Г. Москва. Маркеры своего и чужого в диалоге культур

Маркеры своего и чужого в диалоге культур

 

Успешность коммуникации в ситуации культурного контраста (так называемой «межкультурной коммуникации») зависит от действия ряда факторов. «Одним из факторов общего, глобального действия, определяющим мотивационные и фактические моменты (предрасположенность к общению, антиципация целей и последствий, вступление в коммуникацию, наметка стратегии и тактического поведения и т.п.), а также и собственно содержание коммуникативных актов, – является сам факт того, что коммуниканты принадлежат к различным лингвокультурам.»[2; 16] Данный фактор оказывает влияние как на межличностное общение представителей разных культур, так и на социальные аспекты межкультурной коммуникации (преподавание языков, перевод, международная политика и дипломатия, бизнес и т.п.). При этом вовсе нельзя сказать, что этот фактор действует только на «наивных коммуникантов», а образование и просвещение в сфере межкультурной коммуникации приводит к стиранию межъязыковых и межкультурных границ. Больший коммуникативный опыт приводит лишь к тому, что обозначается английским словом awareness, то есть к осознанию «знаковости» чужого, даже к признанию его «права на существование», но не к исчезновению самих различий языковых культур.

Аксиологическая дифференцировка («опасно» vs. «безопасно», «полезно» vs. «вредно», «свое» vs. «чужое» и т.п.) лежит в основе человеческой жизнедеятельности, поэтому и в межкультурной коммуникации мы сталкиваемся, в первую очередь, с оценочными стереотипами, пресуппозициями, которые оказывают существенное влияние на начало, осуществление и последствия коммуникации. «А какой язык самый красивый?», «Какой язык самый легкий?» и т.п. – такие вопросы часто задают «наивные коммуниканты» вне зависимости от возраста и образования. Такая «книга рекордов», в определенном смысле, является прототипом современной массовой культуры, стремящейся везде и всюду ставить оценки. Впрочем, склонность к различению предметов окружающего мира – основное свойство человека, помогающее ему преодолеть страх перед континуальностью вселенной, ведь «ничто так не ободряет, как классификация»

Фактор культурной (языковой, семиотической) границы является фундаментальным для межкультурной коммуникации. Само ее начало предполагает, что коммуниканты определяют себя и собеседника в терминах «свой» vs. «чужой»). «Своя» и «чужая» речь воспринимается не просто как turn taking (смена ролей) в диалоге, она маркируется как речь (язык, культура и т.п.) представителя, находящегося «за стеной», «за границей» собственного языка и культуры. При этом не важно, ведется ли речь на одном из двух языков, на третьем языке-посреднике, либо с помощью посредника-переводчика. Во всех случаях коммуниканты учитывают и маркируют свою принадлежность к разным культурам. Подобная маркированность не означает непременно противостояния, агрессивной коммуникации – достаточно часто коммуниканты ищут общее поле взаимного понимания, сближая детерминированные лингвокультурой мировосприятия для достижения успешности коммуникации. Коммуникативный баланс поддерживается двумя конкурирующими принципами: симпатии и антипатии, взаимодействия и воздействия. Вне зависимости от предпочтения того или иного принципа в конкретном коммуникативном акте либо событии, взаимное признание наличия семиотической границы является константным для межкультурной коммуникации.

«Стереотип создает идентичные впечатления о любом представителе некоторой социальной группы, по всей видимости, необходимые для определения нашего отношения к ней, нашего способа поведения в отношении к ней, нашего способа приспособления к социальной среде, состоящей из отдельных индивидов. Стереотип этнокультурной и лингвокультурной группы стирает границы между индивидами, но проводит, закрепляет и поддерживает границы между самими группами. В целом, стереотипизация реакций человека, его поведения экономит усилия, снижает неопределенность существования, позволяет человеческому существу адаптироваться к окружающей социальной среде» [1, с. 95].

«Понять другого» непросто. Человек понимает только то, что уже сумел понять, узнавание легче, «комфортнее», нежели познание нового – ср. идею «дискурсивной реальности комфорта» у А.А.Филинского. Ведь, как уже говорилось выше, язык и другие коммуникативные системы, в определенном смысле, произошли из страха перед непознанной нерасчлененностью окружающего мира. Познанный, расчлененный и обозначенный мир воспроизводится в повседневном дискурсе как «свой», «безопасный», комфортный, неагрессивный. «Стереотипы своей и чужой культуры успокаивают, создают и поддерживают эфемерное чувство безопасности. Дискурсивный комфорт, который индивид создает и старается поддерживать в стабильном виде, является реакцией самосохранения, которая проявляется в стремлении сохранять привычные, комфортные дискурсивные практики, обеспечивающие дискурсивную идентичность или выживание.» Даже манипуляция, то есть создание новой реальной реальности при сохранении реальности дискурсивной, опирается на существующие комфортные практики: традиции, предрассудки, мифологемы и т.п.

«Любой дискурс направлен не на передачу информации; основной функцией дискурсивной деятельности является делимитация, отграничение коммуникативного и жизненного пространства»[6, с. 28]. Коммуникативное поведение направлено на идентификацию со ‘своей’ аудиторией и дистанцирование от ‘чужой’. Межкультурный дискурс связан с объединением масс и групп индивидов («ориентирующая функция», по А.А.Филинскому) и отграничением их от других групп индивидов по параметру интерпретации социальной реальности («дискурсивное конструирование социальной реальности»).

В наивных взглядах, приписывающих оценки той или иной культуре, знакам той или иной культуры, нарушается принцип системной конгруэнтности (соответствия системе, совместимости с ней): знаки, принадлежащие иной семиотической системе, иному культурному коду, иному языку интерпретируются через посредство своей собственной системы, своего языка, своей культуры. Но любая семиотическая система есть система условностей, ведь как писал В. фон Гумбольдт: «Каждая нация имеет свое понятие о естестве». Межкультурный дискурс (в особенности в стремлении успокоить, обеспечить выживание, защитить свое культурное пространство от чужого) представляет условно-культурное как естественную, природную или псевдо-природную необходимость.

Маркеры своего и чужого в межкультурной и внутрикультурной коммуникации о межкультурных отношениях распадаются на три уровня:

ü уровень общекоммуникативных установок («свой» vs. «чужой» язык, культура) – уровень системы;

ü уровень концептов («свое» vs. «чужое» слово, имя, понимание слова и т.п.) – уровень элементов;

ü уровень коммуникативного поведения («своя» vs. «чужая» модель поведения, речь) – уровень дискурса.

Этимология слова чужой связана с чудной «необычный, странный» Свой же язык связывается с ясностью, прозрачностью, понятностью (переосмысленное слово deutsch – andeuten). Подобное «наивное» представление в той или иной мере присуще всем коммуникантам, вне зависимости от степени их просвещенности в сфере научных основ межкультурной коммуникации.

«В социальном плане общая оценка чужого языка («языковой имидж») проявляется в массовой культуре и литературе, в образовании, в экономико-политических предпочтениях и т.п. Подобная оценка складывается из множества субъективных оценок и предпочтении и, в свою очередь, влияет на последние»[4, с. 55]. Например, выбор иностранного (первого, второго, третьего и т.д.) языка в сфере образования и самообразования во многом связан не только с экономической и культурной ситуацией в мире, но и со сложившимися стереотипами, мифологемами. Так, например, в современной России считается, что испанский язык легче немецкого или французского, поэтому студенты языковых факультетов предпочитают в качестве второго языка испанский (хотя экономически сейчас более выгоден немецкий).

Действительно, при пересечении границы гумбольдтианского круга создается ситуация языкового и культурного контраста. В результате возникает бытовая аксиология в форме стереотипов собственного коммуникативного поведения в иноязычной и инокультурной среде, и в виде языкового или этнического ‘имиджа’, системы мифологем, стереотипов того или иного языка или этноса в массовом сознании. Мифы о чужих языках и народах (мифология семиотической границы) соотносятся со степенью сформированности толерантного сознания в данном социуме и с поведенческими стереотипами отдельного пользователя языка и носителя культуры.

«Многие мифологемы имеют интертекстуальную опору (Великий и могучий русский язык; No hay más dulce que el habla castellana и т.п.) и постоянно воспроизводятся в дискурсивной деятельности, вновь и вновь создавая интертекст. Практически все мифы о чужих языках и культурах выступают как мифы тоталитарного действия, разделяемые большинством респондентов» [3, с. 71].

Носители русскоязычной культуры самым красивым языком считают французский или русский (50,0% по результатам опроса), а самым некрасивым – немецкий (37,5%). Французский язык пригоден для объяснения в любви; для комплиментов; для стихов о любви; для того, чтобы говорить красиво. Характерные черты гетеростереотипа французов в глазах русских: вежливость (галантность), чувство юмора, эмоциональность (даже любвеобильность). Есть мифы о самом трудном (китайский), самом правильном (русский) и т.п. языках. Немецкий язык считается грубым, жестким, варварским; украинский – смешным, глупым и т.п. Немецкий язык пригоден для войны; для военных действий; для угрозы; для разговора о спорте; украинский – для того, чтобы смешить людей.

Как правило, наивная аксиология приписывает положительные качества родному языку (самый красивый, правильный, точный и т.п.), чужие же языки оцениваются в рамках наивной картины мира в зависимости от территориальной и исторической близости либо удаленности. Наивные пользователи языка часто высказывают ‘странные’ мнения: Украинский – это такой язык, который был специально придуман, чтобы смешить людей; и наоборот: в постсоветской Украине националисты считают русский язык вульгарным и грубым, запрещая исполнение песен на русском.

Разумеется, в национальной концептосфере дается оценка только тем языкам, которые тем или иным образом значимы для данной культуры. Это либо языки территориально близких народов (финский, украинский и др.), либо культурно связанных народов, международные языки-доминаторы (английский, китайский и др.).

«Различия в понимании маркеров «своего» и «чужого» зависят также от социальной функции и предыстории конкретного индивида. Например, межкультурные посредники более толерантны в отношении негативных коннотаций, зачастую вовсе их отрицают, у них вырабатывается осознанный метакоммуникативный взгляд. Таким образом, этнолингвистическую компетенцию можно воспитывать» [5, с. 20].

Исследование коммуникативного поведения в условиях акультурного контраста призвано внести существенный вклад в подготовку учебных пособий по иностранным языкам и культурам. Фактически, специалист по иностранным языкам, межкультурной коммуникации и переводу не может считаться полностью сформировавшимся, если его языковые знания и навыки не дополняются знанием коммуникативного поведения и умением его правильно интерпретировать в соответствующих ситуациях. Многие современные авторы отмечают «культурогенность» учебного материала как его способность выступать маркером «своего» и «чужого» в условиях межкультурного общения.

Литература:

1. Барт Р. Общество, воображение, реклама // Система моды: Статьи по семиотике культуры. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2003.

2. Гришаева Л.И. Культурогенность как критерий отбора учебного материала при межкультурно ориентированном преподавании иностранного языка // Формирование социокультурной компетенции средствами иностранного языка: Сборник научных статей. – Воронеж: Воронежский государственный университет, 2003.

3. Донец П.Н. Сигналы «чужого» в межкультурной коммуникации // Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности: Сб. научных трудов / Ред. Л.И.Гришаева, Т.Г.Струкова. – Воронеж: Воронежский государственный университет, 2002.

4. Мацумото Д. Психология и культура. – СПб.: Прайм-Еврознак, 2002.

5. Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. – М.: Академический проект, 2001.

6. Bashaikin N. Das Eigene und das Fremde: Das Deutsche zehn Jahre ohne Mauer // Свое и чужое в европейской культурной традиции: литература, язык, музыка. – Н.Новгород: Деком, 2000.

 

Анашенкова С.Г.