Основные данные о работе 2 страница

Отец остановился, и на мгновение мне показалось, что он сейчас расплачется. В церкви стало очень тихо. Отец продолжал:

— В тот вечер в гостинице я опустился на колени возле своей кровати. Вдруг передо мной появилось грязное лицо палестинской девочки. Я закрыл глаза, но оно не исчезло. И снова девочка протянула ко мне руку, но когда я посмотрел в ее молящие глаза, то мне показалось, что она просит нечто более важное, чем деньги. Она протягивала руку за утешением, ободрением, любовью и надеждой, за Евангелием.

Пока отец говорил, я смотрел на свои дорогие ботинки. У всех невольно текли слезы. Отец рассказал нам, как он всю ночь пролежал без сна в номере гостиницы и не мог забыть лица девочки.

— Я хочу вам кое-что сказать, — продолжил он, выпрямившись. — После той ночи я изменился. Я буду до конца своей жизни рассказывать нашим сестрам и братьям о нуждах людей за океаном. Я хочу помогать им. Всемирные миссии существовали до сих пор лишь на словах, но теперь все будет иначе. С этого момента у миссий есть лицо. Это лицо ребенка.

Мое пятнадцатилетнее сердце наполнилось новым переживанием. Я понимал, что отец не был единственным в собрании, кто больше не сможет оставаться прежним. И вдруг в памяти всплыли слова, впервые услышанные мной в церкви дяди в Арканзасе: «Идите по всему миру...»

Может, было что-то, чем я мог бы пожертвовать прямо сейчас?

Я старался не думать о машине.

Церковные приоритеты изменились. Теперь больше денег предназначалось для работы за океаном. Прихожане стали щедрее, и общий доход церкви возрос на тридцать процентов. Мы даже смогли оплачивать местные счета.

Отец просто горел подобной деятельностью. Неделями он рассказывал нам о жизни одного африканского миссионера и трудностях, с которыми тот сталкивался, и наконец, заинтересовал этим всех нас.

Затем, в одно из воскресений, он выкатил на церковную сцену совершенно новый «джип»:

— Мы отправим его в Африку, если соберем деньги.

Наконец-то, и я смогу внести свою лепту. Я решил отдать свой двухмесячный заработок за разноску газет — сорок долларов — на покупку этого «джипа». Я так и не купил себе скоростную «чеви», но зато помог приобрести автомобиль, который проедет полмира.

Однако я не отказался от своей мечты купить себе машину. Я убедил отца позволить мне работать еще на двух работах, помимо разноски газет. Тем же летом мне удалось собрать достаточно денег и купить свою первую машину: это был «чеви» 1939 года выпуска. Я очень гордился своей покупкой, хотя бедная машина насчитывала одиннадцать лет и едва ездила. Обе задние двери были поломаны. Я снял с нее хромированное покрытие и с помощью друзей покрасил в голубой цвет.

Но к моей гордости примешивалось еще что-то еле уловимое: тихий голос настойчиво говорил мне, что моя жизнь — нечто большее, нежели машины или желание не отставать от моих ровесников. А поездка в Мексику на пасхальные каникулы с десятью другими ребятами, казалось, окончательно подтвердила мои смутные догадки. В восемнадцать лет мы мало что знали о людях других культур, но, используя школьный запас испанского, мы пытались передать им самое важное Послание на земле. Невероятно, но наши усилия увенчались успехом. Почти двадцать мексиканцев сказали: «Да, мы хотим принять Иисуса». Некоторые прямо на улице становились на колени, чтобы помолиться. Несмотря на печальный конец нашей поездки (с двумя другими ребятами я попал в больницу с дизентерией), я чувствовал уверенность, что встретился с Божьим водительством.

Что-то, чего я не понимал до конца, росло внутри меня.

Вероятно, именно поездка в Мексику повлияла на мое решение учиться в библейском колледже Ассамблеи Божьей в Спрингфилде, штат Миссури.

Одним погожим осенним днем 1954 года, когда мне исполнилось девятнадцать лет, мы с сестрой Филлис (она также хотела учиться в Центральном библейском институте) складывали свои вещи в мой «додж» 1948 года выпуска, сменивший «чеви».

Отец, мама и десятилетняя Дженни стояли возле дома и ждали. Я видел, как они изо всех сил старались не заплакать, когда мы закончили укладывать вещи в машину и отец помолился за нашу физическую и духовную безопасность.

Выехав со двора на шоссе, мы повернули на восток, по направлению к Спринфилду. Так началось путешествие длиною в жизнь.

 

 

Волны

 

 

Это была обычная поездка на Багамы, но уникальное переживание водительства, которое мне довелось там испытать, определило направление всей моей жизни.

Во время учебы в школе в Миссури, я и трое двадцатилетних ребят решили создать евангельский вокальный квартет. На каникулах мы обычно уезжали подальше от Спрингфилда. Одна из таких поездок привела нас в Нассау, столицу Багамских островов.

Стоял июнь 1956 года. Мы летели из Майами в Нассау на борту самолета компании «Авиалиния Макей». Под нами простилалась цепь островов на фоне воды самых невероятных оттенков: широкие светло-голубые полосы чередовались с темно-бирюзовыми и бледно-лиловыми.

В аэропорту нас встретил миссионер, и пока мы ехали, мой интерес к стране все возрастал. Я не испытывал таких сильных впечатлений с тех пор, как восемнадцатилетним парнем с десятью другими ребятами путешествовал по Мексике. Мне было трудно поверить, что с тех пор прошло уже два года. Причиной восторга стало не только удивительное многообразие красок, обилие цветов, необычная уличная полиция в традиционных для тропиков белых костюмах и шлемах, а что-то внутри меня самого.

В перерывах между концертами мы разговаривали с миссионерами, работавшими на Багамах. Они рассказали нам о трех подростках, которые, приехав на один из островов выполнять миссионерскую работу, стали назначать свидания местным девушкам, не зная, что здесь, в отличие от Штатов, такие встречи не приняты. И теперь остров полон неприятных слухов.

Я слушал эту историю со смешанными чувствами. Мне было жаль, что эти подростки оказались недостаточно чуткими к местным традициям, но в глубине души я одобрял их замечательную идею приехать сюда в качестве миссионеров.

В тот вечер после концерта я вернулся в комнату для миссионеров, где белые стены украшал единственный пейзаж острова в дешевой деревянной рамке. Лежа на кровати с согнутой вдвое подушкой под головой, я открыл Библию, как обычно, прося Бога говорить со мной.

То, что произошло дальше, оказалось весьма необычным.

Вдруг я увидел карту мира. Только карта была живой — она двигалась! Я поднялся. Потряс головой, протер глаза. Это было видение. Я видел все континенты. На их побережья накатывали волны. Волна набегала, затем отступала, затем снова поднималась, пока не покрывала весь континент полностью.

У меня перехватило дыхание. Пока я смотрел, картина изменилась. Волны превратились в молодых людей моего возраста и даже моложе, наполнивших континенты. Они разговаривали с людьми на углах улиц и возле баров, ходили от дома к дому. Они молились и заботились о людях так, как мой отец позаботился о маленькой девочке, протянувшей руку за «бакшиз».

Затем видение ушло.

— Вот это да! — подумал я. — Что это было?

Я посмотрел туда, где видел «волны» молодых людей, но увидел только белую стену комнаты с рисунком острова в деревянной рамке. Было ли это моим воображением или Бог показал мне будущее?

— Это действительно, был Ты, Господи? — размышлял я, все еще с удивлением глядя на стену. Молодые люди — дети, по сути, — выезжают в качестве миссионеров! Какая идея! Я подумал о трех парнях на острове и о тех ошибках, которые они допустили, будучи обыкновенными мальчишками. Если такая необычная картина на самом деле пришла от Господа, значит есть возможность использовать юношескую энергию, избежав подобных проблем.

— Почему, — думал я, — Бог дал мне это видение? Будет ли мое будущее как-то связано с «волнами» молодых людей?

Долгое время я пролежал в раздумьях, глядя вникуда.

Одно оставалось ясно. Я никому не должен говорить об увиденном, пока не пойму, что оно означает.

Очевидно, в этом и состоял весь принцип: Бог давал сначала четкое видение, а затем наступало испытание. Еще в подростковом возрасте, Бог призвал меня к «бакшиз». И вопрос был в том, что я выберу: свои ботинки от Чиппева и «чеви» 1939 года выпуска или Божий призыв? По прошествии двух дней после странного видения волн, пришло первое большое испытание. Как ни странно, но последовало оно за хорошим поворотом событий, вернувшим меня к прошлому моей семьи.

Приехав в Майами на очередное выступление, мы зарегистрировались в гостинице. Друзья пригласили меня прогуляться.

— Лорен, мы собираемся пойти перекусить. Ты идешь?

— Нет, спасибо. Я не пойду.

В голове у меня засела одна мысль, которая была важнее еды. Именно здесь, в Майами, порвались наши семейные узы. Я знал, что здесь живет моя тетя Арнетт, отрекшаяся от отца двадцать семь лет назад, когда он принял решение стать проповедником. Родственники рассказывали, что тетя Арнетт живет хорошо. Она владела мебельной фабрикой и сетью розничных магазинов. О самой младшей сестре, тете Сандре, ничего не было известно. Хотя тетя Арнетт по-прежнему противилась, отец все же пытался связаться с ней три года назад, когда умер дед.

— Я к нему даже на похороны не приду, — заявила моя тетя.

— Что будет, если я попробую ей позвонить? — размышлял я.

Оставшись один в номере, я достал из тумбочки телефонную книгу и нашел знакомое имя — Арнетт Каннингем. От волнения слегка дрожали руки. Может, это моя тетя Арнетт? Я набрал номер.

— Алло!

Ее голос! Несмотря на то, что я никогда раньше его не слышал, я узнал его по знакомому тембру — это был голос Каннингемов.

— Здравствуйте, я — Лорен Каннингем. Мой отец — Томас Сесил Каннингем. Можно ли с вами встретиться?

Тишина. Затем:

— Нет, нельзя! Я очень занята! — и она повесила трубку.

На следующий день, в субботу, мои друзья пошли купаться. И хотя я очень люблю пляж, все же снова решил остаться. Растянувшись на кровати в гостиничном номере, я смотрел на телефон. Разговор с тетей Арнетт вызвал во мне массу семейных воспоминаний.

Опершись на спинку кровати, я рассеянно осматривал маленький гостиничный номер. Наши письма возвращались назад нераспечатанными, на телефонные звонки никто не отвечал. Но что-то в звуке этого чужого и одновременно знакомого голоса заставило меня попробовать еще раз. Я взял в руки телефон.

— Здравствуйте, это снова Лорен. Простите, что беспокою вас, но завтра я уезжаю. Не могли бы мы встретиться?

— Сожалею, но, скорее всего, не смогу встретиться с вами сегодня. Мои работники устраивают для меня вечеринку в честь моего дня рождения.

Тетя Арнетт снова повесила трубку, но теперь я добился небольшого прогресса. По крайней мере, она извинилась за то, что не может встретиться со мной. У меня возникла идея, и я отправился в магазин.

Что бы вы подарили на день рождения незнакомой женщине? Я решил купить батистовый носовой платок с богатой вышивкой, такой, как любит моя мама. Затем старательно выбрал поздравительную открытку — не слишком сентиментальную, с надписью «С днем рождения, тетя».

Мы собирались покинуть город в воскресенье в полдень. Я позвонил из телефонной будки на бульваре Бискейн и попросил тетю Арнетт уделить мне буквально несколько минут прежде чем уеду. На этот раз она, возможно, из чистого любопытства согласилась встретиться со мной.

Мы проезжали по засаженными пальмами улицам, вдоль которых уютно расположились дома, и остановились перед большим серо-голубым домом с верандой. Вспомнив слова тети Арнетт, упрекавшей отца за решение «идти по жизни с протянутой рукой, прикрываясь религией», я, бросив взгляд в зеркало заднего вида, поправил волосы и подтянул галстук.

Оставив друзей ждать в машине, я направился к дому. Сквозь занавешенное окно веранды я увидел неясное очертание женщины, наблюдавшей за мной. Неторопливо поднялся по ступенькам.

И вдруг я оказался лицом к лицу с женщиной, похожей на отца. Ее волосы были аккуратно уложены, на пальцах блестели бриллианты. Странно, но в моей груди шевельнулось к ней теплое чувство.

— Здравствуйте, я — сын Тома.

Тетя Арнетт медленно осмотрела меня, изучая черты моего лица. Мы долго молча стояли на ступеньках.

— Вот это вам на день рождения, — промолвил я, наконец, протягивая ей открытку с вложенным внутрь платком.

Тетя Арнетт взяла открытку.

— Ты так похож на своего отца, — сказала она и затем мягко добавила: такие же каштановые волосы, такие же глаза. Та же улыбка. Но ты немного выше, да?

У меня стучало сердце. Она улыбнулась, и ее глаза наполнились слезами. Это было так давно...

Она попросила меня и моих друзей зайти. Я коротко ответил на ее вопросы о родителях, рассказал, что также готовлюсь стать служителем, учусь в школе в Миссури, а летом езжу с вокальной группой, и что мы только что вернулись с Багамских островов. Она спросила, как далеко мы поедем на север, я ответил ей, и снова тишина. Продолжая внимательно меня изучать, она сказала:

— Ты знаешь, у тебя есть еще одна тетя, Лорен. По сравнению с тетей Сандрой, я нищая.

«Вот так заявление», — подумал я, оглядываясь по сторонам. Когда тетя Арнетт узнала, что мы будем проезжать недалеко от летнего дома тети Сандры, она посоветовала мне связаться с ней.

Я посмотрел на часы. Пора было идти. Мы пожали друг другу руки. Она спросила, как можно меня найти. Я оставил ей копию нашего маршрута.

Через несколько дней тетя Арнетт позвонила мне и сказала, что она договорилась о моей встрече с тетей Сандрой. В пятидесятническую церковь, где мы пели, за мной приехал водитель, чтобы отвезти меня в летний дом тети Сандры в Лейк-Плэсид, штат Нью-Йорк.

Тетя Сандра и ее муж Джордж жили в замечательном мире, с которым я никогда раньше не сталкивался. Но больше всего меня поразила сама тетя Сандра. Не верилось, что этой женщине с веселыми серыми глазами и короткими волнистыми русыми волосами было пятьдесят лет. Она оказалась очень доброй, делая все, чтобы я чувствовал себя «как дома». Тетя Сандра, принявшая меня, как давно утраченного сына, напоминала мне мою сестру Филлис. Даже дядя Джордж, высокий и сдержанный англичанин, проявил заботу и любезность.

Их поддержка оказалась как нельзя кстати перед моим последним годом обучения в Центральном библейском институте. Мои родители и я не знали, как оплатить мое дальнейшее обучение. Тетя Сандра написала нам, что они решили дать мне денег, чтобы я смог продолжить обучение по своему усмотрению.

На следующий год отец, Арнетт и Сандра встретились все вместе.

— Счастливый конец, — радостно подумал я. Но в действительности, это воссоединение стало началом главного испытания.

 

Маленькие начинания

 

 

— Ну сынок, ты делаешь большие успехи, — сказала однажды мама, когда я искал в своем шкафу нарядную рубашку. Мне исполнилось двадцать четыре года, и после возвращения из колледжа в Калифорнию я три года жил с родителями в их пригородном доме в Монтерей Парке.

— Да, — ответил я отвлеченно. Не знаю, был ли это комплимент, но мне стало приятно, что она это отметила.

— Возложи все свои заботы на алтарь. Если ты возгордишься, Бог не сможет использовать тебя.

Когда мама вышла из комнаты, я подошел к окну и посмотрел на кактусы во дворе. Я мысленно вернулся к последнему году в школе, где выступил с прощальной речью как президент студенческого общества; к моему посвящению в служители Ассамблеи Божьей; к моей нынешней работе среди молодежи в Лос-Анджелесе. Я был рад всему этому, но... горд? Вряд ли. Мама всегда давала точные оценки, но на этот раз мне казалось, что она ошиблась. Пройдут годы, прежде чем я смогу увидеть истину в ее словах.

А сейчас беспокоило другое. Чего же мне не доставало? Мне нравилась моя работа: молодежь была такой яркой и энергичной. Но я должен был признаться, что большинство мероприятий, которые я для них планировал, оказывались пустыми. Они не касались сердец молодых людей, потому что в них не было вызова. Именно этого мы все жаждем, особенно в годы юности и ранней молодости, когда нам только двадцать. Мы жаждем сильного вызова.

Я снова вспомнил необычное видение, которое получил на Багамах... Неужели с тех пор прошло уже четыре года? И так мало сделано. Пришло время действовать более энергично.

Спустя несколько дней я пошел к своему руководителю с предложением взять подростков в миссионерскую поездку на Гавайи. План одобрили. Со мной отправилось сто шесть человек! Однако результаты оказались не такими, каких мы ожидали: половина людей хотела отдыхать на пляже, а другие — говорить с людьми о том, во что они верили.

— Ты не должен смешивать цели, Лорен, — сказал я себе. Итак, я пришел к следующим выводам. Первое: из случая с тремя парнями на Багамах (которые наделали столько шума, встречаясь с местными девушками) я понял, что при выполнении миссии свидания исключены. Второе: поездка на Гавайи показала, что нельзя совмещать осмотр достопримечательностей с евангелизацией.

Для чего мне нужны такие выводы? И почему я так часто возвращался к Багамскому видению? Воспоминание о необычном событии просто не покидало меня. Казалось, оно подчеркивало обыденность моей жизни.

Мне хотелось выяснить, что все это значило, и что Бог хотел от меня. Я решил поехать сам и разведать возможности служений за рубежом. Мне достали билет с огромной скидкой. Я продал машину, взял на работе отпуск (я был лидером молодежного служения) и отправился исследовать мир с его бедами и трудностями. Меня не интересовали достопримечательности. У меня было странное ощущение, словно какая-то сила влекла меня к новому, доселе непознанному.

Во время путешествия сильнее всего поразило то, что люди везде одинаковые. Нас разделяют только «системы». В одной отдаленной индийской деревушке произошел случай, открывший мне глаза на тот факт, что миллионы жителей Индии имеют убеждения, отличные от моих.

Была темная жаркая ночь. По дороге в гостиницу я услышал отчаянный вопль, несшийся откуда-то из толпы. Я решил узнать, в чем дело. Пробравшись в центр шумной толпы, я увидел огромную кучу хвороста. Мужчина с факелом поджег ветки, и в свете разгорающегося пламени я увидел на вершине погребального костра худую мальчишескую фигуру. От человека, говорившего по-английски, я узнал, что этот шестнадцатилетний мальчик был зарезан ножом во время драки. Вопль становился все сильнее. Я стоял среди людей в свете пламени, сознавая, что этот мальчик ушел в пустоту. В воздухе повисло тяжелое отчаяние, смешанное с тошнотворным запахом горящей плоти.

Я видел безнадежность на лицах людей вокруг погребального костра. Внутри меня росло желание сказать тем, кто остался жив: надежда есть, ее имя — Иисус.

Во время поездки со мной произошло нечто глубоко личное.

У меня появилось острое чувство одиночества, собственной неполноценности. Я встречался со многими девушками во время учебы в колледже в Спрингфилде и во время магистратуры в университете Южной Калифорнии. Но эти отношения, некоторые даже довольно серьезные, ни к чему не приводили.

И теперь я вдруг почувствовал, что мне недостает чего-то важного в жизни. Почему я был здесь совсем один? Эта мысль задела меня еще сильней, когда я посетил удивительный Тадж Махал. Проходя через богато украшенные узкие арки, я остановился в изумлении. Передо мной стояло алебастровое изваяние, залитое светом белого жаркого индийского солнца. Его совершенные формы отражались в огромном прямоугольном пруду. Памятник был сделан мужчиной и посвящен женщине в знак своей любви к ней.

Я чувствовал себя таким одиноким. Мне хотелось сказать кому-то: «Как красиво!» Но рядом никого не было.

— Что я здесь делаю совсем один? — думал я, прогуливаясь вдоль огромного пруда, в котором отражался мой одинокий силуэт. — Почему у меня нет никого, с кем бы я мог порадоваться не только красоте Тадж Махала, но и поделиться мечтами о возможности приносить надежду?

Я думал о родителях, чей сын ушел в ад, о протянутых руках нищих, просящих милостыню. Как когда-то мой отец, я засовывал руку в карман, вынимал монеты и клал их во множество рук, но протянутых рук всегда насчитывалось больше. Ужасное зрелище. Я хотел бы сказать своей спутнице: «Есть способ помочь этим людям удовлетворить их духовные и физические нужды».

Но где найти девушку, которая бы поняла меня и видение идущих, словно волны, молодых миссионеров? Кто согласится идти со мной повсюду в поисках подтверждения, что это видение, действительно, пришло от Господа? Такая девушка должна иметь (как сказала бы моя мама) свое собственное призвание. Сможет ли она поладить с моей семьей, где каждый — яркая сильная личность? «Особенно мама», — улыбнулся я себе.

Наконец, я вернулся домой в Калифорнию. Я начал (снова один) ездить по стране и делиться своими мыслями и впечатлениями об увиденном. Я пытался рассказать молодым людям об убогом и грязном мире, в котором живут миллионы обездоленных. Я говорил о своем желании сделать что-то важное для них. Но всякий раз оказывался в затруднении, когда нужно было сказать, что конкретно они могли бы сделать, поскольку сам еще не все ясно понимал.

Спустя месяц после моей поездки, выступая в церкви в Бейкерсфилде, штат Калифорния, я встретил Далласа и Лерри.

У 21-летнего Далласа Мура было квадратное лицо, голубые с блеском глаза, русые волосы и фигура футболиста. Он и его друг Лерри Хендрикс, который также достиг двадцати одного года, пригласили меня перекусить в ресторане «Стене». Оба парня, как я узнал, работали механиками по обслуживанию бульдозеров, экскаваторов и кранов.

Но по дороге в ресторан разговор шел не о бульдозерах, а об автомобилях. Даллас стал владельцем эффектной бело-голубой машины, «шевроле» выпуска 1956 года. До блеска вычищенная (даже отпечатков пальцев не было видно на хромированном покрытии), с сидениями, обтянутыми плотной трикотажной тканью. Я вспомнил «чеви» и подумал, как много значила для меня машина десять лет назад.

Они говорили о двойных кулачках, тройном карбюраторе, но я не принимал участия в разговоре. Мы проскользнули в кабинку ресторана, официантка принесла нам воду и ушла.

Я поднял свой стакан с водой. Холодная. Чистая. Я не опасался, что в ней есть микробы. Я посмотрел вокруг: в уютных кабинках люди с удовольствием поглощали гамбургеры и хрустящий картофель-фри. Даллас и Лерри болтали без умолку. Все смеялись, веселились, в то время, как снаружи толпились нищие с протянутыми руками.

Это уже слишком! Я резко изменил тему разговора и начал рассказывать Далласу и Лерри о поездке. Я говорил о нищих, о шестнадцатилетнем мальчике, горящем на погребальном костре, об отчаянии и слезах. Глаза Далласа и Лерри горели: перед их мысленным взором тоже проходили эти ужасные картины.

— Но самое удивительное, ребята, что мы можем сделать многое, чтобы изменить все это! — сказал я.

Они согласились со мной, но затем последовал неизбежный вопрос:

— Мы бы хотели помочь, но как? Мы не миссионеры. Мы рабочие.

В том-то и был вопрос: как?

Через месяц после разговора с Далласом и Лерри я со своими друзьями Бобом и Лорейн Титж ехал вдоль тихоокеанского побережья по шоссе в Лос-Анджелес. Боб, высокий сорокалетний моложавый мужчина, бизнесмен. Он и его энергичная черноглазая жена были членами церкви в Инглвуде, где я работал.

Пока мы мчались по шоссе, я все время думал о своем видении. В нескольких метрах от нас волны накатывали на берег.

Я встречал много парней, таких как Даллас и Лерри, и они были готовы, они жаждали сделать что-то важное. Один молодой человек написал на карточке: «Я готов умереть за Иисуса!» Держа в руке карточку, я вдруг понял, в чем был неправ. Я призывал молодых людей отдавать жизни, а современная система требует от них прежде годы обучения, после которых многие забывают о своем пылком рвении. Я не против образования, потому что сам учился в магистратуре университета Южной Калифорнии, но мне до конца учебы удалось сохранить видение своего призвания.

Я понял, что не могу призывать молодых людей, не указывая им путь.

Я посмотрел в окно автомобиля на накатывающиеся волны прибоя и вспомнил свое видение. Пришло время действовать, но как?

— Лорен, ты где-то очень далеко, за миллионы миль отсюда! — сказала Лорейн, повернувшись ко мне и улыбаясь.

— По меньшей мере, за несколько тысяч миль, — признался я. — Я думал... о парнях, которым не безразличны боль и страдание других.

Я начал рассказывать Бобу и Лорейн об ужасной нищете, в которой живут миллионы, и о том, что видел много молодежи, чья энергия растрачивается впустую.

Вдруг я поймал себя на мысли, что цитирую свои собственные, сделанные ранее заметки. Мы должны искать молодых добровольцев и сразу же после школы посылать их с миссией, чтобы затем поступление в колледж уже имело для них новый и гораздо более глубокий смысл. Мы будем отправлять их в короткие миссионерские командировки — на пару месяцев или на год. Каждый осознает, что должен работать, а не любоваться достопримечательностями, и будет платить за себя сам. Никто не станет бесплатно кататься, чтобы посмотреть мир.

В моей голове зародилась еще одна идея, новая, но конкретная: какую бы миссионерскую работу мы ни выполняли, мы должны быть открытыми для всех желающих из всех церквей, всех деноминаций.

Я был изумлен, какими ясными становились мои мысли.

А затем Боб повернулся ко мне и тихо промолвил:

— Так давай делать.

Я знал, что в этот момент произошло что-то по-настоящему значительное.

Боб не сказал: «Ты делай это!» Он сказал: «Довей делать!»

«Иногда Бог говорит очень конкретно, — думал я про себя, — как с видением на Багамах. Только что Он сказал через моего друга: «Давай делать!»».

Мы придумали название и в декабре 1960 года основали «Молодежь с Миссией». Затем мы занялись поиском первых добровольцев. Поскольку нам нужно было место для встречи с ними, я превратил свою спальню в родительском доме в офис.

— Лорен, я могу помочь тебе достать диван-кровать, — предложила Лорейн. — У тебя освободится место для стола.

Вскоре мы с Бобом заносили в мою спальню-офис коричневый диван-кровать. С помощью печатной машинки и подержанного мимеографа, который мы установили в гараже моих родителей, мы начали печатать первые объявления, чтобы разослать их пасторам для распространения среди молодежи.

Я попросил маму, отца и Дженни, которая уже была старшеклассницей, помочь написать адреса и наклеить марки на ста восьмидесяти конвертах с вложенными в них объявлениями. Мы работали на полу гостиной у больших окон, выходящих на долину Сан-Габриель. Моя сестра Филлис не участвовала в этой работе, потому что вышла замуж за лейтенанта морского флота Леонарда Грисволда и жила отдельно. Они оба преподавали в школе в Лос-Анджелесе, и в январе Филлис ожидала первого ребенка.

— Эй, старший брат, неужели мне за это ничего не заплатят? — спросила Дженни.

— Ты получишь свою награду на небесах, сестренка! — засмеялся я, и снова подумал об условиях, изложенных в объявлениях, которые мы складывали, чтобы запечатать в конверты. Служение без оплаты — по сути, они сами оплачивали дорогу! Строгая евангелизация, никаких развлечений! И никаких свиданий.

Когда я аккуратно положил стопки писем перед местным почтальоном, то уже знал, какие мы получим ответы.

— Где вы были раньше1. — спросят все. — Это так здорово!

Ответа не пришлось долго ждать, правда, он был не таким, какого мы ожидали. Да, ребята были в восторге. Мы уже получали письма с ответами от потенциальных добровольцев. Но отец предостерег меня, что некоторые руководители не столь полны энтузиазма. (К тому времени моего отца избрали представителем деноминации для работы с миссиями, и он оставил пасторство в церкви). Я решил поехать в Спрингфилд и поговорить с людьми, ответственными за миссионерскую работу.

Они приняли меня, юного новичка, довольно сердечно, но указали на все недостатки моего плана. Мне объяснили, что неопытные молодые люди будут за рубежом взрывоопасным элементом. По причине возрастающего национализма и политического беспокойства, деноминация делает все возможное, чтобы уберечь от высылки своих опытных миссионеров. К тому же существуют трудности, создаваемые разницей в культурах, реальными опасностями и болезнями. Меньше всего им нужна была группа ищущих приключений юнцов, которые будут только осложнять важную работу, выполняемую настоящими миссионерами.

Один из мужчин, должно быть, заметив, как я поник, наклонился вперед и сделал встречное предложение.

— Вот, если бы ты, Лорен, посылал в качестве добровольцев людей, обладающих определенными профессиями, обеспечив им опытных руководителей, — он сделал паузу, чтобы идея стала мне понятна, — если бы ты так сделал, я бы поддержал тебя.

«Почему нет?» — подумал я.

Как только я вернулся в Калифорнию, то узнал, что требуются механики для поездки в Либерию на строительство дороги через джунгли к прокаженной колонии. Я тут же подумал о Далласе Муре и Лерри Хендриксе. Я позвонил Далласу в Бейкерсфилд и объяснил, каким образом он и Лерри могли бы стать нашими первыми добровольцами. Когда он спросил о деньгах, я объяснил, что они должны будут сами финансировать свое пребывание там. Даллас сказал, что он переговорит со своими родителями и с Лерри. Я провел в ожидании несколько беспокойных дней.

Наконец, он мне позвонил. Затаив дыхание, я слушал, пока он медленно говорил о том, как они обсуждали мое предложение со своими пасторами и родителями, и полагают, что это нормально.

«Здорово! — воскликнул я про себя. — Начало положено!»