Либо эти условия все-таки определимы; тогда определен и вкус, и мы возвращаемся к старому режиму поэтики. Либо вкус не определен; тогда эстетика не может быть аргументирована, и чувство прекрасного остается погруженным в ночь интуиции, где ценны все суждения и серы все кошки. Кантовская критика разрабатывает эту фатальную альтернативу под названием антиномии вкуса. Но, чтобы разрешить последнюю, она должна поддержать несколько логических монстров, таких как целесообразность без представления о конечной цели, всеобщность без понятия, необходимость всего-навсего как образец и, прежде всего, свободное от всякого интереса удовольствие. За невозможностью приспособиться к этим парадоксам эстетика падает в ту или другую сторону; ее либо изгоняет, либо берет в заложники аргумен-тативный дискурс. Как бы там ни было, с того шаткого порога, на котором она держится, эстетика отказывает простому понятию в способности определить чувство прекрасного. Едва родившись, отказывает рационалистической философии в надеждах на свертывание совокупности опыта в единую систему.
Загадка все же может разрешиться, но тайна должна остаться для разума непроницаемой. Красота формы является загадкой для рассудка. Но что нас может взволновать «присутствие» в чувственном некоей «вещи», которую чувственное не в состоянии представить облеченной в формы, — это неразрешимая нормальной логикой тайна. Тем не менее все описания чувства возвышенного сходятся к этой неувязке. Закономерности природы приходят в расстройство, восприятию не удается
