Научная дискуссия о правовой природе исполнении субъективной гражданской обязанности.

Исполнение субъективных гражданских обязанностей, как правило, корреспондирует осуществлению субъективных гражданских прав. Поэтому значимость их исследования имеет общую с ними основу. Важно понимать сущность и специфику исполнения для того, чтобы верно отражать его в средствах гражданско-правового регулирования и квалифицировать при помощи гражданского правоотношения для справедливого разрешения споров.

Исполнение регулятивных субъективных гражданских обязанностей изучено не достаточно. Поэтому целесообразно, как и в случае с осуществлением регулятивных субъективных гражданских прав, их анализ начать с конкретных, наиболее исследованных случаев.

В науке и практике остро стоит вопрос о правовой природе исполнения обязательств. Суть вопроса, дискутирующегося в литературе относительно природы исполнения обязательства, заключается в следующем: является ли действие по исполнению обязательства гражданско-правовой сделкой или иным юридическим фактом?

Рядом исследователей высказано мнение о том, что исполнение обязательства представляет собой юридический поступок, поскольку здесь «юридический эффект» наступает независимо от субъективного момента, т.е. фактических намерений должника^[440][1]. Противники указанного подхода считают, что в его основе лежит смешение цели и мотивов сделки, поскольку поведение должника во исполнение обязательства всегда имеет целевую направленность независимо от мотивов, которыми он при этом руководствуется^[441][2]. Однако, нельзя забывать о том, что любое действие в праве имеет волевую природу.

Думается, что более важным при определении правовой природы исполнения является указание на то, что соответствующие действия направлены не только на прекращение обязательства, но на реализацию субъективных гражданских обязанностей в целом. Если предположить иное и довести ситуацию до логического предела, то получиться, что, например, наиболее эффективным способом прекращения обязательства личного характера является устранение управомоченного лица. Нет человека – нет проблем, что, разумеется, абсолютно недопустимо.

Более распространена позиция, согласно которой исполнение обязательства представляет собой сделку. Так, В.С. Толстой прямо заявляет, что исполнение обязательства попадает под определение сделки, содержащееся в законе, так как исполнение направлено на прекращение обязанности должника^[442][3]. С.В. Сарбаш определяет исполнение обязательства как особую правопрекращающую (ремиссионную) двустороннюю сделку, обнимающую собой волеизъявление сторон, направленное на исполнение обязательств, из которой прав и обязанностей не возникает и её правовым эффектом является получение прав на объект (для случаев, когда обязательство предусматривает передачу или создание прав) и прекращение обязательства исполнением^[443][4].

В судебной практике понимание исполнения обязательства как сделки поддерживается не всегда^[444][5]. Например, судами неоднократно обсуждался вопрос о том, является ли сделкой платеж, т.е. действие, направленное на исполнение денежного обязательства. Суды весьма единодушно отвечают на этот вопрос отрицательно.

Однако вопрос о том, можно ли признать сделкой действие, направленное на исполнение учредительного договора (т.е. передачу имущества в качестве оплаты долей в уставном капитале (акций) юридического лица) является достаточно решается по разному. Р.С. Бевзенко, анализировавший практику окружных судов по данному вопросу, пришёл к выводу о том, что существует достаточно большой массив дел, в которых суды признают такую передачу исполнением обязательств, возникающих из учредительного договора, и на этом основании отрицают за этим действием характер сделки. Но имеется и обратная практика. Не однозначно решается и вопрос о том, можно ли признать сделкой передачу имущества во исполнение договора купли-продажи^[445][6].

Мотивация судов относительно признания исполнения обязательства сделкой сводится к тому, что соответствующие действия попадают под признаки сделки. Например, по одному делу суд указал, что передача имущества в погашение задолженности подпадает под признаки сделки (ст. 153 ГК РФ), поскольку это действие направлено на прекращение обязательств^[446][7]. Более подробное объяснение того, почему исполнение договора купли-продажи является самостоятельной сделкой, ФАС СКО дал в другом, более позднем деле. Согласно ст. 153 ГК РФ передача имущества является сделкой, поскольку относится к разряду действий, направленных на установление, изменение или прекращение правоотношений. В силу ст. 161 и 162 ГК РФ передача имущества от одного лица к другому должна была совершаться в простой письменной форме, однако несоблюдение этой формы, в том числе формы, установленной правилами бухгалтерского учета, не влечет недействительности сделки и не лишает стороны права ссылаться в подтверждение сделки на другие доказательства (кроме свидетельских показаний)^[447][8]. Как видно, в этом деле суд не только сделал вывод о том, что передача имущества является самостоятельной сделкой, но и применил к ней правила о форме сделок и последствиях ее несоблюдения.

Однако не случайно исследователи, допуская квалификацию исполнения обязательства как сделки, говорят о её особом характере. Различие между сделками и действиями по исполнению обязанностей достаточно существенное. Достаточно указать на то, что сделка есть действие, а исполнение им является не всегда. Так, С.В. Сарабаш указывает на целый ряд ситуаций, в которых отсутствует действие, но исполнение всё равно имеется: продажа товара в крупных магазинах, когда покупатель сам отбирает товар в торговом помещении и уплачивает за него цену; «действия с автоматом» – приобретение товаров в автомате, получение наличных из банкомата, приобретение билетов из специального устройства и т.п.; в случаях, когда вещь, подлежащая передаче кредитору, в силу обязательства была передана ему ранее по другим основаниям (например, покупка арендатором объекта аренды); безакцептное списание денежных средств со счета должника заёмщика; купленная, но оставленная в магазине вещь; переадресация исполнения^[448][9].

Полагаем, что для определения правовой природы исполнения обязательства, как и исполнению любых других субъективных гражданских обязанностей, следует поставить вопрос о том, действительно ли оно относится к юридическим фактам. С.В. Сарбаш утверждает, что все действия по исполнению обязательства – суть действия фактические, ибо все они существуют в реальной действительности. Учёный, ссылаясь на общефилософские выводы, замечает, что нефактического действия вообще не бывает; даже идеальное действие, существующее в сознании только одного единственного субъекта, так же реально, как и сам субъект, а значит и представляемое им действие является фактическим. Однако, как отмечают философы, представление о сущности идеального как субъективной реальности, относящейся ко всем элементам сознания человека, является, по видимому, доминирующим в частных науках – психологии, физиологии высшей нервной деятельности, медицине и др. В то же время имеется и солидная философская (сенсуалистическая) традиция такого понимания проблемы идеального, представленная работами Дж. Локка, Дж. Беркли, и др. При таком подходе к идеальному в значительной мере упускается из виду соотношение «идеи» («духа») и природы, поскольку сведение его к вопросу о соотношении материального объекта и сознания индивида (и в этом смысле «идеального») означает перевод проблемы с философского на физиолого-психологический уровень. Преобладающим в отечественной философии является подход, согласно которому идеальное – это гносеологические образы (образы будущих предметов или ситуаций, программы, модели) и высшие ценности бытия человека (добро, правда, справедливость, красота и т.п.), которые подлежат реализации в деятельности человека^[449][10]. Поэтому сведение всех действий исключительно к фактам – непродуктивное допущение.