Россия и народы Северного Кавказа во 2-й пол. ХVIII в.

Последствия русско-турецкой войны для Северного Кавказа состояли в том, что там, после многих десятилетий явного и скрытого соперничества между Россией и Турцией, произошел заметный перевес в пользу России. В 60-х - начале 80-х гг. XVIII в. Осетия, Ингушетия, Чечня, Кабарда (в 1781-1796 гг. шамхальство Тарковское и Северная Кумыкия) изъявили покорность России (хотя часть кабардинских феодалов еще долго фрондировала против нее и поддерживала связь с Турцией). Идея «подданства» понималась обеими сторонами по-разному. Местные владетели и народы считали, что Россия брала их под свое покровительство, но это не означало умаление их самостоятельности, обычаев, верований, нравов и т. д. Русские власти зачастую понимали «подданство» буквально, что приводило к острым конфликтам, кульминацией которых станет Кавказская война. Когда же русской администрации хватало гибкости и дальновидности, то создавались предпосылки для экономического, политического, культурного и психологического сближения Северного Кавказа с Российской империей.

Религиозный фактор в русско-северокавказских отношениях играл важную, но не главную роль. Мусульмане-сунниты (или «полумусульмане») Черкесии, Кабарды, Чечни, Дагестана и преимущественно язычники Центрального Кавказа могли придерживаться различных внешнеполитических ориентации (правда, понятие «внешнеполитическая ориентация» применительно к горским патриархально-раздробленным обществам было очень условным, ибо они в основном жили своими внутренними заботами и мало интересовались «внешней политикой»), часто проявлявшихся не в форме четкого целенаправленного курса, а лишь в виде тенденции. Бывало, что симптомы тяготения к России сочетались с благожелательностью или нейтральностью по отношению к Турции или Ирану. И, наоборот, лояльность к шаху или султану не обязательно влекла за собой неприятие России, особенно в случаях так называемого «двойного подданства» - Ирану и Турции, интересы которых на Кавказе с XVI в. до конца 70-х гг. XVIII в. не настолько противоречили друг другу, чтобы нельзя было достичь компромисса. Более того, и в «малом треугольнике» Россия - Кабарда и Черкесия - Турция (с Крымом) случались казусы. Исповедовавшие ислам владетели нередко шли на союз с Россией, а феодалы, принявшие от России христианство, переходили на сторону турок и крымского хана. В настроениях местных политических элит и простонародья не было единого и не подверженного колебаниям вектора. Все зависело от многих объективных и субъективных факторов. Вольные или невольные ошибки России на Северном Кавказе приводили к усилению там влияния Турции или Ирана, а просчеты последних в свою очередь благоприятствовали укреплению русских позиций. Но даже это, вроде бы очевидное, правило «сообщающихся сосудов» не обходилось без целого ряда исключений.

По сравнению с «царствами», «княжествами» и «ханствами» Закавказья раннеполитические и догосударственные образования Северного Кавказа являлись в гораздо большей степени объектами (чем субъектами) международных отношений (при том, что последние испытывали определенное влияние с их стороны). Их интересы отодвигались на второй план перед соображениями «высокой» политики и дипломатии. Так, в жертву русско-иранскому союзу были принесены спокойствие и благополучие многих народов Дагестана (как и Восточного Закавказья). А в жертву планам Петербурга в Крыму, Причерноморье и на Украине - надежды прорусских «партий» на Северном Кавказе (и народов Западного Закавказья). Кучук-Кайнарджийский мир 1774 г., санкционировавший присоединение Кабарды и Осетии к России и формальную независимость ногайцев Северо-Западного Кавказа (но не черкесов, «юридически» остававшихся под османской властью), лишний раз подтвердил, что решение вопроса о международно-правовом статусе этого региона является прерогативой великих держав и не принадлежит к сфере двусторонних русско-северокавказских отношений, имея мало общего с волеизъявлением народов.

Кучук-Кайнарджийский договор развязал России руки на Центральном Кавказе и Предкавказье. (А также в Крыму - условием, согласно которому он признавался независимым, прежде всего от султана.) Началось (с 1777 г.) энергичное строительство и заселение Азово-Моздокской линии (от устья Дона - Черкесск, Ставрополь, Георгиевск, Екатериноград, Моздок и более мелкие укрепления между ними). Возводятся форпосты и к югу от нее (главный из них - Владикавказ (1784 г.) у входа в Дарьяльское ущелье). В 1786 г. учреждается Кавказское наместничество с центром в Екатеринограде. Россия обустраивала свою южную границу, превращая ее в базу для военного и демографического наступления дальше на юг. На очереди были территории, расположенные между Азово-Моздокской линией и Кубанью, заселенные ногайцами, которые находились в вассальной зависимости от крымского хана.

Но и Турция делала все, чтобы удержаться на Северном Кавказе. В 1781 г. она сооружает первоклассную крепость в Анапе. Укрепляет. Суджук-кале и призывает черкесов к борьбе с Россией.

В 1783 г. внутренние распри в Крыму дали России повод для вмешательства, в результате чего она присоединила и Крымское ханство, и зависимую от него правобережную (ногайскую) Кубань (Константинопольская конвенция 1783 г.). Сфера влияния Порты на Северном Кавказе резко сузилась. Теперь она сосредоточила внимание на черкесах (левобережной Кубани), с которыми у нее были давние торговые (в основном работорговля), политические и отчасти духовно-культурные связи, осуществлявшиеся через турецкие крепости на черноморском побережье. Турецкое влияние в Черкесии в той или иной форме, с той или иной силой проявлялось еще долго. Но постепенно оно вытеснялось влиянием русским, усиливавшимся и в других районах Северного Кавказа.

Было бы ошибкой представлять процесс утверждения России в этом регионе (военно-политическое, моральное, культурное) как прямо поступательный и благополучный. Давление одной цивилизационной системы на другую всегда вызывает сопротивление или, по крайней мере, видимую реакцию, сочетающую признаки как отторжения, так и приспособления, в зависимости от характера и интенсивности давления, от субъективных просчетов и объективных трудностей и т.д. Эта закономерность наглядно действовала и в русско-северокавказских отношениях, где был свой баланс между враждой и приязнью, противоречиями и компромиссами. С точки зрения методологии изучения исторической реальности, совершенно непродуктивна установившаяся в российской и западной литературе традиция рассматривать эти отношения в рамках такого элементарного противопоставления, как «жестокое завоевание - добровольное присоединение», которое не оставляет места для широкого спектра промежуточных форм общения между народами, для глубокого понимания сложной природы взаимодействия сил притяжения и отталкивания, равно как и для учета ближайших и отдаленных результатов такого взаимодействия.

Тенденция тяготения к России, как к могущественной державе, несомненно существовавшая на Северном Кавказе, не была, однако, универсальным и устойчивым явлением. Политические настроения по отношению к русским иногда быстро и резко менялись в ту или иную сторону под воздействием не только поведения России, но и других (нередко совершенно непредсказуемых) факторов, в том числе внушений извне. Примером переменчивости этих настроений в каком-то смысле является движение горцев Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа под руководством Шейха Мансура (1785-1791 гг.). Конечно, сыграла немалую роль его незаурядная личность предводителя. Но и объективные причины для выступления были налицо. Это - тема отдельного разговора, но здесь уместно отметить, что Шейх Мансур выражал не антиколониальный протест (как считается в российской и западной историографии), ибо Россия еще не успела стать на Кавказе колониальной державой в точном смысле этого слова (если она вообще когда-либо была таковой). Вокруг Шейха Мансура объединились силы, олицетворявшие неприятие чуждого им социально-политического порядка, чуждой религии и культуры. В данном случае обычная антитеза «мы - они» приобрела, ввиду местных особенностей, острую форму.

Во время второй русско-турецкой войны 1787-1791 гг. Шейх Мансур действовал на Северо-Западном Кавказе в союзе с турками. Но ни ему, ни его союзникам не удалось организовать массовый подъем северокавказских горцев против России, чтобы превратить регион в театр крупномасштабных боевых действий. 30 сентября1790 г. русские разгромили османов на реке Тотамыш (около совре­менного города Черкесска), а 22 июня 1791 г. генерал И.В.Гудович взял штурмом Анапу (где и был пленен Шейх Мансур).

Несмотря на эти победы, Ясский мир 1791 г. лишь подтвердил условия Кучук-Кайнарджийского договора и Константинопольской конвенции 1783 г., не принеся никаких территориальных изменений на Северном Кавказе. Россия согласилась вернуть Анапу (ключевую стратегическую точку) и по-прежнему считать закубанские народы зависимыми от Порты (хотя эта уступка во многом носила формальный характер). Однако Турции пришлось признать присоединение к России Крыма, территории между Бугом и Днестром, а также то, что очень напоминало русский протекторат над Молдавией и Валахией. Уступчивость России объяснялась желанием поскорее закончить войну и вплотную заняться западными делами (борьбой с Французской революцией). Стремление Петербурга активно участвовать в большой европейской политике (скорее по престижным и идеологическим, чем практическим соображениям) уже не в первый раз нанесло ущерб более осязаемым и более «домашним» интересам России на Востоке, в частности на Кавказе.

Тем не менее, идея прочного обустройства России на Северном Кавказе уже овладела умами российских государственных деятелей. О этом свидетельствует разработанное Г.А.Потемкиным и утвержденное Екатериной II (1786 г.) «Положение о горских народах». Оно предполагало постепенное превращение горцев в военно-служилое сословие по образцу казачьего войска с теми же функциями. Это, по замыслу автора, открыло бы им путь «к славе, чести и почестям» и, в конечном итоге, к слиянию с империей. Предусматривалось избавление горцев от земельной тесноты путем предоставления им равнинных территорий. Одним из краеугольных принципов программы Г.А.Потемкина провозглашалось уважительное отношение к местному населению, пробуждение симпатий к России («не допускать своевольства», «ловить сердца и привязывать к себе»). К сожалению, попытки осуществления этого прекраснодушного проекта натолкнулись на множество объективных и субъективных препятствий как с русской, так и с кавказской стороны.

Дегоев В.В.

(Большая война на Кавказе: история и современность. М., 2003. С.18-20)