К оглавлению. Η. Аббанъяно. Мудрость философии

==90

Η;. Аббанъяно. Мудрость философии

На этой основе Хайдеггер провел свой анализ существования в работе «Бытие и ничто» (1927). «Существовать» для человека значит строить проекты и планы на будущее посредством выбора возможностей, которые он унаследовал из прошлого. Но, добавляет Хайдеггер, именно потому, что они унаследованы из прошлого, эти возможности не позволяют преодолеть его. Человек постоянно возвращается к тому, чем он уже был, его выборы относительно будущего сводятся к выбору того, что уже было выбрано; проект вновь и вновь ставит своей целью лишь то, что уже было сделано. Бремя прожитого господствует над жизнью и подавляет будущее, которое является лишь непрерывным возвращением при невозможности прорыва. Поэтому эта невозможность определяет ее, раскрывает ее подлинную сущность, которая есть ничто — ничто проектирования и выбора, всего, чем хочет быть жизнь, ничто, которое завершается смертью, неизбежным исходом человеческой судьбы.

Таким образом, ища полный и изначальный смысл бытия посредством вопрошания экзистенции человека, Хайдеггер обнаружил лишь ничто. Это значит, что бытие следует искать вне экзистенции, в том, что не есть экзистенция. Но где же тогда? Быть может, в Мире, понимаемом не как физический универсум, а как охватывающая собой все духовная тотальность?

Хайдеггер

==91

Или, быть может, в таинственном и недоступном Боге, образами или символами которого являются божества, признаваемые различными религиями?

2. ОТ БЫТИЯ К существованию

В «Бытии и времени» Хайдеггер возлагает ответ на эти вопросы на свои будущие труды. Но в последующих работах (главной среди которых, возможно, является «Введение в метафизику», 1956 г.) он заявляет, что ответ пока что невозможен. Эпоха, в которую мы живем, не позволяет дать его. Она характеризуется «забвением бытия», жизнью, проживаемой при погруженности в мир вещей, принимаемый так, как если бы он был единственной реальностью, совершенно не подозревая об изначальной реальности, являющейся его началом. Эта утрата смысла бытия и самой проблемы, которой оно дает основание, составляет духовный упадок нашей Земли, крайний упадок, потому что он отказывается даже себе в этом признаться. Пессимизм ли это? Хайдеггер отвечает, что это утверждение не имеет ничего общего с пессимизмом по отношению к цивилизации, впрочем, как и с оптимизмом, потому что «помрачение мира, бегство богов, разрушение Земли, сведение человека к массе; чреватое ненавистью подозрение против всего, что

 

==92

Η. Аббаньяно. Мудрость философии

является творческим и свободным, уже достигли на всей Земле таких размеров, что столь ребяческие категории, как пессимизм и оптимизм, давно считаются смехотворными». И конечно же, не наука может спасти от этой деградации: не только потому, что от нее берет начало техника с ее «необузданным неистовством», но и потому, что она заменяет дух, ставящий себе решающие вопросы о бытии и о судьбе человека, разумом, являющимся простым инструментом для достижения определенных целей, таких, как производство материальных средств или логическая систематизация того, что дано и познано. В этой пустыне, в коей Хайдеггер без колебаний обнаруживает «дьявольское» наваждение, существует один оазис — язык поэзии, благодаря которому вещи утрачивают свой практический и инструментальный характер и становятся божественными знаками и метами Бытия, которое их вновь поглощает. В действительности язык является делом рук не человека, но Бытия, а человек лишь слушает его. Поэтому судьба человека называется fatum'oM*, т. е. словом, изреченным Бытием.

Но уже здесь возникает вопрос: что такое Бытие? Быть может, оно Мир? Быть может, Бог? И снова Хайдеггер не захотел давать ответ на этот последний вопрос. Он стремился лишь перенести черты существования на Бытие, рас-

Хайдеггер

==93

сматривая само существование как частичное, несовершенное и временное проявление Бытия. Только в Новую эпоху, в непредсказуемом будущем, Бытие сможет дать основание для своего более завершенного и менее несовершенного откровения-

Но что остается делать человеку в ожидании того, пока Бытие вновь изречет себя? Отказаться от существующего состояния вещей, восстать, попытаться пойти новым путем? Все это было бы бесполезным, потому что оно, по Хайдеггеру, невозможно. Человек, безусловно, не может покорить Фатум, смирить его, изменить его. Его свобода состоит скорее в его принятии, в желании, чтобы он повторился в своей изначальной форме и своей силе. Хайдеггер усваивает в этом отношении урок Ницше (которому он посвятил длинную работу) об amor fati*: «He желать ничего иного, кроме того, что есть, ни в будущем, ни в прошлом, ни в целой вечности; не только переносить то, что необходимо, но и любить его». Нужно дать обет повторения истоков нашей духовной истории, когда таинственный смысл Бытия еще не был затемнен; нужно вернуться к этому началу, но не подражая ему, а еще более изначальным способом, со всем тем, что является обескураживающим, темным, неопределенным, что оно содержит в себе. И в отношении всего, что являет себя как в повсе-

==94

Η. Аббанъяно. Мудрость философии

дневной рутине, так и в решающие моменты жизни, необходимо оставить, чтобы оно шло своим чередом: спокойно отдаться ходу вещей, что является в конечном счете единственным способом разгадать их тайну.

3. AMOR FATI

Безжалостный диагноз, который Хайдеггер поставил нашей эпохе упадка, был широко разрекламирован современной преуспевающей литературой. А его робкая надежда на новую эпоху, вдохновленную порывом бескорыстного и творческого духа, стала у незадачливых поборников утопии верой в политическую революцию, которая якобы должна превратить труд в игру, а отчуждение в освобождение.

Но полное одиночество и поэтическая уступка наличным вещам и ходу событий являются единственными поведенческими установками, которые Хайдеггер защищал в работах, опубликованных до и после поворота в его философии. И это, безусловно, установки, которые нелегко принять даже тому, кто считает их действительно оправданными, когда, как в настоящий момент, человек пытается выйти из угрожающего ему одиночества при помощи самых различных средств, пусть даже с шумом и гамом, и видит в вещах лишь объекты, которые необходимо по-

Хайдеггер

==95

треблять. Возможно, защищаемые Хайдеггером установки могут стать для того, кто их разделяет и живет ими, препятствием против господствующего активизма, который часто действует впустую. Но важно уяснить себе фундаментальные понятия, которые Хайдеггер всегда защищал, и особенно его интерпретацию истории и человеческой личности. История, по Хайдеггеру, безличный ход событий, направляемый железной необходимостью, в которую не входит творчество людей и, следовательно, случайность, беспорядок, непредсказуемое. Разложение составляет часть ее структуры и, стало быть, едва начавшись, оно неостановимо. Новая эпоха повторяет предшествующую и может подарить лишь очарование начала с его неопределенностью и риском. Историческая наука не желает знать этой природы истории именно потому, что она наука, т. е. плод инструментального разума. Но дух знает, что эта природа истории не допускает отклонений. И дух свойственен лишь изолированному индивиду.

Безусловно, Хайдеггер учил, что существование человека — это всегда сосуществование и что, стало быть, личность живет в постоянных отношениях с другими людьми. Но уже в «Бытии и времени» эти отношения были ограничены уровнем повседневной пошлости, обыкновенного конформизма, который исключает истинное общение и делает из личности единицу; так что,

==96

Η. Аббаньяно. Мудрость философии

для того чтобы обрести собственную «подлинность», человеку был указан путь одиночества лицом к лицу со смертью. Сегодня Хайдеггер говорит также и об «общей судьбе», связывающей людей в более высоком единении, чем повседневная пошлость, однако, как и раньше, эта судьба является лишь безличным ходом истории, который человек может признавать или игнорировать, но не изменить.

Если принять эти основоположения, то выводы, которые из них сделал Хайдеггер, и установки, которые он внушал, неизбежны. И тогда ничтожество и величие человека, солидарность и борьба, мир и война, свобода и угнетение, насилие и добродушие, любовь и ненависть — незначительные эпизоды, вплетенные в фатальность истории и оставляющие философа безмятежным в его созерцательном одиночестве. Но если они не являются эпизодами, если они составляют реальные альтернативы человеческого существования в мире, то бегство в одиночество и отдание себя на милость событий составляют предательство человека по отношению к собственной человеческой природе. Своим гениальным творчеством Хайдеггер поставил людей, и философов в частности, перед решающей дилеммой. Будущее нашей эпохи будет зависеть от того, как грядущие поколения будут подходить к ней.

Хайдеггер

==97

4. СИЛА СУДЬБЫ

Эта диалемма становится еще более ясной в своей трагичности, если принять во внимание последствия, которые могут иметь многие аспекты человеческой жизни и, в частности, в политике. В этой связи встает вопрос: был ли Хайдеггер нацистом? Тень, которую это сомнение всегда бросало на фигуру великого философа, может быть, по крайней мере отчасти, развеяна интервью, данным им самим в 1966 году директору еженедельника «Der Spigel» при условии, что оно будет опубликовано после его смерти, как это действительно и случилось в 1977 году. В нем Хайдеггер признает, что согласился занять должность ректора Фрибургского университета в 1933 году (в начале фашистского режима), потому что видел в этом режиме политическое «пробуждение», которое даст радикальное обновление университетской жизни. Речь «Самоутверждение немецкого университета», которую он произнес по этому случаю, выражала требование избавить университетское обучение от распыления в специализациях и вернуть ему то систематическое единство, которое может быть основано только на метафизике. Согласно Хайдеггеру, это требование, если оно и противоречило той «негативной академической свободе», которая состоит в уклонении от ведения всякого строгого исследования, было направлено также против той «политизиро-

==98

Η. Аббанъяно. Мудрость философии

ванной науки», которая уже тогда утверждалась нацистской партией и студентами-нацистами. Хайдеггер отрицает то, что он заставил изъять из библиотеки своего учреждения и уничтожить книги писателей-евреев. А год спустя, в 1934 году, он оставил должность ректора и занял позицию молчаливого затворничества.

Если дело обстоит таким образом, временное и частичное примыкание Хайдеггера к нацизму было связано с его ожиданием (быстро вызвавшем разочарование) пробуждения немецкого духа, напоминавшего то пробуждение, которое во времена Наполеоновской эпохи предрекал Фихте в «Рассуждениях о немецкой нации». И действительно, во всем творчестве Хайдеггера как до, так и после этого эпизода не найти ничего, что доказывало бы прямую или косвенную связь его мысли с нацизмом и прежде всего с тем «мифом расы и крови», который лежал в его основе. И все же обнаруживается его коренная неспособность противостоять фактической ситуации, положению вещей, которое создал или продолжает создавать ход истории. Уже в «Бытии и времени» Хайдеггер считал экзистенцию человека столь глубоко укорененной в мире и истории, что она должна была с необходимостью следовать по ее стезям, не имея возможности изменить ее ход. Это значит, что не люди творят историю (как говорил Вико), а история творит людей. Поэтому жизнь человека в исто-

Хайдеггер

==99

рии — судьба, состоящая в унаследовании возможностей, которые передало прошлое, в бытии теми, чем уже были, в повторении ситуации, с которой уже были связаны. Единственная подлинная альтернатива для человека состоит в том, чтобы оставаться верным этой судьбе, которая в конечном счете является судьбой сообщества или народа, к которому он принадлежит, т. е. в сознательном ее принятии, ибо всякий разрыв или бунт бесполезен.

После этой работы Хайдеггер все больше делал упор на этом фаталистическом аспекте своей философии. «Позволить бытию быть» — вот увещевание, в котором резюмировалась его мысль. Мир идет своим путем, за одной эпохой может следовать другая, перед которой также стоит угроза исчерпать себя; события отдельно взятой жизни и истории идут в одном направлении или в другом, но человек не может ничего поделать. И философ, который знает это, является «пастырем бытия», верным хранителем того, что неизбежно происходит; подобно тому, как поэзия является языком, посредством которого необходимость вещей говорит с человеком.

Эта философия, конечно же, не оставляет никакой возможности для отказа признать политическую реальность, которую ей, казалось, желает или навязывает история, или для борьбы с ней. Как только в истории и в реальности вообще признается абсолютная необходимость, унич-