ИСПАНЦЕВ И ПОРТУГАЛЬЦЕВ

 

1. ЛАС КАСАС О ЗАВОЕВАНИИ НОВОГО СВЕТА

Из книги «История Индий»

Бартоломе де Лас Касас (1474-1566), автор «Истории Индий» родился в столице Андалусии Севилье в семье дворянина. Образование он получил в известном Саламанкском университете в Кастилии. Католическое духовенство, стоя на страже складывавшегося королевского абсолютизма, занимало здесь силь­ные позиции, но часть преподавателей университета придерживалась передовых идей гуманизма. Это оказало воздействие на Лас Касаса. Он вынес из стен Саламанки страсть к познанию окружающего мира и подлинный интерес к человеку и его деятельности.

О последующих годах жизни Лас Касаса до отплытия его в 1502 г. в Новый Свет ничего не известно. В этот год, получив после смерти отца энкомьенду[195], он отправился на о. Гаити. Здесь и в других областях Нового Света Лас Касас провел долгие годы. Во время жизни на о. Гаити, в монастыре, он занимался лите­ратурным трудом, и у него возникла мысль рассказать будущим поколениям об открытии Нового Света и о страшном преступлении, совершенном конкистадорами, - миллионах убитых и замученных, поголовном истреблении населения отдельных островов, о порабощении оставшихся в живых индейцев. Вернувшись в 1551 г. в Испанию, Лас Касас осуществляет свой замысел. Его «История Индий» - истори­ческий труд, включающий события, свидетелем которых был сам автор, его впечатле­ния, а также сведения, полученные им от других участников конкисты в личных бесе­дах или путем переписки, на основе различных документов и сочинений совре­менников.

Ценность «История Индий» не только в том, что ее автор донес до нас суровую и глубоко правдивую картину чудовищных зверств колонизаторов, но и в том, что он твердо встал на защиту бесчеловечно угнетаемых и истреб­ляемых людей. Вся деятельность Лас Касаса (а он был не только католическим проповедником, но и администратором) на о. Гаити, Кубе, побережье Венесуэлы, в Мексике и т.д. была направлена на то, чтобы облегчить участь индейцев, помочь им освободиться от стяжателей-пришельцев. Смелый гуманист, он беспощадно бичует незаконно вторгшихся на чужие земли грабителей и убийц и их верных защит­ников – служителей церкви, «святым крестом» осеняющих эти преступления. Со стра­ниц книги звучит гневная отповедь насильникам, к какому бы рангу и званию они ни принадлежали: здесь и известные главари конкисты, и наместники испанского короля, и католические священники. Лас Касас был убежден в законности вооруженного сопротивления индейцев и уверенно заявлял, что «там, где правосудие отсутствует угнетенный и обиженный может вершить его сам». Он отстаивал право народов на свои земли и их богатства, право на самостоятельное развитие. Лас Касас снискал своими добрыми делами искреннюю любовь и глубокое уважение индейцев.

 

А) ИСПАНЦЫ на о. ГАИТИ

Кн. вторая, Глава 6. Обратимся к событиям, которые произошли после прибытия на этот остров [испанцев]<...>

Индейцы<...> работали в те времена непрерывно, и на всех важ­ных работах над ними ставили жестоких надсмотрщиков-испан­цев - и над теми, кто отправлялся на работы в рудники, и над теми, кто работал в имениях или на фермах. И эти надсмотрщи­ки обращались с ними так сурово, жестоко и бесчеловечно, не давая им минуты покоя ни днем, ни ночью, что напоминали служи­телей ада.

Они избивали индейцев палками и дубинками, давали им оплеухи, хлестали плетьми, пинали ногами, и те никогда не слы­шали от них более ласкового слова, чем «собака»; и тогда, измучен­ные непрерывными издевательствами и грубым обращением со стороны надсмотрщиков на рудниках и фермах и невыноси­мым, изнурительным трудом безо всякого отдыха и сознавая, что у них нет никакого иного будущего, кроме неминуемой смерти, уносившей одного за другим их соплеменников и товарищей, т. е. испытывая адские муки обреченных на гибель людей, они стали убегать в леса и горы, пытаясь укрыться там, но в ответ на это испанцы учредили особую полицию, которая охотилась за беглыми и возвращала их обратно. А в городах и селениях, где жили испанцы, была учреждена должность, названная висидатор<...> Эти висидаторы были <...> самыми главными палачами и, будучи самыми знатными, отличались от остальных еще большей жестокостью. Им-то и доставляли альгвасилы [полицейские] несчастных беглых индейцев, выловленных ими в лесах и горах<...> Висидатор отдавал приказ привязать их к столбу и по праву знатнейшего брал в руки твердую, как железный прут, просмоленную морскую нагайку<...> и с чудовищной жестокостью самолично наносил удары по обнаженному, худому, костлявому, изможденному голодом телу индейца до тех пор, пока<...> не начинала сочиться кровь, сопровождая избиение угрозами, что в случае, если он попытается сбежать еще раз, то будет забит на­смерть, и оставлял индейца полумертвым. Мы собственными глаза­ми неоднократно наблюдали подобные бесчеловечные расправы, и бог свидетель, что число преступлений, совершенных по отношению к этим кротким агнцам, было столь велико, что сколько бы о них ни рассказывать, все равно невозможно поведать даже о ничтожной их части<...>

Глава 40. <...> Так как испанцы в то время старались как можно скорее добыть побольше золота и очень торопились провести все необходимые для этого работы (а добыча золота была неизменно их главной целью и заботой), то это влекло за собой истощение и гибель индейцев, которые привыкли работать мало, ибо плодородная земля не требовала почти никакой обработки и давала им продукты питания, да к тому же индейцы имели обык­новение довольствоваться только самым необходимым, а теперь эти люди хрупкого здоровья были поставлены на невероятно тя­желые, изнурительные работы и трудились от зари до зари, при­чем их не приучали к такому труду постепенно, а установили этот непосильный режим сразу, и понятно, что индейцы оказались не в состоянии в течение длительного времени выдержать подоб­ную нагрузку и<...> за шесть – восемь месяцев, когда группа индей­цев добывала золото в рудниках до тех пор, пока все не шло на переплавку, умирала четверть, а то и треть работавших. Кто по­ведает всю правду о голоде, притеснениях, отвратительном, жесто­ком обращении, от которых страдали несчастные индейцы не только в рудниках, но и<...> повсюду, где им приходилось работать? Тем, кто заболевал<...> не верили, называли их притворщиками и лентяями, не желающими работать; когда же лихорадка и бо­лезнь выступали наружу, так что их нельзя было отрицать, боль­ным выдавали немножко маниокового хлеба и несколько головок чеснока или каких-нибудь клубней и отправляли их домой<...> чтобы они там лечились.

Глава 43. Убедившись, что дело идет к гибели всех индейцев – как добывавших золото в рудниках, так и занятых на фермах и других работах, которые их убивали, - и что число индейцев с каждым днем сокращается за счет умирающих, и не заботясь при этом ни о чем другом, кроме своей наживы, которая могла бы быть еще большей, испанцы сочли, что было бы недурно, дабы их доходы от рудников и других занятий не уменьшались, привез­ти сюда на смену умершим обитателям этого острова как можно больше рабов из других мест<...>

Глава 44. <...> Испанцы применяли много различных способов и хитростей<...> чтобы извлечь индейцев с их островов и из их домов, где они жили поистине как люди Золотого века, столь ярко во­спетого поэтами и историками; вначале, пользуясь тем, что без­заботные индейцы ничего не подозревали и встречали их как ан­гелов, испанцы прибегали к уговорам и обещаниям, а в дальней­шем либо нападали на индейцев по ночам, либо действовали<...> в открытую, расправляясь мечами и кинжалами с теми, кто, убе­дившись на опыте, на что способны испанцы, и, зная, что те хотят их увезти, пытались защищаться с помощью своих луков и стрел, которые они обычно использовали не для того, чтобы вести против кого-либо войну, а для охоты на рыб - их жители этих островов всегда имели в изобилии<...>

Обо всех их [испанцев] «подвигах», то есть о жестокостях, которые они совершали по отношению к этим невинным агнцам, — а подобным жестокостям несть числа, - я мог<...> рассказать сейчас весьма подробно, если бы в то время, когда я находился на этом острове, внимательно изучил жалобы испанцев друг на друга, так как в этих жалобах о преступлениях, совершаемых над индейцами, повествуют сами преступники. [Один из них] рассказал мне, что на корабли погружали очень много индейцев – 200, 300 и даже 500 душ, стариков и подростков, женщин и детей, загоняли их всех под палубу, задраивали все отверстия, именуемые люками, чтобы они не смогли сбежать, и индейцы оказывались в полной темноте, и в трюм не про­никало даже легкое дуновение ветра, а место это на корабле самое жаркое, продовольствия же и, особенно, пресной воды брали столько, сколько требовалось для находившихся на корабле испанцев, и ни капли больше, и вот из-за нехватки еды и главным образом из-за страшной жажды, а также из-за невероятной духоты, и страха, и тесноты, потому что они находились буквально друг на друге, прижатые один к другому, - от всего этого многие из них умирали в пути, и покойников выбрасывали в море<...> С Лукайских островов<...> испанцы вывезли и обратили в рабство, чтобы загнать в рудники, 40 000 душ, а если считать еще и другие острова, то общее число составит 200 000 душ<...>

Б) ИСПАНЦЫ на о. КУБА

Кн. третья, Глава 29. Вступили они в провинцию Камагуэй, об­ширнейшую по территории и населенную множеством тузем­цев; эти индейцы, по крайней мере в тех селениях, в которых побыва­ли испанцы, питались маниоковым хлебом, дичью<...> а также рыбой, там, где можно было ее ловить<...> Но многие селения оста­вались в стороне, а жителям их было любопытно посмотреть на новых людей, и в особенности на трех или четырех кобыл, кото­рые наводили ужас на всю округу и весть о которых разнеслась по всему острову; вот почему многие индейцы прибыли в боль­шое селение под названием Каонао в тот день, когда туда должны были вступить испанцы. Утром того дня испанцы остановились отдохнуть и позавтракать в русле пересохшего ручья, где остава­лись лишь лужицы воды. Зато повсюду здесь валялись камни, пригодные для точки мечей. И вздумали испанцы наточить свои мечи. Покончив с этим делом и позавтракав, они направились по дороге в Каонао. [Дорога] пролегала по безводной равнине, и многих испанцев начала мучить жажда. И тогда индейцы из со­седних селений принесли им несколько сосудов из тыквы с водой и кое-какую еду. В Каонао испанцы прибыли в час, когда начи­нает смеркаться. Здесь их дожидалось множество индейцев, при­готовивших для пришельцев разнообразную еду из маниоковой муки и рыбы<...> На маленькой площади собралось около двух ты­сяч индейцев; усевшись по своему обыкновению на корточки, они в совершеннейшем изумлении рассматривали кобыл. Рядом с площадью находилось большое боио, или жилище, в которое за­билось в страхе, не решаясь выйти на площадь, еще 500 индей­цев. И когда несколько индейцев-слуг, которые прибыли сюда с испанцами<...> пытались войти в жилище, им бросали оттуда только что зарезанных кур и кричали: «Бери и не входи!»<...>

И вот<...> кто-то из испанцев<...> неожиданно извлек меч, а за ним повытаскивали свои мечи и все остальные, и принялись они по­трошить, резать и убивать этих<...> мужчин и женщин, детей и ста­риков, сидевших беззаботно и с удивлением рассматривавших испанцев и их кобыл. Не успел никто и дважды прочесть молитву, как уже ни одного индейца на площади не было в живых. Испан­цы ворвались в большое жилище, у дверей которого происходила вся эта бойня, и принялись ножами и мечами разить всех, кто попадал под руку, так что кровь текла ручьями<...> Всему, что здесь рассказано, я сам был свидетелем и видел все своими глазами<...>

 

2. ЗАПИСКИ ДИАСА О МЕКСИКЕ

Берналь Диас дель Кастильо – испанский конкистадор, один из участников мексиканских походов Кортеса, автор «Правдивой истории завоева­ния Новой Испании» (Мексики), переведенной на многие языки мира и неоднократно переизданной на его родине.

Записки Диаса, полуклассическое произведение испанской литературы, сохранили личные, не искаженные позже впечатления автора. Поэтому они являются наиболее ценным первоисточником по изучению истории открытия Мексики.

В своей «Правдивой истории» Диас дает широкую панораму завоевании Кор­теса. Очень подроб­но, не скрывая истины, рассказывает Диас о «золотой горячке», охватившей кон­кистадоров, об их безудержном стремлении к обогащению, о диких, кажущихся невероятными, фактах издевательства и убийства коренных жителей, вся «вина» которых состояла в том, что они пытались как-то защищать себя и свою родину.

 

А теперь следует подробнее описать Мотекусуму и весь его обиход.

Мотекусуме в это время было лет под сорок. Он был высокого роста, хорошо сложен, хотя и несколько худ. Окраска кожи куда менее сильная, нежели у прочих индейцев. Волосы не длинные: лишь над ушами, прикрывая их, оставлены были два пучка, которые курчавились. Борода негустая. Лицо продолговатое, открытое, а глаза, очень выразительные и красивые, могли быть и серьезными и шутливыми.

Каждый вечер он купался, ибо чистоту тела чтил высоко, и платье, раз надеванное, велел приносить лишь на четвертый день<...>

Вблизи его собственных внутренних апартаментов всегда находи­лось 200 человек для охраны и услуг, но запросто он никогда с ними не разговаривал, а лишь давал приказы или выслушивал донесения, которые должны были быть изложены сжато, в несколь­ких словах.

В холодную погоду покои Мотекусумы обогревались особыми углями из коры какого-то дерева, горевшими без дыма, с весьма приятным запахом. При этом между ним и огнем ставили ширмы из золота с изображениями разных богов.

Сидением Мотекусуме служила невысокая скамья с мягкой обивкой, прекрасной работы; немногим выше был и стол, по­крываемый тончайшей белой материей. Перед началом трапезы являлись четыре женщины, поливали ему руки из высокого сосу­да, давали мягкие утиральники. Затем приносили ему лепешки из маиса, приправленные яйцами. Впрочем, до начала трапезы они же ставили перед ним ширмы с богатой резьбой и позолотой, чтоб никто его не мог видеть во время еды; около этой ширмы они и размещались, каждая на своем месте. Затем впускались четыре старца, из наиболее сановных, дабы Мотекусума, буде захочет, мог с ними перекинуться словом. Ежели, в знак милости, угощал их каким-либо кушаньем, они должны были есть стоя, не поднимая на него глаз. Вся посуда на столе изготовлена была в Чолуле. Во все время трапезы придворные и охрана в соседних залах должны были соблюдать полнейшую тишину.

После горячих блюд подавались фрукты, хотя Мотекусума их почти не ел. От времени до времени ему подносили золотой кубок с особым питьем, который они называют какао и который будто бы возбуждает.

После трапезы женщины опять совершали Мотекусуме омо­вение рук, снимали скатерти со стола и преподносили ему несколько трубочек, очень изящно позолоченных и расписанных, в которых находились амбра и особая трава, называемая табак. Трубочки эти он брал в рот, затем их поджигали с одного конца, и он выпускал дым изо рта. Проделав так некоторое время, он отправлялся на покой.

Было у Мотекусумы и два цейхгауза с богатым подбором оружия, зачастую украшенного золотом и каменьями. Я уж гово­рил, что кремни, вставленные в лезвие, режут и колют лучше наших мечей и пик; достаточно указать, что такими же кремнями мексиканцы и брились<...>

Особые помещения отведены были для птиц, и мне приходи­лось сделать над собой усилие, чтоб не застрять надолго в этом удивительном учреждении. Ведь там держали все породы птиц, какие только встречаются в тех краях, начиная с различного рода орлов и кончая мельчайшими пташками. Все это сияло изумительным оперением, особенно мелкая птица и, разумеется, попугаи. Немало было и домашней, убойной птицы<...> Большой штат опытных и заботливых людей смотрел за этими птичьими дворцами, следя за кормом, чистотой, здоровьем и правильным размещением по определенным гнездам и насестам.

Теперь же следует сказать и об искусных мастерах, каких в Мексике было много по любому ремеслу. Прежде всего, конечно, нужно упомянуть про резчиков по камню, а также золотых дел мастеров, ковкой и литьем создававших такие вещи, которые бы возбудили зависть их испанских товарищей. Великое их было множество, и самые знаменитые жили в Эскапусалко, недалеко от Мексики. Вместе жили и ювелиры, удивительно опытные в шлифовке разных каменьев. Великолепны были также художни­ки, скульпторы и мастера по резьбе. Ткачеством и вышивками занимались больше женщины, достигая в этом невероятного искусства, особенно в изготовлении тончайших материй с прокладкой из перьев.

Мы же с Кортесом, все больше верхом, отправились сперва на Тлателулко, т. е. главный рынок, сопровождаемые множеством касиков[196]. Сильно мы удивились и громадной массе народа, и не­слыханным грудам всякого товара, и удивительному порядку всюду и во всем. Касики давали нам очень точные объяснения.

Прежде всего, нужно сказать, каждый товар имеет свое особое место. И вот в первую очередь мы попали к ювелирам, золотых дел мастерам, продавцам дорогих тканей, а также рабов и рабынь; рабский рынок был нисколько не меньше португальского рынка гвинейских негров; невольники имели на себе ошейники, которые прикреплены были к длинным гибким шестам; очень немногие лишь могли двигаться свободно.

Затем следовали ряды более грубого товара: бумажной пря­жи и материи, ниток, какао, плетеной обуви, сладких местных корешков, всяких шкур и кож, сырых и дубленых, и т.д., и т.д., точно на ярмарке в Медина-дель-Кампо, моем родном городе. А там, смотришь, теснятся лари со съестными припасами – овощами, салатами, разной живностью, фруктами, колбасами, сладкими пирожками, медом. Совсем близко стояли горшечники, разный щепной товар, затем столы, скамьи, колыбели.

Впрочем, всего не перечтешь, что было на этом величайшем в мире рынке. Достаточно указать еще, что в особом месте прода­вался «аматл», т.е. здешняя бумага, в другом – искусные изде­лия для особого куренья, табаки, далее – благовония разные, пахучие мази и притирания, далее – великое множество семян, отдельное место для продажи соли, отдельный ряд для изготови­телей кремневых инструментов, для инструментов музыкальных и т.д., и т.д. – без конца. Все битком набито народом, но везде порядок, да и на самом рынке был суд с тремя судьями и многи­ми подсудками; суд этот наблюдал за качеством товара, а также решал все распри.

Наконец, чтобы не забыть, еще одно: уже близко к большому храму, на краю рыночной площади, помещалось множество про­давцов золотого песка, который хранился в костяных, весьма тон­ких, почти прозрачных трубках. Трубка определенной величины и являлась здешней единицей обмена<...>

Наконец, мы покинули рынок и вошли в громадные дворы, окружавшие главный храм. Каждый из них, много больше рынка в Саламанке, окружен двойной стеной, выложен большими глад­кими плитами.

У начала лестницы Кортеса встретили шесть жрецов и два высоких сановника, посланные Мотекусумой<...>

Взобравшись на самый верх, мы увидели площадку с несколь­кими крупными камнями, на которые кладутся жертвы<...> Сам Мотекусума, в сопровождении двух жрецов, вышел из какой-то часовенки, где также стояли проклятые идолы, и принял нас весьма милостиво. «Восхождение, конечно, утомило тебя, Малинче»[197]. Но Кортес ответил, что ничто на свете не может нас утомить. Зачем Мотекусума взял Кортеса за руку и стал ему показывать раскрываю­щуюся кругом картину: не только столицу и многие другие города на озере, но и самый рынок, по которому мы только что прохо­дили.

Действительно, это дьявольское капище господствовало над всей округой. Ясно видны были три дамбы, ведущие в Мексику, с их перерывами и мостами — через Истапалапан, по которой мы четыре дня тому назад вступили в столицу, через Тлакупу, по которой нам суждено было через целых шесть месяцев спасаться ночной порой, и через Тепеакилу. Ясно виден был и водопровод чапультепекский, снабжавший весь город питьевой водой. Все озеро было как на ладони; множество лодок сновало туда и сюда, доставляя людей и продукты в любой дом; а над домами повсюду высились, точно крепости, пирамиды храмов с часовнями и ба­шенками на вершине<...>

<...> [После взятия Мексики] первое требование Кортеса к Гуатемосину[198] было — восстановить водопровод из Чапультепека, очи­стить и прибрать улицы, затем исправить дамбы, мосты, дома и дворцы. Срок полагался двухмесячный, после чего жители должны были вернуться, да и мы должны были поселиться в особо отведенных для нас кварталах.

Много было приказов на этот счет, но всех их я теперь не упомню. Во всяком случае, очень быстро устроена была прекрасная гавань для наших бригантин, подле построен крепкий форт, затем введены суды и служба безопасности. Все ценности, какие нахо­дили в городе, сносили в одно место; количество их было невелико, и ходила молва, что мексиканская казна была брошена в озеро по приказу Гуатемосина<...> Но королевские казначеи громко заявляли, что произошла утайка, что Гуатемосина и князя Тлакупы нужно пытать, чтоб они открыли место клада<...> Князей пытали, и они заявили, что все ценности, равно как и добыча в Ночь Печали, были потоплены за четыре дня до бегства. Но как ни ныряли, ничего не нашли. Что касается меня, то я не думаю, чтоб ценностей осталось много: большинство мы получили еще от Мотекусумы для нашего государя<...>

 

3. А. САРАТЕ. «ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ И ЗАВОЕВАНИЯ ПЕРУ»

Автор «Истории» Августин Сарате (ум. 1560) был одним из участников конкисты, впоследствии написал ряд исторических сочинений.

 

<...> Атагуальпа шел к месту нового лагеря очень медленно, по­крывая расстояние в одну малую лигу за 4 часа. Он прибыл в паланкине, который несли на своих плечах вожди. Впереди его шли 300 индейцев, которые расчищали дорогу. Все они считали, что христиан так мало, что легко их будет взять голыми руками. И так думали они потому, что один индейский губернатор сооб­щил, что испанцы немногочисленны и так слабы и неповоротливы, что не могут ходить на собственных ногах, и поэтому ездят они верхом на больших овцах и овец этих называют конями. И уви­дел [Атагуальпа], что испанцев мало и что все они пешие (всадники были спрятаны в засаде), и решил, что не осмели­ваются они появиться перед ним и что не ожидали они его при­бытия. И, приподнявшись на носилках, сказал он своим людям: «Они будут нашими пленниками». И ответили те утвердительно. А затем подошел к нему епископ с молитвенником в руках и рассказал ему, как бог<...> сотворил небо и землю<...>

[Далее говорится, что бог после вознесения на небо оставил вместо себя в мире св. Петра и его преемников, именуемых на­местниками Христа — папами римскими. Эти папы якобы разде­лили все земли во всем мире между государями и королями хри­стианскими, и что одна из провинций, где теперь они находятся, была вручена его величеству императору испанскому.)

<...> Его величество направил в эти места губернатором дона Франциско Писарро, дабы поставить его, Атагуальпу, в извест­ность обо всем том, что выше говорилось, и что если пожелает он, Атагуальпа, принять святую веру крещением и подчиниться губер­натору, т.е. поступить так, как делают все христиане, то дон Фран­циско Писарро защитит его и, владея в мире и справедливости здешней землей и оберегая ее свободу, [поступит так), как обычно поступает губернатор с королями, подчинившимися ему без сопротив­ления. Если же поступит Атагуальпа против сказанного, пойдет на него губернатор войной жестокой.

И выслушав это, сказал Атагуальпа, что земли здешние и все, что на них имеется, приобрели его отец и его деды. И сказал он далее, что не знает, как это св. Петр мог кому бы то ни было его земли дать, и что если даже и дал бы их св. Петр, то он, Атагуальпа, о том и ведать не ведал и ведать не желает. А что Иисуса Христа, сотворившего небо и людей и все сущее, он не знает, а известно ему, что все сотворено солнцем, и солнце почитают здесь как бога, а землю – как мать<...> О Кастилии же он не знает ничего и не видел ее никогда. И спросил он епископа, каким обра­зом сможет он убедиться в том, что все, что ему говорилось, истинно. Тогда епископ сказал, что в книге заключена истина эта<...> И Атагуальпа попросил у него эту книгу, повертел ее, перелистал страницы и сказал, что эта книга не говорит и не произносит никаких слов, и швырнул ее прочь.

И повернулся епископ к испанцам и воскликнул: «На них, на них!» Губернатор<...> кинулся вперед и приказал Эрнандо Писарро исполнить то, что заранее было условлено, а затем велел артил­лерии дать залп, и в этот момент устремились в лагерь с трех сторон всадники, а губернатор с пехотой ринулся к тому месту, где находился Атагуальпа. Но сгрудились индейцы вокруг носи­лок и оказали жестокое сопротивление, и их было так много, что на место одного павшего сразу вставало несколько воинов. И гу­бернатор, видя, что малейшее промедление будет гибельным, ибо хотя и убивали испанцы многих индейцев, но редели их собствен­ные ряды, в яростном порыве устремился к носилкам, схватил Атагуальпу за волосы<...> рванул его к себе и вытащил вон из но­силок<...> Губернатор свалил Атагуальпу на землю и связал его. Индейцы узрели своего сеньора поверженным и связанным как раз тогда, когда с разных сторон набросились на них всадники, которых они так боялись, и повернулись они вспять и бросились бежать. И всадники преследовали бегущих, покуда ночная тьма не вынудила их возвратиться<...>