Закат Европы» Освальда Шпенглера и «A Study of History» Арнольда Тойнби

О. Шпенглер, по-видимому, глубже других ощущал субъективность своего построения, но в то же время понимал культурную и истори­ческую обусловленность своей субъективности. Зависимость историка от своего времени и в этом смысле невозможность объективного ис-ториописания осознавал и А. Тойнби.

Освальд Шпенглер;

«...могу я охарактеризовать суть того, что мне удалось обнаружить, как нечто " истинное", истинное для меня и, верится мне, также и для ведущих умов наступающей эпохи, а не ис­тинное " в себе", т.е. оторванное от условий крови и истории, поскопь-ку-де таковых не существует...»".

Арнольд Тойнби:

«В каждую эпоху и в любом обще­стве изучение и познание истории, как и всякая иная социальная дея­тельность, подчиняются господству­ющим тенденциям данного времени и места. В настоящий момент жизнь западного мира определяют два ин­ститута: индустриальная система экономики и столь же сложная и за­путанная политическая система, ко­торую мы называем " демократией", имея в виду ответственное парла­ментарное представительное пра­вительство суверенного националь­ного государства»⁶⁵.

Оба автора, стремясь к целостности исторического построения, не ставят перед собой цель «охватить всю совокупность фактов, без единого исключения».

Шпенглер:

«Тем резче следует мне подчеркнуть границу, положенную мною само­му себе в этой книге. Пусть не ищут в ней полноты. Она содержит лишь одну сторону того, что предстает моему взору, лишь один взгляд на историю, своего рода философию

Тойнби:

«В наше время нередко встречают­ся учителя истории, которые опре­деляют свои семинары как " лабора­тории" и, возможно не сознавая этого, решительно ограничивают по­нятие " оригинальное исследование" открытием или верификацией каких-

⁶² Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. М., 1993,

Т. I.C. 124-125.

Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1991. С. 14.

Судьбы, к тому же еще и первую в своем роде. Она насквозь созерца­тельна и написана на языке, силя­щемся чувственно копировать пред­меты и отношения, а не заменять их понятийными рядами, и обращена она только к таким читателям, кото­рые способны в равной мере пере­живать словесную звукопись и об­разы».

Либо фактов, прежде не установлен­ных... Налицо явная тенденция не­дооценивать исторические работы, написанные одним человеком, и эта недооценка особенно заметна, ког­да речь идет о трудах, касающихся всеобщей истории. Например, «Очерк истории» Герберта Уэллса был принят с нескрываемой враж­дебностью целым рядом специалис­тов. Они беспощадно критиковали все неточности, допущенные авто­ром, его сознательный уход от фак­тологии. Вряд ли они были способ­ны понять, что, воссоздавая в своем воображении историю человечества, Г. Уэллс достиг чего-то недоступ­ного им самим, о чем они и помыс­лить не смели».

Конечно, никто не оправдывает фактические погрешности в ра­боте историка, его незнание исторического материала. Речь идет о том, что фактологическая точность и исчерпанность не должны быть критерием оценки исторического труда. Мне представляется чрезвы­чайно важным подчеркнуть именно эту мысль, поскольку сейчас мы постоянно сталкиваемся с двумя взаимоисключающими ситуациями. Во-первых, очень устойчивой оказалась описанная Тойнби тенден­ция — оценивать исторический труд по наличию в нем нового факти­ческого материала (читай: ссылок на хранящиеся в архиве источники). Эта «позитивистская» традиция в условиях кризиса метанарратива обрела второе дыхание (о чем шла речь в самом начале, см. с. 33—35). Во-вторых, попытка отказаться от самодовлеющего значения фактов часто ведет к пренебрежению к точности исследования, к вольному обращению с историческим материалом, а в конечном счете, к под­мене строгого научного исследования исторической эссеистикой. Стремление сочетать строгое отношение к историческому факту с его подчиненностью общей картине мирового исторического процесса, на мой взгляд, в равной мере свойственно и Шпенглеру и Тойнби, но решают они эту задачу по-разному.

Тойнби приписывает отношение к факту как к некой самоценно­сти воздействию изживающей себя индустриальной эпохи:

«Индустриализация исторического мышления зашла столь далеко, что в некоторых своих проявлениях стала достигать патологических форм гипертрофии индустриального духа. Широко известно, что те инди­виды и коллективы, усилия которых полностью сосредоточены на пре-

Вращении сырья в свет, тепло, движение и различные предметы по­требления, склонны думать, что открытие и эксплуатация природных ресурсов — деятельность, ценная сама по себе, независимо от того, насколько ценны для человечества результаты этих процессов»64.

Сравнение удивительно точное. Вспомним забастовки английских шахтеров начала правления Маргарет Тэтчер или российских у «Бело­го дома» в начале 1990-х годов, среди главных требований которых было не закрывать шахты, даже если они нерентабельны, даже если этот уголь не нужен, а работа по его добыче опасна. Не так ли исто­рик, с удовольствием изучающий документы в архиве, часто предпо­читает не только не отвечать на вопрос «зачем?», но и не задавать его себе. Возможно, он утешает себя рассуждениями в духе Дюркгейма: когда-нибудь кто-нибудь обобщит, создаст теорию и т.п.

Как гончар не должен превращаться в раба своей глины, так и историк не должен быть рабом факта, считает Тойнби, вполне созна­вая отличия труда историка от индустриального производства. Тойн­би, приступая к выстраиванию целостной теории исторического про­цесса, ставит принципиально новую проблему, обусловленную уже не раз упоминавшейся необходимостью выхода за рамки национальных историографии и осмысления исторического процесса в его целост­ности, — проблему «поля исследования, умопостигаемого самого по себе»⁶⁵. Исходный момент рассуждений Тойнби — осознание невозможности понимания национальной истории в рамках только европейского ис­торического процесса:

Западное общество ныне отнюдь не занимает того господствующе­го положения, которое характеризовало ситуацию прошлого века... Приблизительно до 1875 г. два господствовавших тогда института — индустриализм и национализм — действовали сообща, созидая вели­кие державы. После 1875 г. начался обратный процесс: индустри­альная система стала резко наращивать свою активность, так что раз­мах ее деятельности обрел глобальный характер, тогда как система национализма стала проникать вглубь, в сознание национальных мень­шинств, побуждая их к созданию своих собственных государств...»64.

Мы видим, что в середине прошлого века Тойнби уловил тенден­цию, которая полномасштабно проявилась в начале 60-х годов во вре­мя создания суверенных государств народами Африки, а сейчас при­обретает новые формы — антиглобалистского движения.

Тойнби выделяет три составляющих исторического процесса — экономическую, политическую и культурную. Определяя границы «про-

*" Тойнби А. Дж. Постижение истории. С. 16. ⁶⁵ Там же. С. 28. ^fi6 Там же. С. 19.

странственного диапазона того общества, частью которого является Великобритания», он приходит к следующему выводу:

«Границы его обнаружены нами в пересечении трех планов соци­альной жизни — экономического, политического и культурного, при­чем каждый из этих планов имеет свои границы распространения, зачастую не совпадающие с границами исследуемого нами обще­ства. Например, экономический план современного общества, не­сомненно, охватывает всю освоенную человеком поверхность нашей планеты... В политическом плане также можно констатировать нося­щую глобальный характер взаимозависимость... Однако как только мы переходим к культурному плану, действительные связи обще­ства, к которому принадлежит Великобритания, с остальным миром окажутся куда скромнее...»⁶⁷.

Эта мысль Тойнби для нас чрезвычайно важна, поскольку в рам­ках компаративного исследования заставляет ставить вопрос о масш­табности и границах сравниваемых социальных структур. Именно для того, чтобы «отличать это общество от других», Тойнби восстанав­ливает имя той социокультурной общности, в рамках которой может быть определена история Великобритании — «западное христианство». Но само это понятие вызывает потребность дальнейших сопоставле­ний и заставляет Тойнби выделить еще четыре «живых общества того же вида, что и наше»: православно-христианское (византийское), ис­ламское, индуистское и дальневосточное. Расширение поля исследо­вания приводит Тойнби к идентификации целого ряда цивилизаций, а попытка определить место «западно-христианской» цивилизации в их кругу наводит на следующее размышление сравнительно-истори­ческого характера:

Исследуя общество, именуемое нами " западным", мы обнаружили, что оно проявляет тенденцию к постоянному расширению. Однако мы должны признать, что за все время существования общество это так и не добилось доминирующего положения в мире во всех его трех пла­нах — экономическом, политическом и культурном.

Это заключение весьма важно для определения метода иссле­дования. Прежде всего отметим наличие двух типов связи: отноше­ния между общинами в рамках одного общества и отношения меж­ду обществами в рамках более крупной единицы. В терминологии современных историков, которые игнорируют образования более крупные, чем нация, отношения второго рода называются двусмыс­ленным термином " международные"... Для дела развития истори­ческой науки было бы целесообразно ввести различие между меж­дународными отношениями, которые определяют связи между го-

⁶⁷ Тойнби А. Дж. Постижение истории. С. 31.

Сударствами внутри данного общества, и международными отноше­ниями, определяющими связи экуменического характера между са­мими обществами. И предстоит затратить немало усилий, чтобы ис­следовать отношения второго типа»66.

Исследование отношений второго типа заставляет Тойнби пере­смотреть концепцию «непрерывности истории», которую он небезос­новательно характеризует как «наиболее привлекательную из всех кон­цепций» и как «построенную по аналогии с представлениями классичес­кой физики»: