Озаряет скромные, суровые и даже убогие условия, в которых живет отдельный человек или народность, светом простого, трогательного чувства удовлетворения и довольства...»56Эта мысль Ницше представляется мне весьма актуальной, поскольку в наше время, когда резко сменяются культурные стереотипы, такая история в определенной степени необходима, тем более что Она привязывает даже и менее избалованные судьбой поколения к их родине и родным обычаям». И здесь мы можем согласиться с Ницше, который считал печальной судьбу народа, «потерявшего преданность своему прошлому и ставшему жертвой неутомимых космополитических поисков новых форм»57. Итак, «антикварная» история порождает у обывателя чувство «укорененности» в истории. Это чувство также может использоваться в идеологических целях, но оно гораздо меньше поддается идеологизации. В силу этого к «антикварной» истории, по-видимому, тяготеет и краеведение, всплеск интереса к которому также наблюдается в последнее время. И не случайно первые из историков, кого репрессировала советская власть, были краеведы. Для возникновения того способа историописания, который Ницше называет «критическим» первым условием, является восприятие истории как процесса, заканчивающегося в настоящем. Но особо подчеркнем, что необходимо не просто некое целостное восприятие истории, а понимание того, что исторический процесс не полностью подвластен человеческой воле, в частности воле законодателя, а имеет свою внутреннюю логику развития. Итак, то, что мы вслед за Ницше можем назвать «критической» историей, на первый взгляд, вполне отвечает социальному запросу современного общества. Но вспомним, что Ницше находил изъяны в каждом из типов историописаний. Чем же опасна «критическая» история? Вскрывая механизм «суда над историей», Ницше показывает, что «критическая» история часто превращается в Попытку создать себе a posteriori такое прошлое, от которого мы желали бы происходить, в противоположность тому прошлому, от которого мы действительно происходим...»58. Скептически настроенный читатель может возразить против слишком большого внимания, уделяемого нами построениям Ницше, которые, на первый взгляд, не оказали существенного влияния на историческое знание XX в.: оно по-прежнему стремилось к научности, к нравоучительности, к полноте охвата исторического бытия и к «суду над историей». Но неожиданно мы обнаруживаем любопытную перекличку с построениями Ницше в статье М. А. Бойцова «Вперед, к Геродоту!», дважды опубликованной в 1999 г. и активно дискутировавшейся профессиональным сообществом историков. Так, Бойцов утверждает, что Тот конкретный, весьма специфический вид исторического знания, который принято называть исторической наукой и который преобладал в Европе в XIX в., уже не переживает кризис — он давно умер...»59. Ницше же характеризовал научное историческое знание, сложившееся к исходу XIX в., весьма нелестно: Словно из неиссякаемого источника, изливаются на человека все новые и новые потоки исторического знания... Современный человек вынужден,,, всюду таскать с собой невероятное количество неудобоваримых камней знаний...»60. 55 См.: Арьес Ф. Человек перед лицом смерти: Пер. с фр. М., 1992. 56 Ницше Ф. Указ. соч. С. 175. 57 Там же. С. 175-176. 58 Ницше Ф. Указ. соч. С. 179. 59 Бойцов М. А. Вперед, к Геродоту! //Историк в поиске: ходы к изучению прошлого. М., 1999. С. 151. 60 Ницше Ф. Указ. соч. С. 180. Микро- и макропод- При существенном несогласии с общей концепцией Бойцова, мы все же согласимся с тем, что понимание прошлого часто зависит даже не столько от понимания настоящего, сколько от «воображаемого («предвидимого») будущего — это преодоление в нем страхов, пугающих нас в настоящем»^. Выше мы уже цитировали Ницше, который, характеризуя «критическую» историю, писал, что она призвана помочь сбросить «.угнетающую человека тяжесть». Обретенное понимание индивидуально-психологического значения исторического знания не могло не сказаться и на построении теорий исторического процесса. Они стали утрачивать свою категоричность, свои претензии на объективность, на естественно-научную точность.
|
