У Родника Преподобного Сергия

Ночка лунная. Купола искорка.
Божий Крест и молитвы родник.
Медный колокол, гулом пропитанный,
В душу ласковый Сергий проник.
Не кручинься головушкой буйною,
Разверни свои плечи, встряхнись.
Затепли свечку тонкую, хрупкую,
И с любовью мощам поклонись.
Э-эх! Налиться бы удалью юности.
В ранней дымке парок у реки.
В дом калитка тихонечко скрипнула.
Пылкой юностью все нам с руки.
Повзрослел, седина серебрится.
Мудрость сердца. Степенство судьи.
А когда удаль вновь заискрится,
Буйный всплеск в роднике остуди.
Ночка лунная. Купола искорка.
У Креста молчаливо стою:
То из детства мне слышится присказка,
А я кротко грехи замолю.

 

Богатая

Латанное пальтишко. Натруженные руки. Долгая жизнь на лице. Дома стареющая больная дочь. "Слава Тебе, Господи! Дошла!" Горсточка дешевых свечей. Молитвенное беззвучие губ у иконы. Сильная рука вернула в мирскую суету. "Бабушка, возьми от меня". "Что ты, миленький! У меня много. Не надо. Небось семья есть?" - "Все есть, милая. Возьми". "А зовут-то как?" Исчез. "Благодарю Тебя, Господи, за милость Твою. Возьми на помощь храму. Я - богатая".

Ответственность

По дороге в храм на исповедь дочь вдруг остановилась. Начала рыться в кармашках, перебирать листочки, что-то бормотать с досадой.

- Доченька, что произошло? - Возвращаться придется. - Почему? - Грехи дома забыла!

Мамина гордость

Качающаяся электричка. Перестук колес. Линия огня за окном. Вечер на лицах пассажиров. Душно. Усталость. Мысли о своем. Умиление мамы зачитавшимся малышом. Широко открытые глазки мальчонки, исчезнувшие в неизвестном. В брызгах сладостности за дитя растеклась родительская гордость: - Читай, милый, мудрости-то сколько.

А надо ли ему это знать? "Мама задушила новорожденного целлофаном".

- Расти, малыш, читай "свободную" прессу.

Своя гордость

Жил один гордый человек. Гордился собою и с гордостью умер. Когда его в аду за грехи на жестоком огне варили бесы, то он гордился тем, что сидит в котле один.

Новый фашист

Оживленная столичная трасса. Вдоль нее плотные ряды припаркованных машин. Пожилой водитель "Москвича", зажатого между шестисотым "Мерседесом" и "Тойотой", весь в бусинках пота от отчаяния пытается вызволить свою машину, не повредив соседних. Рядом с "мерсом" стоит весьма солидный мужчина, покуривая, наблюдает за действиями загнанного в ловушку пенсионера.

- Уважаемый... Это ваша машина?.. - затравленно спрашивает старик, надеясь на шоферскую солидарность. Солидный небрежно сбив пепел с дорогой сигары, безответно затянулся.

Отмиллиметровав с невероятным напряжением между дорогими машинами свой "Москвич", старик увидел: представительный мужчина небрежно усмехнулся, вальяжно обошел "Мерседес" и неторопливо сел за руль и рванул с места так, как это только может двигатель в несколько сот лошадиных сил от заплакавшего впервые за десятки лет фронтовика.

На таможне

- У вас есть с собой оружие? - Да. - Какое? - Крест.

Потом в блокнотных заметках стали складываться эпизоды и главы воспоминаний об Афгане, о боевых товарищах и врагах. Мучительно и трудно рождалась книга...

Теплый августовский сумрак бережно окутывал Коломенский парк. Богомольны шли восвояси, неся в душах радость завершившегося поста и наступившего праздника.

Радость Успения, преодолевающая саму смерть, светилась в сердце Виктора светом Жизни Вечной. У ворот он еще раз обернулся на храм, чинно перекрестился и благодарно поклонился Богу. "Завтра утром опять на службу", - умиротворено отметил он и тихо, задумчиво побрел к метро.

- Ненавидящих и обидящих нас прости. Господи, Человеколюбие. Помяни, Господи, и нас, смиренных и грешных и недостойных раб Твоих, и просвети наш ум светом разума Твоего, и настави нас на стезю заповедей Твоих молитвами Пречистыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии и всех Твоих святых: яко благословен еси во веки веков. Аминь.