То, что каждый человек входит в ту или иную общественную группу,
-бесспорно. Но как не было, нет и, вероятно, не будет ни одного человека,
который бы не находился на определенной ступени социального развития, не
состоял бы членом племени, орды, государства, общины, дружины и тому
подобных объединений, так нет и человека, который бы не принадлежал у
какому-либо этносу. Соотношение между социальными, политическими и
этническими коллективами можно уподобить соотношению между мерами длины,
веса и температуры. Иными словами, эти явления параллельны, но
несоизмеримы.
Область компетенции исторической географии ограничена. Бесплодно пытаться
отыскивать географические причины в действиях полководцев, реформаторов и
дипломатов. Зато этнические коллективы полностью отвечают требованиям,
предъявляемым к поставленной проблеме. Взаимодействие людей с природой
отчетливо прослеживается не только на ранних ступенях развития, но вплоть
до XX в.
Соотношение трех отмеченных линий развития легче всего показать на примере,
допустим, Англии и Франции, прошлое которых известно настолько полно, что
не требует специальных экскурсов в источниковедение и дебри библиографии. В
социальном аспекте обе страны пережили ряд формаций: родовой строй - кельты
до римского завоевания; рабовладение - в составе Римской империи, хотя
Британия на три века отстала от Галлии; феодализм и, наконец, капитализм,
причем на этот раз лет на сто отстала Франция. В политическом аспекте людям
XX в. кажется, что две эти нации, разделенные Ла-Маншем, - классические
этнотерриториальные целостности, что Так было всегда и иначе быть не могло.
Интересующая нас территория включает три ландшафтных зоны: субтропическую -
на юге Франции, лесную - северная Франция и южная Англия, и суббореальную -
вересковые поля Шотландии и Нортумберленда. Каждый ландшафт заставляет
людей, в него попадающих, приспосабливаться к его особенностям, и таким
образом возникает определенная общность. Например, кельты в низовьях Роны
выращивали виноград; попавшие туда римские колонисты 1-IV вв., воинственные
бургунды V в., арабы VII в., каталонцы XI в. делали то же самое, и общность
быта, определяемая общностью труда, нивелировала языки и нравы. В XII в.
образовался единый народ из ныне разобщенных каталонцев, провансальцев и
лигурийцев. Потребовалась истребительная Альбигойская война, чтобы
разорвать это единство, но вплоть до XIX в. южные французы говорили на
провансальском языке и за редким исключением не знали французского.
Норвежские викинги, дети рыбаков, попав в Нормандию, за два поколения
превратились в земледельцев-французов, сохранив лишь антропологический тип.
Те же норвежцы в долине Твида стали овцеводами-шотландцами-лоулендерами, но
они не проникли в горы северной Шотландии, где кельты -
шотландцы-гайлендеры сохранили клановый строй. Не для политических, а для
этнических границ оказался решающим фактором ландшафт, включая рельеф.
Что касается северной половины Франции, ее сердца, то здесь ландшафт, путем
конвергентного развития, преобразовал огромное количество пришельцев с
востока и с юго-запада. Бельги, аквитаны и кельты - в древности; латиняне и
германцы - в начале новой эры; франки, бургунды, аланы, бритты - в начале
Средневековья: английские, итальянские, испанские и голландские иммигранты
эпохи Реформации и т.д. - все они сселились в однородную массу французских
крестьян, блестяще описанных не столько этнографами, сколько Бальзаком,
Золя и другими писателями-реалистами.
Но тогда встает вопрос: почему этносы двух территорий, умеющих сходные
ландшафты, одинаковый социальный строй и разделенные только морским
проливом, который и в древности легко пересекали на утлых лодках, не
объединились в единый комплекс, что было бы выгодно тем и другим?
Средневековые короли это прекрасно понимали и трижды предпринимали попытки
к объединению. В 1066 г. вассал французского короля герцог Нормандии Гийом
завоевал англосаксонскую часть Британии, которая после пресечения
нормандской династии перешла к другому французскому феодалу - Генриху
Плантагенету. Итак, в 1154 г. снова произошло объединение Нормандии с
Англией, а вслед за тем с Пуату, Аквитанией и Овернью: возникло королевство
Генриха Плантагенета. Сочетание с этнографической точки зрения причудливое,
но оно продержалось до 1205 г., когда французский король Филипп II Август
отнял у английского короля Нормандию, Пуату, Турень и Анжу, а затем, в 1216
г., попытался вновь завоевать Англию, но потерпел неудачу. За Англией
остались только Бордо и Байонна, где Плантагенетов поддержали гасконские
бароны, но в 1339 г. началась Столетняя война за объединение обеих стран,
причем на этот раз инициатива исходила из Англии. После долгой войны, в
1415 г., Генрих V Ланкастер короновался французской короной, но Жанна д'Арк
оказалась сильнее Англии, и больше попытки объединить обе страны не
предпринимались.
Искать объяснение очерченных изменений в физической географии - бесплодно,
а вот привлечь экономическую географию можно, что, впрочем, уже давно
делают все историки. Политические образования - в частном случае
государства - для устойчивости и развития нуждались не в единообразном, а
разнообразном хозяйстве, где разные экономические провинции дополняли бы
друг друга. Плантагенеты крепко держались тогда, когда у них была овечья
шерсть из северной Англии, хлеб из Кента и Нормандии, вино из Оверни, ткани
из Турции. Экономические связи вели к оживленному общению, обогащали
правителя, но этнического слияния не возникло. Почему? Для ответа
рассмотрим третий аспект - этнический.
