Рассказ о смерти Святослава Всеволодовича

Еще одно толкование смерть получает в помещенном под 1194 годом рассказе о преставлении Святослава Всеволодовича. Стремлению постепенно ослабевающего здоровьем князя почтить память своего отца и невозможности сделать это при жизни Святослава посвящен рассказ.

Мы неоднократно говорили о стремлении князей из повестей о княжеской смерти поместить себя в замкнутое церковное пространство. В рассказе о кончине Святослава главный герой повествования также мыслит себя в замкнутых церковью сферах, пространственной и темпоральной. Так, в тексте представлены две системы художественного времени. Одна из них, мыслимая князем Святославом, – это промежуток, обозначенный церковными праздниками от Юрьева дня до дня святых Маккавеев (14 августа); вторая система, мыслимая повествователем, – это промежуток от Юрьева дня до «июля». Таким образом, точкой отсчета в обоих случаях служит Юрьев день, именно тогда на пути к Вышгороду заболевает Святослав, которому «íh÷òî èçâåðãúëîñ#…... íà íîçh» [679]. С этого момента здоровье Святослава постепенно ухудшается, в конце концов он умирает. Между тем день смерти Святослава отличает княжескую систему времени от повествовательской. Будучи более продолжительным, промежуток Святослава является ирреальным: князь хотел бы дожить до 14 августа, до годовщины смерти отца; менее продолжительный, промежуток повествователя реальный: повествователь сообщает о смерти князя в «июле», т.е. до годовщины смерти отца Святослав не дожил.

Основное действие рассказа происходит в течение четырех дней: оставив в пятницу Вышгород, Святослав отправляется в субботу на службу в монастырь святого Кирилла, в воскресенье вследствие болезни князь не может выехать на праздник в церковь и остается во дворе, в понедельник Святослав понимает, что может не дожить до годовщины смерти отца. Причины, мешающие князю совершить поминальный обряд, носят пространственно-временной характер, а неудачи начинаются уже в Вышгородской церкви, где находится гроб отца, мощам которого Святослав традиционно кланяется, посещая церковь. Но теперь, «в пятницу», гробница оказалась запертой, и Святослав вынужден был уйти. Сообщение об этом повествователь незамедлительно сопровождает психологической реакцией Святослава: «íå äîæäàâú è hõà íå ëþáîâàøå âî îóìh ñâîåìü #êî íå ïîêëîíèñ# wòíþ ãðîáîó» [680]. Совершить поминальный обряд, таким образом, Святославу мешает пространство, запертое для посещения.

В другой раз, «в понедельник», чувствующий приближение смерти Святослав жалуется своей княгине, что не доживет до дня святых Маккавеев, то есть сейчас время не позволяет ему почтить память родителя. Очевидно, в понимании Святослава наступающая смерть есть преграда, не позволяющая ему, так сказать, встретиться с отцом. Между тем повествователь интерпретирует княжескую смерть противоположным образом: композиционное кольцо в организации художественного пространства образует повтор препозиционного атрибутива в сочетаниях «wòíè ãðîáîíèöè – wòíå ìàíàñòûðü» [679-680]. Эти сочетания маркируют повествования о запертой в «пятницу» гробнице и месте захоронения скончавшегося в «июле» Святослава («è ïîëîæèøà è âî ñâÿòîìü Êþðèëh â îwòíh åìîó ìàíàñòûðh» [680]). Таким образом, именно смерть приводит Святослава к воссоединению с отцом, к чему, собственно, он и стремился. Впервые на такую концовку истории повествователь намекает, рассказывая о развивающейся болезни главного героя и упоминая отчий монастырь: этот монастырь становится последним местом, которое при жизни посещает Святослав (в «субботу», будучи в Киеве, князь отправляется на церковную службу в монастырь святого Кирилла, «ïîñëhäíþþ ñâîþ ñëîóæáîó ïðèíîñ#» [там же]). Следовательно, о двух противопоставленных друг другу типах пространства ведется речь в рассказе: о пространстве, помешавшем Святославу совершить поминальный обряд, и о пространстве, где отец с сыном «воссоединились».

Сцена смерти князя включает прямую реплику умирающего, она выполняет функцию княжеской молитвы из повестей о княжеской смерти. Святослав произносит фрагмент Символа Веры: «Àçú âhðîóþ âî åäèíîãî Áîãà» [там же], а затем велит постричь его в монахи. И все же отношение Святослава к смерти как к помехе его планам не позволяет нам отнести этот текст к повестям о княжеской смерти, герои которых, напомним, воспринимали смерть как благодать и проявление Божьего избранничества. И.П. Еремин также не причисляет это повествование к повестям, отмечая в нем слабое агиографическое составляющее образа Святослава. Действительно, в повествовательной части рассказа не читается княжеской характеристики, ни выраженной, ни имплицитной. Краткой похвалой князю, механически присоединенной к повествовательной части, завершается рассказ: «Êí#çü æå Ñâ#òîñëàâú ìîóäðú â çàïîâhäåõú Áîæèèõú õîä# è ÷èñòîòó òåëåñíîóþ ñâåùåâà è ÷åðíîðèçüñêûè ÷èíú è åðhèñêûè ëþá# è íèùà" ìèëîó"» [681]. Выстраивая похвалу на основе синтаксического параллелизма, повествователь эллипсисом («÷åðíîðèçüñêûè ÷èíú èåðhèñêûè ëþá#») маркирует главным образом отношение Святослава к монашеству, что, видимо, связано с принятием князя перед смертью монашеского чина.