Часть вторая 7 страница

Следует еще добавить, что наш век представляется самым подходящим для того, чтобы попытаться сделать это.

Религия теряет силу, и из-за этого исчезает понятие божественности прав. Нравы портятся, и из-за этого слабеет нравственное понятие прав.

Повсюду суеверия приходят на место рассуждении, а чувства — на место расчетов. И если посреди этого всеобщего развала не удастся связать понятие прав с единственным, что еще не разрушено в человеческой душе, а именно с личным интересом, то для управления миром не останется ничего, кроме страха.

Когда мне говорят, что законы недостаточно суровы, а подданные неистовы, что страсти горячи, а добродетель бессильна и поэтому нельзя и думать о расширении демократических прав, я отвечаю, что об этом следует думать именно по всем этим причинам. В самом деле, правительства заинтересованы в этом больше, чем общество. Ведь правительства гибнут, а общество бессмертно. Впрочем, в данном случае пример Соединенных Штатов не показателен.

В Америке народ получил политические права в такое время, когда ему еще было трудно употребить их во зло, потому что граждане были малочисленны, а нравы просты. По мере роста населения страны американцы не расширяли, если можно так выразиться, полномочия демократии, а скорее распространяли сферы ее приложения.

Нет сомнения в том, что момент, когда народ, до этого не имевший политических прав, получает их, — это кризис, кризис часто необходимый, но всегда опасный.

Ребенок, не понимающий ценности жизни, может убить. До тех пор пока он не знает, что и сам может стать жертвой кражи, он может завладеть чужой собственностью. Простые люди, впервые получающие политические права, оказываются по отношению к ним в таком же положении, в каком находится ребенок к окружающему его миру. К ним можно отнести это знаменитое высказывание: Homo puer robustus*.

Это видно и в Америке. В штатах, где граждане давно пользуются правами, они используют их наилучшим образом.

Можно без преувеличения сказать: искусство жить свободным способно творить чудеса, но в то же время нет ничего труднее, чем учиться жить свободным. С деспотизмом дело обстоит иначе. Он нередко представляется средством от всех перенесенных страданий, опорой законных прав, поддержкой угнетенных, основой порядка. Народы забываются в обстановке временного благополучия, которое он порождает, а пробуждаются они уже в жалком состоянии. Свобода, напротив, обычно рождается в бурях и с трудом укрепляется среди гражданских разногласий. Ее достоинства можно познать только тогда, когда она достигает почтенного возраста.

УВАЖЕНИЕ ЗАКОНА В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ

Уважительное отношение американцев к закону. — Они испытывают к нему отеческие чувства. — Укрепление закона входит в личные интересы каждого.

Не всегда возможно прямо или косвенно привлечь весь народ к созданию закона. Но нельзя отрицать, что в тех случаях, когда это удается, авторитет закона значительно повышается. Народное происхождение законов, которое часто вредит их доброкачественности и мудрости, удивительным образом способствует росту их могущества.

Человек сильный, во неопытный (лат.).

В воле, выраженной целым народом, заключена колоссальная сила. Когда она проявляется во всей своей мощи, она подавляет воображение тех, кто хотел бы противостоять ей.

Это хорошо известно всем партиям.

Поэтому-то они и оспаривают наличие большинства, где только могут. Когда, по их мнению, его не составляют те, кто голосовал, они утверждают, что его составляют не принимавшие участие в голосовании; если и там его нет, они находят его среди тех, кто лишен права голоса.

В Соединенных Штатах все граждане, кроме рабов, слуг и бедняков, живущих за счет общины, имеют право голоса, и, следовательно, все косвенно принимают участие в законодательной деятельности. Тот, кто выступает против закона, вынужден открыто делать одно из двух: либо стремиться изменить убеждения народа, либо пренебречь его волей.

К этому надо добавить еще один довод, более конкретный и веский: в Соединенных Штатах каждый в каком-то смысле лично заинтересован в том, чтобы все исполняли законы. Ведь тот, кто сегодня не входит в большинство, может присоединиться к нему завтра. И тогда он будет требовать к своей воле такого же уважения, какое сегодня он проявляет к воле законодателей. Как бы неудачен ни был закон, граждане Соединенных Штатов исполняют его без принуждения и относятся к нему не только как к результату трудов большинства, но и как к собственному делу. Они смотрят на него как на сделку, в которой они участвуют.

В Америке нет многочисленного и беспокойного слоя людей, которые смотрели бы на закон со страхом и подозрением, как на своего естественного врага. Напротив, нельзя не заметить, что все классы полностью доверяют законам, по которым живет страна, и питают к ним нечто вроде отцовской любви.

Сказав «все классы», я допустил неточность. Поскольку пирамида европейских политических сил существует в Америке в перевернутом виде, богатые занимают там такое же положение, какое в Европе занимают бедные. Именно богатые нередко с недоверием относятся к закону. Я уже говорил о том, что реальное преимущество демократического правления состоит не в том, как это иногда утверждают, чтобы обеспечить всеобщие интересы, а только в том, чтобы оберегать интересы большинства. В Соединенных Штатах, где правят бедные, богатым приходится постоянно опасаться, как бы те не использовали против них свою власть.

Такое настроение богатых может превратиться в глухое недовольство, но оно не может породить крупных потрясений в обществе. Та же причина, по которой богатые не доверяют законам, мешает им пренебречь их исполнением. Богатые отстранены от законотворческой деятельности именно потому, что они богаты, по той же причине они не смеют нарушать закон. В цивилизованных странах обычно восстают лишь те, кому нечего терять. Таким образом, хотя законы демократического общества не всегда достойны уважения, их всегда соблюдают. Ведь те, кто чаще всего нарушает закон, не могут не подчиняться законам, созданным ими самими и приносящим им пользу, а те, кто мог бы быть заинтересован в их нарушении, по своему характеру и положению в обществе расположены выполнять любую волю законодателя. Кроме того, американцы уважают законы не только потому, что они их сами создают, но еще и потому, что они могут их изменять в случае, если законы наносят им вред. Они подчиняются законам как осознанно необходимому злу, но также и как временному злу.

АКТИВНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКИХ ВЛАСТЕЙ ВСЕХ УРОВНЕЙ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ. ЕЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ НА ОБЩЕСТВО

Легче понять свободу и равенство, свойственные Соединенным Штатам, чем бурлящую там политическую деятельность. — Эта деятельность охватывает всю страну; постоянная и энергичная работа легислатур является лишь ее частью. — Американцам т достаточно заниматься только своими собственными делами. — Политическая активность оказывает влияние на общественную жизнь. — Этот факт отчасти объясняет успехи развития промышленности в Соединенных Штатах. — Косвенные преимущества, извлекаемые обществом из демократической формы правления.

Когда из свободной страны приезжаешь в страну, лишенную свободы, то видишь необычайную картину: в первой стране все действует и движется, во второй — все спокойно и неподвижно. В первой только и слышишь об улучшении и прогрессе; наблюдая

вторую, можно подумать, что общество уже достигло всех благ и теперь стремится лишь наслаждаться ими и отдыхать. Однако страна, которая активно работает, чтобы стать счастливой, обычно бывает более богатой и цветущей, чем та, которая довольна своей судьбой. Знакомясь с ними обеими, нелегко понять, почему в первой непрестанно появляются все новые потребности, а вторая, казалось бы, не имеет почти никаких желаний.

Это явление может быть отмечено в свободных странах, сохранивших монархию, или в тех, где правит аристократия, но особенно ярко оно дает себя знать в демократических республиках. В них совершенствованием общества занимается не какая-либо часть народа, а весь народ, который заботится о потребностях и удобстве всех классов, а не какого-либо одного.

Несложно вообразить огромную свободу и полное равенство, которыми пользуются американцы, но невозможно понять, что такое американская политическая деятельность, не увидев этого собственными глазами.

Ступив на американскую землю, вы сразу оказываетесь посреди какой-то суматохи: со всех сторон раздаются неясные возгласы, вы слышите сразу множество голосов, каждый из которых говорит о какой-либо общественной проблеме. Все движется вокруг вас: здесь жители квартала собрались для того, чтобы решить, надо ли строить церковь, там идут выборы представителя в органы власти, дальше депутаты какого-то округа спешат в город для того, чтобы принять решение по поводу некоторых улучшений местного значения, где-то еще земледельцы оставляют свою работу и идут обсуждать план строительства дороги или школы. Группа граждан собирается с единственной целью: заявить о своем неодобрении деятельности правительства, в то время как другая группа, собравшись, провозглашает всех должностных лиц отцами отчизны. Л вот и еще одна, которая считает, что главным источником всех государственных бед является пьянство, и торжественно обязуется подавать пример трезвости².

Постоянная и активная деятельность американских легислатур, единственная, о которой известно за рубежом, является лишь частью и продолжением общей деятельности, зарождающейся в глубине народных масс и мало-помалу охватывающей все классы граждан. Все не покладая рук трудятся на благо своей страны.

В жизни граждан Соединенных Штатов политическая деятельность занимает огромное место. Принимать участие в управлении обществом и говорить о нем — вот самое главное занятие и самое большое удовольствие для американца. Это проявляется в самых незначительных его привычках. Даже женщины часто отправляются на публичные собрания и отдыхают от домашней суеты, слушая политические речи. Клубы заменяют им до некоторой степени зрелища. Американцы не беседуют, а спорят, не говорят, а рассуждают. Они обращаются к одному человеку, как к целому собранию, и, разгорячившись, могут сказать «Господа», разговаривая с одним собеседником.

Жители некоторых стран испытывают нечто вроде отвращения к политическим правам, предоставляемым им законом. Для них заниматься общими делами равносильно потере времени, они предпочитают отсиживаться за рвами и изгородями, замкнувшись в своем узком эгоизме.

Что же касается американцев, то, если бы они были вынуждены заниматься лишь своими собственными делами, их жизнь наполовину потеряла бы смысл, казалась бы им пустой, и они чувствовали бы себя очень несчастными³.

Я убежден, что если в Америке когда-либо установится деспотическая власть, то ей значительно труднее будет побороть привычки, рожденные свободой, чем сломить любовь к ней.

Возникающая при демократической форме правления непрерывная деятельность в политической сфере переходит затем и в гражданскую жизнь. Возможно, что в конце концов именно в этом и состоит основное преимущество демократии. Ее главная ценность не в том, что она делает сама, а в том, что делается благодаря ей.

² Общества трезвости — это объединения, члены которых обязуются воздерживаться от употребления крепких напитков. Во время моего пребывания в Соединенных Штатах общества трезвости насчитывали ухе 270 тысяч членов. Под их влиянием в одном только штате Пенсильвания потребление крепких напитков снизилось на 500 тысяч галлонов в год.

³ Нечто похожее произошло в Риме во времена первых цезарей. Монтескье замечает где-то, какое безмерное отчаяние охватило некоторых римских граждан, когда после бурной политической борьбы им пришлось неожиданно перейти к размеренной частной жизни.

Конечно, народ нередко очень плохо ведет государственные дела, но по мере того, как он занимается ими, круг его идей расширяется и он освобождается от присущей ему косности. У человека из народа, призванного управлять обществом, растет самоуважение. Он облечен властью, и лучшие умы приходят ему на помощь. Одни обращаются к нему за поддержкой, другие изыскивают различные способы, чтобы обмануть его, и все это его развивает. В области политики он проводит в жизнь то, что задумано другими, и эта работа воспитывает в нем вкус к предпринимательству. Каждый день он слышит советы по поводу усовершенствования общественной собственности, и это рождает в нем желание совершенствовать и свое собственное достояние. Наверное, он не более добродетелен и счастлив, чем его предки, но он более просвещен и активен. Демократические учреждения, а также природные условия страны, несомненно, являются хотя и не прямой, как утверждают многие, но косвенной причиной удивительного развития промышленности, наблюдаемого в Соединенных Штатах. Нельзя сказать, что оно происходит благодаря законам, но его творцом является народ, развившийся в результате законотворческой деятельности.

Противники демократии утверждают, что один человек лучше справляется с государственным правлением, чем весь народ, и я согласен с ними. При условии, что культурный уровень правителя и народа равен, один человек управляет государством более последовательно, чем весь народ, он более настойчив, лучше видит целое и более тщателен в деталях, с большим знанием дела подбирает себе помощников. Те, кто это отрицает, либо никогда не видели демократической республики, либо судят по ограниченному числу примеров. Демократия, даже когда благодаря местным условиям и настроениям народа она имеет возможность существовать долго, не отличается размеренностью и методическим порядком в управлении — это бесспорно. Демократическая свобода не так совершенна во всех своих начинаниях, как разумный диктатор. Часто она бросает свои предприятия прежде, чем они начинают приносить результаты, нередко затевает опасные дела. Однако со временем она приносит больше пользы, чем деспотизм. Каждая вещь в отдельности получается у нее хуже, но в целом она делает значительно больше. В демократической республике большие дела вершатся не государственной администрацией, а без нее и помимо нее. Демократия — это не самая искусная форма правления, но только она подчас может вызвать в обществе бурное движение, придать ему энергию и исполинские силы, неизвестные при других формах правления. И эти движения, энергия и силы при мало-мальски благоприятных обстоятельствах способны творить чудеса. Это и есть истинные преимущества демократии.

В наш век, когда будущее христианского мира столь неопределенно, одни спешат сразиться с демократией, пока она еще не окрепла, другие уже поклоняются ей как появляющемуся на свет новому божеству. Но и те и другие плохо знают объект своей ненависти или поклонения и сражаются без знания дела, нанося удары наугад.

Сначала надо договориться: чего мы ждем от общества и его управления?

Хотим ли мы возвысить дух человека, помочь ему с благодарностью посмотреть на окружающий его мир? Хотим ли мы внушить людям презрение к материальным благам? Хотим ли мы вызвать к жизни и культивировать глубокие убеждения и беззаветную преданность?

Ставим ли мы своей целью улучшение нравов, воспитание людей и развитие искусств? Стремимся ли мы к поэзии, шуму, славе?

Желаем ли мы, чтобы наш народ был способен оказать сильное влияние на все остальные народы? Готовим ли мы его к великим делам, приуготовляем ли мы ему, независимо от результатов его усилий, особую роль в истории?

Если, по нашему мнению, главная цель объединившихся в общество людей состоит в этом, то демократическая форма правления нам не подходит, она не приведет нас к цели.

Но если мы считаем, что интеллектуальную и нравственную деятельность человека следует направлять на удовлетворение нужд материальной жизни и на создание благосостояния, если нам кажется, что разум приносит людям больше пользы,' чем гениальность, если мы стремимся воспитать не героические добродетели, а мирные привычки, если пороки мы предпочитаем преступлениям и соглашаемся пожертвовать великими делами ради уменьшения количества злодеяний, если мы хотим жить не в блестящем, а в процветающем обществе и, наконец, если, по нашему мнению, основной целью правления должны быть не сила и слава народа в целом, а благосостояние и счастье каждого его представителя, тогда мы должны уравнять права всех людей и установить демократию.

Если же время для выбора упущено и силы, которым человек не может противостоять, неудержимо влекут нас, вопреки нашим желаниям, к одной из этих форм правления, мы должны по крайней мере стараться извлечь из нее наибольшую пользу. Зная ее хорошие и дурные стороны, мы можем постараться смягчить вторые и развить первые.

 

Глава VII

О ВСЕВЛАСТИИ БОЛЬШИНСТВА В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ И О ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯХ

Естественная сила большинства в демократических государствах. — Искусственное увеличение этой силы в большей части американских конституций. — Как это делается. — Требования, предъявляемые избирателями своему депутату. — Моральная власть большинства. — Представление о его непогрешимости. — Уважение его прав. Их незыблемость в Соединенных Штатах.

Основой демократических форм правления является безраздельная власть большинства, так как, кроме него, в демократических государствах нет ничего постоянного.

В большей части американских конституций наблюдается стремление увеличить естественную силу большинства.

Из всех видов политической власти законодательная власть лучше всего поддается воле большинства. По воле американцев ее представители избираются непосредственно народом и на очень короткий срок. Это принуждает их выражать не только основополагающие взгляды своих избирателей, но также их преходящие страсти.

Членами обеих палат могут стать представители одних и тех же классов, процедура их избрания одинакова. В связи с этим весь законодательный корпус подвержен таким же быстрым и неотвратимым изменениям, как и одна отдельно взятая законодательная ассамблея.

Придав законодательной власти такую структуру, американцы отдали в ее руки почти все функции управления.

Закон укреплял те виды власти, которые были сильны сами по себе, и ослаблял те, которые были слабы. Представителям исполнительной власти он не обеспечивал ни стабильности, ни независимости, он полностью подчинял их капризам законодателей и таким образом лишал той незначительной силы, которой они могли бы располагать в демократическом государстве.

Во многих штатах формирование судебной власти также отдавалось на волю большинства, поскольку она избиралась, и во всех штатах судебная власть в каком-то смысле зависела от законодательной: народные представители имели право ежегодно назначать зарплату судьям.

Обычаи шли еще дальше, чем законы.

В Соединенных Штатах все больше и больше распространяется обыкновение, которое в конце концов может свести на нет возможности представительной формы правления. Очень часто избиратели, выбирая депутата, намечают ему план действий и дают некоторые конкретные поручения, которые он обязан выполнить. Это уже очень похоже на дебаты большинства на площади, только шуму меньше.

Есть также много других причин, в силу которых власть большинства в Америке не просто велика, но непреодолима.

Моральная власть большинства отчасти основана на представлении о том, что собрание, состоящее из множества людей, обладает большими знаниями и мудростью, чем один человек, на доверии количеству законодателей, а не их качеству. Это— теория равенства, распространенная на умственные способности человека, учение, которое наносит удар человеческой гордости в ее последнем убежище. Поэтому

' Анализируя федеральную конституцию, мы видели, что союзные законодатели постарались достичь противоположного эффекта. В результате в сфере своих полномочий федеральное правительство более независимо, чем правительства штатов. Но оно занимается только внешними делами, что же касается руководства внутренней жизнью общества, то его реально осуществляют правительства штатов.

меньшинству нелегко принять его, и оно привыкает к нему лишь со временем. Как всякая ' власть, а может быть, больше, чем любая другая, власть большинства воспринимается»• как законная лишь после длительного существования. На первых порах она добивается подчинения принуждением. Люди начинают ее уважать только после того, как они, долго жили по ее законам.

Мысль о том, что большинство имеет право управлять обществом в силу своей муд рости, была принесена в Соединенные Штаты первыми жителями этой страны. Одной этой идеи достаточно для того, чтобы народ стал свободным. В Соединенных Штатах она проникла в народные нравы и проявляется в мельчайших привычках.

Во времена старой монархии французы были убеждены в том, что король не может впасть в ошибку, и если ему случалось совершить какое-либо зло, то виноваты, по их мнению, были его советники. Это очень облегчало им повиновение. Появлялась возможность одновременно и роптать на закон, и любить и почитать законодателя. Именно так американцы относятся к большинству.

Моральная сила большинства основывается также на принципе, который гласит, что интересы большинства должны преобладать над интересами небольших групп людей. Однако совершенно ясно, что соблюдение этого права большинства естественным образом увеличивается или уменьшается в зависимости от единства или раздробленности народа. Когда нацию раздирают непримиримые интересы, то об исключительном праве большинства часто забывают, поскольку подчиняться его воле слишком мучительно.

Если бы в Америке существовал класс, который законодатели стремились бы лишить каких-либо исключительных, существовавших веками преимуществ, с тем чтобы поставить его в такое же положение, какое занимает большинство граждан, то, возможно, было бы совсем не просто заставить это меньшинство подчиняться законам.

Но в Соединенных Штатах все равны между собой и у жителей еще нет естественного и постоянного различия в интересах.

Нередко по своему социальному положению меньшинство не может и надеяться оказаться когда-либо в большинстве. Для этого ему следовало бы просто-напросто прекратить борьбу, которую оно ведет против большинства. Аристократия, к примеру, не может стать большинством и сохранить при этом свои исключительные привилегии. Если же она от них откажется, она не будет больше аристократией.

Однако в Соединенных Штатах политическая борьба не может быть ни всеобщей, ни очень глубокой, и все группы населения готовы признавать права большинства, поскольку каждая из них надеется когда-либо воспользоваться ими в своих интересах..

Таким образом, большинство в Соединенных Штатах оказывает огромное влияние как на дела, так и на мысли. Когда оно выступает за что-либо, можно сказать, что никакая сила не в состоянии не только остановить его, но и замедлить его движение и дать ему возможность услышать тех, кого оно походя уничтожает.

Такое положение вещей может привести в будущем к пагубным и опасным последствиям.

ВСЕСИЛИЕ БОЛЬШИНСТВА В АМЕРИКЕ УСИЛИВАЕТ НЕПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ В ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ И УПРАВЛЕНИИ, СВОЙСТВЕННУЮ ВСЕМ ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ ГОСУДАРСТВАМ

Американцы, ежегодно избирая новых законодателей, обладающих почти неограниченной властью, обостряют законодательную нестабильность, свойственную демократии. — Тоже самое происходит в административной деятельности, — В Америке усовершенствованию общественного устройства уделяется значительно больше внимания, чем в Европе, но делается экю менее последовательно.

Я уже говорил о недостатках демократической формы правления. Следует отметить, что все они растут по мере усиления власти большинства.

Начнем с самого заметного из них. Непоследовательность законодательной деятельности — это зло, присущее демократическому правлению, потому что для него естественна частая смена людей, облеченных властью. Этот недостаток может иметь большие или меньшие последствия в

зависимости от того, насколько велика власть законодателей и каковы средства ее осуществления.

В Америке государственные органы, занимающиеся законодательством, обладают самой большой властью. Они формируются из представителей, избираемых на один год, которые могут быстро и не встречая никакого сопротивления проводить в жизнь все свои решения. Следовательно, структура законодательной власти такова, что она в наибольшей степени способствует развитию свойственной демократии нестабильности и может творить свою изменчивую демократическую волю в самых важных государственных делах.

Поэтому в современной Америке законы живут недолго. За тридцать лет своего существования американские конституции претерпели не одно изменение. Нет ни одного штата, который бы не внес изменений в свой основной закон в течение этого периода.

Что касается самих законов, то стоит лишь заглянуть в архивы различных штатов Союза, чтобы убедиться, что законодательная деятельность в Америке не прекращается ни на миг. Дело не в том, что американская демократия менее стабильна, чем какая-либо другая. Просто при разработке законов она имеет возможность следовать своему природному пристрастию к изменчивости².

Всесилие большинства, а также немедленное и безоговорочное выполнение его решений в Соединенных Штатах ведет не только к частым изменениям законов, оно влияет также на применение законов и на деятельность государственной администрации.

Поскольку большинство — это единственная сила, которой нужно угождать, все горячо содействуют ее начинаниям. Но как только она переключает свое внимание на что-либо новое, старое лишается всякой поддержки. Что же касается свободных европейских государств, где исполнительная власть независима и прочна, решения законодательных органов власти исполняются и тогда, когда они заняты другими делами.

Американцы более усердны и активны, чем другие народы, в усовершенствовании общественных институтов.

Европейское общество тратит на это значительно меньше сил, но действует более последовательно.

Несколько лет тому назад группа религиозных деятелей занялась улучшением состояния тюрем. Их речи взволновали людей, и перевоспитание преступников стало общенародным делом.

Появились новые тюрьмы. Впервые в отношении к людям, преступившим закон, наряду с идеей возмездия появилась идея исправления. Однако эта счастливая перемена, столь горячо поддержанная широкими массами и ставшая благодаря их усилиям необратимой, не могла свершиться в короткое время.

По воле большинства стало появляться все больше новых тюрем, но существовали еще и старые, в которых содержалось много преступников. В то время как в первых условия жизни заключенных постоянно улучшались, а возможности исправления увеличивались, вторые становились все более гибельными для тела и духа Объяснить это несложно: большинство, занятое мыслью о создании новых тюрем, забыло о тех, которые уже существовали. Поскольку ими перестало интересоваться большинство, они вообще лишились чьего-либо внимания. Это привело к ослаблению надзора. Благотворная для подобных учреждений дисциплина сначала ослабла, а затем и вовсе разрушилась. В результате наряду с тюрьмами, на которых ярко отражались мягкость и просвещенность нашего времени, можно было встретить каменный мешок, напоминавший о средневековом варварстве.

Законодательные акты одного только штата Массачусетс, принятые с 1780 года до наших дней, занимают три толстых тома. К тому же сборник, о котором я говорю, был пересмотрен в 1823 году и оттуда были выброшены многие устаревшие законы. А ведь штат Массачусетс, в котором проживает не больше народа, чем в каком-либо из наших департаментов, может считаться наиболее стабильным, последовательным и мудрым в ведении своих дел.

ПРОИЗВОЛ БОЛЬШИНСТВА

В чем состоит смысл верховной власти народа. — Почему невозможно сформировать смешанное правительство. — В основе верховной власти должны лежать определенные принципы.— Необходимость мер, ограничивающих верховную власть. — В Соединенных Штатах такие меры не принимаются. — Последствия этого.

Мысль о том, что в области управления обществом большинство народа имеет неограниченные права, кажется мне кощунственной и отвратительной. В то же время я считаю, что источником любой власти должна быть воля большинства. Значит ли это, что я противоречу сам себе?

Существует общий закон, созданный или по крайней мере признанный не только, большинством того или иного народа, во большинством всего человечества. Таким законом является справедливость.

Справедливость ограничивает права каждого народа.

Государство являет собой нечто вроде группы народных избранников, обязанных представлять интересы всего общества и осуществлять основной его закон — справедливость. Должны ли люди, представляющие общество, быть более могущественными, чем само общество, закон которого они проводят в жизнь?

Таким образом, отказываясь повиноваться несправедливому закону, я отнюдь не отрицаю право большинства управлять обществом, просто в этом случае я признаю верховенство общечеловеческих законов над законами какого-либо народа.

Некоторые люди не постеснялись заявить, что никакой народ не способен пойти против законов справедливости и разума в делах, касающихся только его самого. Поэтому, дескать, можно, ничего не опасаясь, отдать всю власть в руки представляющего его большинства. Но это — рабские рассуждения.

Что такое большинство, взятое в целом? Разве оно не похоже на индивидуума, имеющего убеждения и интересы, противоположные убеждениям и интересам другого индивидуума, именуемого меньшинством? Однако, если мы допускаем, что один человек, облеченный всей полнотой власти, может злоупотребить ею по отношению к своим противникам, почему мы не хотим согласиться, что то же самое может сделать и большинство? Разве объединение людей меняет их характер? Разве люди, обретая больше власти, становятся более терпеливыми в преодолении препятствий? Что касается меня, то я не йогу в это поверить и решительно протестую против вседозволенности как для одного человека, так и для многих.