ГЛАВА 3. ТРИ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

НА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ*

1. Наука Галилея и новая попытка отказа от нее

Жил когда-то знаменитый ученый, имя которого бы-

ло Галилео Галилей. Его преследовала инквизиция и

заставила отречься от своего учения. Это событие вызва-

ло настоящую бурю, и более двухсот пятидесяти лет

этот случай продолжал вызывать возмущение и споры —

даже после того, как общественное мнение утвердило

победу Галилея и церковь стала терпимой к науке.

Сегодня эта история уже очень стара, и, боюсь, она

потеряла свой интерес. Наука Галилея, по-видимому, не

имеет врагов, и ее будущее представляется спокойным.

Одержанная ею победа была окончательной, и на этом

фронте царит мир. Поэтому сегодня мы беспристрастно

рассматриваем этот старый спор, подходя к нему исто-

рически и стараясь понять обе враждующие стороны.,

И никто не хочет прислушаться к тем скучным людям,

которые никак не могут забыть старые обиды.

О чем, собственно говоря, шла речь в этом старом

споре? Он касался статуса коперниковской «системы ми-

ра», которая—й помимо всего прочего — объявляла су-

точное движение Солнца кажущимся и обусловленным

движением нашей Земли1. Церковь легко соглашалась

с тем, что новая система проще старой, что она является

* Three Views Concerning Human Knowledge. — Впервые опуо-

ликовано в: «Contemporary British Philosophy: Personal Statements».

3rd Series, ed. by H. D. Lewis. London, George Allen and Unwin. New

York, Macmillan, 1906. 1 Я говорю здесь именно о суточном, а не о годовом движении

Солнца, так как именно теория суточного движения вступала в про-

тиворечие с книгой Иисуса Навина (10, 12) и объяснение суточного

движения Солнца движением самой Земли в дальнейшем будет од-

ним из главных моих примеров. (Это объяснение появилось, конечно.

задолго до Коперника и даже до Аристарха; оно неоднократно пере-

открывалось, например Оремом.)

более удобным инструментом для астрономических вы-

числений и предсказаний. И реформа календаря папой

Григорием XIII опиралась на практическое использова-

ние этой системы. Никто не возражал против матема-

тической теории Галилея, поскольку он сам пояснил,

что она имеет только инструментальное значение, что

она является лишь «предположением», как высказался

о ней кардинал Беллармино2, или «математической ги-

потезой»— математическим трюком, «выдуманным для

сокращения и удобства вычислений»3. Другими слова-

ми, не было никаких возражений до тех пор, пока Гали-

лей был готов действовать в соответствии с линией Оси-

андера, который в своем предисловии к книге Коперника

«Об обращении небесных сфер» писал: «Эти гипотезы

не обязательно должны быть истинными или хотя бы

правдоподобными; от них требуется лишь одно — давать

вычисления, согласующиеся с наблюдениями».

Конечно, сам Галилей был готов подчеркивать пре-

восходство системы Коперника в качестве инструмента

для вычислений. Но в то же время он допускал и даже

верил в то, что она дает истинное описание мира, и

для него (как и для церкви) это было гораздо важнее.

2 «...Галилей поступит благоразумно, — писал кардинал Беллар-

мино (который был одним из инквизиторов на процессе Джордано

Бруно), —...если будет говорить предположительно, ex suppositione,..

что явления лучше рассчитывать, предполагая, что Земля движется,

а Солнце покоится, чем опираться на эксцентрики и эпициклы, как по

существу нужно было бы делать; в этом нет опасности, ибо этого

требует только математика» (см. [12, прил. IX]). (Хотя приведенный

отрывок делает Беллармино одним из основателей той эпистемоло-

гии, которую несколько раньше предложил Осиандер и которую я

назвал «инструментализмом», Беллармино в отличие от Беркли от-

нюдь не был убежденным инструменталистом, как показывают дру-

гие отрывки из этого письма. В инструментализме он видел лишь один

из возможных путей использования неубедительной научной гипоте-

зы. Сказанное, по-видимому, справедливо и в отношении Осиандера

(см.^также ниже прим. 5).

II чй^Т° цитата из критики Бэконом Коперника в «Новом органоне»,

il. 36 |[2, с. 147]. В следующей цитате (из предисловия к работе Ко-

перника «Об обращении небесных сфер») термин «verisimiilis» я пере-

вел как «правдоподобный» («like the truth»). Его, безусловно, не,ль,зя

Здесь переводить термином «вероятный» («.probable»), так как пред-

елом обсуждения является вопрос о том, раскрывает ли система'Ко-

Воп КЭ СТРУКТУРУ миРа, то есть вопрос о том, правдоподобна ли onaj

прос о степени ее достоверности или вероятности здесь не ставится

\ важной проблеме правдоподобия или правдоподобности см. ниясе

'·"· ^особенно, разд. III, X и XIV и [32, прил. 6]). ' '... ' ",'.

19« 291

У него действительно были некоторые существенные

основания верить в истинность этой теории. В свой те-

лескоп он видел, что Юпитер со спутниками представ-

ляют в миниатюре модель коперниканской солнечной си-

стемы (согласно которой планеты являются спутниками

Солнца). Кроме того, если Коперник был прав, то внут-

ренние планеты (и только они) при наблюдении с Зем-

ли должны иметь фазы, подобные фазам Луны, и Га-

лилей увидел в телескоп фазы Венеры.

Церковь была не склонна обсуждать вопрос об ис-

тинности новой системы мира, которая явно противоре-

чила некоторым местам из Ветхого завета. Однако едва

ли это было главным. Более глубокая причина возра-

жений против коперниканской системы была явно сфор-

мулирована почти через сто лет после Галилея еписко-

пом Беркли в его критике Ньютона.

Ко времени деятельности Беркли коперниканская си-

стема мира превратилась в ньютоновскую теорию гра-

витации, и Беркли видел в ней серьезного соперника

религии. Он был убежден в том, что упадок религиоз-

ной веры и религиозного авторитета явился бы неиз-

бежным следствием новой науки, если бы ее интерпре-

тация «свободомыслящими» оказалась верной, ибо в ее

успехе они видели доказательство силы человеческого

интеллекта, способного без помощи божественного от-

кровения раскрыть тайны нашего мира — реальность,

скрытую за видимостью.

Это, считал Беркли, было бы неверной интерпрета-

цией новой науки. Он вполне искренне и с большой

философской проницательностью проанализировал тео-

рию Ньютона, и критическое рассмотрение ньютоновских

понятий убедило его в том, что данная теория может

быть только «математической гипотезой», то есть удоб-

ным инструментом для вычисления и предсказания фе-

номенов или явлений, но что ее нельзя считать истин-

ный описанием чего-то реального (см. также [32, гл. 6]).

Критика Беркли едва ли была замечена физиками,

HQ она была подхвачена философами — скептиками и

защитниками религии. Однако эта критика была ко-

варным оружием, превратившись в своего рода буме-

parcr. В руках Юма она стала угрожать всякому убеж-

дению, всякому знанию ·— и человеческому, и внушенно-

му свыше. У Канта, который одинаково твердо верил

и в бога, и в ньютоновскую науку, она превратилась в

учение о том, что теоретическое познание бога невоз-

можно и что ньютоновская наука, претендуя на истин-

ность, должна отказаться от своего утверждения о том,

что она открывает реальный мир, лежащий за миром

явлений: она является истинной наукой о природе, но

природа есть только мир явлений—тот мир, который

предстает перед нашим ассимилирующим мышлением.

Позднее прагматисты основали всю свою философию на

том убеждении, что идея «чистого» знания представляет

собой ошибку, что не может быть знания ни в каком

ином см,ысле, кроме как в смысле инструментального

знания, что знание есть сила, а истина есть полезность.

Физики (за несколькими блестящими исключения-

ми)4 держались в стороне от всех этих философских

споров, которые так ничем и не закончились. Храня вер-

ность традиции, восходящей к Галилею, физики посвя-

щали себя поискам истины в том смысле, в котором по-

нимал ее Галилей.

Так они и поступали до недавнего времени. Однако

теперь все это уже принадлежит прошлому. В наши

дни понимание физической науки, выдвинутое Осианде-

ром, кардиналом Беллармино и епископом Беркли5,

4 Самыми значительными из которых являются Мах, Кирхгоф,

Герц, Дюгем, Пуанкаре, Бриджмен и Эддингтон — все в той или

иной степени инструменталисты.

6 Дюгем в своей знаменитой серии статей [7] приписывал инст-

рументализму гораздо более древнее и славное происхождение, не-

жели то, о котором говорят несомненные свидетельства. Действитель-

но, утверждение о том, что ученые со своими гипотезами должны да-

вать «объяснение наблюдаемых фактов», а не притягивать «за уши

наблюдаемые факты, пытаясь их подогнать под какие-то свои теории

и воззрения» (Аристотель, «О небе», 293а25; 296Ь6; 297а4; в 24 и далее;

Метафизика, 1073Ь37; 1074а1), имеет весьма отдаленное отношение

к инструменталистскому тезису (что наши теории не могут делать

ничего, кроме этого). Однако это утверждение существенно близко

тезису о том, что мы должны «сохранять феномены·» или «спасать» их

([dia-]sozein ta phainomena). По-видимому, эта фраза связана с

астрономической ветвью традиции платоновской школы. (См., в ча-

стности, весьма интересные отрывки, посвященные Аристарху, в со-

чинении Плутарха «О фазах луны», 923а; см. также 933а о «под-

тверждении причины» посредством феноменов и замечание Черни-

са на с. 168 его издания этой работы Плутарха; кроме того, коммен-

тарии Симплиция на работу Аристотеля «О небе», где эта фраза

встречается, например, на с. 497.1.21, с. 506.1.10 и с. 488.1.23 и далее

в комментариях на работу «О небе» (293а4 и 292ЫО издания Гайбер-

га).) Мы вполне можем принять свидетельство Симплиция о том, что

под влиянием Платона Евдокс для объяснения наблюдаемых феноме-

нов движения планет поставил перед собой задачу создания абстракт-

одержало неожиданную победу без всякого сопротивле-

ния с другой стороны. Без каких-либо дальнейших фи-

лософских споров, не выдвинув никаких новых аргумен-

тов, инструменталистская точка зрения (как я буду на-

зывать ее) вдруг стала общепризнанной догмой. Сегод-

ня ее вполне можно назвать «официальной точкой зре-

ния» физической теории, так как она признается боль-

шинством современных ведущих физиков-теоретиков

(за исключением Эйнштейна и Шредингера). Она стала

даже частью современного обучения в области физики.

2. Предмет спора

Только что описанное нами событие выглядит как

великая победа философского критического мышления

над «наивным реализмом» физиков. Однако я сомне-

ваюсь в верности такой интерпретации.

Очень немногие из физиков, признающих теперь ин-

струменталистскую точку зрения кардинала Беллармн-

но и епископа Беркли, осознают, что они принимают не-

которую философскую теорию. Они не осознают также,

что порывают с галилеевской традицией. Напротив,

большинство из них думает, что держится в стороне от

философии, а все остальное их не интересует. Как физи-

ков их интересует только (а) овладение математическим

формализмом, то есть некоторым инструментом, и (Ь)

его применения. Они полагают, что отвлечение от все-

го постороннего в конце концов избавит их от каких-

либо философских домыслов. Это стремление не обра-

щать внимания на посторонние пустяки удерживает их

от серьезного рассмотрения философских аргументов

«за» и «против» галилеевского понимания науки (хотя

они, без сомнения, слышали о Махе6). Таким образом,

ной геометрической системы вращающихся сфер, которой он не при-

писывал никакой физической реальности. (По-видимому, существует

некоторое сходство между этой программой и программой сочинения

Платона «Послезаконие» (990-1), где изучение абстрактной геомет-

рии— теории иррациональных чисел (990d—991b), — описано к;и;

необходимое предварительное введение к планетарной теории, дру-

гой такой предварительной подготовкой является изучение числа, то

есть четных и нечетных чисел (900с.)), Однако даже это еще не озна-

чало бы, что Платон или Евдокс принимали инструменталнстскую

эпистемологию: они могли вполне сознательно (и мудро) ограничи-

ваться некоторым предварительным решением проблемы.

6 Но они, по-видимому, забыли, что инструментализм привел Ма-

ха к борьбе с атомной теорией, — типичный пример инструмента.ш-

стского обскурантизма, который я буду обсуждать в разд. 5.

яобеда инструменталистской философии едва ли обус-

ловлена убедительностью ее аргументов.

Как же в таком случае ей удалось победить? На-

сколько я могу судить, это произошло благодаря совпа-

дению двух обстоятельств: (а) трудностям в интерпре-

тации формализма квантовой теории и (Ь) блестящему

практическому успеху в ее применениях.

(а) В 1927 году Нильс Бор, один из величайших

мыслителей в области атомной физики,-ввел в атомную

физику так называемый принцип дополнительности, ко-

торый был равнозначен «отречению» от попыток интер-

претировать атомную теорию как описание чего-либо

реального. Бор указал на то, что мы могли бы избежать

определенных противоречий (которые угрожали возник-

нуть между формализмом и его различными интерпре-

тациями), только осознав, что сам по себе этот форма-

лизм непротиворечив и что каждый отдельный случай

его применения совместим с ним. Противоречия возни-

кают только вследствие стремления вместить в одну ин-

терпретацию сам, формализм и более чем один случай

его экспериментального применения. Однако любые два

конфликтующих применения, указал Бор, физически не-

возможно соединить в одном эксперименте. Таким обра-

зом, результат каждого отдельного эксперимента совме-

стим с теорией и недвусмысленно утверждается ею. Это

все, говорит он, чего мы можем достигнуть в квантовой

механике. Следует отказаться от надежды когда-нибудь

получить больше, и физика останется непротиворечивой

только в том случае, если мы не будем стараться ин-

терпретировать или понимать ее теории, выходя за рамки

(а) ее формализма и (Ь) отдельного отнесения теории

к каждому актуально реализуемому случаю7.

Мы можем, сказать, что инструменталистская фило-

софия была использована здесь ad hoc для того, чтобы

избавить теорию от угрожающих ей противоречий. Она

была использована в целях защиты и спасения сущест-

вующей теории, и принцип дополнительности остался

Я объяснил «принцип дополнительности» Бора так, как я по-

нял его после многолетних усилий. Несомненно, мне могут сказать,

что моя формулировка этого принципа неудовлетворительна. В та-

ком случае я попадаю в хорошую компанию, так как Эйнштейн го-

орил о нем, как о «боровоком принципе дополнительности, четкую

формулировку которого... я не смог получить, несмотря на большие

УСИЛИЯ, потраченные для этой цели» (см. [36, с. 674]).

(мне кажется, именно по этой причине) совершенно

бесплодным для физики. За двадцать семь лет он не

произвел ничего, за исключением некоторых философ-

ских дискуссий и отдельных аргументов, сбивающих с

толку критиков (в частности, Эйнштейна).

Я не верю, что физики приняли бы такой принцип

ad hoc, если бы они понимали, что он является таковым

или же представляет собой философский принцип —

часть инструменталистской философии физики Беллар-

мино и Беркли. Они помнили о более раннем и чрезвы-

чайно плодотворном «принципе соответствия» того же

Бора и надеялись (хотя и тщетно), что и в данном слу-

чае результаты будут аналогичными.

(Ь) Хотя принцип дополнительности и не привел к

каким-либо важным результатам, атомная теория полу-

чила другие, важные с практической точки зрения ре-

зультаты, некоторые из которых имели большой общест-

венный резонанс. Несомненно, физики были совершенно

правы, интерпретируя эти успешные применения как

подтверждения своих теорий. Однако странно то, что

они считали их подтверждением инструменталистской

точки зрения.

Это было очевидным заблуждением.. Инструмента-

лизм утверждает, что теории являются не более чем

инструментами, в то время как точка зрения Галилея

состояла в том, что теории представляют собой не толь-

ко инструменты, но также — и главным образом — опи-

сания мира или его определенных аспектов. Ясно, что

в этом случае доказательство того, что теории явля-

ются инструментами (допуская, что такие вещи можно

«доказать»), нельзя считать серьезной поддержкой од-

ной из спфящих стлрон, так как в этом пункте они со-

гласны друг с другом.

Если я прав или хотя бы приблизительно прав в

своем понимании ситуации, то философы — я имею в ви-

ду философов-инструменталистов — не имеют оснований

гордиться своей победой. Напротив, им следовало бы

еще раз проанализировать свои аргументы, ибо по край-

ней мере в глазах тех, ктц, как и я, не принимает ин-

струменталистской точки зрения, в этом споре слишком

многое поставлено на карту.

Как мне представляется, суть разногласий состоит в

следующем.

Одной из наиболее важных составных частей нашей

западной цивилизации является то, что я мог бы наз-

вать «рационалистской традицией», которую мы унасле-

довали от греков. Это традиция критической дискуссии,

которая ведется не ради нее самой, а в интересах от-

крытия истины. Как и греческая философия, греческая

наука была одним из продуктов этой традиции (см. [32,

гл. 4]) и стремлением понять мир, в котором мы живем:

традиция, основанная Галилеем, была ее возрождением.

В рамках этой рационалистической традиции наука

ценится, как известно, за ее практические достижения,

но еще большую ценность с точки зрения этой традиции

имеет информативное содержание науки и ее способ-

ность освобождать наш разум от старых убеждений,

старых предрассудков и старых фактов с тем, чтобы

выдвинуть новые предположения и смелые гипотезы.

Наука ценна своим освободительным, влиянием как одна

из величайших сил, делающих человека свободным.

Согласно тому пониманию науки, которое я пытаюсь

здесь защитить, это свойство науки обусловлено тем

фактом, что ученые (начиная с Фалеса, Демокрита,

Платона и Аристарха) отваживаются создавать мифы,

предположения или теории, резко расходящиеся с по-

вседневным миром обыденного опыта, которые, однако,

способны объяснить некоторые аспекты этого мира. Га-

лилей испытывал уважение к Аристарху и Копернику

именно за то, что они отважились пойти дальше мира

наших чувств. «Я не могу, —й пишет он, — достаточно

надивиться возвышенности мысли тех, которые его

(гелиоцентрическое учение) приняли и почли за исти-

ну»8. В этом выразилось уважение Галилея к освобо-

дительной силе науки. Такие теории важны даже в том

случае, если бы они были не более чем упражнениями

Для нашего воображения. Однако они являются несом-

ненно большим, чем только это, что можно видеть из

того факта, что мы подвергаем их строгим проверкам,

пытаясь вывести из них некоторые закономерности из-

вестного нам мира повседневного опыта, т,о есть пы-

таясь объяснить эти закономерности. И эти попытки

объяснить известное посредством неизвестного (о чем я

уже говорил несколько раз — см. выше гл. 1, приложе-

8 С небольшими словесными вариациями Сальвиати повторяет

это несколько раз в третьем дне «Диалога о двух главнейших систе-

мах мира» Галилея.

ние, пункт 10) неизмеримо расширили область известно-

го. К фактам нашего повседневного мира они добавили

невидимый воздух, антиподы, циркуляцию крови, мир

телескопа и м,ир микроскопа, мир электричества и ато-

ма, показали нам в подробностях движение материи в

живых телах. Все это не только инструменты, а свиде-

тельства духовного освоения мира нашим разумом.

Однако имеется и другой способ рассмотрения всех

этих вещей. Для некоторых людей наука все еще кажет-

ся лишь разукрашенной удобной вещью, искусным ма-

леньким приспособлением — «механикой», которая хотя

и очень полезна, но опасна для истинной культуры, так

как грозит нам господством полуневежд (шекспиров-

ских «ремесленников»). О ней никогда не говорят, так

как говорят о литературе, искусстве или философии. Ее

специальные открытия являются лишь механическими

изобретениями, ее теории — инструментам,^ то есть

опять-таки мелкими приспособлениями или, может быть,

сверхприспособлениями. Наука не может открыть и не

открывает нам новых миров, лежащих за повседневным,

миром явлений, так как физический мир не более чем

поверхность: у него нет глубины. Мир является тем, чем

он кажется. Только научные теории не являются тем,

чем они кажутся. Научная теория не объясняет и не

описывает мира; она не более· чем инструмент.

Конечно, я не дал здесь полного описания современ-

ного инструментализма, однако сказанное, я надеюсь,

является беспристрастным изложением определенной

части его исходной философской основы. Я хорошо осо-

знаю, что в наши дни гораздо более важной его частью

является возвышение и самоутверждение современных

«механиков», или инженеров9. И все-таки мне кажется,

что анализируемый нами спор ведется между критиче-

ским и смелым рационализмом — душой открытия — и

узким, оборонительным учением, согласно которому нам

не нужно, да мы и не можем узнать или понять относи-

тельно нашего мира больше того, что нам уже извест-

но. Это учение, кроме того, несовместимо с оценкой

9 Осознание того, что естествознание не есть несомненное episleme

(знание), приводит к пониманию его как techne (умению, искус-

ству, технологии). Однако я думаю, что правильнее было бы рассмат-

ривать его как совокупность doxai (мнений, предположений), контро-

лируемых как посредством критического обсуждения, так и посредст-

вом экспериментальной techne (ср. [32, гл. 20]).

науки как одного из величайших достижений человечес-

кого духа.

Таковы причины, по которым я попытаюсь здесь за-

щитить по крайней мере часть понимания науки Гали-

леем от инструменталистскои точки зрения. Я не могу

защищать его целиком. В нем имеется некоторая часть,

относительно которой, как мне кажется, инструментали-

сты были правы в своих нападках на него. Я имею в

виду положение, что в науке мы должны стремиться к

некоторому окончательному объяснению посредством

сущностей и можем получить его. В противоположности

инструментализма им,енно этому аристотелевскому уче-

нию (которое я назвал «эссенциализмом» ·—см. мои ра-

боты [26, разд. 10; 22, т. 1, гл. 3, разд. VI, и т. 2, гл. Il·,

разд. I и II]) заключена его сила и философское зна-

. чение. Таким образом, я буду обсуждать и критиковать

две точки зрения на человеческое познание — эссен-

циализм и инструментализм. И я противопоставлю им

третью точку зрения — то, что остается от галилеевской

точки зрения после устранения из нее эссенциализма

или, если говорить более точно, после того, как будет

учтено то, что было оправданным в инструменталистскои

критике этой точки зрения.

3. Первая точка зрения:

окончательное объяснение посредством сущностей

Эссенциализм —· первое из трех истолкований науч-

ной теории, обсуждаемых здесь, — является частью га-

лилеевской философии науки. В этой философии можно

выделить три элемента, или тезиса, которые интересны

для нас в данном случае. Эссенциализм (наша «первая

точка зрения») есть та часть галилеевской философии,

которую я не могу защищать. Он состоит из тезисов (2)

и (3). Три тезиса галилеевской философии науки можно

сформулировать следующим образом:

(1) Ученый стремится к нахождению истинной тео-

рии, то есть такого описания мира (в частности, его

регулярностей, или законов), которое было бы также

объяснением наблюдаемых фактов. (Это означает, что

описание фактов должно быть выводимо из теории,

соединенной с определенными утверждениями—-так на-

зываемыми «начальными условиями».)

Этот тезис я готов защищать. Он образует часть

нашей «третьей точки зрения».

(2) Ученый может достигнуть успеха в окончатель-

ном обосновании истинности научных теорий — обосно-

вании, не допускающем никакого разумного сомнения.

Этот второй тезис, как я полагаю, нуждается в ис-

правлении. Все, что м.ожет сделать ученый, — это прове-

рить свои теории и устранить те из них, которые не вы-

держивают наиболее строгих проверок, которым он их

подвергает. Однако он никогда не может быть уверен

в том, что новые проверки (или даже новое теоретичес-

кое обсуждение) не приведут его к модификации или к

отбрасыванию его теорий. В этом смысле все теории яв-

ляются и остаются гипотезами: они суть предположения

(doxa) в отличие от несомненного знания (episteme).

(3) Лучшие и истинные научные теории описывают

«сущности» или «сущностную природу» вещей —: те ре-

альности, которые лежат за явлениями. Такие теории

не нуждаются в дальнейшем объяснении и не допускают

его: они являются окончательными объяснениями, и на-

хождение их есть конечная цель ученого.

Этот третий тезис (в соединении со вторым) и есть

то, что я называю «эссенциализмом». Я думаю, что он,

как и второй тезис, является ошибочным.

То общее, что объединяет философов науки из ин-

струменталистского лагеря от Беркли до Маха, Дюгема

и Пуанкаре, можно выразить следующим образом. Все

они утверждают, что объяснение не является целью фи-

зической науки, так как физическая наука не мджет

открыть «скрытой сущности вещей». Из их аргументов

можно понять, что они имеют в виду то, что я называю

окончательным объяснением10. Некоторые из них, напри-

мер Мах и Беркли, придерживались этой точки зрения

потому, что не верили в существование такой вещи, как

сущность физического мира: Мах—потому, что он вообще

не верил в сущности; Беркли—потому, что он верил толь-

ко в духовные сущности и полагал, что единственным

10 Этот спор иногда затемнялся тем обстоятельством, что инст-

рументалистскую критику (окончательного) объяснения некоторые

авторы выражали такой формулой: цель науки состоит скорее в опи-

сании, чем в объяснении. Однако под «описанием» при этом подразу-

мевалось описание обыденного эмпирического мира, и эта формула

неявно выражала убеждение в том, что теории, не являющиеся опи-

саниями в этом смысле, ничего не объясняют и являются лишь удоб-

ными инструментами, которые помогают нам описывать феномены

обыденного опыта.

сущностным объяснением мира является бог. Дюгем, по-

видимому, думал (следуя Канту11), что сущности су-

ществуют, но наука не способна их открыть (хотя мы

как-то можем 'К этому приближаться). Подобно Беркли,

он считал, что они могут быть открыты религией. Одна-

ко все эти философы были согласны друг с другом от-

носительно того, что (окончательное) научное объясне-

ние невозможно. Из факта отсутствия скрытой сущно-

сти, которую могли бы описывать научные теории, они

делали вывод о том, что эти теории (которые, очевидно,

не описывают наш повседневный мир обыденного опы-

та) вообще ничего не описывают. Поэтому они явля-

ются лишь инструментами (см. [32, гл. 6J). А то, что

может показаться ростом теоретического знания, пред-

ставляет собой лишь улучшение инструментов.

Таким образом, философы-инструменталисты отвер-

гают третий тезис, то есть тезис о существовании сущ-

ностей. (Я также отвергаю его, но по несколько иным

основаниям.) В то же время они отвергают, да и вы-

нуждены отвергать второй тезис, так как, если теория

является инструментом, она не может быть истинной

(а лишь удобной, простой, экономной, сильной и т. п.).

Поэтому они часто называют теории «гипотезами», но

под этим они, конечно, понимают не то, что понимаю я,

а именно что теория предполагается истинной, что

она является дескриптивным, хотя, может быть, и лож-

ным, высказыванием. Инструменталисты говорят также,

что теории недостоверны. «Что касается полезности

гипотез, —' пишет Осиандер (в конце своего предисловия

к книге Коперника «Об обращении небесных сфер»),—

то от астрономии никто не должен ожидать чего-либо

достоверного, так как ничто в этом роде никогда не исхо-

дило от нее». Я вполне согласен с тем, что теории не

дают никакой достоверности (ибо они всегда могут быть

опровергнуты). Я согласен даже с тем, что они явля-

ются инструментами, хотя не могу согласиться видеть

в этом причину их недостоверности. (Я думаю, подлин-

ная причина этого заключается просто в том, что наши

проверки никогда не могут быть исчерпывающими.)

Таким образом, между мной и моими оппонентами-ин-

11 См. письмо Канта «Рейнгольду от 12 мая 1789 года, в кото-

ром «реальная сущность» или «природа» вещи (например, материи)

объявляется им недостижимой для человеческого познания.

струменталистами имеется значительное согласие отно-

сительно второго и третьего тезисов. Однако по поводу

первого тезиса мы полностью расходимся.

К этому расхождению я обращусь позднее. В данном

разделе я буду пытаться критиковать тезис (3) — эссен-

циалистское понимание науки — в направлении, несколь-

ко отличном от аргументации инструментализма, кото-

рую я не могу принять. Утверждение инструменталистов

о том, что не может существовать «скрытых сущно-

стей», опирается на их убеждение относительно того, чтп

вообще не может существовать ничего скрытого (а если

и есть нечто скрытое, то оно может быть познано лишь

благодаря божественному откровению). Из того, что

я сказал ранее в разд. 2, должно быть ясно, что я не

могу принять аргумент, который заставляет меня отвер-

гать претензии науки на открытие вращения Земли,

ядра атома, космического излучения или «радиозвезд».

Поэтому я вполне согласен с эссенциализмом отно-

сительно того, что многое от нас скрыто и что многое

из того, что скрыто, может быть обнаружено. (Я в кор-

не расхожусь с духом изречения Витгенштейна: «Загад-

ки не существует» |[41, с. 96].) Я даже не склонен кри-

тиковать тех, кто пытается понять «сущность мира». То

эссенциалистское учение, которое я оспариваю, есть

только учение о том, что наука стремится к окончатель-

ному объяснению, то есть к такому объяснению, которое

(в силу своей природы) не допускает дальнейшего

объяснения и не нуждается в нем.

Таким образом, моя критика эссенциализма не имеет

целью обосновать несуществование сущностей, она лишь

стремится показать обскурантистский характер той ро-

ли, которую играла идея сущности в галилеевской фи-

лософии науки (вплоть до Максвелла, который был

склонен верить в нее, но собственная работа которого

подрывала эту веру). Другими словами, с помощью кри-

тики я пытаюсь показать, что независимо от того, суще-

ствуют сущности или нет, вера в них никак не помогает

и, может быть, даже мешает нам, так что у ученых нет

оснований допускать их существование12.

12 В данном случае моя критика является откровенно утилитар-

ной и ее можно было бы назвать инструменталистской, но ведь я за-

нимаюсь сейчас проблемой метода, которая всегда представляет со-

бой проблему соответствия средств поставленным целям.

Я думаю, что лучше всего это можно показать с по-

мощью простого примера — теории тяготения Ньютона.

Эссенциалистская интерпретация ньютоновской тео-

ри восходит к Роджеру Котсу13. Согласно его мнению,

Ньютон открыл, что каждая частица материи наделена

тяжестью, то есть присущей ей силой притягивать Дру-

гую материю. Она также наделена инерцией — внутрен-

ней сило«сопротивления изменению ее состояния дви-

жения (или силой сохранения направления и скорости

движения). Поскольку и тяжесть, и инерция присущи

каждой частице материи, оба эти свойства должны

быть строго пропорциональны количеству материи в

теле и, следовательно, друг другу. Это соотношение фор-

мулируется в законе пропорциональности инерционной

и гравитационной масс. В силу того, что гравитация ис-

ходит из каждой частицы, мы приходим к квадратично-

му закону притяжения. Другими словами, законы дви-

жения Ньютона являются простыми описаниями на ма-

тематическом языке положения вещей, обусловленного

внутренними свойствами материи: они описывают сущ-

ностную природу материи.

Поскольку теория Ньютона описывает сущностную

природу материи, она может — с помощью математиче-

ской дедукции — объяснить поведение всей материи.

Однако сама теория Ньютона, согласно Котсу, не может

быть объяснена и не нуждается в дальнейшем объясне-

нии, по крайней мере в области физики. (Единственно

возможным дальнейшим объяснением было бы то, что

Моим атакам на эссенциализм, то есть на учение об окончатель-

ном объяснении, иногда противопоставляли утверждение, что я сам

использую (возможно, неосознанно) идею сущности науки (или сущ-

ности человеческого познания], так что мой аргумент в явном виде

можно было бы сформулировать так: «В силу сущности или природы

нашей науки (или человеческого познания) мы не можем познавать

или искать такие вещи, как сущности или природы». Однако на это

возражение я в неявном виде дал ответ в «Логике научного иссле-

дования», разд. 9 и 10,— и сделал это прежде, чем оно появилось,

и даже прежде, чем я сам описал и подверг критике эссенциализм..

Кроме того, можно согласиться с тем, что про изготовленные нами ве-

Щи, такие, например, как часы, вполне можно сказать, что они имеют

«сущности», то есть свои «цели» (то, что служит этим «целям»). Сле-

довательно, и науке как человеческой целенаправленной деятельности

(или методу) можно приписать некоторую «сущность», даже если

при этом отрицать наличие сущности у природных объектов. (Это

отрицание, однако, не содержится в моей критике эссенциализма).

13 См. предисловие Р. Котса ко второму изданию «Математиче-

ских начал натуральной философии» Ньютона.

бог наделил материю этими сущностными свойства-

ми14.)

Эссенциалистское понимание теории Ньютона было

общепризнанным вплоть до последнего десятилетия

XIX века. Ясно, что оно было обскурантистским: оно

препятствовало постановке таких плодотворных вопро-

сов, как: «Какова причина тяготения?» или более раз-

вернуто: «Можно ли объяснить тяготение посредством

выведения ньютоновской теории (или ее хорошей аппро-

ксимации) из более общей теории (которая должна

быть независимо проверяемой)?»

В настоящее время выяснилось, что сам