повестей о княжеском убиении и княжеской смерти

Итак, главная задача летописных повестей о княжеской смерти – создание образа такого правителя, который соответствовал бы христианскому идеалу, то есть человека, смиренно относящегося к своей участи и принимающего покаяние перед смертью. Этот единый образец обусловливает «похожесть» поведе­ния князей в повестях. «Похожесть» князей репрезентируется как непосредственной в характеристике «от автора», выраженной эксплицитно с помощью оценочных эпитетов, сравнений и пр., а также в имплицитных характеристиках князя: экфразисе построенных им церквей, молитвах, про­изнесенных князьями перед смертью, характеристик княжеских врагов (если речь идет о убийстве князя) и т. д.

Характеристика «от автора», который априорно перечисляет те или иные качества добродетельного князя, часто строится по следующей схеме: этикетный атрибутив-эпитет «благоверный» занимает в словосочетании препозицию по отношению к определяемому существительному «князь», после именования которого следует дальнейшее описание персонажа. После указанной этикетной характеристики следует некоторая индивидуализация (в известной степени, разумеется) образа князя. Именно по такой модели строится панегирический фрагмент Повести о убие­нии Андрея Боголюбского, а также повестей о смерти Мстислава Ростиславича, Давида Ростиславича, Владимира Василь­ковича.

Что касается имплицитной характеристики князей, то в большинстве повестей она выражена церковным экфразисом или описанием городов, основанных князем. Так, характеристика князя Андрея Боголюбского, который «"êî ïîëàòó êðàñíó äóøþ îóêðàñèâú» [581], базируется на экфрастиче­ском сравнении души князя с красной палатой. Это сравнение коррелирует с пространным экфразисом созданных князем Успенского собора и церкви Рождества Богородицы. Описание храмов структурировано тройным лексическим повтором «оурасить». Таким образом, сначала Андрей украшает душу, «яко красную палату», теперь он украшает церковь. Экфразис в Повести о убиении Анд­рея Боголюбского как имплицитная его характеристика репрезентирует и такое качество князя, как мудрость: созданные Андреем церкви дважды сравниваются со «святая святых» Соломона, и сама аналогия «Андрей – Со­ломон» трижды в тексте повести приведена. Экфрастический элемент как существенная деталь характеристики княжеского благочестия характерен Повести о смерти Владимира Василь­ковича. В соответствующей повести описание церкви, построенной последователем Владимира Мстиславом, является украшением для созданного Влади­миром Васильковичем города. Этот город традиционно ассоциируется у повествователя с Богоро­дицей. Первоначально в основе аналогии «Богородица – град» лежит по­нятие «мудрость», которой, следовательно, наделяется Владимир как строи­тель города.

Смыслообразующую функцию выполняет и церковное пространство в повестях о княжеской смерти. Топос смирившегося со своей судьбой князя выражается в повестях в несопротивлении князя заговорщикам, а также в его «пассивности»: действия князей в повестях выражены предельно малым коли­чеством акциональных глаголов, князь почти не совершает действий-движений. Во многих повестях князь «движется» лишь в пределах церковного про­странства. Между тем именно в храме «время получало… горизонтальную протяженность. Человек, входивший в храм, по мере продвижения к алтарю повторял весь путь человечества – от сотворения мира до Рождества и крестных мук Спасителя, от Его воскресения до Страшного суда…» [Данилевский, 1998; 252], то есть перемещение князей в пределах церкви настойчиво показывает их причастность сакральному христианскому историческому времени. Так, в Повести о смерти Давида Ростиславича глагол «ходити», характеризующий действия князя, – это единственный акциональный глагол в данной повести, определяющий положение субъекта действия в про­странстве, и пространство это ограничено церковью. За пределами церкви он либо не совершает ника­ких движений, либо князь выступает как объект действия.

В Повести о смерти Ростислава Мстиславича также встречаются два глагола движения, характеризующие действия князя: «повезите мя Киеву» (реплика больного князя) и «поидоша с ним из Смолен­ска» (исполнение воли князя). Не связанные собст­венно с церковным пространством, эти глаголы имеют к нему косвенное отношение: они связаны с желанием князя «лечи» не в Смоленском мона­стыре, а в Киевском Печерском монастыре, то есть князь и здесь не перемеща­ется за церковными пределами. То же в Повести о смерти Владимира Васильковича, где сцена произнесения князем молитв в церкви единственная содержит акциональные глаголы – «вниде, ставати, съде» (эта сцена, собственно, маркирована и анафорой, со­стоящей из акциональных глаголов: «И вниде во церковь, И вниде во алтарь малый»).

При анализе повестей, посвященных княжеским убиениям, действия князей необходимо рас­сматривать в контексте действий их убийц. Образы князей, не препятст­вующих заговору против них, объединяют эти повести.

Образы правителей-страстотерпцев и их врагов в повестях всегда изображаются антитезой. Так, противоборствующие стороны занимают особое положение в пространстве повестей. Убийцы Бориса Владимировича, Игоря Ольговича и Андрея Боголюбского нападают на них извне, в то время как все эти князья находятся в замкнутом пространстве (шатер Бориса, церковь Игоря, ложница Андрей). Более того, князь и его убийцы, находящиеся за пределами его помещения, вне мира его христианского благочестия, никогда не встречаются лицом к лицу. Перед смертью князя Бог, смотря на икону Которого, он молится, обращен лицом к правителю.

Еще одним уровнем антитезы в изображении князя-страстотерпца и его противников можно считать речевую практику персонажей. «Говорящие» князья противопоставлены в повестях «безмолвным» убийцам. Так как задача книжника – пред­ставить образцового правителя–христианина, то наиболее полно репрезенти­рует себя князь в предсмертном монологе-молитве. Исследователями отмечен тот факт, что молитвы разных князей цитируют друг друга. В настоящей ра­боте мы привели подробный разбор каждой из молитв князей, продемонстри­ровав функцию каждой в структуре каждой повести. Молитва князя всегда комментируется контактно к ней расположенными лексемами «сердце» и «слезы». Круг понятий «слезы», «сердце», «слово» характеризует только князей, молитвы которых часто вводятся в повествование ремаркой: «È âúçäîõíóâú èç ãëîóáèíû ñåðäöà ñêðîóøåíîìú ñìèðåíîìú ñìûñ­ëîìú è ïðîñëåçèâñ#». Слезы символизируют очищение, а сердце фактически оказывается органом речи для князей, которые из сердца направляют молитву к Богу; не случайно и Борис замолчал (его не может слышать Глеб, согласно монологу последнего), когда его пронзили в сердце.

Образ князей всегда соотносится с образом света. В повестях о убие­нии Бориса Владимировича, Андрея Боголюбского приводятся сравнение князей со «светлой звездой» и «звездой светоносной» соответственно. Традицион­ным является и сравнение князя с солнцем, а смерти князя – с зашедшим солнцем. Подобное сравнение мы встречаем и в Повести о убиении Бори­сове, и в Повести о убиении Игореве, и в Повести о смерти Мстислава Рос­тиславича, и в Повести о убиении Андрея Боголюбского, и в Повести о смерти Владимира Васильковича. Смерть же образцового правителя ассоцииру­ется с тьмой, в который погружается потерявший правителя народ. Так, в Повести о смерти Владимира Васильковича лишившиеся князя влади­мирцы произносят: «Нынh, Господине, уже к тому не можемъ тебе зрhти, уже бо солнче наше зайде ны, и во обидh всhхъ остахомъ» [Памятники, 1981; 408]. В повестях же о убийстве князей в качестве этой тьмы выступают враги князя. Так, в Повести о убиении Борисове противопоставлены два фрагмента: рассуждение повествователя о «ангелах и бесах», в котором отчетливо проявляется аналогия «Святополк – дьявол». Этот фрагмент спровоцирован возвращением убийц князей к Святополку. Подобное воз­вращение летописец сравнивает с возвращением грешников в ад. Про­странство ада, сформированное вокруг заговорщиков («ад как бы локализуется там, где они находятся» [Ранчин, 2007; 78]), ассоциируется с отсутствием света.Именно такой цветовой фон завершает ту часть повесть, что связана с муками убиенных Святополком Окаянным князей.

Особая роль в создании образов убитых князей-страстотерпецев принадлежит постоянной для соответствующих повестей аналогии «князь – Иисус Христос», которая раскрывается в многочисленных цитатах речей Христа и аллюзиях, приводимых как самими князьями, так и повествователем (чего, напомним, нет в рассказах о княжеской смерти). Благочестивые князья, терпящие мучения, мыслят свои страдания аналогичными страданиям Иисуса Христа, а потому и принимают свою смерть с готовностью, безропотно. Как истинные христиане они к ней готовы. Если в ответ на злодеяния недругов князья ничего не совершают и ведут себя, как мы говорили, пассивно, не защищая свою, так сказать, физическую жизнь, то об активности правителей можно говорить в связи с их стремлением к духовному спасению, что выражается, в частности, в предсмертных молитвах. С аналогией «князь – Иисус Христос» связана и особенная роль «сердца» в создании образа князя: в повестях благочестивые князя мыслятся как бессмертные, как обретшие вечную жизнь. Между тем «восставший Христос» [Мейендорф, 2001; 195] традиционно мыслится именно как сердце Церкви, бессмертие Которого означает бессмертие «членов Церкви» [там же].

Заключение

Таким образом, в настоящей работе мы описали структуру летописных повествований о княжеской смерти, что позволило сделать вывод о принадлежности того или иного текста к жанру княжеского некролога, сказания, рассказа или повести. Проанализировав сюжетную комбинацию каждого из текстов, мы убедились, что жанровые различия между ними проявляются уже на этом уровне (1).

Так, некрологам не свойственна сюжетная проработка, поскольку в них ослаблен повествовательный элемент, присутствие которого связано с экскурсом в историю жизни князя и с целью рассказать о его праведном существовании. Некрологи не содержат подробного повествования о событиях и причинах, приведших к гибели героя. В зависимости от типа некрологов (а мы выделили две группы некрологов, причем вторая представлена четырьмя типами) варьируется набор элементов в структуре текстов этого жанра.

Более или менее детализированный рассказ о событиях, приведших к смерти князя, об обстоятельствах кончины героя составляют основу летописных сказаний и рассказов. Именно нарративный характер сказаний и рассказов – главное, что отличает их от княжеских некрологов. Повествовательность летописного рассказа обусловлена целью повествователя точно, вплоть до фактографичности, изобразить события действительности. Отсюда обилие в рассказах прямых речей, обменов репликами между героями и обилие глаголов действия, характерных, впрочем, для повествования о недобродетельном князе, о чем позже мы еще скажем. При фактографичности рассказа и объективности изложения в нем событий он, тем не менее, может содержать авторскую оценку происходящего. Нередко повествователь, отталкиваясь от конкретного, «земного» факта, вырывается в сферу глобального обобщения, чем подводит под события идеологическую основу. Изображающий историю смерти или убийства князя рассказ, как правило, не содержит собственно сцены убиения или кончины. Это, между тем, характерно для повести о княжеской смерти. И здесь мы констатируем недостаточность проведения жанровой дифференциации повествований, учитывая только сюжетную комбинацию текстов. Образ князя в повествованиях, специфика его изображения (2) – главное жанроразличительное средство.

Некрологи посвящены князьям-христианам, которые оказываются преисполнены княжескими, церковными добродетелями. Создавая образы таких князей, книжник прибегает к эксплицитным и имплицитным художественным средствам. Князья характеризуются эпитетами вроде «кроткий» и «правдивый», среди них встречаются постоянные: «благоверный» и «христолюбивый». Как имплицитное средство создания образа «положительного» князя мы рассматривали плач над телом покойного в соответствующих типах некрологов, а также экфрастические элементы: описание созданных им церквей или упоминание о них. Особая роль в изображении князя принадлежит библейским цитатам и аллюзиям (3). Часто в некрологах, в особенности в первой группе – в «пространных» некрологах, повествователь находит в Священной истории или в истории других христианских стран деятеля, по отношению к которому жизнь правитель из некролога выступает как аналогия. В этих случаях библейские цитаты и аллюзии помогают вскрыть такие аналогии. Так, в некрологе святой княгини Ольги ее роль в русской истории сопоставляется с ролью ветхозаветного пророка Моисея в судьбе израильского народа. Кроме того, Ольга и ее внук Владимир начинают русскую галерею святых княжеского чина, подобно чешским святым Вячеславу и его бабке Людмиле, гомилия в честь которой цитируется в летописном некрологе Ольги.

Исключительная функция библейских цитат позволяет нам отличить летописную повесть от рассказа. Имеющая своей целью изобразить христиански идеального правителя, часто – страстотерпца, претерпевающего земные мучения во имя обретения спасения, повесть о княжеской смерти создает образ такого князя, который был бы максимально приближенным к образу Христа. Основой такой параллели являются регулярные цитирования самими князьями в повестях о княжеском убиении слов Христа, а также использование повествователем цитат и аллюзий, относящихся непосредственно к образу Сына Божьего (подобной аналогии не проводят повествователи ни в некрологах, ни рассказах). Сближение правителя с Христом, на наш взгляд, – ядро того самого агиографического стиля, о котором говорил И.П. Еремин как о дифференциальном признаке повести. Действительно, в каждой из семи повестей о княжеской смерти образ князя агиографически просветлен. Среди способов изображения князя в о княжеской смерти мы выделили следующие. Смыслообразующее значение имеет церковное пространство. Мотив смирившегося со своей судьбой князя выражается в, а также в его «пассивности» князя (в случае убийства – это несопротивление князя заговорщикам, подобно тому как добровольно принес свою жертву Христос): действия князей в повестях выражены предельно малым коли­чеством акциональных глаголов. Во многих повестях князь «движется» лишь в пределах церковного про­странства. За пределами храма он либо не совершает ника­ких движений,либо выступает как объект действия. Если повесть посвящена убийству князя, то образы правителей-мучеников и их врагов всегда антитетичны. «Неподвижному» князю противопоставлены активность заговорщиков, действия которых выражаются обилием акциональных глаголов. Кроме того, противоборствующие стороны занимают особое положение в пространстве повестей. Убийцы Бориса Владимировича, Игоря Ольговича и Андрея Боголюбского нападают на них извне, в то время как все эти князья находятся в замкнутом пространстве.

Еще одним уровнем антитезы в изображении князя и его противников мы назвали речевую практику персонажей. «Говорящие» князья противопоставлены в повестях «безмолвным» и не способным вести диалог убийцам. Так как задача книжника – пред­ставить образцового правителя–христианина, то наиболее полно репрезенти­рует себя князь в предсмертном монологе-молитве.

Здесь необходимо отметить, что в рассказах о княжеской смерти при создании образа «положительного» князя, пространственная характеристика князя сохраняется, они изображены бездеятельными, не отвечающими на действия злоумышленников. Но часто это бездействие вызвано не столько сознательным отказом бороться за свое физическое существование, сколько незнанием о готовящемся заговоре и пр. Предсмертной молитвы князья из рассказов не произносят, во всяком случае непосредственно перед смертью. Так, чтобы убедить читателя в праведности Ярополка Изяславича (рассказ под 1087 годом), повествователь помещает его молитву об истинно христианской смерти в финальную часть рассказа, где читается некролог князя. Собственно панегирическая часть в рассказах «не растворяется» в повествовании в целом, а механически к нему присоединяется, что также отличает рассказ от повести, панегирические черты в которой именно «растворяются» в повествовании.

Очередной характеристикой князей из повестей следует признать их «светоносную» сущность. Так, традицион­ными являются сравнения князей со «светлой звездой» и «звездой светоносной», смерть князя регулярно сопоставляется с зашедшим солнцем, в то время как тьма – сфера деятельности княжеских недругов (вспомним пространство ада вокруг Святополка Окаянного и его слуг из Повести о убиении Борисове).

Специфическим средством, способствующим созданию образа князя – христианина в повести о княжеской смерти, мы считаем символическое наполнение категории «смерть» (4). Истинный христианин должен быть готовым к смерти, что и демонстрируют князья из повестей, принимая смерть только по произнесении молитвы. Во всех повестях смерть трактуется как Божья награда, князья молят о ней Бога, мысля свои предсмертные страдания подобными жертве Христа. В отличие от повестей, рассказы, посвященные смерти князя, интерпретируют смерть по-разному, часто диаметрально противоположно. Так как рассказ может быть посвящен как «положительному» князю, олицетворяющему христианскую добродетель, так и «отрицательному», нарушающему христианские заповеди. В последнем случае смерть настигает князя неготовым к ней и мыслится как наказание за сотворенное зло.

Особое место среди повествований о княжеской смерти занимают сказания. В посвященных дохристианскому периоду Руси сказаниях князья не характеризуются книжником с позиции христианства, что отличает этот жанр от некрологов, рассказов и повестей. Между тем, среди «языческих» сказаний встречаются, так сказать, переходные, рассказывающие о князе-язычнике, который «подготавливает» эру христианства на Руси (Вещий Олег) или со временем открывает ее (Владимир Святославич из сказания о смерти Ярополка Святославича).

Таким образом, стилистически-композиционный анализ сюжетной комбинации, способов изображения князя в летописных повествованиях о княжеской смерти позволил нам дифференцировать эти повествования в соответствии с летописными жанрами некролога, сказания, рассказа или повести, посвященной княжеской кончине.

 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ И ЦИТИРОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

1. Аверинцев С.С. К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской / С.С. Аверинцев // Древнерусское искусство: Художественная культура домонгольской Руси: [сб. ст.]. – М.: Наука, 1972. – С. 27–50.

2. Аверьянова Ю.В. Отражение софийной идеи домостроительства в повести об убиении Андрея Боголюбского / Ю.В. Аверьянова // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. – 2002. – № 1 (7) март. – С. 90–94.

3. Адрианова-Перетц В.П. Задачи изучения «агиографического стиля» Древней Руси / В.П. Адрианова-Перетц // ТОДРЛ. – 1964. – Т. XX. – С. 41–71.

4. Адрианова-Перетц В.П. Об основах художественного метода древнерусской литературы / В.П. Адрианова-Перетц // РЛ. – 1958. – № 4. – С. 61-70.

5. Адрианова-Перетц В.П. О реалистических тенденциях в древнерусской литературе (XI - XVвв.) / В.П. Адрианова-Перетц // ТОДРЛ. – 1957. – Т. XVI. – С. 5-36.

6. Адрианова-Перетц В.П. Очерки поэтического стиля Древней Руси / В.П. Адрианова-Перетц. – М., Л.: АН СССР, 1947. – 187 с.

7. Азбелев С.Н. О художественном методе древнерусской литературы / С.Н. Азбелев // РЛ. – 1959. – № 4. – С. 9-22.

8. Алексеев А.А. «Невhглас», или похвала невежеству / А.А. Алексеев // ТОДРЛ. – 1997. – Т. L. – С. 83-92.

9. Анисимова О.М. Представления о правде, любви, добре в древнерусских памятниках XII–XIII вв. О.М. Анисимова // Герменевтика древнерусской литературы. – 1989. – Сб. 1. – С. 207–230.

10. Бибиков М.В. Историческая литература Византии / М.В. Бибиков. – СПб.: Алетейя, 1998. – 317 с.

11. Буланин Д.М. О некоторых принципах работы древнерусских писателей / Д.М. Буланин // ТОДРЛ. – 1983. – Т. 37. – С. 4-13.

12. Бунге Г. «Другой утешитель». Икона Пресвятой Троицы преп. А. Рублева / Г. Бунге. – Рига: Междунар. Благотворит. Фонд им. Александра Меня, 2003. – 131 с.

13. Бычков В.В. Русская средневековая эстетика XI-XVII вв. / В.В. Бычков. – М.: Мысль, 1995. – 637 с.

14. Виролайнен М. «Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности» / М. Виролайнен. – СПб.: Амфора, 2003. – 503 с.

15. Воронин Н.И. «”Анонимное” сказание о Борисе и Глебе» / Н.И. Воронин // ТОДРЛ. – 1957. – Т.13. – С. 11–56.

16. Гаспаров Б.М. Поэтика «Слова о полку Игореве» / Б.М. Гаспаров. – М.: Наука, 2000. – 450 с.

17. Гриценко З.А. Агиографические произведения о княгине Ольге / З.А. Гриценко // Литература Древней Руси: сб. науч. тр. М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1981. – С. 35–46.

18. Гриценко З.А. Исторические реалии в житиях и повестях о княгине Ольге / З.А. Гриценко // Литература Древней Руси: сб. тр. – М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1978. – С. 34–41.

19. Гриценко З.А. Ритм произведения как компонент стиля (на материале житийных и летописных памятников о княгине Ольге) / З.А. Гриценко // Литература Древней Руси: сб. науч. тр. – М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1981. – С. 25–31.

20. Горский А.А. «Всего еси исполнена земля русская…»: Личность и ментальность русского средневековья; очерки / А.А. Горский. – М.: Языки славянской культуры; Кошелев, 2001. – 175 с.

21. Данилевский И.Н. Библия и Повесть временных лет (к проблеме интерпретации летописных текстов) / И.Н. Данилевский // Отечественная история. – 1993. – № 1. – С. 78–94.

22. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII века): курс лекций: учебное пособие для студентов вузов / И.Н. Данилевский. – М.: Аспект Пресс, 1998. – 399 с.

23. Данилевский И.Н. Замысел и название Повести временных лет / И.Н. Данилевский // Отечественная история. – 1995. – № 5. – С. 101–110.

24. Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII–XIV века): курс лекций / И.Н. Данилевский. – М.: Аспект Пресс, 2001. – 389 с.

25. Данилевский И.Н. Текстология и генетическая критика в изучении летописных текстов / И.Н. Данилевский // Герменевтика древнерусской литературы. – 2005. – Сб. 12. – С. 368–407.

26. Демин А.С. О типе литературного творчества создателей «Повести временных лет» / А.С. Демин // Герменевтика древнерусской литературы. – 2000. – Сб. 10. – С. 6–18.

27. Демин А.С. О художественности древнерусской литературы / А.С. Демин. – М.: Языки русской культуры, 1998. – 848 с.

28. Демин А.С. «Подразумевательное» повествование в «Повести временных лет» / А.С. Демин // Герменевтика древнерусской литературы. – 2005. – Сб. 12. – С. 519-579.

29. Дмитриев Ю.Н. Об истолковании древнерусского искусства / Ю.Н. Дмитриев // ТОДРЛ.. – 1957. – Т. XIII. – С. 551-556.

30. Дмитриев Ю.Н. О творчестве древнерусского художника / Ю.Н. Дмитриев // ТОДРЛ. – 1958. – Т. XIV. – С. 551-556.

31. Дмитриев Ю.Н. Теория искусства и взгляды на искусство в письменности Древней Руси / Ю.Н. Дмитриев // ТОДРЛ. – 1953. – Т. IX. – С. 97-119.

32. Евдокимов П.Н. Православие / П.Н. Евдокимов. – М.: Библейско-Богословский Ин-т св. апостола Андрея, 2002. – 508 с.

33. Еремин И.П. Волынская летопись 1289-1290 годов / И.П. Еремин // ТОДРЛ. – 1957. – Т. XIII. – С. 102-118.

34. Еремин И.П. Киевская летопись как памятник литературы / И.П. Еремин // ТОДРЛ. – 1949. – Т. VII. – С. 67-98.

35. Еремин И.П. Литература Древней Руси. (Этюды и характеристики) / И.П. Еремин. – М.-Л.: Наука, 1966. – 263 с.

36. Еремин И.П. Новейшие исследования по вопросу художественной формы древнерусских литературных произведений / И.П. Еремин // ТОДРЛ. – 1956. – Т. XII. – С. 284-291.

37. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы / И.П. Еремин. – Л., 1987. –326 с.

38. Еремин И.П. О художественной специфике древнерусской литературы / И.П. Еремин // РЛ. – 1958. – № 1. – С. 75-82.

39. Живов В.М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры / В.М. Живов. – М.: Языки славянской культуры, 2002. – 760 с.

40. Каждан А.П. Византийская культура (X-XII вв.) / А.П. Каждан. – СПб.: Алетейя, 2000. – 280 с.

41. Карпов А.Ю. Владимир Святой / А.Ю. Карпов. – М.: Молод. гвардия, 2004. – 454 с.

42. Клаутова О.Ю. Жест в древнерусской литературе и иконописи XI-XIII вв. К постановке вопроса / О.Ю. Клаутова // ТОДРЛ. – 1993. – Т. XLVI. – С. 256-270.

43. Колесов В.В. Древнерусский литературный язык / В.В. Колесов. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. – 296 с.

44. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. В 5 кн. – Кн. 2. Добро и зло / В.В. Колесов. – СПб.: Филолог. фак. Санкт-Петербургского гос. ун-та, 2001. – 304 с.

45. Колесов В.В. Повесть о убиении Андрея Боголюбского / В.В. Колесов // Словарь книжников и книжности Древней Руси. – Вып. I (XI – первая половина XIV в.). – Л.: Наука, 1987. – С. 365-367.

46. Колесов В.В. Средневековый текст как единство поэтических средств языка / В.В. Колесов // ТОДРЛ. – 1997. – Т. L. – С. 92-98.

47. Конявская Е.Л. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI–середина XV в.) / Е.Л. Конявская. – М.: Языки русской культуры, 2002. – 199 с.

48. Кусков В.В. Проблемы историзма древнерусской литературы / В.В. Кусков // ТОДРЛ. – 1997. – Т. L. – С. 303-309.

49. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы / Д.С. Лихачев. – СПб.: Алетейя, 1997. – 591 с.

50. Лихачев Д.С. К изучению художественных методов Русской литературы XI-XVII вв. / Д.С. Лихачев // ТОДРЛ. – 1964. – Т. XX. – С. 5-27.

51. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы / Д.С. Лихачев. – изд. 2-е, доп. – Л.: Худож. лит., 1971. – 412 с.

52. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение / Д.С. Лихачев. – М., Л.: Академия, 1947. – 499 с.

53. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и процесс жанрообразования XI–XIII вв. / Д.С. Лихачев // ТОДРЛ. – Т. 27. – Л., 1972. – С. 69–75.

54. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси: монография / Д.С. Лихачев // Избранные работы. В 3 т. Т. 3. – Л.: Худож. лит., 1987. – 520 с.

55. Лихачева О.П. Летопись Ипатьевская / О.П. Лихачева // Словарь книжников и книжности Древней Руси. – Вып. I (XI – первая половина XIV в.). – Л.: Наука, 1987. – С. 235–241.

56. Лихачева О.П. Яко бисер в кале / О.П. Лихачева // ТОДРЛ. – СПб., 1997. – Т. 50. – С. 551–556.

57. Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV–XV веков / Я.С. Лурье. – Л.: Наука, 1976. – 283 с.

58. Лурье Я.С. О художественном значении древнерусской прозы / Я.С. Лурье // РЛ. – 1964. – № 2. – С. 3–29.

59. Любарский Я.Н. Византийские историки и писатели / Я.Н. Любарский. – СПб.: Алетейя, 1999. – 379 с.

60. Мейендорф И. Византийское богословие. Исторические направления и вероучение / И. Мейендорф. – М.: Когелет, 2001. – 431 с.

61. Мильков В.В. Осмысление истории в Древней Руси / В.В. Мильков.– СПб.: Алетейя, 2000. – 384 с.

62. Милютенко Н.И. Святые князья-мученики Борис и Глеб / Н.И. Милютенко. – СПб.: Издательство Олега Абышко, 2006. – 432 с.

63. Насонов А.Н. История русского летописания XI- начала XVIII вв. / А.Н. Насонов. – М.: Наука, 1969. – 555 с.

64. Орлов М.А. Курс истории русской литературы / М.А. Орлов. – Вып. I. – СПб.: Типография С. Добродеева, 1884. – 371 с.

65. Памятники литературы Древней Руси: XIII век. – М.: Худож. лит., 1981. – 616 с.

66. Панченко А.М. Эстетический аспект христианизации Руси / А.М. Панченко // РЛ. – 1988. – № 1. – С. 50-59.

67. Пауткин А.А. Летописный портрет Даниила Галицкого: литературные заимствования, влияние живописной традиции или взгляд очевидца? / А.А. Пауткин // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. – 2002. – № 1 (7) март. – С. 70–74.

68. Пауткин А.А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах / А.А. Пауткин // Герменевтика древнерусской литературы. – 1989. – Сб. 1. – с. 231–246.

69. Петрухин В.Я. Начало этнокультурной теории Руси IX–XI веков / В.Я. Петрухин. – Смоленск: Русич; М.: Гнозис, 1995. – 320 с.

70. Пиккио Р. Функции библейских тематических ключей в литературном коде православного славянства Slavia Orthodoxa: литература и язык / Р. Пиккио. – М.: Знак, 2003. – С. 431–473.

71. Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. / М.Д. Приселков. – СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1996. – 325 с.

72. Прокофьев Н.И. О литературно-художественных взглядах и представлениях в Древней Руси XI–XVI веков / Н.И. Прокофьев // Литература Древней Руси: межвуз. сб. науч. тр. – М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1986. – С. 3–19.

73. Ранчин А.М. «Дети дьявола»: убийцы страстотерпца / А.М. Ранчин // Ранчин А.М. Вертоград Златословный: Древнерусская книжность в интерпретациях, разборах и комментариях. – М.: Новое литературное обозрение, 2007. – С. 121-127.

74. Ранчин А.М. Еще раз о библеизмах в древнерусском летописании / А.М. Ранчин // То же. – С. 24-41.

75. Ранчин А.М. Князь-страстотерпец в славянской агиографии / А.М. Ранчин // То же. – С. 112-120.

76. Ранчин А.М. Князь–страстотерпец–святой: семантический архетип жития святых Вячеслава и Бориса и Глеба и некоторые славянские и западноевропейские параллели / А.М. Ранчин // То же. – С. 98-111.

77. Ранчин А.М. Оппозиция «природа-культура» в историософии Повести временных лет / А.М. Ранчин // То же. – С. 138–146.

78. Ранчин А.М. Пространственная структура в летописных повестях 1045 и 1019 годов и в житиях святых Бориса и Глеба / А.М. Ранчин // То же. – С. 75-85.

79. Ранчин А.М. Хроника Георгия Амартола и Повесть временных лет: Константин Равноапостольный и князь Владимир Святославич / А.М. Ранчин // То же. – С. 152-164.

80. Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI-XIII вв.: очерки литературно-исторической типологии / А.Н. Робинсон. – М.: Наука, 1980. – 336 с.

81. Романов Б.А Люди и нравы Древней Руси: историко-бытовые очерки XI-XIII вв. / Б.А. Романов. – М.: Территория, 2002. – 255 с.

82. Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи / Б.А. Рыбаков. – М.: Изд-во АН СССР, 1963. – 361 с.

83. Рыбаков Б.А. Мир истории: начальные века русской истории / Б.А. Рыбаков. – М.: Мол. гвардия, 1987. – 351 с.

84. Рыбаков Б.А. Петр Бориславич: Поиск автора «Слова о полку Игореве» / Б.А. Рыбаков. – М.: Мол. гвардия, 1991. – 286 с.

85. Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве» / Б.А. Рыбаков. – М.: Наука, 1972. – 520 с.

86. Сазонова Л.И. Принципы ритмической организации в древнерусской прозе / Л.И. Сазонова // РЛ. – 1973. – № 3. – С. 82-95.

87. Свердлов М. Б. Отбор и интерпретация исторической информации в «Повести временных лет» / М.Б. Свердлов // ТОДРЛ. – 2006. – Т. LVII. – С. 50–60.

88. Седакова О.А. Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян / О.А. Седакова. – М.: Индрик, 2004. – 320 с.

89. Сендерович С. Слово о законе и благодати как экзегетический текст. Иларион Киевский и павлианская теология / С. Сендерович // ТОДРЛ. – 1999. – Т. LI. – С. 43–57.

90. Скрынников Р.Г. Исторический факт и летопись / Р.Г. Скрынников // ТОДРЛ. – 1997. – Т. L. – С. 310-321.

91. Словарь средневековой культуры / под ред. А.Я. Гуревича – М.: Рос. полит. энцикл. (РОССПЭН), 2003. – 632 с.

92. Творогов О.В. Задачи изучения устойчивых литературных формул в Древней Руси» / О.В. Творогов // ТОДРЛ. – 1964. – Т. XX. – С. 29-40.

93. Творогов О.В. О взаимодействии литературы и живописи в Древней Руси / О.В. Творогов // РЛ. – 1981. – № 4. – С. 95-106.

94. Топоров В.Н. Праславянская устная словесность (Опыт реконструкции) / В.Н. Топоров // История литератур западных и южных славян. – Т. 1: От истоков до середины XVIII в. – М., 1997. – С. 38–96.

95. Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. В 2 т. Т. 1. Первый век христианства на Руси / В.Н. Топоров. – М.: Гнозис: школа «Языки русской культуры», 1995. – 874 с. – (Язык. Семиотика. Культура).

96. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык / Н.С. Трубецкой. – М.: Издат. группа «Прогресс», 1995. – 800 с.

97. Ужанков А.Н. «Летописец Даниила Галицкого»: к вопросу об авторе второй редакции / А.Н. Ужанков // Герменевтика древнерусской литературы. – 1994. – Сб. 6, Ч. II. – С. 62–80.

98. Ужанков А.Н. «Стадиальное развитие русской литературы XI – первой трети XVIII в. Теория литературных формаций / А.Н. Ужанков. М.: Издат-во Литературного института им. А.М. Горького, 2008. – 528 с.

99. Успенский Б.А. Борис и Глеб: восприятие истории в Древней Руси / Б.А. Успенский. – М.: Языки русской культуры, 2000. – 128 с. – (Язык. Семиотика. Культура. Малая серия.)

100. Успенский Л.А. Богословие иконы Православной Церкви / Л.А. Успенский. – М.: Западно-Европейский Экзархат Моск. патриархата, 1989. – 475 с.

101. Флоренский П.А. Иконостас: избр. тр. по искусству / П.А. Флоренский. – СПб.: Мифрил, Русская книга, 1993. – X+366 с.

102. Федотов Г.П. Святые Древней Руси / Г.П. Федотов. – М.: Моск. рабочий, 1990. – 268, [3] стр.

103. Франчук В.Ю. Киевская летопись: состав и источники в лингвистическом освещении / В.Ю. Франчук. – Киев: Наук. думка, 1986. – 180 с.

104. Франчук В.Ю. Формирование текста летописного рассказа Ипатьевской летописи о походе князя Игоря на половцев в 1185 г. / В.Ю. Франчук // ТОДРЛ. – 2006. – Т. LVII. – С. 79–91.

105. Шайкин А. А. История и сказка в «Повести временных лет» / А.А. Шайкин // ТОДРЛ. – 2006. – Т. LVII. – С. 60–79.

106. Шайкин A. А. Олег и Игорь в Новгородской первой летописи и «Повести временных лет» / А.А. Шайкин // ТОДРЛ. – 2008. – Т. LVIII. – С. 607–627.

107. Шайкин А.А. Святополк, Борис и Глеб / А.А. Шайкин // Литература Древней Руси: межвуз. сб. науч. тр. – М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1986. – С. 47–48.

108. Шахматов А.А Разыскания о русских летописях / А.А. Шахматов. – М.: Академ. Проект; Жуковский: Кучково поле, 2001. – 880 с.

109. Шмид В. Нарратология / В. Шмид. – М.: Языки славянской культуры, 2003. - 312 с.

110. Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси, X-XIII вв. / Я.Н. Щапов. – М.: Наука, 1989. – 283 с.

111. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси XI-XIV вв. / Я.Н. Щапов. – М.: Наука, 1972. – 388 с.

112. Юркевич П.Д. Сердце и его значение в духовной жизни человека, по учению слова Божия / П.Д. Юркевич // Юркевич П.Д. Философские произведения. – М.: Изд-во «Правда», 1990. – С. 69-103.

113. Якобсон Р.О. Русские отголоски древнечешских памятников о Людмиле / Р.О. Якобсон // Культурное наследие древнерусской литературы. – М.: Наука, 1976. – С. 46-50.

114. Lenhoff G. Toward a Theory of Protogenres in Medieval Russian Letters / G. Lenhoff // The Russian Review. – 1984. – № 43. – P. 31-54.

115. Picchio R. «Models and Patterns in the Literary Tradition of Medieval Orthodox Slavdom» / R. Picchio // American Contributions to the Seventh International Congress of Slavists. – 1973. – Vol. 2: Literature and Folklore. – P. 439-467.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

ГВЛ: Галицко-Волынская летопись. Текст. Комментарии. Исследование. – СПб.: Алетейя, 2005. – 424 с.

ПВЛ₁ : Повесть временных лет: по Лаврентьевской летописи 1377 г. – М.;Л.: изд-во АН СССР (лит. памятники), 1950. – 405 с.

ПВЛ₂ : Повесть временных лет: по Лаврентьевской летописи 1377 г. – М.;Л.: изд-во АН СССР (лит. памятники), 1950. – 30–31.

ПСРЛ: Полное собрание русских летописей: В 1 - т. – Т.2. – М.: Языки русской культуры, 1998. – 648 с.

РЛ: Русская литература.

СлРЯ: Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып.1–26. – М.: Наука, 1975–2002.

ТОДРЛ: Труды Отдела древнерусской литературы

PL: Patrologiae cursus completus, series Latina

 

[1] Ипатьевская летопись цитируется здесь и далее по изданию: Ипатьевская летопись // ПСРЛ.

[2] История – это «основное измерение христианского культурного сознания. И проблема начала русской истории и ее места в истории универсальной – это общий знаменатель всех ранних киевских текстов» [Сендерович, 1999; 45].

[3] «Повесть временных лет» Данилевский цитирует по изданию: ПВЛ₁.

[4] См. об этом также [Милютенко, 2006; 167].

[5] Перевод похвалы из гомилии сделан нами. Оригинал взят из [Якобсон, 1976; 49]. Латинский оригинал текста выглядит следующим образом: «Hec in terra Bohemie oritur, ut stella matutina, que solis iusticie, qui est Christus, quasi prenuncia fidej lumine tenebras erroris effugabat. Hec est primula veri veris, id est graciae, nam hec prima inter inter sanctos terre iam dicte santificata esse non ignoratur. Ipsa namqe et aurora potest dici, nam luce sanctitatis diem cultus divini subdecebat… Quoniam autem beata Ludmila sicut prima fidelium mater in terra sepe dicta sic et in cello interventrix extitit, exigent eius merita, ut ei debitus honor a fidelibus impendatur».

[6] Лихачева указывает и происхождение этого сравнения. Так, в толковании на Иак. 2:25 в славянском толковании Апостола содержится похвала Раав, приписываемая Севериану: «Слыши Писания, свидетельствующая ея оправдания, яже бе в блуде: бисеръ в кале светяся, злато в тимении повержено…» [Лихачева, 1997; 112]. Раав – язычница, ханааская блудница, скрывшая людей Иисуса Навина в своем доме. Кроме того, по христианским преданиям, Раав - прародительница предка Дави