Анализ эвфемизмов из произведений русской художественной литературы

Особый интерес представляют эвфемизмы классиков художественной литературы. Мастера слова были неравнодушны к эвфемистическому потенциалу языковых единиц.

Рассмотрим, как использует эвфемизмы в своих произведениях Салтыкова-Щедрина.

Эвфемизация наряду с гротеском, гиперболой, аллюзией является весьма заметным языковым приемом романов Салтыкова-Щедрина.

В отрывке из «Губернских очерков»: «За стеною вам слышатся голоса. / - Как тебя зовут? – спрашивает один голос. / - Кого? – отвечает другой. / - Тебя. / - Меня-то? / - Ну да, тебя. / Зовут-то? / - Ах, чтоб тебя… / Раздаются аплодисменты. / - Аким, Аким Сергеев, - торопливо отвечает голос». Салтыков-Щедрин обозначает словом аплодисменты пощечину. Аплодисменты выступают в качестве окказионального эвфемизма, позволяющего смягчить неблаговидность действий станового во время следствия.

С точки зрения сфер социальной жизни, в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина большим количеством языковых единиц представлены эвфемистические замены наименований неблаговидных действий и чиновников и репрессивных действий власти.

Наименование взятки всегда подвергается словесным заменам в речи как взяточника, так и взяткодателя. Причем сами замены могут быть совершены различными способами. Активно используется эвфемистическая зашифровка на основе нарочито неточной речи. Например, «По вынутии из печи всякий да возьмет в руку нож и, вырезав из середины часть, да принесет оную в дар ( История одного города); Секретарь, не получавший подарков лет десять, возразил на это, что стряпчий подлец, а стряпчий отвечал, что не подлец, а тот подлец, кто платки из карманов ворует, и ударил секретаря вдругорядь в щеку (Губернские очерки). В рассматриваемых примерах использован прием, который в классификации В.П. Москвина получил название перенесение с вида на вид [69:445].

В качестве мелиоративных замен используются и иноязычные слова, зачастую французского происхождения. Например, Княжна знала, какое количество ваты истребляет Надежда Осиповна, чтобы сделать свой бюст роскошным; знала, что Наталья Ивановна в грязь полезет, если видит, что там сидит мужчина; что Петр Ермолаич только до обеда бывает человеком, а после обеда, вплоть до другого утра, не годится; что Федору Платонычу вчерашнего числа прислал полорецкий городничий свежей икры в презент; что Вера Евлампьевна, выдавая замуж свою дочь, вызывал зачем-то окружных из уездов (Губернские очерки). В приведенном примере обращает на себя внимание и эвфемистическое употребление глагола не годится, заменяющего очень пьян.

Наименование взятки заменяется также словосочетанием. Например, Известно было также, что и к мадам Помпадур проник он отнюдь не с помощью какой-то «особенности», а просто с помощью денежных приношений, и при ее посредстве избавился от суда и даже получил высшее против прежнего назначения (История одного города). Зависимое слово в рассматриваемом примере устраняет семантическую неопределенность главного слова и уточняет характер тех взяток, которые давал персонаж.

Эвфемистический характер перифразы виден и в следующем примере: Разумеется, все эти оговорки вздор и кончатся пустяками, да ты-то дело свое сделал: и мужичка от напраслины очистил, и сам сердечную благодарность получил, и преступника уличил (Губернские очерки). Зависимое слово в словосочетании указывает не на искренность благодарности-взятки, но на ее количественную значительность.

Слова обобщенной семантики – частотное средство при образовании эвфемизмов. Например, На другой день явился к нам откупщик и предложил свои услуги (Помпадуры и помпадурши). Для пояснения приведенного примера обратимся к историко-литературоведческим комментариям, данным при этой фразе: «То есть предложил вновь назначенному губернатору постоянную взятку – долю доходов с откупа в той губернии, куда отправлялся «помпадур».

На синтаксическом уровне слово или словосочетание с нежелательным денотатом способно пропускаться. В связи с чем эвфемистическую функцию реализуют неопределенно-личные, безличные, неполные и эллиптические предложения. Различные недомолвки и недоговоренности получают выражение через такие фигуры речи, как эллипсис, апосиопеза, умолчание, просиопеза, ретардация. Например, Произошло объяснение; откупщик доказывал, что он и прежде был готов по мере возможности; Беневоленский же возражал, что он в прежнем неопределенном положении оставаться не может; что такое выражение, как «мера возможности», ничего не говорит ни уму, ни сердцу, и что ясен только закон (История одного города). Пропуску подверглось давать взятки. Рассказчик «Истории одного города» фрагментарно и косвенным образом передает реплики из диалога откупщика и градоначальника. Но если невысказанное в самом диалоге осознавалось благодаря ситуации, то при передаче рассказчиком незамещенность синтаксической позиции снимается контекстом.

К неблаговидным действия властей относится казнокрадство. Например, Несмотря на то, что в бытность свою провиантмейстером Грустилов довольно ловко утаивал казенные деньги, административная опытность его не была ни глубока, ни многостороння (История одного города). Эвфемистическая замена глагола воровал осуществляется благодаря глаголу с пониженным уровнем конкретности в эндоцентрическом ряду, который подобным перенесением с вида на вид искажает действительность. Причем ворующий чиновник оценивает свой незаконный поступок как незначительный, а количество присвоенного как мизерное: Оный Живоглот, описывая, по указу губернского правления, имение купца Гламидова, утаил некие драгоценные вещи, произнося при этом: «Вещи сии пригодятся ребятишкам на молочишко » (Губернские очерки).

Рассказчик «Истории одного города», повествуя о деятельности глуповских начальников, не способен критично и правдиво говорить об их поступках, хотя путем иносказаний подсказывает читателю, каков был настоящий характер слов и действий начальников. Так как рассказчик не может изменить характер действий градоначальников в прошлом и не хочет заведомо искажать свершившееся в истории глуповцев, то есть лгать, то он прибегает лишь к формальным словесным способам улучшения неблаговидных деяний первых лиц города Глупова, то есть к эвфемизмам: Так, например, известно было, что, находясь при действующей армии провиантмейстером, он довольно непринужденно распоряжался казенною собственностью и облегчал себя от нареканий собственной совести только тем, что, взирая на солдат, евших затхлый хлеб, проливал обильные слезы (История одного города). Приведенный пример показателен с точки зрения и эвфемии: не воровал, но довольно непринужденно распоряжался казенною собственностью – эвфемизм; не избавлял себя от мук совести, но облегчал – прием нарочито неточной речи; не был черствым при виде несчастных солдат, но сострадал, так как проливал обильные слезы – ложное обоснование. Ирония рассказчика очевидна, все языковые средства, употребленные в примере, реализуют эзопову манеру повествования.

Рукоприкладство и самодурство также относятся к неблаговидным действиям власть предержащих. Например, Но не успел дерзкий договорить, как уже рука моя исполняла свою обязанность (Помпадуры и помпадурши). Исполнять свою обязанность значить бить, десемантизированный глагол исполнить в связке с существительным обобщенной семантики обязанность выполняют облагораживающую функцию. Причем вновь эвфемистический перенос осуществляется на основе нарочито неточной речи. При этом заметим, что перенос действий с помощью синекдохи с человека на его руку автоматизирует изображаемый поступок, приписывает ему независимый от производителя характер, а потому делает производителя как бы невиновным в избиении.

Подобный выше рассмотренному способ образования эвфемистической перифразы находим в следующем примере: Сначала я не слыхал его объяснения и продолжал делать свое дело; но, признаюсь, когда слово «новый будет! новый будет» явственно коснулись моего слуха, то рука моя невольно опустилась (Помпадуры и помпадурши). Тавтологический оборот со словами местоименной семантики употреблен со значением «бить».

В значении «бить» употреблен выделенный глагол в следующем примере: Тогда князь, видя, что они и здесь перед лицом его, своей розни не покидают, сильно распалился и начал учить их жезлом (История одного города). Эвфемистический перенос осуществляется благодаря общей семе, содержащейся в глаголах учить и бить, - «производить систематические действия, направленные на определенный результат».

Безактантное употребление глаголов – еще один способ эвфемизации Например, Отпустит в гущу крючок, вытащит оттуда злоумышленника и засадит (История одного города). Частота использования глагола с сильной валентностью без привычных актантных рамок приводит к устойчивому употреблению данного слова, к его лексикализации. Засадить означает посадить в тюрьму. Формально же речевая ситуация носит мелиоративный характер, так как слово с отрицательным денотатом тюрьма не произносится рассказчиком.

Бунты, восстания и революционные настроения как явления, подрывающие устои государства и направленные против первых лиц, подвергаются эвфемистической замене, в первую очередь, в речи политиков и чиновников: «По поводу известного вам происшествия извольте прилежно смотреть, дабы неисправимое сие зло искореняемо было без всякого упущения» (История одного города). Словосочетание выполняет мелиоративную функцию по отношению к французской революции, напугавшей все монархические дома Европы. В качестве способа образования эвфемизма были использованы слова с «диффузной» семантикой.

Из страха перед репрессивными действиями властей в речи рядовых глуповцев заменяются слова бунт и восстание. Например, Много у нас всякого шуму было! – рассказывает старожил, - и через солдат секли, и запросто секли… Многие даже в Сибирь через это самое дело ушли! (История одного города). В примере находим ансамбль эвфемистических средств: в первом примере шум заменяет бунт благодаря метонимическому переносу с самого явления на его звуковую часть; во втором случае слово бунт заменяется словосочетанием через это самое дело, в котором степень семантической неопределенности очень высока благодаря сочетанию существительного с полуместоименной семантикой дело и зависимыми от него местоимениями это самое: третьим примером эвфемистической замены является глагольное словосочетание в Сибирь ушли вместо подразумеваемого в Сибирь сосланы, мелиоративная замена осуществляется благодаря конверсивному глаголу ушли, акцентирующему внимание на добровольности приписываемых действий, в отличие от реального положения дел.

«Уход в Сибирь» подвергается эвфемистической замене и с помощью описательного оборота, в придаточной части которого использован фразеологизм: Внятным и ясным голосом он произнес: «Бездельники! и, сев в кибитку, благополучно проследовал в тот край, куда Макар телят не гонял (История одного города).

Самодуров-градоначальников, губернаторов и других сановных лиц Салтыков-Щедрин обозначил таким окказионализмом, как помпадуры, которые всегда исходили «из соображений и интересов не государственных и общественных, а из корыстного и низменного своеволия». Неслучайно образованное Щедриным слово помпадур, якобы имеющее французские корни, напоминает русское самодур. Самодур-градоначальник может позволить себе всё что угодно. Например, Старицу сжег, а жен с дев Старицких отдал самому себе на поругание (История одного города). В эвфемистической функции использован конверсивный глагол отдал вместо взял, что, несомненно, увеличивает долю семантической неопределенности.

Сопутствующей характеристикой многих лиц, облеченных властью, является пьянство и страсть к застольям, наименование которых часто подвергаются мелиоративным заменам. Например, Видно, однако же, что, для подкрепления угасающих сил, он нередко прибегает к напитку, вследствие чего и нос его приобрел все возможные оттенки фиолетового цвета (Губернские очерки); …и таким образом идет это дело с самого начала обеда и до тех пор, пока присутствующие не сделаются достаточно веселы (Помпадуры и помпадурши).

Супружеские измены и прелюбодеяние – тоже обязательные черты изображаемых сановных лиц. Например, Имел обольстительную наружность, и был столько охоч до женского пола, что увеличил глуповское народонаселение почти вдвое (История одного города); Обе основывали свои права на том, что и они не раз бывали у градоначальников «для лакомства» (История одного города); Они вспомнили, что в ветхом деревянном домике действительно жила и содержала заезжий дом их компатриотка, Анеля Алозиевна Лядоховская, и что хотя она не имела никаких прав на название градоначальнической помпадурши, но тоже была как-то однажды призываема к градоначальнику (История одного города).

При изображении невыраженных интеллектуальных качеств градоначальников к эвфемистическим заменам в «Истории одного города» прибегают и летописец, и рассказчик, и рядовые персонажи. Например, Стал бригадир считать звезды («очень он был прост», повторяет по этому случаю архивариус-летописец), но на первой же сотне сбился и обратился за разъяснением к денщику; При не весьма обширном уме, был косноязычен; Тогда все члены заволновались, зашумели и, пригласив смотрителя, чтобы люди распоряжались, вели войны и заключали трактаты, имея на плечах порожний сосуд; - Ты нам такого ищи, чтоб немудрый был! – говорили головотяпы новотору-вору, - на что нам мудрого-то, ну его к ляду!

Эвфемизмами служат преимущественно языковые единицы с пониженным уровнем конкретности, в частности гиперонимы эндоцентрических рядов. Например, Иногда я даже делаюсь храбр; возьму да и напишу: напрасно, мол, думают некоторые, что благожелательные и ничем, кроме почтительности, не стесняемое обсуждение действий (заметьте аллегорию: я даже умалчиваю, чьих и каких действий ) равносильно нападению с оружием в руках… (М.Е. Салтыков-Щедрин. Недоконченные беседы).

Таким образом, в произведениях М.Е. Салтыкова-Щедрина обнаруживаются большие группы эвфемизмов, связанных с личной сферой общения: 1) наименования человеческих пороков; 2) наименование отношений между полами; 3) наименование физически и психических недостатков человека; 4) замена ругательств и оскорблений; 5) наименования смерти; 6) наименование сверхъестественных сил.

 

В произведениях Льва Николаевича наблюдается частое использование местоимения он, замещающего название какого-либо существа (животного, человека), упоминание которого по тем или иным причинам нежелательно или запрещено.

Например, отмечаемого многими словарями и грамматиками узуального эвфемизма, указывающего на нечистую силу: Преступление (…) было делом не его, Макара, а его, нечистого (Л.Н. Толстой. Воскресение).

Местоимение о н является языковым эвфемизмом, употребляясь в значении ‘враг, неприятель’. При этом говорящий избегает даже в мыслях прямо назвать врага. Например, [Пьер намеревается убить Наполеона] «Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло (Л.Н. Толстой. Война и мир).

Переносное эвфемистическое употребление там в значении «потусторонний, загробный мир» составляет переходную ступень к образованию нового значения. Например, Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там (Л.Н. Толстой. Война и мир).

Языковым эвфемизмом является использование местоимения она в значении «смерть». Классики русской литературы применяли названное значение. В «Смерти Ивана Ильича» Л.Н. Толстой намеренно вводит местоимение она без предшествующего существительного. Местоимение она косвенно заменяет сразу два прямых наименования: боль и смерть.

[Во время судебного процесса] Но вдруг в середине боль в боку, не обращая никакого внимания на период развития дела, начинала свое сосущее дело. Иван Ильич прислушивался, отгонял мысли о ней, но она продолжала свое, и она приходила и становилась прямо перед ним и смотрела на него, и он остолбенел, огонь тух в глазах, и он начинал опять спрашивать себя: «Неужели только она правда?».

Местоименное наречие там эвфемически обозначает тюрьму. Например, [По просьбе Нехлюдова Маслову перевели из острога в тюремную больницу] – Это я нашел в Панове, давнишняя фотография, может быть, вам приятно. Возьмите. Я видел там тетку вашу, - сказал Нехлюдов. / - Хорошо ли вам здесь?/ - Ничего, хорошо, - сказала она./ - Я за вас очень рад. Все лучше, чем там. / - Чем где там? – сказала она, и лицо ее залилось румянцем./ - Там, в остроге, - поспешил сказать Нехлюдов./ - Чем же лучше, - спросила она (Л.Н. Толстой. Воскресение).

Эвфемистическое наименование тюрьмы Нехлюдовым вызывает непонимание у Катюши Масловой, она думает, что барин намекает на ее жизнь в публичном доме. Пример содержит излюбленный прием Л.Н. Толстого – местоименную игру денотатов.

Подвергаются эвфемистической замене и такие слова, как смертельная болезнь, убийство, самоубийство и т.п. Например,

[Об ухудшении состояния князя Андрея] – Но два дня тому назад, - начала Наташа, - вдруг это сделалось… (Л.Н. Толстой. Война и мир).

Эвфемистическая функция увеличивается, если местоимение такой употребляется в неполных предложениях (апозиопезисе): [Наташа в разговоре с собой уговаривает себя, что предательство по отношению к князю Андрею, - это еще не измена] «Погибла ли я для любви князя Андрея, или нет?» - спрашивала она себя (…) Что ж со мной было? Ничего. (…) – Стало быть, ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою. Но какою такою?» (Л.Н. Толстой. Война и мир).

- Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это (…) Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим (Л.Н. Толстой. Анна Каренина). Переносное употребление местоимения это выполняет функцию эвфемизма в сочетании с десемантизированным глаголом делать.

Использование не только тактики «лжи», обмана может быть не только вызвано этическими и моральными причинами, но и обусловлено неблаговидными интересами. Напр.: Знаменитый доктор объявил княгине (чувство приличия подсказало это), что ему нужно видеть еще раз больную [молодую княжну]. «Как! Еще раз осматривать!» – с ужасом воскликнула мать. «О нет, мне некоторые подробности, княгиня» (Л. Толстой. Анна Каренина). Врач настаивает на повторном осмотре молодой княжны не для уточнения диагноза, а для того, чтобы еще раз созерцать полуобнаженную красавицу.

Определенная, но неназываемая данность: Дай Бог только, чтобы князь Кутузов, - сказала Анна Павловна, - взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса… - Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал: - Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник-цесаревич не был при армии (Л.Н. Толстой. Война и мир). Семантика умолчания выражена трехсемным комплексом.

Первый компонент: представлена формальная возможность выбора например, никаким военачальникам, влиятельным людям и т.п.). Второй компонент: следствием формальной возможности выбора является неотождествленность лица. Третий компонент: всё же и говорящему, и адресату ясно, о ком идет речь (это определенное лицо, наследник-цесаревич).

Синонимы, согласуясь семантико-стилистически в тексте с их окружением, выполняют функцию его стилевой организации (Л.А. Новиков, 1997, с. 252). Например, описание смерти, явившейся во мне Андрею Болконскому:
И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время он бессильно-неловко подползает к двери, это что-то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что-то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. (…). Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть (Л.Н. Толстой. Война и мир).

Синонимический ряд в приведенном примере составляют языковые единицы: смерть (доминанта, прямое обозначение), оно, что-то ужасное, что-то нечеловеческое (окказиональные эвфемизмы). Согласуясь семантически и стилистически, эвфемизмы участвуют в описании торжественного, неотвратимого и неподвластного человеку процесса – шествия смерти.

 

Язык произведений Н.В. Гоголя – сокровищница эвфемизмов. Тонкое языковое чутье, способность играть на едва уловимых оттенках значений слов отражают оригинальность слога писателя. Исследование эвфемизации в творчестве Гоголя – один из способов раз гадки признанной «гоголевской иронии».

Художественный дискурс Н.В. Гоголя содержит богатую и разнообразную систему средств эвфемизации; при этом декоративная функция эвфемизмов регламентируется эстетическими задачами художественного слова. Эвфемизмы в творчестве Н.В. Гоголя представлены на разных ярусах языка, различаются частотностью употребления и степенью эвфемизации отрицательно оцениваемого денотата.

В творчестве Н.В. Гоголя высокой частотностью в тематической группе «пороки и недостатки» отмечено обозначение такого порока, как «употребление алкоголя. При указании на состояние алкогольного опьянения указывается характерный признак данного состояния. В целом процесс метонимической эвфемизации сферы «употребления алкоголя» обозначается формулой «признак состояния > состояние». Так, при указании на состояние алкогольного опьянения указывается характерный признак данного состояния: веселье, напр., навеселе (4 словоупотребления: «Страшная месть»; «Вечер накануне Ивана Купала»; «Тарас Бульба»); в веселом расположении духа (2 словоупотребления: «Шинель»; «Сорочинская ярмарка»); чрезвычайно веселый («Вий»); нарушение в работе речевого аппарата, напр., не в состоянии поворотить языком («Старосветские помещики»); нетвердая походка, напр., едва держаться на ногах («Тарас Бульба»); нарушение зрения, напр., косить глазом («Шинель»).

 

Метонимические эвфемизмы представителей «нечистой силы» иллюстрируют высокочастотный способ образования эвфемизмов тематической группы «демонимы» – прием негации. В русском дискурсе наименование явлений потусторонних сил (а также их «представителей») тяготеет к фиксации через явное или скрытое отрицание на уровне слова. Ср. с наиболее частотными эвфемизма ми представителей демонологии в творчестве Н.В. Гоголя: речение нечистая сила (12 словоупотреблений: «Майская ночь, или Утопленница»; «Пропавшая грамота»; «Ночь перед Рождеством»; «Страшная месть»; «Заколдованное место»; «Портрет») и его синонимы нечистый (5 словоупотреблений: «Пропавшая грамота»; «Тарас Бульба»; «Вий»; «Глава из исторического романа») / нечистые («Пропавшая грамота»); а также нечистый дух (2 словоупотребления: «Ганц Кюхельгартен»; «Заколдованное место») / нечистые духи (2 слово - употребления: «Майская ночь, или Утопленница»; «Вий»); нечистое племя

(2 словоупотребления: «Вечер накануне Ивана Купала»; «Пропавшая грамота»).

Н.В. Гоголь употребляет в качестве эвфемизмов и прилагательные с «диффузной» семантикой: известный, определенный, специальный, надлежащий. Качественные прилагательные известный, определенный, употребляясь с целью эвфемизации, приобретают черты неопределенного местоимения.

[О петухе] … несмотря на то, что голова продолблена была до самого мозгу носами других петухов по известным делам волокитства, горланил очень громко… (Н. Гоголь. Мертвые души);

[О взятках]… как только приходил проситель и засовывал руку в карман с тем, чтобы вытащить оттуда известные рекомендательные письма за подписью князя Хованского (народный образ взятки – Е.С.), как выражаются у нас на Руси: «Нет, нет», - говорил он с улыбкой… (Н.В. Гоголь. Мертвые души);

 

Использует Гоголь и неопределенно-количественные наречия меры и степени немного, немножко, немножечко. Например,

[Во время пирушки купцы убили товарищей] В деле своем купцы повинились, изъясняясь, что немного пошалили (…) (Н.В. Гоголь. Мертвые души). Немного передает значение «ослабленной избыточности». В случае убийства язык не поворачивается сказать, что мало пошалили, значение «ослабленной избыточности» более уместно, не так бросается в глаза, не вызывает возражения адресата. Сочетание немного пошалили является эвфемизмом прямой номинации убили;

[Плюшкин о сломанных часах] (…) они ведь хорошие, серебряные часы (…); немножко поиспорчены (…) (Н.В. Гоголь. Мертвые души).

Грамматической эвфемизации в творчестве Н.В. Гоголя способствуют средства морфологического уровня (словообразовательные средства: а) суффиксы: неполноты проявления признака -оват-/ -еват -; уменьшительно-ласкательные -к-, -енек; б) приставки: неполноты действия при-; отрицания не-; лексико-грамматические средства: наречия с семантикой незначительности признака немного, отчасти и др. по отношению к номинации с отрицательно оцениваемым денотатом) и синтаксические средства (вводные компоненты так сказать, прости господи, в некотором роде, с позволения сказать, не во гнев будь сказано, позвольте заметить).

Анализ лингвистических и литературоведческих исследований, посвященных языку Н.В. Гоголя, позволил определить предпосылки эвфемизации в творчестве писателя, среди которых: 1) сатирическая манера письма; 2) стилистическое разнообразие языка; 3) «внимание к мелочам» (подробность описания) и, как следствие, 4) избыточность средств выражения качества/ свойства предмета или явления (описательность), а также 5) прием создания ситуации неопределенности вместо прямого обозначения предмета или явления. Выявленные в творчестве Н.В. Гоголя эвфемизмы исследованы с точки зрения способов образования, функций в художественном тексте, с позиции тематической принадлежности номинаций, составляющих их основу.

Анализ метафорических эвфемизмов позволил выявить намеренное «вуалирование» нехарактерного узуальной эвфемии понятия с положительно оцениваемым денотатом «любовь», напр.: Кухмистер, несмотря на собственную сердечную рану, внезапно полученную им при виде мывшейся на берегу пруда Катерины, решается исполнить данное им учителю обещание и быть посланником и представителем его страсти («Страшный кабан»). Данный пример являет собой языковую метафору: возвышенное чувство любви передается посредством изображения болезненного ощущения раны. Это обусловлено спецификой отношения писателя к теме любви.

Улучшению оценки денотата в творчестве Н.В. Гоголя способствуют словообразовательные средства в комплексе с лексико-грамматическими, 12 применяемые, например, при характеристике изъянов внешности, причем как с позиции персонажей, так и с позиции авторского повествования. Так, в творчестве Н.В. Гоголя отмечено «улучшающее» непрямое наименование полноты человека, например, Да что вы нашли во мне военного? и фигура моя совершенно не военная. Подумайте, матушка, право, вы меня изумили этакими словами совершенно, так что я, я, я просто не знаю, чтó и подумать: я, слава богу, и толстенек немножко, а как надену юнкерский мундир с короткими хвостиками, – совестно даже будет смотреть («Отрывок»). Указанный пример актуализирует значение инфериорности, т.е. значение ослабленности признака, проявление признака в меньшей степени, нежели это характерно для нормы. Инфериорность в речи говорящего (Миши) обусловлена как необходимостью говорить о себе (фигура скромности), так и требованиями речевого этикета.

Исследование творчества Н.В. Гоголя в аспекте морфологических средств грамматической эвфемизации позволило выявить особенности творческой манеры писателя, заключающиеся в следующем. 1. Средства инфериорности в идиолекте писателя выступают своеобразным элементом языковой игры при констатации достоверных фактов. 2. Морфологические грамматические эвфемизмы являются высокочастотным средством эвфемизации номинаций в сфере пороков и недостатков человека. Одной из главных в аспекте грамматической эвфемизации в творчестве Н.В. Гоголя является тема внешнего облика человека. 3. Грамматические средства эвфемизации в творчестве Н.В. Гоголя репрезентируют категорию отрицания. При этом высокочастотным словообразовательным средством улучшения оценки денотата в творчестве Н.В. Гоголя является образование эвфемизмов посредством приставки не-.

Изучение метафорического способа образования эвфемизмов позволило установить, что раннему периоду творчества Н.В. Гоголя характерно сравнение поля боя с праздником, пиром, на котором «угощают» неприятеля. В раннем периоде творчества Н.В. Гоголя смерть сравнивается со сном; метафорических эвфемизмов, обозначающих неприглядные состояния алкогольного опьянения, представлено больше по сравнению с поздним периодом.

Среди особенностей метафорической эвфемизации в творчестве Н.В. Гоголя отмечена способность эвфемизмов совмещать функции метафоры и метонимии – метафтонимии (например, затих – вместо умер; погулять – вместо наименований сферы интимных отношений); метафоры и антифразиса (покропить – вместо побить, избить). Ряд метафорических эвфемизмов, выявленных в творчестве Н.В. Гоголя, построен на сопоставлении метафорического эвфемизма и прямого наименования по модусу перцепции.

Исследование эвфемизмов, основанных на метонимическом переносе, позволило установить, что метонимия является средством образования эвфемизмов таких высоко частотных тематических групп, как «демонимы», «пороки и недостатки» (с преобладанием подгруппы «употребление алкоголя»), «взятки», «отрицательное положение дел». Среднечастотными являются тематические группы: «деньги», «смерть», «туалет», «животные 10 и насекомые», «одежда», «половые отношения», «соматизмы», «физическая расправа».

Среди метатекстовых средств в творчестве Н.В. Гоголя выделена высоко частотная группа «общекультурных» номинаций, употребление которых мотивировано непристойностью/ неприличностью прямых обозначений: сказать стыдно («Заколдованное место»; «Майская ночь, или Утопленница»); остановиться, как бы не прибирая далее приличного слова («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»); чтобы не сказать непристойного («Вий»); непристойно и сказать («Вий»); поминать не совсем благопристойными словами («Майская ночь, или Утопленница»); в порядочном разговоре никогда не говорить неприличного слова («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»); неприлично называть в печатном слоге («Шинель»); неприлично выразиться («Ревизор»); сказал бы такое слово... да неприлично только («Женитьба»); вклеить такое словцо, что и неприлично сказать («Женитьба»); не позволять себе в речи неблагопристойного слова («Мертвые души»).

Местоименные слова в творчестве Н.В. Гоголя выполняют эвфемистическую функцию как обособленно (личные местоимения она, оно), так и в составе речений (неопределенные местоимения с компонентами -то, -либо, -нибудь, кое-; указательные местоимения такой, тот). Эвфемистическая функция неопределенных местоимений в творчестве Н.В. Гоголя осуществляется в составе речений, представляющих собой: 1) творчески видоизмененные фразеологизмы; 2) синтаксически связанные словосочетания «неопределенное местоимение + отадъективный субстантиват». Эвфемистическую функцию в творчестве Н.В. Гоголя выполняют семантически опустошенные слова известный и один. Исследование эвфемизации, создаваемой посредством семантически опустошенных слов, позволило выявить, помимо функции «пустословия» (как особенности речи персонажей Н.В. Гоголя), их применение в качестве своеобразных «речевых уловок».

В творчестве Н.В. Гоголя выявлена система средств эвфемизации, –эвфемизмов, представленных на разных ярусах языка, различающихся степенью эвфемизации отрицательно оцениваемого денотата. В этой связи наиболее значимы эвфемизмы, выполняющие в художественном тексте декоративную функцию и, как следствие, обладающие высокой степенью эвфемизации.

Таким образом, можно сделать выводы, что, во-первых, богатая и разнообразная система средств эвфемизации в творчестве Н.В. Гоголя реализуется на разных уровнях языка (стилистическом, грамматическом и лексическом). Во-вторых, эвфемизмы стилистического уровня характеризуются декоративной функцией. Эвфемизмы грамматического уровня выражают низкую степень эвфемизации. Эвфемизация лексического уровня служит средством создания неопределенности, неясности, «вуалирования» сути понятия с отрицательно оцениваемым денотатом. В-третьих, основным предметом эвфемизации в творчестве Н.В. Гоголя являются наименования следующих тематических групп (представлены по убыванию): «пороки и недостатки» (с преобладанием подгруппы «употребление алкоголя»), «демонимы», «смерть», «отрицательное положение дел», «физическая расправа», «инвективная лексика», «взятки», «бой/ битва», «деньги», «половые отношения», «плохое качество продукта / вещи», «соматизмы».

 

Рассмотрим, как использует средства эвфемии в своих произведениях Ф.М. Достоевский.

Так, в «Преступлении и наказании» задуманное, а затем осуществленное убийство косвенно именуется Раскольниковым, а вслед за ним и другими персонажами (Разумихиным, Дуней, Соней) местоименным эвфемизмом это. Это становится ключевым словом романа, выражает содержательно-концептуальную информацию.

· Ну зачем я теперь иду? Разве я способен на это? Разве это серьезно?;

· [Соня об убийце] Нашли, что ли, его? – робко спросила она./ - Нет, не нашли./ - Так как же вы про это знаете?;

· [Разумихин] Ты говоришь, что вопрос о работниках был подвох? Раскуси: ну если б это ты сделал, мог ли б ты проговориться…?;

· [Дуня под этим понимает «гнусное подозрение в убийстве» ] Матери я про это ничего не расскажу, но буду говорить о тебе беспрерывно…

Даже во внутренней речи говорящие избегают прямо назвать социально запретные слова.

Рассмотрим другой пример. (…) – что мама? Скажи, давно она знает?/ - Я думаю, что давно: но я сама сказала ей недавно, когда это случилось ( вм. беременность.), - тихо проговорила она, опустив глаза. / Что ж она?/ - Она сказала: «носи!» (Ф.М. Достоевский. Подросток). Местоименный эвфемизм это замещает слово из репертуара социально избегаемых тем.

Также Родион Раскольников убийство старухи-процентщицы именует словом дело.

На какое дело хочу покуситься и в то же время каких пустяков боюсь! (…) А впрочем, я слишком много болтаю. Оттого и ничего не делаю, что болтаю. Это я в последний месяц выучился болтать, лежа целыми сутками в углу и думая…о царе Горохе. Ну зачем я теперь иду? Разве я способен на это? Разве это серьезно? (Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание).

Приведенный пример содержит три эвфемизма: дело, это, царь Горох (последний эвфемизм – окказиональный). Существительное дело обладает обобщенной, «размытой» семантикой. Под таким словом говорящему удобно скрыть любой неблаговидный поступок.

Эвфемистическое употребление местоимения он выражается в значении «неприятное для говорящего лицо» («опасное», «соперник», «неприятель», «враг»). Например,

[Разговор Наташи с авторизованным рассказчиком об Алеше] - …не знаю, что будет и со мною!/ - Ты к нему, Наташа? Да? (Ф.М. Достоевский. Униженные и оскорбленные).

[Разговор Алеши и Ивана о дьяволе] - И твердо уверен, что кто-то тут сидел? – спросил Алеша./ - А он – это я, Алеша, я сам. Всё мое низкое, всё мое подлое и презренное! (Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы). Местоимение он замещает собой название какого-либо существа, упоминание которого по тем или иным причинам нежелательно или запрещено (таковы слова черт, дьявол, нечистая сила).

Слушайте, я намерена здесь открыть переплетную…/ - Эх, Marie, у нас и книг-то не читают… Да и станет он книгу переплетать?/ - Кто он?/ - Здешний читатель./ - Ну так и говорите яснее, а то: он, а кто он – неизвестно. Грамматики не знаете (Ф.М. Достоевский. Бесы). В этом же случае проявляется в коммуникации семантическая недостаточность местоименных слов.

Местоименное наречие так приобретает функцию эвфемизма с опорой на переносное употребление третьего и четвертого значений, фиксируемых в Современном русском языке.

«3. нареч. без особенной причины, надобности или без определенной цели, намерения» (СРЯ, т. 4, с. 332). На основе этого значения развивается эвфемистическое переносное. Напр.: «Я думала, что вы меня оставите так», - вот ведь что она произнесла тогда во вторник! И ведь верила, верила, что и в самом деле все останется так: она за своим столом, а я за своим, и так мы оба, о шестидесяти лет (Ф.М. Достоевский. Кроткая). Местоименное наречие так эвфемистически передает значение высказывания: «Не вступая в интимные супружеские отношения».

Указательное наречие там эвфемически замещает любое неприятное для говорящего место. Такие употребления являются окказиональными. Например,

[Порфирий Раскольникову о месте преступления] Вы же, как один из последних, там бывших, может, что-нибудь сказать бы нам могли… (Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание).

Прилагательные с семантикой речи, содержащие приставку не- составляют особую продуктивную для выражения нежелательного группу.

(…) он повторяет лишь то же самое нелексиконное существительное, одно только слово, всегда одно слово (…) (Ф.М. Достоевский. Маленькие картинки).

В примере «Потом она опять воротилась к Рогожину, который любит ее как… как сумасшедший. Потом вы, тоже очень умный человек, прискакали теперь за ней сюда, тотчас же, как узнали, что она в Петербург воротилась» (Ф.М. Достоевский. Идиот) противопоставляется подлинный денотат и денотата заменяющего слова, т.е. это употребление антонима для указания на слово противоположного значения.

Местоимение такой в качестве эвфемизма продуктивно употребляется в составе семантически опустошенных словосочетаний: Разве я мог предположить вас в таком деле участником?.. (Ф.М. Достоевский. Идиот).

Очевидный сдвиг в сторону отрицательной оценки особенно заметен при сочетании местоимения такой с отрицательной частицей: не такой эвфемистически указывает на «не плохой» («не наглый», «не бессовестный» и проч.).

Средствами выражения эвфемии являются не только языковые единицы, но и паралингвистические. Достоевский применяет это прием в следующем примере: [Лебедев так оценивает недостойных, на его взгляд, господ] …эти господа, - обернулся он вдруг к князю, - ведь это, в известных пунктах, - вот что-с… - и он без церемонии постукал два раза по столу, отчего смех еще более усилился (Ф.М. Достоевский. Идиот). Лебедев стучит согнутыми пальцами по столу, сообщая, что человек глуп, туп.

В следующем примере Достоевский использует языковой эвфемизм.

[О Лебедеве] Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и начал было горячее и многословное объяснение, в котором, впрочем, князь почти ничего не понял, потому что генерал был уже почти готов (Ф.М, Достоевский. Идиот).

Языковые эвфемизмы закреплены в языке, осознаются его носителями. В примере эвфемизм готов означает пьяный.

Эвфемизация в творчестве Ф.М. Достоевского проявляет себя в совокупности специфических черт: а) преобладании эвфемистических речений над однословными эвфемизмами; б) творческом видоизменении эвфемистических фразеологизмов; в) в нагнетании ситуации неопределенности; г) доминировании способа негации в процессе образования эвфемизмов.

Средством эвфемизации в творчестве Ф.М. Достоевского является применение слов, способствующих созданию ситуации неопределенности, неясности, умолчания, с целью «вуалирования» отрицательно оцениваемого денотата. Для обозначения эвфемизации на лексическом уровне языка введены рабочие термины «лексическая эвфемизация», «лексический эвфемизм». Применение лексических эвфемизмов характеризуется определенными прагматическими задачами (создать интригу; ввести в заблуждение), которые определяются значением слова «вуалировать» (т. е. «намеренно делать неясным, затенять суть чего-нибудь» 2). «Вуалирование» отрицательно оцениваемого денотата достигается посредством применения лексики с семантикой неопределенности: местоименных слов (указательных местоимений такой, тот; неопределенных местоимений с компонентами -то, -либо, -нибудь, кое-; личных местоимений 3 л. ед.ч. она, оно); семантически опустошенных слов известный, один; слов иноязычного происхождения.

В творчестве Ф.М. Достоевского синтаксическим средством «смягчения» грубости высказывания являются вводные компоненты, что обосновано их синтаксической функцией. В целом грамматические средства эвфемизации в творчестве Ф.М. Достоевского выражают низкую степень эвфемизации, поскольку формально снижают резкость номинации с отрицательно оцениваемым денотатом (на уровне слова или речения), в отличие от стилистических эвфемизмов, реализующих декоративную функцию.

Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод о том, что эвфемизмы играют значительную роль в создании положительного образа героя, даже когда речь идет о таких вещах, как болезнь или смерть. В некоторых случаях эвфемизмы используются с целью создания комического эффекта.

Эвфемизмы в художественной литературе нередко вуалируют, маскируют суть явления; например: скончаться вместо умереть, говорить неправду вместо врать, либерализация цен вместо повышение цен, изделие (об атомной бомбе).

 

Вестник СамГУ. 2006. No10/2 (50)

 

 

Выводы к 3 главе

В последние десятилетия эвфемизмы остаются актуальной лингвистической проблемой. И это объясняется тем, что сегодня одним из наиболее важных факторов, способствующих образованию и закреплению в языке эвфемизмов, является их способность быть мощным средством формирования общественных установок через художественную литературу.

В художественной литературе эвфемизмы в большинстве случаев являются не просто стилистическим синонимом или субститутом некоторой языковой единицы. Они смещают эмоциональную доминанту и предлагают новую трактовку определенного явления, новый ракурс его рассмотрения и содержат новую морально-этическую оценку явления.

Заключение

 

Список литературы