-- Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, --сказал профессор. Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, иувидел, что на Патриарших вечер. Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, ислышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке. В аллеях наскамейках появилась публика, но опять-таки на всех трех сторонах квадрата,кроме той, где были наши собеседники. Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна ввысоте полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче,и голоса под липами звучали мягче, по-вечернему. "Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. --подумал Бездомный в изумлении, -- ведь вот уже и вечер! А может, это и не онрассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось?" Но надо полагать, что все-таки рассказывал профессор, иначе придетсядопустить, что то же самое приснилось и Берлиозу, потому что тот сказал,внимательно всматриваясь в лицо иностранца: -- Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенноне совпадает с евангельскими рассказами. -- Помилуйте, -- снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, --уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано вевангелиях, не происходило на самом деле никогда, и если мы начнем ссылатьсяна евангелия как на исторический источник... -- он еще раз усмехнулся, иБерлиоз осекся, потому что буквально то же самое он говорил Бездомному, идяс тем по Бронной к Патриаршим прудам. -- Это так, -- заметил Берлиоз, -- но боюсь, что никто не можетподтвердить, что и то, что вы нам рассказывали, происходило на самом деле. -- О нет! Это может кто подтвердить! -- начиная говорить ломанымязыком, чрезвычайно уверенно ответил профессор и неожиданно таинственнопоманил обоих приятелей к себе поближе. Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без всякогоакцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся: -- Дело в том... -- тут профессор пугливо оглянулся и заговорилшепотом, -- что я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был уПонтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, нотолько тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас -- никому ни слова иполный секрет!.. Тсс! Наступило молчание, и Берлиоз побледнел. -- Вы... вы сколько времени в Москве? -- дрогнувшим голосом спросил он. -- А я только что сию минуту приехал в Москву, -- растерянно ответилпрофессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему как следует вглаза и убедились в том, что левый, зеленый, у него совершенно безумен, аправый -- пуст, черен и мертв. "Вот тебе все и объяснилось! -- подумал Берлиоз в смятении, -- приехалсумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так история!" Да, действительно, объяснилось все: и страннейший завтрак у покойногофилософа Канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и Аннушку, ипредсказания о том, что голова будет отрублена, и все прочее -- профессорбыл сумасшедший. Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на спинкускамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному, -- не противоречь, мол,ему, -- но растерявшийся поэт этих сигналов не понял. -- Да, да, да, -- возбужденно говорил Берлиоз, -- впрочем, все этовозможно! Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное...А вы одни приехали или с супругой? -- Один, один, я всегда один, -- горько ответил профессор. -- А где же ваши вещи, профессор? -- вкрадчиво спрашивал Берлиоз, -- в"Метрополе"? Вы где остановились? -- Я? Нигде, -- ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждаязеленым глазом по Патриаршим прудам. -- Как? А... где же вы будете жить? -- В вашей квартире, -- вдруг развязно ответил сумасшедший и подмигнул. -- Я... я очень рад, -- забормотал Берлиоз, -- но, право, у меня вамбудет неудобно... А в "Метрополе" чудесные номера, это первокласснаягостиница... -- А дьявола тоже нет? -- вдруг весело осведомился больной у ИванаНиколаевича. -- И дьявола... -- Не противоречь! -- одними губами шепнул Берлиоз, обрушиваясь заспину профессора и гримасничая. -- Нету никакого дьявола! -- растерявшись от всей этой муры, вскричалИван Николаевич не то, что нужно, -- вот наказание! Перестаньте выпсиховать. Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящихвыпорхнул воробей. -- Ну, уж это положительно интересно, -- трясясь от хохота проговорилпрофессор, -- что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет! -- онперестал хохотать внезапно и, что вполне понятно при душевной болезни, послехохота впал в другую крайность -- раздражился и крикнул сурово: -- Так,стало быть, так-таки и нету? -- Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор, -- бормоталБерлиоз, опасаясь волновать больного, -- вы посидите минуточку здесь стоварищем Бездомным, а я только сбегаю на угол, звякну по телефону, а потоммы вас проводим, куда вы хотите. Ведь вы не знаете города... План Берлиоза следует признать правильным: нужно было добежать доближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев о том, что вот,мол, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах всостоянии явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а тополучается какая-то неприятная чепуха. -- Позвонить? Ну что же, позвоните, -- печально согласился больной ивдруг страстно попросил: -- Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то,что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу. Имейте в виду, что наэто существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчасбудет предъявлено. -- Хорошо, хорошо, -- фальшиво-ласково говорил Берлиоз и, подмигнуврасстроенному поэту, которому вовсе не улыбалась мысль караулитьсумасшедшего немца, устремился к тому выходу с Патриарших, что находится науглу Бронной и Ермолаевского переулка. А профессор тотчас же как будто выздоровел и посветлел. -- Михаил Александрович! -- крикнул он вдогонку Берлиозу. Тот вздрогнул, обернулся, но успокоил себя мыслью, что его имя иотчество известны профессору также из каких-нибудь газет. А профессорпрокричал, сложив руки рупором: -- Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев? И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает осуществовании Киевского дяди? Ведь об этом ни в каких газетах, уж наверно,ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли Бездомный? А ну как документы этилиповые? Ах, до чего странный субъект. Звонить, звонить! Сейчас же звонить!Его быстро разъяснят! И, ничего не слушая более, Берлиоз побежал дальше. Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялсяв точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился изжирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный,плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо разглядел, что усишкиу него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, абрючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки. Михаил Александрович так и попятился, но утешил себя тем соображением,что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять. -- Турникет ищете, гражданин? -- треснувшим тенором осведомилсяклетчатый тип, -- сюда пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо. С вас бы зауказание на четверть литра... поправиться... бывшему регенту! -- кривляясь,субъект наотмашь снял жокейский свой картузик. Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал ктурникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже собирался шагнуть нарельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет: загорелась в стеклянномящике надпись "Берегись трамвая!". Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линиис Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапноосветился изнутри электричеством, взвыл и наддал. Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку,переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его скользнула исорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосомсходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы. Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильноударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа илислева -- он уже не сообразил, -- позлащенную луну. Он успел повернуться набок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и, повернувшись,разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужасалицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не вскрикнул, новокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. Вожатаярванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого мгновенноподпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели стекла. Тут в мозгуБерлиоза кто-то отчаянно крикнул -- "Неужели?.." Еще раз, и в последний раз,мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно. Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило набулыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, онзапрыгал по булыжникам Бронной. Это была отрезанная голова Берлиоза.
