КОНЦА XIX – НАЧАЛА ХХ ВЕКОВ

1. Образ Евгения Онегина. «Евгений Онегин» как архетип «лишнего человека» в русской литературе.

 

Лишний человек - литературный тип, это образ человека мыслящего, болезненно переживающего свою социальную невостребованность из-за того, что огромные душевные силы так и не смогли найти себе полного применения. Черты лишнего человека: душевная усталость, глубокий скептицизм, разлад слова и дела.

Считается, что в русской литературе образ лишнего человека впервые появляется в романе Пушкина «Евгений Онегин».

Источник: статья Гуревича о «ЕО».

 

О незаурядности Онегина, значительности и сложности его внутреннего мира свидетельствует в особенности пережитый им нравственно-психологический перелом, душевный кризис, кото­рый может быть назван центральным событием первой главы (недаром в рукописном авторском плане-оглавлении романа пер­вая глава получила название "Хандра") и первотолчком сюжетного развития в целом: ведь именно стремление избавиться от хандры побудило Онегина не только отправиться в деревню, но и остаться там.

Как видим, рассказ об Онегине в первой главе строится на резком внутреннем противоречии: за обликом беспечного повесы и модного щеголя угадываются совсем иные черты — вырисовы­вается образ человека мыслящего, глубоко страдающего и разоча­рованного.

Итак, Онегин переживает мучительный и острый духовный кризис, причины и последствия которого сложны и многообраз­ны. Это, конечно, и пресыщенность "блистательными победа­ми", "вседневными наслаждениями", но это и внешне беспри­чинное разочарование в жизни вообще — охлаждение души, мыслей и чувств. "Рано чувства в нем остыли", "резкий, охлаж­денный ум", "к жизни вовсе охладел" — такими словами харак­теризует автор новое состояние своего героя, едва ли не стоящего теперь на грани самоубийства.

Все это сближает Онегина с героями романтических произве­дений, холодными, разочарованными, живущими в разладе с обществом, страдающими от тоски и отвращения к жизни. И прежде всего — с байроновским Чайльд-Гарольдом, который проводил свои дни "в безумной жажде радостей и нег", а затем совершенно неожиданно и необъяснимо резко переменился.

Не случайно Пушкин прямо сравнивает Онегина с байронов­ским персонажем ("Как Child-Harold, угрюмый, томный, в гос­тиных появлялся он") и затем на протяжении романа не раз возвращается к этому сопоставлению.

Именно в эту кризисную пору Онегин сближается с автором, также узнавшим горький вкус разочарования, автором, которого так поразили оригинальность его нового друга, сходство их взгля­дов и настроений.

Очевидно, неудовлетворенность Онегина вызвана ощущени­ем, что жизнь, которую он ведет, не приносит и не может принести ему счастья ("Но был ли счастлив мой Евгений, сво­бодный, в цвете лучших лет...?" — задает вопрос автор и тут же отвечает на него отрицательно), ибо не соответствует его челове­ческой сути, его глубинным внутренним потребностям и стремле­ниям. Недаром же в "кризисных" строфах первой главы говорит­ся о душе героя, "полной сожаленья", о его мучительных воспо­минаниях, раскаянье, угрызениях совести.

Безусловно, разочарование Онегина связано с нарастанием его политической оппозиционности, усилением критического отно­шения к высшему свету, придворному кругу, верховной власти. Резкость и беспощадность его суждений шокировали поначалу даже героя-автора.

Мрачность и озлобленность Онегина, его неизбыв­ная хандра, его "безочарование", холодность и равнодушие к жизни, его гордость, особо подчеркнутая эпиграфом к роману, его презрение к людям ("Кто жил и мыслил, тот не может / В душе не презирать людей"), отнюдь не чуждый ему байроновско-наполеоновский комплекс ("Мы почитаем всех нулями, / А единицами — себя. / Мы все глядим в Наполеоны...") ясно указывают, что душа героя во власти демонизма — беспощадно-трезвого, критического отношения к жизни, приправленного ядом сомнения в безусловности высших духовно-нравственных ценностей и общественных идеалов.

Следует заметить, что тоска, скука, разочарование, хандра могут быть названы "веянием времени". Они были свойственны многим выдающимся людям той поры: одному из лидеров Север­ного общества декабристов Николаю Тургеневу и крупнейшему мыслителю П.Я. Чаадаеву, близким друзьям Пушкина А.Н. Ра­евскому и П.А. Вяземскому, замечательному поэту и критику, А.С. Грибоедову (в "Путешествии в Арзрум" Пушкин писал о его меланхолическом характере и озлобленном уме) и самому Пуш­кину. Так, Н. Тургенев вел дневник с характерным названием "Моя скука", где скука названа "болезнью, только гораздо опас­нейшею телесной", а ссыльный Пушкин в дружеском письме К.Ф. Рылееву утверждал даже: "Скука есть одна из принадлеж­ностей мыслящего существа" (X, 113).

Конечно же, в основе подобных умонастроений лежало отме­ченное нами (во введении) противоречие — между богатством души, многообразными талантами лучших людей эпохи, проник­нутых чувством собственной избранности и исторической предна­значенности, и невозможностью найти достойное применение своим силам и способностям. Однако в определенные историчес­кие моменты эти настроения особенно обострялись.

 

2. Лирические отступления в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души».

1) лирическое отступление о «метком русском слове» (конец 5 главы)

2) лирическое отступление о юности Автора: «Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно гляжу на её пошлую наружность…» (самое начало 6 главы)

3) лирическое отступление о путнике и писателе, «дерзнувшего вызвать наружу все, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи»(начало седьмой главы)

4) лирическое отступление об истинном и ложном патриотизме: «Виноват! Кажется, из уст нашего героя излетело словцо, подмеченное на улице. Что ж делать? Таково на Руси положение писателя!» (середина 8 главы)

5) лирическое отступление «Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека вижу тебя…»(середина 11 главы)

6) лирическое отступление «И какой же русский не любит быстрой езды?...Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал?» (конец 11 главы)

 

3 функции лирических отступлений:

· формируют лирический уровень поэмы и вводят образ Автора

· расширение проблематики поэмы

 

«Мертвые души» по жанру – поэма. В этом произведении есть как черты эпоса, так и черты, характерные для лирики. С эпосом «Мертвые души» связывает наличие сюжета, развитой системы персонажей, подробные описания помещичьей жизни. Лирическое начало поэмы обусловлено присутствием образа Автора. Именно с помощью этого особого образа формируется лирический уровень поэмы, который, по сути, не очень-то и связан с главным сюжетом «Мертвых душ» и историей Чичикова. Лирическое начало словно бы проступает через эпическое начало произведения через обширные авторские сравнения и суждения, через авторские алогизмы. Однако всего этого Гоголю было бы недостаточно для того, чтобы полностью раскрыть образ Автора. Для этого писателю потребовалось ввести в текст поэмы ряд обширных авторских рассуждений, которые если как-то и связаны с основным текстом поэмы, то только по принципу ассоциации (как например, лирическое отступление в конце пятой главы о метком русском слове, которое следует после того, как мужик называет Плюшкина «заплатанной»).

Гоголь композиционно подчеркивает разницу между пронзительным тоном лирических отступлений и во многом приземленным повествованием о путешествии Чичикова.

Во многом мир, который предстает перед читателями в лирических отступлениях, противопоставлен миру Чичикова и помещиков. Лирические отступления отражают мечту Гоголя о положительной действительности и положительном герое. Автор- это живая чувствующая душа.

В лирических отступлениях мысль писателя уходит далеко от событий из жизни главного героя и охватывает весь предмет изображения, «всю Русь», и даже выходит на общечеловеческий уровень. В лирических отступлениях главным образом затрагивается философская проблема жизненного пути (что во многом соотносится с сюжетом путешествия и мотивом дороги «эпической части поэмы»): это и жизненный путь каждого человека (лирическое отступление 6 главы), это и путь писателя (сравнение путника и писателя в 7 главе) и, как итог, судьба России, её исторический путь.

В лирических отступлениях Автор провозглашает новую этическую систему: любовь к Родине как нечто непреложное, к национальной жизни России, и ненависть к её отрицательным сторонам. При этом Автор не боится выводить на свет все самые темные стороны своей родины.

 

 

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ ПО КУРСУ ИСТОРИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

КОНЦА XIX – НАЧАЛА ХХ ВЕКОВ

 

1. Поэтика А. Блока (Символика. Ритм. Рифма).

Можно сказать, что историческая миссия Блока как поэта, критика, публициста заключалась в том, чтобы привести культуру прошлого в непосредственное соприкосновение со своим временем. Поэт явился связующим звеном между литературой XIX и начала XX веков. Вероятно, поэтому в творчестве и облике Блока совмещаются несовместимые черты и качества личности.

Блок классичен, сдержан, глубоко интеллектуален и интеллигентен. Он наиболее яркий представитель одного из самых модных модернистских течений — символизма, в котором видел выражение мятежных исканий своего времени. В содержании своего творчества Блок вышел далеко за пределы символистической доктрины, но он оставался верен эстетике и поэтике символизма до конца своих дней, остро ощущая "тревоги своего времени".

 

В поэтическом мире Блока, который, как творец, искал сжатые поэтические формы, конкретные образы превращались в емкие символы, говорящие о беспредельном. Одно-два "магических" слова могли означать для лего бесконечно многое. Наиболее известные, классические тому примеры мы находим в стихотворениях цикла о Прекрасной Даме, "Незнакомка", "Нечаянная радость". Причем, особую значимость приобретает многомерность и глубина подразумеваемых смыслов.

Символика Блока не остается неизменной, она по-новому переосмысляется, скрещивается с новыми символами. В ранних стихотворениях, например в "Незнакомке", перед нами один символический ряд: "шляпа с траурными перьями", "перья страуса склоненные", скрывающаяся "в туманном... окне", за "темной вуалью", "незнакомка". В позднем стихотворении "О доблестях, о подвигах, о славе..." образ трагической любви, воспоминание о былом счастье и молодости связан с другим изобразительным рядом. Изображение любимой на портрете возникает перед нами без всякой дымки: "твое лицо в простой оправе". Детали, связанные с миром повседневности, символически обобщены: "я бросил в ночь заветное кольцо", "синий плащ", "летели дни, крутясь проклятым роем". В стихотворении упоминается единственная деталь туалета — "синий плащ". Его не просто надевает любимая — в него "она печалью завернулась". Возникая повторно во сне, этот образ приобретает значение символа. В этом стихотворении мы не обнаруживаем ни звезд, ни тайны, ни таинственного исчезновения. "... В сырую ночь ты из дому ушла", — уход любимой осязаем и конкретен. Но это не делает восприятие стихотворения приземленным, оно, хоть и печально, но окутывает романтической дымкой, символика остается глубокой, со множеством подтекстов.

Подобное восприятие выражается и в блоковских метафорах. Ведь метафора есть, по Блоку, сестра символа.

 

Александр Блок создал особый тип лирической поэзии. Поэзия эта проникнута острым чувством истории и действительности. Лирический стиль Блока — не разрушение старых, традиционных форм, а свободное сочетание и перепланировка элементов самых различных стилей: от романсно-элегического до куплетно-частушечного. Поэт наполнил романс психологическим содержанием и создал его как явление не просто "цыганщины", а большого литературного стиля:

Вешний трепет, и лепет, и шелест,

Непробудные, дикие сны,

И твоя одичалая прелесть

Как гитара, как бубен весны!("Ты — как отзвук забытого гимна...")

Напевно-эмоциональная интонация романса соседствует с разговорной поэтической частушкой:

Отложила молодица

Зимнюю кудель...

Поглядеть, как веселится

В улице апрель!

Раскрутился над рекою

Красный сарафан, Счастьем, удалью, тоскою

Задышал туман.

(Из цикла "Ненужная весна")

Принцип контраста, антитезы является излюбленным художественным принципом поэтики Блока. Так, пролог к поэме "Возмездие" целиком построен на противоположности антонимических слов: «Жизнь — без начала и конца. Нас всех подстерегает случай...» Или: «Он, утверждая, отрицал, И утверждал он, отрицая...»

В сюжетных стихотворениях Блок зачастую использует для того, чтобы возрастала напряженность повествования, параллелизм:

 

Мастерски поэт использует цветовые метафоры: "желтые и синие" (вагоны I и II классов), "зеленые" (вагоны III класса). Здесь "желтые и синие" олицетворяют высшее сословие и его равнодушное отношение к окружающему миру обездоленных.

Блок справедливо считал, что поэту отведена особая, великая и ответственная роль: "Три дела возложены на него: во-первых — освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во—вторых — привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих — внести эту гармонию во внешний мир".

 

СИМВОЛИКА ЦВЕТА И ЗВУКА

Стихотворения А. Блока как бы раскрашены в различные цвета и оттенки.

Колоризм в поэзии Блока обусловлен, с одной стороны, реальным миром и, с другой — миром символов.

Красный цвет выполняет самые различные функции, например, является смысловым стержнем субстантивированной аллегории: «Ночью красное поет...» (V, 71); «Красный с козел спрыгнул — и на светлой черте распахнул каретную дверцу», (II, 157).

Есть у Блока стихотворения, где красный цвет пронизывает весь сюжет, организует его («Распушилась, раскачнулась...», «Я бежал и спотыкался...»,

«Пожар», «Обман», «В сыром ночном тумане...», «Светлый сон, ты не обманешь...», «Невидимка», «Город в красные пределы...» и др.)

Красный цвет у зрелого Блока почти всегда трагический, больной, горячечный. Можно предположить, что трагическое восприятие красного цвета появляется у Блока после прочтения рассказа Леонида Андреева «Красный смех»

(1904), в этом же году поэт пишет стихотворение «Город в красные пределы...». Развивая мысль о том, что в городе царит «пошлость-паучиха», Блок рисует картину безумного города, безумного мира, каким он, по его мнению, обрисован и у Андреева; это среди безлюдья «пьяное веселье, хохот, красные юбки; сквозь непроглядную ночную вьюгу женщины в красном пронесли шумную радость, не знавшую, где найти приют

Пурпурный круг над головою Музы нам еще встретится у Блока («Кто ты,

Женственное Имя в нимбе красного огня?» (II, 48); в одном из программных стихотворений цикла «Стихов о Прекрасной Даме» — «мерцание красных лампад», при свете которых и совершает свой обряд инок

В первом томе красный цвет часто выступает в соседстве с другими — голубым, белым, желтым:

«Белой ночью месяц красный выплывает в синеве» (I, 90); «Свобода смотрит в синеву. Окно открыто. Воздух резок. За жолто-красную листву уходит месяца отрезок» (I, 228). Постепенно красный цвет и его оттенки вместе с другими цветами начинает передавать определенное настроение, душевное состояние, чаще всего тревожное («Зарево белое, желтое, красное, крики и звон вдалеке, ты не обманешь, тревога напрасная, вижу огни на реке»

Во втором и третьем томах символика красного цвета расширяется: красный цвет — элемент контраста, символ разоблачения капиталистического города и его противоречий, средство сатиры и, наконец, символ приближающейся революции.

Красный цвет по-прежнему используется в пейзажных зарисовках, однако уже с явно переносным, метафорическим звучанием: «Пели гимн багряным зорям»

(II, 55); «И в безбурности зорь красноватых не видать чертенят бесноватых»

Социальное звучание произведений Блока становится все более отчетливым во втором томе. Блок все пристальнее всматривается в окружающую его действительность, все ближе воспринимает жизнь. Предгрозовые раскаты и сама революционная гроза 1905 года не пронеслись мимо него. Тема страшного мира и неприятия его, вера в неизбежность гибели капиталистического уклада, своеобразно осмысленная и интерпретированная, все чаще появляется в поэзии

Блока. Красный цвет становится на время символом мещанства, пошлости, продажности: «Но ты гуляешь с красным бантом и семячки лущишь...» (II,

116); в притоне разврата «всех ужасней в комнате был красный комод» (II,

139); «Красный штоф полинялых диванов...» (III, 31); «Был любовный напиток

— в красной пачке кредиток» (II, 168). Поэту ненавистны мещанские красные герани в окошках:

В использовании синего, голубого как поэтического образа преобладает символическое начало. Часто он передает ощущение зыбкости, нереальности, атмосферу сна: «И на сон навеваю мечты, и проходят они, голубые...» -: «И ушла в синеватую даль...» (II, 16);

«Голубоватым дымом вечерний зной возносится...» (III, 109); «Неживой, голубоватый ночи свет.Главенствующее значение синего в цветовой гамме может быть подчеркнуто грамматически необычным множественным числом: «Над зелеными рвами текла, розовея, весна. Непомерность ждала в синевах отдаленной черты», II, 61.

Законченным воплощением символа является один из персонажей пьесы

«Незнакомка» по имени Голубой, который на вопрос Незнакомки «Ты можешь сказать мне земные слова? Отчего ты весь в голубом?» отвечает: «Я слишком долго в небо смотрел: оттого — голубые глаза и плащ», IV, 85.

Тема «соловьиного сада», раскрывается в «голубом ключе»: синяя мгла, синий сумрак, синяя муть, голубое окно. Тематическим повтором проходит синий в стихотворении «Помнишь ли город тревожный...»: синяя дымка, синяя города мгла. В стихотворении «Облака небывалой услады...»—лазурная лень, нежно-синие горы, рождество голубого ручья, голубые земли; в стихотворении «В голубой далекой спаленке...» — штора синего окна, синий сумрак и покой; в стихотворении

Синий цвет в поэтике Блока, несмотря на разнообразие оттенков его значений, в основном всегда выполняет функцию высокой поэтизации, романтизации образа; он неизменно сообщает образу неповторимую взволнованность, страстность, активно участвует в философском и эстетическом осмыслении поэтом окружающего мира.

ЖЕЛТЫЙ-ТРАГИЧЕН. Возле желтого оказываются пожар, сожжено, варя, жги, обжигаешь. Звуковая гамма желтого вбирает и массу других слов, преимущественно с негативным (в контексте) смысловым наполнением, например, в стихотворении «В эти желтые дни меж домами...»: меж, обжигаешь глазами, пожаром, ложь, зимние, может, безумный, уничтожит, разящий, взор, кинжал. Ж, з, пронизывая все произведение, особенно выразительно звучат в концовке: «Твой разящий, твой взор, твой кинжал!»

. Звуковой колорит лирики А. Блока

 

Звуковая основа создает композиционный рисунок многих стихотворений

Блока. Например, цикл стихов «На поле Куликовом» развертывается в звуковом движении прежде всего. Это и скачущая кобылица, и летящая стрела, и потрескивание горящего костра, и струящаяся из ран кровь — в первом стихотворении цикла, а затем все более слышимый, нарастающий крик лебедей:

«За Непрядвой лебеди кричали, и опять, опять они кричат...» Это и звук человеческого голоса, призыв биться с татарвою: «За святое дело мертвым лечь!»; это и причитания матери, и звон мечей. Звуки приобретают символический смысл: «Слышал я твой голос сердцем вещим в криках лебедей»;

Естественно, что одну из центральных функций в системе звуковых образов выполняет звук человеческого голоса, его оттенки: шепот, стон, крик, пение, плач, болтовня, лепет, смех, бред, бормотанье. Блок выделяет в человеческом голосе дополнительные приметы, необходимые для создания законченной картины, образа: «Дивный голос твой, низкий и странный...» III,

236; «Не пой ты мне и сладостно, и нежно...» I, 114; «У Вас был голос серебристо-утомленный. Ваша речь была таинственно-проста», I, 280. Но звук человеческого голоса может быть и мучительным, и горестным: «Я муки криком не нарушу. Ты слишком хриплым стоном душу бессмертную томишь во мгле!.. Я слышу трудный, хриплый голос...» III, 86. Кроме определяющих слов, есть и другие пути углубления звука-образа, например сравнения: «И вот, как посол нарастающей бури, пророческий голос ударил в толпу», II, 53; «И страстный голос был как звуки рога», II, 307. Гораздо реже встречаем значимые фразы, слова, звучащие сами по себе, без указания, кем они произнесены:

Звук как самодовлеющая величина (в сфере поэтической фонетики) бывает вестником каких-то важных событий, он порождает в лирическом герое предчувствие чего-то рокового, неизбежного: жизни, смерти, любви. Так, предвестником великих событий звучит колокольный звон во вступлении к циклу

«Стихов о Прекрасной Даме»: «Все колокольные звоны гудят», I, 74. Обычно звук колокола предшествует началу действия, является своего рода завязкой в сюжетных стихотворениях: «В церкви ударил колокол. Распахнулись форточки, и внизу стал слышен торопливый бег». Но, вступив зачином, звук не умирает, он создает тревожный звуковой фон, в который вкрапляются и другие звуки:

«Бился колокол. Гудели крики, лай и ржанье», II, 140. Звон колокола выполняет в стихотворениях Блока очень разнообразные художественные функции. Так, колокол раздольный — это и глашатай весны, и он же может быть источником мучительных переживаний:

И. Крук совершенно прав, говоря о «музыкальной антитезе как одном из специфических приемов поэтики Блока, подчиненных задаче художественного отражения контрастов и конфликтов, трагичности судьбы человека в условиях

«страшного мира».

У Блока есть, например, свой арсенал звуков войны; здесь отражено все, что связано с войной, битвами, армией, вплоть до боевых кличей: «Свист пуль, тоскливый вой ядра», III, 307; «И дальний зов — на бой — на бой — рази врагов! В лязге сабель, в ржанье коней...» III, 374; «Гром орудий и топот коней», III, 276; «Идут века, шумит война...» III, 281; «И под черною тучей веселый горнист заиграл к отправленью сигнал... И военною славой заплакал рожок... Громыханье колес и охрипший свисток заглушило ура без конца», III, 275. Очень разнообразны звуки города: «И суета и шум на улице безмерней», I, 158; «Звенят в пыли велосипеды», III, 106 и т. д.

 

Звуки участвуют в создании контраста; как правило, это сталкивание тишины и звуков во имя утверждения звуков как жизни. В этом противопоставлении может слышаться исступленный страх перед отсутствием звуков, означающим гибель, конец всему:

 

Верни мне, жизнь, хоть смех беззубый,

Чтоб в тишине не изнемочь! Ill, 71

 

 

2. А. Блок и В. Брюсов как поэты-урбанисты.

 

Начало XX века -- сложное время в развитии России, эпоха больших перемен, серьезных катаклизмов. В этот период российской истории происходит переоценка ценностей, ломка всего старого, уже устоявшегося в жизни. Безусловно, противоречивые события в стране (и первая русская революция 1905--1907 годов, и первая мировая война, и расцвет промышленного производства, и строительство и расширение городов) повлияли как в целом на развитие культуры, так, в частности, и на дальнейшее развитие литературы.