Структура византийского общества.

Интерес к социальной структуре раннего византийского общества пробудился у исследователей уже давно. Еще Дж. Бери предпринял попытку дать классификацию состава населения византийской столицы в IV-VI вв. Согласно его характеристике, между императором и народными массами стояла аристократия, различавшаяся по трем степеням знатности: высшая, средняя и низшая. К аристократии он причислял также высших чиновников, профессоров университета и занимавших высокое положение врачей; средние слои по мнению автора, были представлены богатыми купцами и начинающими юристами; далее шли не имеющие привилегий врачи, учителя и риторы и, наконец, городская беднота[53].

Иную классификацию населения Византии в этот период предложил в 1913 г. В. Шульце, деливший жителей города на следующие категории: 1) аристократию, куда входили сенаторы, купцы и крупные владельцы эргастириев, 2) среднее сословие, состоявшее из ремесленников и торговцев, и 3) пролетариат, под которым автор подразумевает люмпен-пролетариат. Рабство, по мнению В. Шульце, не имело тогда существенного значения, поэтому автор не счел нужным выделять рабов в отдельную категорию. Наибольшей социальной активностью исследователь наделяет среднее сословие, члены которого и были, с его точки зрения, наиболее яркими и характерными представителями византийского общества[54].

Более сложной представлялась социальная структура городского населения Византии, в частности Константинополя, А. П. Рудакову, который вычленял в нем несколько слоев в зависимости от рода занятий[55].

Тот же принцип положен в основу социальных стратификации современных исследователей А. Джонса и Ф. Тиннефельда. Не занимаясь непосредственно изучением социального состава жителей Константинополя, А. Джонс задался целью рассмотреть различные категории населения империи в целом. В соответствии с этим в его труде нашли место разделы, посвященные сенаторам, торговцам и ремесленникам, военным, духовенству, лицам свободных профессий[56]. Но, давая весьма подробную характеристику отдельным слоям византийского общества, А. Джонс вместе с тем не стремился свести свои наблюдения в целостную картину, что придает его работе некоторую незавершенность, даже фрагментарность.

Следуя за А. Джонсом, Ф. Тиннефельд делит население Константинополя на сенаторскую аристократию, отдельные категории чиновников, военных, клириков, ученых, врачей, адвокатов, архитекторов, торговцев, ремесленников, лиц без определенных занятий, рабов[57].

Этой несколько мозаичной картине противостоит более жесткая и обобщенная схема, предложенная Г.Г. Беком. Всех жителей Константинополя исследователь делит на три группы: аристократию, средние слои и народные массы[58]. Средние слои, по мнению автора, были представлены владельцами эргастириев, средними землевладельцами, врачами, преподавателями и т. п[59]. Исследователь не оговаривает принципа, по которому он объединяет в одну группу столь различные слои населения. Единственное, что могло быть у них общего, - это, надо полагать, приблизительно одинаковый материальный уровень. Но одного этого, по-видимому, недостаточно для того, чтобы утверждать, к примеру, что владелец ремесленной лавки и преподаватель высшего учебного заведения имели одно и то же общественное положение, одинаковую психологию, сходные потребности и интересы. В данном случае определяющим фактором, бесспорно, является способ, каким получают средства к существованию, но он-то и не позволяет объединить эти категории жителей столицы в одну группу.

Более традиционно характеризует население раннего Константинополя Ж. Дагрон, который делит его на две большие основные группы - сенат и народ, не выделяя внутри их существенно различающиеся между собой категории населения.

Столь же резко расходятся взгляды исследователей и по вопросу социальной динамики ранневизантийского общества. Так, по мнению А. П. Рудакова, все его слои «перемешаны между собой, во всех слоях замечается постоянное стремление подняться наверх, к более почетному или завидному социальному положению»[60]. Среди современных византинистов наиболее последовательно теорию нестабильности социальной структуры развивает Г.Г. Бек. Византийское общество представляется этому ученому «открытым» сверху и снизу, причем, по его мнению, нестабильность проявляла себя не только со сменой династии, но и с приходом к власти каждого нового императора[61].

Диаметрально противоположной точки зрения придерживается П. Каранис, который полагает, что характерной чертой социальной структуры Поздней Римской империи после кризиса III в. и реформ Диоклетиана и Константина была неподвижность[62]. Не склонны разделять точку зрения Г.-Г. Бека Ж. Дагрон, Г. Л. Курбатов, Г. Е.

Подробно о социальной структуре общества можно прочитать в двух трудах того времени: труды Прокопия Кесарийского, и неизвестного автора трактата о византийском военном деле. Сведения как Прокопия, так и трактата представляют особый интерес, поскольку исходят от писателей, обладающих практическим складом ума и рассуждающих сугубо по-деловому.

В характеристике социальной структуры византийского общества автор трактата исходит из деятельности отдельных индивидуумов, их конкретных общественных занятий. По его мнению, все люди должны выполнять какие-то функции в государстве - работать, быть полезными своей политии. В соответствии со своими представлениями, он вычленяет в современном ему обществе следующие группы населения: духовенство, архонтов, различные группы чиновников (прежде всего судебного и финансового ведомств), техническую интеллигенцию, ремесленников и торговцев, неквалифицированных рабочих, лиц, не занятых постоянным трудом, а также театральное сословие.

Столь же дробной, хотя и более всеобъемлющей выглядит характеристика социальной структуры константинопольского общества у Прокопия, который вычленяет в нем сенаторов, духовенство, чиновничество, военных, риторов, философов, адвокатов, учителей, торговцев, ремесленников, городскую бедноту и театральное сословие[63]. Но когда Прокопию понадобилось сказать об этом же обществе в двух словах, он поделил его на две основные категории - народ и сенат[64]. По-видимому, в данном случае сказалось влияние классических образцов, привычка мыслить категориями, присущими античному миру. И в самом деле, Прокопию современное ему общество представляется традиционно римским; изменения, происходившие в статусе сенаторов и в социальной структуре города в целом, историк воспринимает как явление частное - как новшества Юстиниана. Но это частное явление нестабильность в положении знати,- вызванное действиями ненавистного ему императора, принимает в изображении Прокопия столь грандиозные размеры, что заставляет читателя прийти к выводу о полном упадке сенаторской аристократии в эпоху Юстиниана.

Прокопий, как и другие византийские историки того времени - идеолог рабовладельческого общества. Народ для него - «неразумная толпа», «чернь», которая «не может ни переносить настоящее положение, ни предвидеть будущее, но легкомысленно берется за невыполнимое и умеет только по своей неосмотрительности гибнуть»[65]. Особенно презирает Прокопий рабов. Армию Тотилы он называет «беглыми рабами»[66]. В устах Прокопия - это самая унизительная характеристика.

Очень высоко ценит Прокопий богатство. Понятие богатства всегда соединяется у него с понятием силы и влияния в обществе и является мерилом личных достоинств человека. Политические симпатии автора всецело на стороне высшей знати и рабовладельческой аристократии. Особенную ненависть Прокопия вызывает всякое ущемление со стороны правительства материальных интересов высшей рабовладельческой знати, в частности политика ограничения роста крупного светского землевладения[67]. Одновременно Прокопий крайне недоволен ростом могущества и земельных владений церкви и покровительством со стороны Юстиниана высшей церковной иерархии[68].

На две основные группы делит ранневизантийское общество и автор упомянутого трактата о военном деле, но он называет их несколько иначе, нежели Прокопий, - архонты и подданные[69]. Архонты, в его изображении, это не весь сенат, но лишь его часть, а именно та, которая находится в непосредственной близости к императору и занята управлением государством. Архонты, по словам автора трактата, достигают своего положения в постоянной борьбе за влияние и власть. Является ли эта фраза отзвуком существования вертикальной мобильности, или автор просто хотел сказать с постоянной борьбе группировок внутри одного и того же общественного слоя, неясно. Но в его словах так или иначе нашла свое отражение известная нестабильность правящей элиты.

В своей попытке выявить, что представляла собой социальная структура константинопольского общества в V-VI в., нельзя игнорировать отмеченные византийскими авторами различия людей по роду их деятельности, и в этом смысле следует последовать примеру византийских историков.

Первыми, с кого требуется начать описание структуры византийского общества, являются архонты. До конца X века, архонты, в византийском понимании - это правители государств, в той или иной степени признававших сюзеренитет императора. Его присваивали себе фактические владетели лимитрофных территорий, или назначали из Константинополя, ранее принадлежавших империи и продолжающих считаться таковыми в Константинополе[70]. «Был в Византии некто Зинон, внук того Анфимия, который в прежние времена обладал царской властью на Западе. Они, с умыслом назначив его архонтом Египта, повелели ему отплыть туда»[71]. Архонты, в социальной иерархии стояли ниже чем василевс, то есть император. Попасть же к василисе, то есть императрице было невозможно даже кому-либо из архонтов, разве что он потратит на это массу времени и труда, но все они с рабским усердием постоянно пребывали в ожидании, все время находясь в узком и душном помещении. Ибо отсутствовать здесь для любого из них означало подвергнуть себя смертельной опасности[72].

Архонты выполняли судебные функции, в частности имели права на предъявление обвинений, ведение обвинений, осуществление наказания. Причем архонты были относительно свободны в качестве судебной практики и не были притеснены указаниями василевса. «Дело в том, что прежде архонты имели право по собственному разумению творить суд и поддерживать законопорядок[73]».

Прокопий так обозначает деятельность архонтов: «Прогневалась она и на некого Васиана, принадлежавшего к прасинам, молодого человека знатного рода, по той причине, что он ее ругательски ругал. Поэтому Васиан бежал в храм Архангела. Она тотчас направила к нему стоящего над народом архонта, повелев предъявлять ему обвинение не в том, что он бранил ее, но приписать ему мужеложество. Архонт извлек его из храма и подверг невыразимо мучительному наказанию[74]». «Позднее этот душегуб приказал этим архонтам, так же как и стоящей над народом власти, в равной степени ведать всякого рода обвинениями, повелев им состязаться между собой в том, кто из них окажется способен быстрее и больше губить людей[75].

Архонты следили за сбором налогов, в том числе участвовали в ограблении государственный казны, с учетом дележа денег вместе с императором. «Урон от такого порядка был огромен. Ибо в то время как казна получала лишь часть этого дохода, приставленный к этому архонт стремился обогатить самого себя. Да и служители этого архонта, на которых была возложена эта позорная служба, и те, кто имел лавки, получив возможность нарушать закон, творили мерзостные дела по отношению к тем, кто тогда вынужден был совершать покупка, и не только во много раз поднимали цены, но и ухищрялись на неслыханное мошенничество с продаваемыми товарами»[76]. В частности, о казнокрадстве Прокопий упоминает: «Ибо, поскольку василевс всегда получал небольшую долю награбленного от архонтов, они и те, кто был приставлен ко всякому делу, совсем безбоязненно грабили тех, кто им попадался»[77].

Итак, архонты в византийском обществе V-VI века являлись высшими должностными лицами при василевсе. Константинопольские архонты находились лично во дворце императора, осуществляя функции надзора за налогами и ведения судебных дел.

Также на высшей ступеньке социальной лестницы Константинополя находились аристократы-сенаторы. В VI в. их основную массу составляли лица, облеченные титулом «иллюстрия», поскольку более низкие разряды знати «клариссимы» и «спектабили» еще в середине V в. потеряли право заседать в великой курии и получили разрешение покинуть столицу иллюстрия становится синонимом сенаторского звания. В том числе, существовал титул «патрикия»[78]. По своему сану сенаторы были вторыми людьми в государственном аппарате после императора[79]. Сенаторы обладали имуществом, причем весьма не малым, о чем свидетельствует Прокопий: «Когда же оно произошло, как у меня рассказано в прежнем повествовании, они разом конфисковали имущество чуть ли не всех членов сената. Всем недвижимым имуществом и теми из земельных владений, которые относились к числу самых лучших, они распорядились, как им заблагорассудилось, прочие же, обложенные суровыми и тяжелейшими налогами, якобы из человеколюбия вернули их прежним владельцам»[80]. В том числе, сенаторы обладали землей.

Часто то, что было постановлено сенатом, после утверждения василевсом, то есть императором приобретало иной смысл. «Сенат заседал, не являясь господином своих решений и не обладая влиянием для доброго дела, но собирался лишь для вида, а ради соблюдения древнего закона, поскольку никому из собравшихся здесь вообще не позволялось подавать голос, василевс же и его супруга обычно делали вид, будто они разошлись во мнениях, хотя все у них между собой было уже решено[81].

Сенат мог вести судебное разбирательство, процветало взяточничество и коррупция. «Итак, сенаторы, проведя расследование, под непрестанным давлением на них со стороны василевса наказали Фаустина изгнанием. Однако, получив от него столько денег, сколько сам он пожелал, василевс тут же объявил приговор недействительным»»[82]. «Либерий был немедленно вызван в Византии, поскольку на этом упорно настаивал Евдемон, и сенат, проведя расследование случившегося, оправдал этого человека, ибо убийство было совершено не вследствие того, что он напал, а потому, что он защищался»[83].

Каково было социальное лицо константинопольского сената? По мнению М. В. Левченко и Г. Зайдлера, основной его костяк составляли крупные землевладельцы[84]. Именно из их среды, пишет Г. Зайдлер, выходили сенаторы[85]. Сенаторы, следовательно, отождествляются в данном случае с византийской аристократией вообще. Юридически сенаторская аристократия Константинополя являлась высшим социальным слоем империи. Со своей стороны, Г.Г. Бек делит аристократию Византии на сенаторов и провинциальных магнатов[86]. Действительно, исследования последних лет, в частности археологические находки (на Балканах, в Малой Азии и других регионах), позволяют предположить, что значительная часть крупных земельных собственников была связана не с Константинополем, а с провинцией[87]. У Прокопия наличие родовитой аристократии в провинции весьма четко прослеживается и в «Тайной истории», например, он рассказывает о некоем юноше Иоанне, сыне самого знатного человека в Эдессе[88].

Так или иначе, Константинопольский Сенат, как орган власти, обладал некоторыми полномочиями, к которым относились городское управление, формальная ратификация без обсуждения и возможности изменения выпускаемых императором законов, и - самое существенное - судебные обязанности. Однако после восстания «Ника» сенат постепенно теряет свои полномочия, так как Юстиниан I начинает подозревать сенат в связях с восстанием. Заметной политической роли в стране сенат не играл. Отдельные сенаторы принимали активное участие в государственной жизни империи, вели дипломатические переговоры, возглавляли войско, выполняли разные поручения императора, но все это было делом отдельных сенаторов, а не сената в целом. 62-я новелла Юстиниана также свидетельствует о том, что лишь часть сенаторов занималась политической деятельностью, тогда как остальные пребывали в бездействии[89].

Административные и гражданские функции в империи осуществлял префект претория. Префекты представляли собой высших лиц государства, и к ним были обращены многие законы. В этой роли они назначались вплоть до правления Ираклия I, когда широкомасштабные реформы ограничили их власть до положения простых наблюдателей над провинциальной администрацией. Префектура претория ведала финансами, в частности в провинции из префектуры претория постоянно посылались чиновники, которые осуществляли контроль за финансами и обеспечивали поступление денежных средств в казну, судопроизводством в отношении плательщиков налогами: «Тюрьма префектуры постоянно пополнялась недоимщиками, которых подвергали жестоким пыткам»[90].

Префекты также ведали городским судопроизводством. Префект города Евдемон, взяв под стражу нарушителей порядка из обеих партий и допросив различных лиц, узнал имена семи человек, виновных, как говорили, в убийствах. Четырех из них он присудил к отсечению головы, а троих - к повешению. После того как осужденных провезли на страх прочим по всему городу, их переправили на место казни - на другую сторону Золотого Рога[91]. В том числе в полномочия префектуры претория входила мобилизация городской стражи: «Префект города, узнав об этом, послал солдат окружить храм и сторожить получивших там убежище»[92].

Требуется упомянуть должность эпарха, который распределял ежегодный налог между торговцами. «Прежде всего он, как водится, назначил народу Византия эпарха, который, распределяя впредьежегодный налог между теми, кто имел лавки, вознамерился предоставить им возможность продавать товары по угодной им цене[93].

О влиянии армии в этот период свидетельствует и тот факт, что Юстиниан взял с Велисария слово никогда не действовать против него[94]. Прославленный полководец, как уже отмечалось, по своему богатству и политическому весу был опасен не только для подчиненных, но и для стоящих у власти. Войско, по всей видимости, сознавало свою силу, и, когда во время чумы 542 г. распространился слух о смерти императора, некоторые военачальники, находясь с войском на Востоке, стали говорить, что они никогда не допустят, чтобы в Константинополе избрали нового императора без участия армии [95]. Армия, пишет Г.Г. Бек, всегда называлась рядом с сенатом, и ее значение было по крайней мере столь же велико, сколь и сената[96]. Весьма важную роль армии подчеркивают Б. Рубин и И. Караяннопулос, говорит о ней и А. А. Васильев[97]. Точка зрения этих ученых подтверждается данными источников. Иоанн Малала, а вслед за ним и автор "Пасхальной хроники" рассказывают, как перед избранием императора евнух Амантий дал деньги комиту экскувитов Юстину, с тем чтобы войско высказалось в пользу Феокрита, куратора Амантия. Тем не менее войско и народ провозгласили императором Юстина[98]. Примечательно, что при этом о сенате Иоанн Малала вовсе не упоминает. В статье «Сенат и народ Константинополя» Г.Г. Бек, в частности, пишет, что если до середины V в. империя была солдатской и решающую роль в ней играла армия[99].

В развитом центре ремесла и торговли, каким являлась столица империи, ремесленники и торговцы составляли весьма значительную часть ее населения. Трудовой люд Константинополя - одна из основных фигур исторических сочинений и хроник того времени. Каменщики, плотники, башмачники, кузнецы, ювелиры, хлебопеки, мясники и т. д. постоянно упоминаются в памятниках самых различных жанров. Особое место в законодательных и нарративных источниках отводится крупным торговцам, ростовщикам, навикуляриям, но наибольшим значением и влиянием наделяются в них аргиропраты.

Аргиропраты – менялы, ростовщики. Аргиропраты выполняли весьма важные функции в государстве, и это неоднократно подчеркивает Юстиниан в своих постановлениях. Как заявлялось в VII эдикте, они принимали участие в сделках, совершавшихся почти во всей империи, причем самые важные контракты заключались именно с их помощью. В чем же состояла эта помощь? Главным образом в посредничестве и поручительстве. Сделки могли быть самыми разнообразными и касаться как предметов, которые можно измерять и взвешивать, так и всякого другого имущества, движимого и недвижимого, включая дома, землю и даже людей[100].

Посредничество также носило различные формы. Нередко аргиропраты покупали для других имущество и как посредники отдавали в залог золото и другие ценности. Им поручалась и распродажа имущества с торгов. Источники довольно часто изображают аргиропратов как крупных кредиторов, банкиров средневекового типа, ссужавших крупные суммы под залог золота, серебра, драгоценностей, с высоким процентом.

Наряду с аргиропратами состоятельную прослойку торгово-ремесленного населения города представляли судовладельцы (навикулярии). Навикуляриев различных городов рассматривали как единую корпорацию вследствие важной роли, которую они призваны были играть в доставке хлеба в столицу.

Помимо торгово-ростовщической верхушки в Константинополе VI в., как видно, было множество мелких ремесленников и торговцев, положение которых отличалось от положения крупных купцов и состоятельных аргиропратов. В более сложном положении, чем аргиропраты и навикулярии как свидетельствует сам Юстиниан, находились мелкие самостоятельные производители - основная масса ремесленного населения. Многими мастерскими владели синклитики, архонты, кувикулярии, церкви, монастыри, странноприимные дома. Все они старались освободить свои эргастирии от налогов, перекладывая налоговое бремя на плечи мелких ремесленников. Помимо уплаты налогов ремесленники выполняли различные повинности (munera).

К лицам свободных профессий можно отнести преподавателей, врачей, юристов, архитекторов и инженеров. Высшее образование, как справедливо считает А. Джонс, могли получать только представители зажиточных слоев, начиная примерно с куриалов и выше, так как только обеспеченные родители могли позволить взрослым детям не работать и плюс к этому платить за обучение в четыре-пять раз больше, чем за начальное образование[101].

Более того, сами врачи, адвокаты, преподаватели и т. п. были обеспеченными людьми и жили в отдельных домах. Прокопий пишет, что адвокаты до того, как Юстиниан отнял у них гонорар, получали средства, достаточные для роскошной жизни и внешнего блеска[102].

Говоря о роскошной жизни и внешнем блеске адвокатов, отмечает, что источником их богатства является гонорар, который они получают, выступая с защитительными речами[103].

Вместе с тем материальное положение различных групп интеллигенции было далеко не всегда одинаковым. Преподаватели начальных школ, например, должны были иметь большой класс, чтобы жить на том же, весьма скромном уровне, что каменщик или плотник. Никакой поддержки от государства они не получали. Напротив, преподаватели более высоких ступеней обучения, для которых государство создавало кафедры, не только получали от него жалованье, но и имели ряд привилегий, в частности были освобождены от разного рода повинностей, например несения военной службы и постоя солдат[104]. Наряду с ними существовало немало частных преподавателей, которые открывали свои школы и заводили кружки, успешно конкурировавшие с государственными школами.

Весьма значительное число людей относилось к духовенству и его обслуживанию. В Константинополе VI в. было множество церквей, монастырей, странноприимных домов. При церквах помимо священнослужителей были хранители архивов (хартофилаки), нотариусы, а хозяйственными делами в них ведали экономы и скевофилаки. Кроме того, при крупных соборах (обычно кафедральных) имелись еще экдики, назначение которых было охранять юридические интересы собора и следить за порядками в среде причта.

В столице и ее окрестностях у церкви было немало проастиев, которые сдавались ею в долгосрочную аренду[105]. В ведении церкви находился и расположенный на азиатском берегу Босфора лепрозорий Аргироний, реконструированный Юстинианом.

Значительные пожалования церкви сделал Юстиниан. Он дарил ей земли, конфискованные у частных лиц, а также, по всей вероятности, и имущество арианских церквей, у которых было немало драгоценной утвари (золота, серебра, драгоценных камней), домов, земель.

Юстиниан тщательно оберегал церковное имущество. Он запретил дарить или продавать владения церквей, монастырей, странноприимных домов. В случае нарушения закона разрешалось возбуждать процесс не только против самих экономов, но и против их наследников. Причем экономы несли одинаковую ответственность, не только когда отчуждали церковное имущество сами, но и в случае, если это делал кто-либо из духовенства. Символограф, оформивший незаконную сделку, подлежал вечному изгнанию.

Константинопольское монашество образовывало важную социальную группу общества, которая, хотя и отличалась от других слоев населения, образом вписывалась в жизнь города. Ни монашеское звание, ни монастырский образ жизни не отгораживали их от всего, что происходило в столице. Многие монахи жили в одиночестве; весьма распространенным явлением были небольшие общества монахов, обитавших поблизости от какого-либо храма или «святых мест»; некоторые монахи объединялись с целью охраны мартириев или в благотворительных целях. Нередко подобные монашеские общества создавались на короткое время и быстро распадались. Между всеми этими видами монашества не было существенных различий, и монахи могли переходить из одного вида в другой.

Люмпен-пролетариат Константинополя все более приближался по своему положению к беднейшему трудовому населению города и был представлен по преимуществу людьми, кормившимися случайными заработками, нищенством, воровством, подачками богачей и церкви[106]. Зимой им часто негде было пристроиться, но летом многие из них работали грузчиками в порту, чернорабочими на стройках, а также нанимались на обработку садов и огородов.

Прокопий, упоминая о бедняках, называет их людьми неимущими, находящимися в крайней нужде и унижении. [107]Они по большей части не имели жилья, ютились в портиках и на папертях церквей, постоянно видя перед собой призрак голода. Вполне естественно, что они отличались крайней возбудимостью и остро реагировали на все происходившее в столице. Это были непременные участники всех народных волнений и мятежей.

Ряды константинопольского люмпен-пролетариата постоянно пополнялись пришельцами из провинции. По большей части это были земледельцы. «Известно нам,- говорил Юстиниан, - что провинции постепенно лишаются собственных жителей, великий же этот наш город постоянно осаждается различными людьми, прежде всего земледельцами, покинувшими свои города и бросившими земледелие[108]. Среди них были как свободные, так и зависимые люди. Эти люди, которых в Константинополь привела нужда, вызванная, в частности, общим оскудением деревни, также становились непременными участниками возникающих в столице народных волнений. Ухудшение положения деревни сказывалось, таким образом, и в обострении ситуации в Константинополе.

Крестьяне у Прокопия Кесарийского упоминаются уже в IX главе его «Тайной истории». Эта женщина, чуждая всякой испорченности, была простой крестьянкой и варваркой по происхождению, как я уже говорил. Не отличаясь никакими достоинствами[109].

Византийский феодализм часто ставил крестьян в бедственное положение. Самаритянское восстание заставило выступить крестьян против василевса, о чем также свидетельствует Прокопий. Что касается крестьян, то все они, объединившись, решили поднять оружие против василевса, поставив царем над собой некоего разбойника по имени Юлиан[110].

Крестьяне относились к категории свободных людей, в частности Прокопий отдельно упоминает «владельцев» земли и отдельно «крестьян». Ибо подать с земель, оказавшихся заброшенными или неплодородными, владельцам которых и крестьянам случилось либо вовсе погибнуть, либо, покинув отчую землю, скрываться от постигших их из-за этого бед, они сочли приемлемым переложить на тех, кто еще не совсем погиб[111].

Помимо достаточно стандартных функций крестьян, то бишь обработка земли, уплата податей, и несения различных повинностей, крестьяне также входили в состав войскового ополчения. Что касается примера повинностей, то «И не приходилось в те времена ни крестьянам под принуждением обеспечивать перевозки, ни солдатам ощущать недостаток в провианте»[112]. «Издревле охрану Фермопил брали на себя тамошние крестьяне. Они по очереди стерегли имеющуюся здесь стену всякий раз, когда предполагалось, что кто-либо из варваров намеревается обрушиться на Пелопоннес»[113].

На самой нижней ступеньке социальной лестницы находились рабы, которые могли быть собственностью как государства, так и частных лиц. Труд рабов сохранял свое значение и в сельском хозяйстве, и в ремесле, а также на общественных работах[114]. Об использовании рабов в ремесле свидетельствуют неоднократные упоминания в законодательных актах о рабах, владеющих ремеслом. В судебных казусах, рассмотренных Дигестами, особо учитывается, знает раб ремесло или нет[115]. Довольно широко применялся труд рабов-ремесленников в государственных мастерских. Характерно, что в Кодексе Юстиниана они иначе называются рабскими мастерскими (Si qui publicorum servorum fabricis), хотя, как было уже отмечено, там работали и свободные люди (liberi)[116]. Занятые в них рабы навсегда прикреплялись к своим мастерским.

В VI в. по-прежнему было много рабов, прислуживавших в домах - поварами, стольниками, спальниками, поставщиками продуктов. Большое количество слуг-рабов наполняло императорский дворец и дома знатных вельмож. О многочисленных рабах Велисария, например, сообщает Прокопий[117].

Положение рабов в VI в. несколько улучшилось, но все еще оставалось достаточно тяжелым. От того же Прокопия известно, как жестоко обходилась со своими рабами жена Велисария Антонина[118]. Вместе с тем источники не упоминают о рабах при описании восстаний и мятежей, происходивших в Константинополе. По всей вероятности, это объясняется тем, что в городах преобладала социальная борьба других слоев населения.

Состав византийского общества отличался значительной сложностью и был представлен следующими слоями: аристократией, торговцами, ремесленниками, интеллигенцией, духовенством, люмпен-пролетариатом, крестьянами, и рабами. При этом каждый из слоев не был совершенно однородным.