект исследования, а его субъект (исследователь) принимает возможные меры для устранения своего влияния на этот объект. В естественнонаучной системе диагностика является особой процедурой, отделенной от последующей за ней коррекции, где это влияние необходимо. Но эта практика уже не вмещается в логику научного исследования. Такое понимание научности в психологии (а точнее, такая привычная установка приписывать статус научности исследованиям естественнонаучного типа) связано в значительной мере с позитивистской методологией.
Основное условие естественнонаучного исследования состоит в независимости изучаемого объекта от каких-либо процедур его изучения и знаний, получаемых в исследовании.
Исследователь становится частью объекта исследования, его невозможно изъять из ситуации. Следовательно, предметом рассмотрения становится некоторая более широкая система, включающая самого исследователя. Речь идет о необходимости словами М.К. Мамардашвили "абсолютной прозрачности наблюдателя" в ситуации психологического взаимодействия[1].
Позитивистская методология отрицает субъективность, пытается преодолеть ее, встать как бы над изучаемым явлением и "с высоты птичьего полета "разглядеть и объяснить увиденное". Но, следуя мысли В.Дильтея, "природу мы объясняем, а душевную жизнь понимаем". И в этом понимании субъективность, единство наблюдателя и наблюдаемого, может быть не противником, а союзником. "Все знание, включая научное,- писал К.Роджерс,- суть огромная перевернутая пирамида, покоящаяся на крошечном, личностном, субъективном основании".
В зарубежной психологии эта ситуация проявилась в противостоянии экспериментального и экспириентального методов[2]. Экспериментальный, в данном случае,- основанный на позитивистской методологии естественных наук. Экспириентальный, от английского "expirience" - опыт, переживание - метод познания личности, основанный на феноменологическом исследовании. Неудовлетворенность бихевиористскими и психоаналитическими взглядами на природу человека и способы воздействия на нее привела к оформлению так называемой "третьей силы". Философским основанием этого направления в психологии стал экзистенциализм. И хотя движение это очень разнородно в своих формах, но везде есть поиск "человеческой" науки, изучающей феномены человеческого существования. Наука обращается к субъективности.
В этом смысле, действительно точным стало название "гуманистическая" (human - человеческий, людской) психология (термин был впервые употреблен Олпортом в 1930 г.). Однако, спектр понимания "человеческого" в гуманистической психологии очень широк: от представлений о человеке - животном, способном осознать экологическую мудрость и жить в сотрудничестве с природой (в том числе и своей собственной) до человека - исключения, чья субъективность не имеет аналогов в животном мире. В связи с этим базовым воззрением на природу человека решается вопрос метода. Однако общим остается то, что предметом исследования становится не только общее, но уникальное в человеке. Исследование уникальности личности всегда относилось к области искусства. Новое движение в психологии и психотерапии обращается и приближается к искусству. (Исследователи отмечают, что сценическая структура представления пациента и толкования аналитика - один из опорных столбов психоаналитического метода[3]. Но если Фрейда "задевает" близость к искусству, он пытается остаться в рамках естественнонаучной методологии, психологи гуманистического направления сознательно обращаются к методам искусств. Психодрама Морено, арт-терапия, гештальт-терапия, экспрессивная терапия Н.Роджерс,- примеры тому).
Первым сделал попытку разделить гуманитарную и естественнонаучную психологию В. Дильтей. Предметом естественнонаучной психологии являются общепсихологические вопросы, зоопсихология, широкий спектр психологических исследований с точными количественными оценками. Гуманитарная психология изучает психологическое состояние отдельной личности, должна пользоваться методами отличными от методов естественно-научной психологии. Ее основной посыл: субъект и объект психологического исследования совпадают.
Эксперимент в социальных науках, как отмечает Гадамер, - не может быть превращен в науку только благодаря использованию в нем индуктивного метода естественных наук. Рамки индуктивной обработки результатов опыта обычно определяются интерпретацией для гуманитарной науки[4]
В особенных отношениях психологическая теория находится и с казалось бы "своей" психотехнической практикой. Продуктивной для практики становится теория особого рода, похожая на лестницу (по Л.Витгенштейну): дошел - и отбрасываю лестницу. Т.е. теория, описывающая не "объекты" в старом позитивистском понимании, а условия взаимодействия, работы с этими объектами[5].
Психотерапевтические школы, ориентированные не на воздействие, а на взаимодействие с личностью, начиная с психоанализа, вынуждены доказывать свою научность. Сторонники классического психоанализа пытались использовать естественнонаучный (позитивистский) метод, в то время как предмет исследования не укладывался в отводимые ему рамки "научности". Это не "ненаучная, а инонаучная форма знания, имеющая свои внутренние законы и критерии точности".
Психоанализ пытался исследовать историю человеческой жизни (т.е. традиционный предмет гуманитарных наук), оставаясь в рамках естественнонаучной позитивистской методологии. Тем самым происходило смешение традиционных понятий об объективности и субъективности. Критерия объективности, так необходимого в "научной" практике, здесь нет. Например, поначалу пытались использовать как один из важнейших исторический критерий реальности. Он казался более объективным и независимым от субъективных вер. Чего, казалось бы, проще - присутствовало событие в опыте клиента, значит - правда, не присутствовало, значит - врет. И если получится "вспомнить все", объективировать личную историю - это и будет целительным процессом. Однако довольно быстро прояснилась ущербность этого критерия. Мало того, что время физическое и психологическое течет по-разному (психологическое время может, например, растягиваться и сжиматься в зависимости от субъективной важности происходящего события). Но и само содержание воспоминания строится по другим законам, больше схожим с законами сна. Воспоминание - уже феномен сознания. Что ложь, а что правда в словах клиента, а главное, возможна ли вообще объективность в естественнонаучном смысле слова там, где речь идет о душевных процессах?
Может быть, критерием истинности может быть эффективность и в этом смысле "проверка практикой"? Но, как отмечает Пузырей, "психотерапевтически эффективными оказываются такие описания, которые по статусу являются мифологемами. Эдипов комплекс не объяснительная конструкция по отношению к античному кругу мифов об Эдипе, а еще один вариант того же самого ряда. Т.е. здесь об объективности (в естественнонаучном смысле слова) речи опять не идет[6].
Но однако, чрезвычайно важным и интересным представляется вопрос о том, отчего при всех выше описанных доводах "против" естественнонаучности психологии и психотерапии в особенности, существует сильная тенденция удержаться в рамках научности. Этот вопрос связывается со значением для нас науки вообще.
Возрастающая интеллектуализация и рационализация не означает роста знаний относительно жизненных условий, в которых приходится существовать[7]. По мысли Вебера она означает, что люди знают или верят в то, что стоит только захотеть, и в любое время все это можно узнать; что, следовательно, принципиально нет никаких таинственных, не поддающихся учету сил, которые здесь действуют, что, напротив, всеми вещами в принципе можно овладеть путем расчета. Это означает, что мир расколдован. Больше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы склонить на свою сторону или подчинить себе духов, как это делал дикарь. Существует противоречие между этим процессом расколдовывания и иррациональною сущностью самой жизни. Человек стремится к осмысливанию, созданию собственного мифа, чтобы противостоять бессмысленности жизни. И наука здесь бессильна. При всей своей рациональности и объективности (а, может быть как раз в силу своей рациональности и объективности) смысла она жизни не прибавляет (разве что только если строит свой собственный миф о всесилии знания).
Как представляется, при всех попытках сохранения наукообразности, сейчас идет процесс выбора и даже отчасти борьбы разных мифологических систем. Как в свое время этот же процесс происходил в культуре при переходе от языческого мифологического разнообразия к простроенности канона единобожия. Но мифология лежит в основе, в корневой системе не только религии, она является матерью искусства.
Терапия и искусство - разные, но близкие вещи, и могут взаимно использовать языки друг друга.
Этот взгляд отражается в таких формулировках как: "Использование творческих методов в гештальттерапии", "Терапия методами экспрессивных искусств" и т. д. И наоборот, в кино и литературе есть целый жанр - психологический триллер, активно и как бы специально (открыто) использующий психоаналитическую тематику. Здесь есть скрытое, или наоборот, открытое противоречие. Методы личностных направлений в психотерапии могут быть нетворческими? Или искусства могут быть неэкспрессивными? Даже "импрессионизм" - это только обозначение пристрастий, название направления, но и он является выражением внутреннего мира и в этом смысле он "экспрессивен". Попытки использовать "методы искусств" для чего-то вне его, искусства, положенного звучат очень странно. Тем более, что если рассматривать психотерапию как путь к наиболее полному и гармоничному существованию, то "цели" ее как минимум близки к искусству. Расходятся они если психотерапия превращается в инструмент манипулирования собой и другими.
Подобные попытки манипуляций можно было бы назвать соцреализмом в психотерапии. Может быть, вы помните словосочетание "социальный заказ". "Искусство должно принадлежать народу и работать на нужды" ну, например, народного хозяйства. Нужно повысить производительность труда - напишем роман про стахановца, про передовика производства, люди прочитают - и начнут хорошо работать. Трудная ситуация в школах с учителями - снимем фильм "Доживем до понедельника" с обаятельным В.Тихоновым в роли учителя - и выпускники пойдут в педвузы. И, что характерно, так и было. На протяжении многих лет менялись только задачи: от количества руды, добываемой с помощью "печатного слова", до семейных отношений, корректируемых через "обращение к положительным примерам из литературы". Постепенно к положительным примерам присоединялись отрицательные, а затем жизнь усложнилась настолько, что у одного героя были и положительные и отрицательные качества. И все вроде бы хорошо, механизмы идентификации работают…
Но, как известно, отношения талантливого автора с социальным заказом по меньшей мере не просты. Приведем один пример отношений произведения и заказа из той эпохи, когда отношение к нему было весьма уважительным. Молодого Алексея Арбузова необидно было назвать "советским" драматургом. Социальный заказ можно было бы сформулировать так: "Советская женщина стала слишком замыкаться в узких рамках семьи. Надо ее оттуда "выводить". Интересы ее должны быть шире, ей необходимо участвовать в широких процессах народного хозяйства". Кто сегодня в этой холодной формулировке услышит отголоски арбузовской "Тани"? Однако соц. заказ был таким, и пьеса была написана. Ее принимают к постановке, и главную роль играет великая русская актриса Мария Бабанова. И образ выбивается из границ заказа, сама пьеса становится "не про то", приобретая новое измерение, которое и есть жизнь, а не схематичные рассуждения. Этим примером я, собственно, хотела проиллюстрировать простую мысль о том, что книжка не самый удобный инструмент для забивания гвоздей. Другими словами, цель существования искусства (если такая есть) находится в душевной, символической реальности, а не вне ее.
Однако, социальный заказ - феномен вполне неоднозначный. Трудно предположить возникновение любого сколько-нибудь значительного явления культуры вне социального заказа. Иногда это называется "слышать веяния времени". Существует по меньшей мере два заказа: тот, который формулируется напрямую и предъявляется будущему, можно условно назвать его внешним, и тот, который формулируется постфактум, чтобы понять как же мы получили то, что имеем. Этот заказ можно назвать внутренним, т.к. он редко осознается заранее, и направлен при формулировании парадоксальным образом назад, в прошлое. (Это один из фабульных мотивов "Сталкера" Тарковского А..А. Там в "зоне" ищут комнату, в которой исполняется заветное желание. Каждый знает свое желание, с которым он отправляется в зону, но никто точно не знает, с чем выйдет. Осознанное и неосознанное желание не всегда совпадают, а в комнате исполняется именно заветное желание. (В фильме один из сталкеров пошел за выздоровлением дочери, а выйдя обнаружил мешок золота)). Нечто похожее происходит в процессе психотерапии. Есть внешний запрос. Можно прямо и жестко сориентироваться на него. В качестве такого запроса может выступать что угодно: от проблем в общении, страха перед сдачей экзаменов до психосоматических жалоб. Целые направления в психотерапии именно так и сориентированы на внешний запрос. И если получается его исполнить, - психотерапевт становится если не богом, то волшебником в жизни клиента. Яркий пример - кодирование от алкогольной зависимости. Пил человек, не мог от этого отказаться, все шло наперекосяк в его жизни. А тут пришел к психотерапевту, заказал себе трезвость - и получил. Понятное дело, что далеко не все получают, но мы берем сейчас крайний, "идеальный" вариант. Вот тут психотерапевт становится волшебником, отвечающим за то, чтобы не было срыва. Т.е. одна зависимость (алкогольная) заменяется на другую (межличностную). Приходится полагаться на то, что психотерапевт "хороший" человек и не будет злоупотреблять отношением к нему клиента. Кроме внешнего запроса - отказа от зависимости - срабатывает внутренний - неудовлетворенная потребность в зависимости. Психотерапевт имеет дело с обоими запросами, хорошо, если это происходит осознанно. Чаще всего, если не делается вид, что запрос един, идет поиск компромисса между запросами (иногда прямо противоположными). Отсюда и "гибридные" формулировки - "творчество в психотерапии", "терапия методами экспрессивных искусств". Предполагается, что творчество "обслуживает" внутренний запрос и тем самым меняет или удовлетворяет внешний. Вот здесь мы и подходим к тому самому социальному заказу, но уже в психотерапии. Слово "обслуживает" и здесь несколько режет ухо. "Творчество в театре" или "творчество в поэзии" (если вообще возможны такая формулировка) - означает скорее жанровую принадлежность, чем вероятность "нетворчества". "Нетворческая поэзия" или "нетворческий театр" - оксюмороны - совмещения несовместимых. "Нетворческая психотерапия" приблизительно то же самое. Способность услышать оба запроса - уже процесс творческий. А кроме того, "арбузовская" ситуация, когда терапевт и клиент становятся сотворцами процесса, в котором меняются оба, - есть творческая ситуация психотерапии. Даже НЛП как открыто-манипулятивное направление известно своими "авторами", начиная с поэтической фигуры Милтона Эриксона. И настоящий процесс, как кажется, начинается не во время наблюдения за "глазо-двигательными паттернами" (хотя и это уже не только техника), а когда происходит диалог, обращенный к реальным личностям конкретного клиента и терапевта. Здесь хочется согласиться с мыслью Ф.Е.Василюка о том, что более точным часто бывает название психотерапевтической школы по имени ее создателя. Так же как поэтические направления серебряного века, например, нам известны не теоретическими платформами (акмеизм, символизм, футуризм), а прежде всего авторами (Мандельштам О.Э., Ахматова А.А., Блок А.А., Маяковский В.В.).
Психотерапия (во всяком случае, личностные ее направления) - может рассматриваться как вид искусства.
Наука изучает закономерное, повторяемое. Психология пытается изучать закономерности разнообразных процессов человеческой жизни. Случайное ускользает и исключается из круга рассматриваемых явлений. Поэтому проще обращаться к прошлому, оно более детерминировано, уже определено раз и навсегда. Выявив закономерности, "работавшие" в прошлом, можно предположить вероятность проявления их и в будущем. Однако история нашей жизни может рассматриваться не только как "единственно возможный вариант", а как "один из возможных" вариантов проживания событий. Это в том случае, если мы допускаем в наше представление о жизни такую категорию как "случайность". И тогда жизнь предстает не столбовой дорогой, а множеством переплетенных тропинок. Выбирая одну, мы тем самым отказываемся от остальных. Каждый шаг вперед есть потеря. Искусство, скажем мы вслед за Ю.М.Лотманом[8], - это возможность пережить непережитое, вернуться назад, переиграть и переделать заново. Оно есть опыт того, что не случилось. Искусство дает нам выбор там, где жизнь выбора не дает. Так вот, попробуем начать этот раздел с того, что психотерапия как раз и занимается широкой областью неиспользованных возможностей, непрожитых событий и непережитых чувств. А теперь об особенностях этого процесса, о том, как все происходит.
Искусство отличается от других видов познания тем, что пользуется не анализом и умозаключением, а воссоздает окружающую действительность второй раз, доступными ему (искусству) средствами.
Таким "воссоздающим" познанием отличаются и личностные направления в психотерапии. Анализ и умозаключение здесь если и работают, то носят иной, динамический характер, т.е. тоже служат воссозданию в сессии личной реальности клиента. Кроме того, действительность, воссоздаваемая во время сессии, обладает особыми характеристиками и это то, что опять-таки роднит психологическую практику (в личностных направлениях) и искусство. А именно:
а) Опыт, получаемый во время психологической сессии, отличается от просто жизненного опыта своим игровым, нефатальным свойством. Здесь клиент может пережить самый страшный, к примеру, эпизод, оставаясь защищенным пространством и временем сессии.
Психотерапия, так же как всякое искусство произрастает из игры, в основе своей имеет игровую двойственность (шкура, наброшенная на стул, одновременно и шкура, и тигр). Именно эта двойственность позволяет воссоздавать окружающую действительность в сессии. Она же изменяет хронотоп сессии.
б) Психологическая работа имеет иные пространственно-временные характеристики и они ближе хронотопу искусства. Я здесь прежде всего имею ввиду сгущение, концентрацию времени в психологической сессии, что дает возможность проживания за краткий промежуток сессионного времени больших отрезков опыта, которые в жизни проживаются годами, а иногда не встречаются и вовсе. Иногда это бывает связано с субъективными остановками времени. Посреди суеты, непрерывных дел и слов, иногда необходимо время остановки, чтобы понять, что тебе действительно нужно. И тогда короткое время молчания может растягиваться и восприниматься чрезвычайно долгим. Все это происходит и в опыте повседневной жизни, но именно искусство (и психотерапия) стремится к этому осознанно и целенаправленно.
Кроме того, время сессии может нарушать строгую заданность, линейность времени жизни. В реальности проживается только один вариант события. Даже повторяющиеся действия никогда не проживаются в прежних условиях. В жизни работает закономерность, по которой в одну реку нельзя войти дважды. Подобная линейность проживания времени нарушается в сессии (и в искусстве). Здесь почти любая река может затормозиться. Есть возможность и условия для репереживания, т.е. проживания какого-то события из любого временного отрезка своей жизни заново.
в) Пространство сессии тоже не всегда равно пространству помещения, в котором она происходит. Его скорее можно сравнить со сценой, представляющей то тесный сарай, в котором невозможно дышать, то дом со многими комнатами, а то - целый мир. Это зависит от содержания, приносимого с собою клиентом. Однако пространство сессии изменяемо не только в размерах, но и в качестве. Оно бывает разряженным, безвоздушным, бывает густым, наполненным, где каждое движение становится точным.
г) Символичность сессионного материала в первичном разделенном значении реальности как объективной и символа этой реальности как субъективного. (а не только в том смысле, что произносимое клиентом является символом каких-то событий вне пределов сессии). В сессии чаще всего важны не реальные близкие или родственники клиента, которых нет в пространстве и времени сессии, а символические переживания, метафоры "пап" и "мам", живущие в душевном опыте клиента[9]. Только искусство так прямо вступало в сферу человеческой субъективности.
Следующее базовое свойство познания в искусстве состоит в том, что оно всегда связано с коммуникацией, передачей сведений. Художник всегда имеет ввиду какую-либо аудиторию, даже когда пишет "для себя". После М.М.Бахтина это свойство называется диалогичностью.
"Исключительно острое ощущение другого человека как "другого" и своего "я" как голого "я" предполагает, что все те определения, которые облекают "я" и "другого" в социально-конкретную плоть,- семейные, сословные, классовые и все разновидности этих определений, утратили свою авторитетность и свою формообразующую силу. Человек как бы непосредственно ощущает себя в мире как целом, без всяких промежуточных инстанций, помимо всякого социального коллектива, к которому он принадлежал бы. И общение этого "я" с другим и с другими происходит прямо на почве последних вопросов, минуя все промежуточные, ближайшие формы"[10].
М. М. Бахтин разрабатывал понятие диалога на примере анализа текстов Ф.М.Достоевского, он показал, что два героя всегда вводятся Ф.М.Достоевским так, что каждый из них интимно связан с внутренним голосом другого, хотя прямым олицетворением его он не является. По М. М. Бахтину, в диалогах Ф.М.Достоевского сталкиваются и спорят не два цельных, а два расколотых голоса (один - во всяком случае - расколот). Открытые реплики одного отвечают на скрытые реплики другого[11]. Такое представление о психологическом диалоге становится моделью тех же процессов в терапии. По сути искусство психотерапии и есть искусство диалога "на почве последних вопросов".
Это предполагает особое отношение к языку в психотерапии. Оно, конечно, тоже роднит ее с искусством. Для психотерапии язык не может быть лишь орудием "прозрачным и нейтральным", поставленным в зависимость от субстанции научного изложения (операций, предположений, выводов), которая считается по отношению к нему внеположенной и первичной[12]. Сообщение в психотерапии не может быть полностью сориентировано на содержание, не может не учитывать форму как нечто вторичное. Форма терапевтического послания как минимум не менее важна, чем его содержание. Это выражается в особых закономерностях построения терапевтической речи (можно предположить развитие разных речевых стилей в зависимости от психотерапевтического направления: язык гипнотизера и язык гештальт-терапевта могут сильно отличаться друг от друга). Они декларируются и исследуются не только в НЛП, это общее свойство отнесенности к языку.
И наконец еще одно основополагающее свойство искусства (как и, надеюсь, психотерапии) - это то, что перейдя из сферы художественного замысла в область материального воплощения, произведение искусства, сохраняя идеальные свойства, само становится явлением действительности. Как фактор изменения жизни, оно обладает двойной активностью - идеальной и материальной. Психотерапевтическая сессия становится вполне материальным фактом жизни клиента, сохраняя свои идеальные свойства как модели глубокого взаимодействия людей. Не учитывать опыт, прожитый в сессии, каким бы неожиданным он ни казался, бывает непросто. Таким образом разделенное переживание, мысль, чувство - приобретают материальное воплощение и влияние на реальную жизнь клиента и терапевта.
И теперь мы подходим к самому интересному вопросу, который может быть только обозначен в пределах этой статьи и тем самым "предложен к размышлению". Если рассматривать некоторые направления психотерапевтической практики как вид современного искусства, то каковы его видовые особенности, жанровое разнообразие, какова, наконец, его поэтика? Но это - предмет дальнейших размышлений.
ЛИТЕРАТУРА
1. Барт Р. От науки к литературе. // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М.: Издательская группа "Прогресс", "Универс", 1994.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества.- М.,1979.
3. Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. - М.: Алконост, 1994.
4. Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике.// Ю.М.Лотман и тартусско-московская семиотическая школа. - М.: "Гнозис", 1994.
5. Мамардашвили М.К. О психоанализе. // Мамардашвили М.К. Необходимость себя. - М.: "Лабиринт", 1996.
МЕТОД В ТЕОРИИ И НА ПРАКТИКЕ
| ПЕСОЧНАЯ ТЕРАПИЯ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ Игра с песком как процесс развития самосознания ребенка и его спонтанной «самотерапии» известна с древних времен. Действительно, попадая на пляж, ребенок начинает строить причудливые замки, объединяя их в настоящие укрепленные города. Волна ли смоет им созданное, или чья-то неосторожная нога раздавит замок, ребенок не расстраивается. Наоборот, он с еще большим энтузиазмом принимается за новое строительство. Этот феномен известен всем. Но что же за ним стоит? Почему не только дети, но и взрослые, оказавшись на пляже, спонтанно создают картины из песка? Податливость песка провоцирует желание создать из него миниатюру реального мира. Здесь человек выступает как созидатель, не привязанный к результатам своего труда. Ребенок создает из песка замок, некоторое время любуется на него, а потом волна или он сам разрушают творение. Один сюжет жизни завершается, уступая место следующему. И так бесконечно. Казалось бы, все так просто. Но именно это простое, естественное для человека действие хранит уникальную Тайну бытия: все приходит и уходит, нет ничего такого, что было бы непоправимо разрушено — просто старое уступает место новому. Многократно проживая эту Тайну, человек достигает состояния равновесия, при этом в его внутреннем пространстве существенно уменьшается доля суеты и обыденности. СУЩЕСТВО ПЕРЕЖИВАНИЙ Естественно, такой терапевтический эффект не мог долго оставаться незамеченным психотерапевтами. Карл Густав Юнг открыл песок для научного осмысления в контексте психотерапевтической помощи взрослым. Долгое время «sand play» существовала исключительно в юнгианской парадигме благодаря своей основательнице Доре Калфф. Созданные клиентом песочные композиции не интерпретировались, ибо процесс создания картин из песка стимулировал фантазию клиента. Что, в свою очередь, позволяло обнаружить скрытые части «Я», понять существо и особенности его переживаний. 1 Иными словами, основное действие песочной терапии было направлено на понимание клиентом собственных внутренних процессов как разрушительного, так и созидательного порядка. Проявленные внутренние процессы рассматривались с точки зрения стадиальности психического развития и проявления архетипов в символике ландшафта и выбираемых человеком миниатюрных фигурок. Человек, далекий от психологии (клиент психологической консультации), может задать резонный вопрос: «А зачем все это нужно?» На что психолог ему ответит — знание источников и особенностей своих переживаний позволяет чувствовать себя уверенней. Безусловно, когда человек может найти объяснение своим переживаниям, он успокаивается. Ощущение паники сменяется чувством определенности и уверенности. «Теперь-то наконец я понял, отчего я так чувствую, так делаю, так думаю! Это у меня Персона борется с Тенью и проявляется вытесненная агрессия на мать! — облегченно вздыхает клиент, выходя из кабинета психолога. — Когда разрешится этот конфликт, я буду чувствовать себя намного лучше». И он чувствует себя лучше, ибо знает: происходящее с ним уже встречалось в человеческой практике, уже описано, и главное — это когда-нибудь закончится. БУКЕТ ПОДХОДОВ Однако возможности песочной терапии проявляются и в другой плоскости. Созданная клиентом картина из песка является творческим продуктом. И в этом смысле песочная терапия становится привлекательной для арт-терапевтов. Они имеют дело с проявлением творческих возможностей клиента. В процессе арт-терапии происходит создание неких творческих продуктов, или «визуальных образов», с помощью разнообразных материалов. Причем анализ созданных продуктов используется нечасто. Вот что по этому поводу пишет Ленор Штейнхард: «В арт-терапевтическом процессе использование песка в качестве основного материала изобразительной работы предполагает «диалог» рук с песком и водой. Проведение частых сессий песочной терапии стимулирует создание клиентом целой серии песочных форм, являющихся основой для расположения миниатюрных фигурок. Песочные композиции, как с миниатюрными фигурками, так и без них, могут заключать в себе различное трудновербализуемое содержание». Иными словами, процесс игры с песком в контексте арт-терапии представляет собой невербальную форму психотерапии. Основной акцент делается на творческом самовыражении клиента, благодаря которому на бессознательно-символическом уровне происходит «отреагирование» внутреннего напряжения и поиск путей развития. Использование в песочнице миниатюрных фигурок, объединение их в некоторый сюжет наводит на мысль о спектаклях внутреннего театра личности. Фигурки могут символизировать субличности автора песочной картины. Наблюдая за взаимоотношениями героев песочной картины, человек может установить актуализированные в данный момент субличности и вступить с ними в диалог. В этом случае основной акцент делается на построении диалога с фигурками. Получается, что в процессе песочной терапии клиент строит новые взаимоотношения с самим собой. Такой подход уместен для представителей гештальт-терапии и психосинтеза. Однако фигурки, использованные в песочнице, могут не только отражать субличности человека, но и символизировать реальных людей и явления той среды, в которую включен клиент. В песочной среде могут драматизироваться реальные жизненные ситуации, относительно которых человек испытывает определенные трудности. В этом случае песочная терапия представляет собой миниатюру психодрамы. Преимущество психодраматического подхода здесь заключается в том, что для создания спектаклей не требуется помощь группы, — все роли исполняют игрушечные фигурки. Таким образом, песочница создает условия для спектакля не только в групповом режиме, но и в индивидуальном. Разыгрывание в песочнице конкретных жизненных ситуаций позволяет клиенту изменить отношение к ним и найти правильные для себя решения. В песочных картинах есть еще один важнейший психотерапевтический ресурс — возможность созидательного изменения формы, сюжета, событий, взаимоотношений. Именно эта идея лежит в основе сказкотерапевтического подхода к работе с песочницей. Человек, играющий в песочнице с миниатюрными фигурками, воплощает фигуру Волшебника, который вступает во взаимодействие с природными и социальными силами. Поскольку игра происходит в контексте сказочного мира, человеку предоставляется возможность творческого изменения беспокоящей его в данный момент ситуации или состояния. Преобразуя ситуацию в песочнице, человек получает опыт самостоятельного разрешения трудностей и внутреннего, и внешнего плана. В этом и проявляется его сила Волшебника. Накопленный опыт самостоятельных конструктивных изменений человек переносит в реальность. Итак, благодаря Карлу Густаву Юнгу и Доре Калфф создание песочных картин переместилось в психологическую, психотерапевтическую плоскость и успешно в ней существует в настоящий момент. Причем представители различных концепций имеют возможность использовать песочницу в своей парадигме. Однако, уделяя внимание песочной терапии в контексте психологической и психотерапевтической работы, не будем забывать о мощных ресурсах песочницы для коррекционно-развивающей и образовательной работы с ребенком. В песочнице создается дополнительный акцент на тактильную чувствительность, «мануальный интеллект» ребенка. Поэтому перенос традиционных обучающих и развивающих заданий в песочницу дает дополнительный эффект. С одной стороны, существенно повышается мотивация ребенка к занятиям, а с другой — более интенсивно и гармонично происходит развитие познавательных процессов. А если учесть, что песок обладает замечательным свойством «заземлять» негативную психическую энергию, то в процессе образовательной работы происходит и гармонизация психоэмоционального состояния ребенка. Иными словами, использование песочницы в педагогической практике дает комплексный образовательно-терапевтический эффект. Причем сегодня уже можно говорить о таком эффекте по отношению не только к нормально развивающимся детям, но и к их сверстникам с особенностями развития. Наши рассуждения не только описывают современное состояние песочной терапии, но и ставят вопрос: а что же такое песочная терапия сегодня, это самостоятельное направление, метод или среда? Процесс накопления опыта работы с песочницей представителями различных направлений интересен тем, что благодаря этому с разных сторон исследуются взаимоотношения человека с проекцией его внутреннего мира. Все это говорит в пользу того, что песочница — это СРЕДА для общения человека с самим собой и символами реального мира. Наличие миниатюрных фигурок и определенной последовательности организации работы позволяет говорить о песочной терапии как о МЕТОДЕ, обладающем достаточной универсальностью для использования в психотерапевтической, психологической и педагогической практике. В зависимости от «вероисповедания» (имеется в виду принадлежность к определенному направлению) терапевта или педагога метод песочной терапии будет окрашиваться определенными красками и оказывать воздействие на различные стороны личности. ПЕСОЧНАЯ ТЕРАПИЯ В РОССИИ В России песочная терапия получила распространение сравнительно недавно. Ее применение в нашей стране имеет некоторые особенности. Отсутствие или труднодоступность литературы по песочной терапии, а также редкие приезды зарубежных песочных терапевтов пробудили собственные креативные силы русских психологов и педагогов. «Донаучный период» песочной терапии в России проявился в использовании песочницы как дополнительного инструмента, как среды для коррекционно-развивающих занятий. Накопленный эмпирическим путем материал сегодня начинает подвергаться научному осмыслению. Причем характерной чертой этого процесса является отнюдь не осмысление опыта в рамках некоторой психологической парадигмы. На первый план выступает анализ особенностей и закономерностей использования песочной терапии с различными категориями адресатов психологической, психотерапевтической и педагогической работы. Например, осмысляя опыт работы, специалисты отвечают на вопросы: как использовать песочницу с одаренными детьми, как — с детьми-инвалидами, в рамках семейной терапии, с пожилыми людьми, с девиантными подростками и пр. С точки зрения используемых техник работы на российской земле наблюдается выраженный эклектизм. Применяются юнгианские, психоаналитические, психодраматические, арт-терапевтические, гештальтистские, психосинтетические и другие техники под общей идеей «главное, чтобы человеку помогло». Здесь явно проявляется интуитивное начало специалиста. Такой подход несколько удивителен для западного мира, но у нас оказывается весьма эффективным. Таким образом, недоработанность российской концепции песочной терапии (с учетом российского менталитета, особенностей восприятия и характера) создает, с одной стороны, немало трудностей для использования песочной терапии и сертификации песочных терапевтов. С другой стороны, каждый специалист, отважившийся практиковать работу с песочницей, оказывается в пространстве творческого поиска и получает возможность внести свой уникальный вклад в процесс развития песочной терапии в России. ЛИЧНОСТЬ ТЕРАПЕВТА Как должен вести себя специалист, практикующий работу с песком? Должен ли он быть «доброй мамой», создающей комфортные условия для игры? Или он является молчаливым свидетелем песочных спектаклей? Или он — соавтор песочной картины? А может, он — мудрый интерпретатор, отвечающий на незаданные вопросы клиента: «Доктор, как я Вам?» или «Ну и что все это значит?» Дело в том, что на песочном листе перед терапевтом раскрывается внутренний мир клиента. Ощущение от этого совсем иное, чем при работе со сновидениями, сказками, рисунками и другими проективными продуктами человека. Внутренний мир, отображенный в песочнице, становится реально осязаемым. Надо сказать, это странное чувство. С одной стороны, есть ощущение «избыточности» информации, с другой — хрупкости этого мира, с третьей — присутствуют трудно вербализуемые чувства. На наш взгляд, «священный трепет» при первом соприкосновении с песочной картиной клиента — это наиболее «здоровое» чувство, позволяющее специалисту реализовать древний принцип «не навреди». Личность зарубежного специалиста, практикующего песочную терапию, защищена принадлежностью к определенной школе. Он точно знает, что и когда предложить клиенту, какой и когда вопрос задать, как отреагировать. Школа дает ему знание алгоритма, технологии. Иначе обстоит дело с российскими специалистами, использующими песочницу. Только сейчас у нас начинает складываться понятие принадлежности к определенной школе. Появляются «символ-драматисты», «психоаналитики», «юнгианцы», «гештальтисты», «арт-терапевты». Если специалист прошел полный цикл подготовки в определенной школе, он знает, КАК использовать песочницу в рамках своего подхода. Но большинство наших специалистов не имеют такой подготовки. Поэтому нам часто приходится слышать от наших коллег вопрос: «А как ПРАВИЛЬНО задавать вопрос? А как ПРАВИЛЬНО работать?» Если бы мы знали, как ПРАВИЛЬНО! Итак, перед нами, как в сказке, три дороги, три выбора: — либо придерживаться определенной школы и встраивать работу с песочницей в общий набор методов и техник; — либо работать так, как «научил» авторитетный специалист; — либо, «присоединившись» к клиенту, следовать за ним, доверяя собственной личной и профессиональной интуиции. Третий путь нам представляется наиболее предпочтительным, но самым трудным. Здесь действуют ТРИ ПРАВИЛА: 1. Присоединение к клиенту. Как уже отмечалось, песочная картина содержит огромную информацию о внутреннем мире и актуальном состоянии человека. Понять запрос клиента, почувствовать ритм его песочной картины, увидеть ее проблемные и ресурсные ипостаси, ощутить неповторимый образный строй картины — все это входит в понятие присоединения. На основании присоединения специалист «следует за клиентом», помогая ему осознавать собственные ресурсные и уязвимые места. 2. Искренняя заинтересованность, заинтригованность событиями и сюжетами, разворачивающимися в песочнице. Рассматривая картину клиента, специалист как бы сочетает в себе две ипостаси. С одной стороны, это любознательный открытый ребенок, которому чрезвычайно интересно, что происходит в том мире, который создал клиент. С другой стороны, это мудрец, стремящийся найти истину. В этом отношении интересен образ лейтенанта Коломбо из знаменитого американского сериала. Он не боится показаться чудаком или недостаточно осведомленным, он демонстрирует оппонентам собственный процесс поиска решения, он показывает себя уязвимым и сильным одновременно; но главное — ему доставляет очевидное удовольствие сам процесс «распутывания клубка», сплетенного из фактов и событий. Искренний интерес к внутреннему миру клиента, отображенному в песочнице, присоединение к клиенту, — все это позволяет специалисту выстраивать позитивную внутреннюю динамику человека, обратившегося за помощью. 3. Строгое следование профессиональной и общечеловеческой этике. Это правило является одновременно и обязательным условием для любого рода профессиональной помощи человеку. Безусловно, «песочный терапевт» не может в присутствии клиента без спроса изымать фигурки из песочницы, перестраивать картину или представлять некоторое оценочное суждение. Внутренний мир человека достаточно хрупок, и только этический кодекс и профессионализм специалиста может защитить клиента от травмы. В зависимости от собственного понимания целей психологической работы, специалист может сделать акцент либо на «отреагирование», либо на самопознание, либо на сознательное моделирование некоторых состояний в песочнице. Личность терапевта окажет влияние на стиль и стратегию работы с клиентом. А нашим уважаемым начинающим коллегам мы хотим сказать — каждому терапевту свой клиент, поэтому не стоит бояться начинать работу. Главное, помнить о трех правилах. ПЕСОЧНАЯ ТЕРАПИЯ В ИНТЕРАКТИВНОМ ТЕАТРЕ Идея использования песка в качестве театральной декорации впервые родилась у петербургского режиссера Ольги Чернявской. В созданном ею «Театре сновидений Ольги Чернявской» с успехом идет спектакль-сновидение «Поворот песочных часов». Все действие спектакля разворачивается в огромной песочнице. В основе сюжета — часто повторяющийся сон женщины, который она не решается досмотреть до конца. Но прежде чем рассказать о спектакле в песочнице, необходимо несколько слов сказать о самом «Театре сновидений Ольги Чернявской». В последние годы театральная жизнь Петербурга наполняется новым смыслом и содержанием. Появляются театральные коллективы и товарищества, выступающие на «малых сценах», где взаимодействие со зрителем становится более доверительным. В этом отношении интересна история театра под руководством Ольги Чернявской. Созданный в 1980 году театр сменил три имени — «Метаморфозы», «Театр тонкой реальности», «Театр сновидений Ольги Чернявской». Все эти годы коллектив, вдохновляемый подвижнической деятельностью главного режиссера, занимался возрождением русской культуры. Фольклорные игры, спектакли-мистерии, массовые театральные действа — все это было предметом деятельности коллектива. Театр много гастролировал и завоевал немало престижных призов и премий. Однако забота о душевном, эмоциональном состоянии зрителя побудила Ольгу Чернявскую изменить основной курс творческого поиска. Сосредоточившись на внутреннем мире человека, она стала искать ресурсы его социальной реализации и гармоничного существования в мире. Сегодня «Театр сновидений Ольги Чернявской» является небольшим камерным театром. Попадая сюда, зритель имеет возможность отдохнуть душой. И одновременно поразмышлять о том, на что в обычной жизни у него «не хватает времени»: о своих желаниях и стремлениях, о радостях и огорчениях — словом, о своей внутренней жизни. Для того чтобы театр стал не просто развлечением, но и нравственной, духовной опорой современного зрителя, потребовалась новая концепция театра, отвечающая внутренним, психологическим запросам зрителя. Поэтому главный режиссер театра Ольга Чернявская, его актеры и весь персонал начали беспрецедентное в истории театра сотрудничество с практическими психологами и психотерапевтами. В рабочую группу вошли специалисты Санкт-Петербургского института сказкотерапии. Научный подход к построению театрального действия позволил объединить приемы практической психологии и законы профессионального театра. В результате была создана концепция нового интерактивного театра. Ключевая идея интерактивного театра — активное взаимодействие со зрителем, с его внутренним миром. А также гармонизация психоэмоционального состояния зрителя. Интерактивный театр предполагает максимальное вовлечение зрителя в театральное действие. Зритель становится со-творцом и со-участником представления. В отличие от традиционного театра, в котором зритель основную часть времени находится в пассивном, воспринимающем состоянии, здесь зритель активен. Он вовлечен в ту же деятельность, что и актеры. Однако это происходит в своем, параллельном, зрительском пространстве. В спектакле-сновидении «Поворот песочных часов» действие разворачивается в большой песочнице, имитирующей пляж. Зрители также имеют собственные малые песочницы. В них они могут своими руками создавать миры, используя миниатюрные фигурки и природные материалы (на основании идеи песочной терапии). Таким образом интерактивный театр дает возможность зрителю не просто пассивно воспринимать события спектакля, но и реально проживать их. Что-то изменять в пространстве своего внутреннего мира, освобождаясь от напряжения, стресса, гармонизируя внутренние переживания. Так проявляется забота о душевном, психологическом состоянии зрителя. Так проявляется антистрессовый компонент интерактивного театра. Интерактивный театр потребовал и создания нового жанра спектаклей. Он был найден и получил название — СНОВИДЕНИЯ. Так в имени «Театр сновидений Ольги Чернявской» закрепился новый жанр. Основная особенность спектаклей-сновидений — иррациональность. Действие происходит в нематериальном мире человеческих переживаний во время сна. Как известно, в сновидениях человек перерабатывает накопленную за время бодрствования информацию и ищет пути своего гармоничного развития. Некоторые люди видят часто повторяющиеся сны и не могут досмотреть их до конца. В этом случае они прибегают к помощи психолога или психотерапевта. Спектакль-сновидение является символическим психологом, помощником человеческой души. В ненавязчивой, безболезненной для человека и адекватной его психической природе форме спектакль-сновидение пробуждает личностные ресурсы и помогает разрешить актуальные проблемы на бессознательно-символическом уровне. Благодаря подключению скрытых ресурсов к процессу жизнедеятельности, человек через некоторое время разрешает внутренние противоречия в своей реальной жизни. В этом проявляется психотерапевтический аспект спектаклей-сновидений. Спектакли-сновидения имеют общепрофилактическую, развивающую и культурно-образовательную функцию, которая проявляется по отношению к человеку, не обремененному стрессом. Так как спектакли-сновидения высвобождают большой ресурс бессознательного, в повседневной жизни человек приобретает дополнительные способности и энергию для самореализации. Итак, сцена интерактивного театра представляет собой огромную песочницу. В данном случае песок служит театральной декорацией, средой. На сцену выходит главная героиня, которая по сценарию находится в своем сне — на Пляже Великого Мира. Она начинает взаимодействовать с песком, извлекая из него предметы, символизирующие ее наиболее значимые переживания. Постепенно песок из театральной декорации превращается в действующее лицо — бессознательное героини. Песок — эмблема бессознательного — содержит как конфликтные, так и ресурсные символы. Таким образом, песок выступает в роли Учителя. Извлекая из него предметы, ассоциирующиеся с болезненными переживаниями, героиня получает возможность отреагировать внутренний конфликт, освободиться. Находясь в истощенном состоянии, героиня имеет возможность «подпитаться у песка», получить необходимую ей «энергию покоя». Досмотрев сон до конца, отреагировав подавленный конфликт, героиня использует лепку из песка как способ моделирования своей новой жизни. В спектакле используются практически все формы песочной терапии: и создание отпечатков, и пересыпание песка, и создание картин с использованием предметов, и лепка из песка. В антракте, который является логическим продолжением спектакля, зрители в фойе создают собственные песочные картины в «стандартных» песочницах. По отзывам зрителей, уже можно говорить о терапевтическом эффекте спектакля с использованием песочной терапии. Итак, сегодня песочная терапия в России уже зарекомендовала себя как эффективный практический метод в психотерапии, педагогике, психологическом консультировании и театральном искусстве. Однако законченная концепция песочной терапии еще не сформирована. Это дает возможность вам, дорогие читатели, внести свой неповторимый вклад в распространение и осмысление этого чудесного метода. Татьяна ЗИНКЕВИЧ-ЕВСТИГНЕЕВА psi@cycla.ioffe.rssi.ru В оформлении использована картина Э. Уодсворта «Песчаный пляж» |
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
| Стадія формування первинного уміння, відповідна першому етапу освоєння дії. | | | ТЕМА 13. ТАКТИЧНА ПІДГОТОВКА СПОРТСМЕНІВ |