Категория и понятие

 

Несмотря на широкое употребление понятий архитектурного пространства и архитектурной среды, все таки центральное место в инвентаре архитектурной мысли остается за понятием архитектурной формы. В известной степени употребительность этого понятия можно объяснить тем, что оно выступает и в функции категории, то есть на его основе строятся более конкретные понятия, такие как «классические архитектурные формы», «современные архитектурные формы» и т.п.

 

Исторически содержание этого понятия неуклонно расширялось. Об объеме понятия до эпохи Возрождения говорить трудно, у нас нет достаточных текстуальных свидетельств. Достаточно сказать, например, что Витрувий его вообще не употребляет. Но начиная с Ренессанса оно все прочнее входит в обиход, а его объем неуклонно расширяется. Сначала к архитектурным формам относят только реконструкции архитектурных форм классической древности, затем, к концу 18 столетия, в число архитектурных форм попадают рациональные геометрические и изобразительные метафоры французских зодчих, вслед за ними - усилиями романтиков в круг архитектурных форм включается готика. В 19 столетии археология обогащает число архитектурных форм материалами археологических обмеров и реконструкций сооружений древних цивилизаций, в том числе и архитектуры стран Азии, Ближнего востока и Нового света, вслед за чем к ним присоединяются и этнографические материалы. Наконец, уже в нашем столетии в число архитектурных форм включаются все варианты архитектурных поисков современного движения, от модерна до постмодерна. Как реализованные, так и оставшиеся на бумаге.

 

Несмотря на то, что увлечение наукой и научными категориями временами оттесняло традиционную категорию - «архитектурная форма» на периферию архитектурной мысли, она продолжала широко использоваться в среде проектировщиков, в архитектурной критике и в истории архитектуры. Единственным исключением была, пожалуй, критика времен борьбы с «формализмом» в советской архитектуре конца 30х - начала 60х годов. Понятие «форма» в полемике тех лет приобретало столь негативный оттенок, что авторы расширенных тезисов «Основ советской архитектуры»[17] старались этого слова вообще не употреблять, хотя это им не удавалось, так как бороться с формализмом, не употребляя термин форма, невозможно.[18]

 

Понятие архитектурной формы остается и в центре современных теоретических дискуссий, хотя теоретической модели его найти не удается. М.Тафури называет современные архитектурные формы «регрессивной утопией», то есть средством скрыть неразрешимые противоречия поздней капиталистической культуры, но что такое «архитектурная форма», как понятие, сложившееся задолго до капитализма, он не объясняет. Не делают этого и другие авторы, предлагающие самые разные теоретические и экспериментальные опыты интерпретации архитектурных форм.

 

Как только мы начинаем рассматривать понятие архитектурной формы с точки зрения логики профессионального мышления, мы сталкиваемся с тем, что имеем дело с одной из основных философских категорий, но сразу же обнаруживаем, что категория формы в философии разработана не настолько, чтобы можно было «применить» ее в архитектуре.[19] И дело тут не в отсталости советской философии. Если взять современный философский словарь, отражающий основные направления современной западной философской мысли, то в нем статьи «форма» не найдем вообще.[20]

 

В «Философской энциклопедии» советских времен статья «форма» написана А.Кураевым, который пишет: «Содержание и форма - философские категории, во взаимосвязи которых, содержание, будучи определяющей стороной целого, представляет единство всех составных элементов объекта, его свойств, внутренних процессов, связей, противоречий и тенденций, а форма есть способ существования и выражения содержания».[21] Это определение весьма туманно. Особенно неясно, что такое «способ существования и выражения содержания», то есть слова, относящиеся как раз к форме.

 

В работах советских теоретиков форма обычно рассматривалась в противопоставлении к содержанию. Но, будучи необходимым в борьбе с «формализмом», это категориальное противопоставление мало что дает для понимания многообразия смыслов этой категории, ее происхождения и развития и уж почти ничего не дает для понимания логики архитектурного мышления.

 

Более конкретными были историко-философские исследования этой категории, особенно, работы М.Мамардашвили о «превращенных формах» мышления.[22] М.Мамардашвили показал, что в представлениях о форме постоянно смешиваются знания о предмете мысли и логике самой мысли. Закон движения самой мысли даже у Гегеля не отделен от закона движения предмета, отчего возникает представление о тождестве бытия и мышления, а диалектические отношения формы и содержания в философских истолкованиях метафорически представлялась чем то вроде змеи, время от времени сбрасывающей старую форму под давлением нового содержания.

 

Подобного рода схоластические метафоры дают мало. Поэтому приходится начинать с наивных вопросов о том, что такое форма вообще.

Кажется очевидным, что всякий предмет имеет какую то форму. Скажем - вот это яблоко имеет форму шара, а вот эта груша - форму...груши. Этот пример показывает, что мы зачастую не можем назвать форму предмета никаким именем, отличным от его собственного. Говоря о форме мы постоянно обращаемся к некоторому каталогу форм. В случае с яблоком мы обратились к геометрическому понятию - шару. В случае с грушей у нас такого геометрического понятия нет и мы можем пользоваться либо очень приблизительными определениями типа «треугольник», «конус» или просто назвать форму груши «грушевидной».

 

Но есть и другая сторона проблемы. Всякий ли предмет действительно имеет форму? Имеет ли, например, форму лес, по которому мы идем, или какая-то часть воды под поверхностью моря. Если все имеет форму, то какой смысл мы вкладываем в выражение «совершенно бесформенный»?

Приходится признать, что форма предмета принадлежит не столько самому предмету, сколько нашим познавательным средствам, мышлению. Мы умеем видеть в предметах только те формы, которые освоены знанием и мышлением в культурной традиции и языке. Это можно назвать «эпистемологическим» принципом.Там где соответствующих стереотипов усмотрения формы нет, там мы ее попросту не видим, хотя предмет перед нами и в его существовании нет никаких сомнений. Формы, которые мы видим в предметах, есть конструкции мысли и в какой то мере - формы самого мышления.

Возникает и еще более кардинальный вопрос - почему предметы вообще обязаны иметь форму, точнее, почему вообще мышление выработало эту именно категорию и так сильно держится за нее в архитектуре? Ответов на эти вопросы в готовом виде нет.

 

Поэтому прежде чем приступить к анализу архитектурной формы и архитектурного мышления нам пришлось выдвинуть рабочую гипотезу о смысле категории «форма», ее судьбе в истории мышления и отношении к архитектуре, опираясь на предложенные в методологических работах Г. Щедровицкого представления о содержательно­генетической логике и «языковом» мышлении [23], используя противопоставление иконических и вербальных языков.[24]

 

Иконическое и вербальное описание в становлении категории «форма»

 

Категория формы возникает из философской рефлексии над ремесленной деятельностью изготовления вещей, предметов.

Противопоставление формы содержанию можно истолковать как противопоставление графического рисунка предмета его имени.[25] Форма относится к графической фиксации предмета, а содержание - к понятийно-вербальной. Остановимся на этом чуть подробнее. Если у нас есть, скажем, ваза, то мы можем описать ее с помощью слова «амфора» или с помощью рисунка, ее изображающего. Но с помощью рисунка или чертежа, мы можем сделать другую амфору. Слово же само по себе никак не может помочь мастеру сделать новую вещь.[26]

 

Исходя из этого, мы можем подойти к вопросу о категории. Отвечая на вопрос: какое описание разумно отнести к «форме» и какое к «содержанию» мы предлагаем опираться на принцип «конструктивности», то есть относить к форме те описания, которые могут быть использованы в конструировании или проектировании предмета. Тогда рисунок или чертеж вазы и окажутся его «формой», а слово «амфора» ­ содержанием.[27]

Эту модель можно перенести на более сложные случаи описаний, одни из которых сообразны проектированию и производству изделия, в том числе строительству сооружений, а другие относятся к использованию, социальному функционированию вещи. Так мы получаем ответ на вопрос о необходимости категории форма в мышлении и деятельности. С помощью этой категории фиксировался тот тип знаний о предмете, который был тесно связан с операциями по его изготовлению и проектированию, тогда как то, что относилось к свойствам предмета в быту или в иной сфере его функционирования - считалось содержанием. Так что форма и содержание - не просто априорные категории мышления, а универсалии и категории соответствующие видам деятельности.

В производственной деятельности рисунок используется не как предмет созерцания, а как инструмент производства. Рисунок и чертеж способны не только фиксировать конфигурацию и размеры предмета, но и варьировать их, сохраняя его основную топологическую схему, а также компоновать (то есть соединять, расчленять и сознательно деформировать) схемы предметов в процессе их конструктивного преобразования.

 

По мере развития техники и архитектуры появлялись все более сложные модели в которых рисунки и чертежи дополнялись числовыми данными и схемами расчетов, обретали специфический предметный характер, но сохраняли при этом свой главный категориальный смысл - как фиксация «формы» предмета.

К истории категории «форма»

Античное понимание категории «форма» и близких к ней «морфе», «эйдос» и «идея» не скрывает их ремесленное происхождение, связанное с производством вещей по определенным нормативным описаниям, которые и толковались как формы самих предметов и философски возводились к некоей «вечной» и неразрушимой на фоне разрушающихся предметов космической сущности: идее, форме или эйдосу предмета.[28]

Позднее категория «форма» начала осознаваться не как форма вещи, а как форма самого мышления. Философская мысль Нового времени, исследуя категорию «форма», имеет дело уже не с ремесленным производством, а с производством научных знаний и их систем, сменой стилей в искусстве и с развитием самих философских концепций.[29]

Наконец, в наши дни категория «форма» развертывается в систему новых категорий для нужд научной и технической деятельности, социального и культурного действия.[30]

Строительство и архитектура были и остаются важнейшими сферами социально­культурного развития общества.

 

Чтобы повысить эффективность разработки проектов в настоящее время прибегают к их системной организации, используя принцип разделения и кооперации труда. Но этот метод, во всяком случае до сих пор, остается практически бесплоден для решения творческих задач, которые и сегодня под силу только индивидуальному творчеству. Едва ли привлечение большого числа архитекторов, искусствоведов, психологов и тому подобных специалистов могло бы позволить достичь того же, что удалось Ле Корбюзье или И.Леонидову. Поэтому теория и методология архитектурного мышления пытаются понять, каким образом в индивидуальном мышлении осуществляются процессы и порождаются продукты социально-культурной значимости, недоступные коллективной работе. Понять это можно только при условии адекватного представления о том, что такое «архитектурная форма» как категория профессионального мышления.

 

КОНЦЕПЦИЯ «АРХИТЕКТУРНОЙ ФОРМЫ»