ЗА НОВЫМ НАЗНАЧЕНИЕМ

 

 

— Александр Борисович...

— Внимательно вас слушаю, Константин Дмитрие­вич, — перебил позвонившего Турецкий. — Костя, если ты способен подождать ровно десять минут, я припаду к твоим стопам, и мы решим все насущные вопросы, которые с раннего утра мучают твою прокурорскую душу. Подождешь?

— Да я, собственно, затем и звоню, чтобы напом­нить: ровно через десять минут будь любезен явиться вместе со своими орлами ко мне в кабинет.

— М-м-м... Орлы, кажется, не были предусмотре­ны, нет? Или я чего-то... подзабыл?

— Считай, что «или». Курбатов, Поремский, Ела­гин — эту троицу захвати. Остальные мне пока не нужны.

— Пока?

— Не теряй времени.

— Слушаюсь, шеф. Ты у меня хоть и бывший, но...

— Давай без «но». Жду.

— Плохи дела. — Турецкий покачал головой и по­ложил трубку на аппарат. — Не завидую я вам, ребят­ки, что-то Костин тон мне не очень нравится. Созна­вайтесь, натворили чего-нибудь, о чем я не знаю?

Рюрик Елагин, Владимир Поремский и Саша Кур­батов, сидящие у приставного столика напротив Турец­кого, переглянулись, но промолчали. И только Порем­ский, встряхнув соломенными волосами и пожав пле­чами, заметил не очень, впрочем, уверенно:

— То, что известно нам, Константин Дмитриевич знать просто не может. Если кто-то из нас же не про­болтался. Сашка, колись!

— Я — точно нет! — с ходу отмел от себя любые подозрения крупный и скорее накачанный, нежели тол­стый, Курбатов.

— Та-ак, — многозначительно кивнул Турецкий. — А ты, Рюрик, что скажешь?

— Ничего не скажу, — с наигранной застенчивос­тью во взоре ответил всегда несколько мечтательный и задумчивый Елагин. — Даже если пытать станете, ниче­го у вас не получится, Сан Борисыч. Ни-че-го-шень-ки!

— Давай ты, Володька, а то ведь и в самом деле под­вешу к потолку и огонь разведу под ногами.

— Ладно... Можно, ребята?— обернулся Поремс­кий к друзьям.

— Валяй, — хмыкнул Курбатов и отвернулся к окну.

— В общем, Сан Борисыч, мы не виноваты. Они сами виноваты.

— Кто — они?

— Ментяры... — почти шепотом произнес Поремс­кий. — Мы после футбола в Лужниках пошли пивка попить, а эти засранцы привязались. То мы громко раз­говариваем, то, понимаешь, ненормативная лексика откуда-то у нас появилась, а мы — ни сном ни духом, вы ж нас знаете. Я им говорю: ребята, отвалите, дайте от вас отдохнуть. Никакого впечатления. Короче, от­кровенно нарывались. Ну и что, ксивами своими в мор­ды их сопливые тыкать? Охамели, короче, решили, что тех, которые перед ними не расшаркиваются, можно давить. Так, ребята?

— Без вопросов, — кивнул Курбатов. — Они нашли, говнюки, к кому привязаться. К Рюрику, даром что интеллигент! «Ты, — говорит один, — черножопый, рожа твоя мне не нравится! А ну предъяви паспорт и регистрацию!» И палкой своей тык ему в пузо. Ну а я не стал дожидаться и предъявил вместо Рюрика. Пря­мым в челюсть. Второй хрен схватился было за пушку, но его Володька успокоил. А потом недопитое пиво им на головы вылили, чтоб они очухались, и объяснили — ей-богу, исключительно на словах! — что ведут они себя крайне недостойно. А оружие и документы у обоих заб­рали — от греха. Володька их в пакет из-под рыбы су­нул и закинул дежурному в Хамовниках, без долгих объяснений. Мол, в Лужниках базар был, чего-то не поделили, пендюлей, говорит, какие-то нахалы вашим надавали и разбежались. А это мы на месте происше­ствия подняли, чтоб не пропало. А кто там, чего — нам неизвестно. Вот и вся интрига. Дежурный пока свою репу чесал, Володька и слинял. Так что... мы нигде не засветились. Ну а тот, который первым напросился, пусть теперь лечится. Они, кстати, оба были под бан­кой, причем заметно.

— Ох, ребятки... — только и мог что печально вздох­нуть Турецкий. — Мало вас родители в детстве поро­ли... Хотя о тебе, Володька, речи нет... — поправился Александр Борисович, вспомнив, что отец Поремского, командир легендарной атомной подводной лодки, затонувшей в Атлантике, к такому способу воспитания сына отношения просто не мог иметь, погиб, когда Во­лодька был совсем маленьким.

Это могло относиться разве что к профессорскому сынку Курбатову, который, между прочим, благодаря исключительно собственным способностям и решитель­ному характеру к тридцати годам стал заместителем прокурора Сахалина. И это — не хухры! Либо к Елаги­ну. Но Рюрик хоть и происходил из потомственной ра­бочей семьи, зато выгодно отличался от своих друзей особой какой-то интеллигентностью и воспитанностью. Ладно, не в том суть. И вызывает Меркулов Александ­ра Борисовича вместе с молодыми «важняками» Ген­прокуратуры вряд ли по этому поводу: если ребята го­ворят, что нигде не засветились, значит, так оно и есть, им верить можно.

— Сейчас пойдем. А я все, что хотел вам сказать на прощание, сказал, парни. Опять же и Висбаден от Рос­сии не так уж и далек. И телефонная связь с ним прочно налажена. Можете звонить мне в Висбаден по любым вопросам... — Турецкий вдруг словно задумался. — Симпатичный город, этакий маленький Париж, как они себя называют... Бывал я там, да... Так вот, звонить по любым делам, кроме пустяковых. Европол все же орга­низация солидная, что бы мы с вами ни говорили. Как и Евроюст. Я не уверен, что моя командировка надол­го, но соответствовать, во всяком случае, придется. И вы тут без меня вообще ручонки-то не распускайте. Интеллигенты они! Ишь вы!

— Что, вообще?! — возмутился Курбатов и встал — большой и, как уже сказано, обманчиво толстый.

— Вообще — это я к слову, а речь в данном конк­ретном случае — о частностях. И лично у меня к вам нет претензий лишь в тех ситуациях, когда на кон по­ставлена высшая справедливость. Либо же все мирные методы воздействия исчерпаны безрезультатно.

— Это устраивает, Сан Борисыч, — миролюбиво поставил точку Александр Курбатов — хулиган, дра­чун и матерщинник, но человек беспредельно отзывчи­вый и верный, о чем знали лишь те, кто действительно его знали.

— Садитесь, — хмуро сказал Меркулов и потыкал рукой в направлении стульев. — Где кому удобнее. Чаю не предлагаю: некогда.

— А я думал — не заслужили, — негромко, будто самому себе, прокомментировал Поремский.

Меркулов вскинул на него быстрый и острый взгляд и хмыкнул. Но мрачного выражения лица не сменил. Хотя и мог бы. К Владимиру у заместителя генераль­ного прокурора было несколько особое отношение, нежели к остальным присутствующим сейчас в его ка­бинете. Светловолосый и голубоглазый Поремский чем- то отдаленно напоминал пожилому Меркулову совсем молодого когда-то Сашку Турецкого. Все ж таки по­чти полтора десятка лет прошло в одном только этом здании на Большой Дмитровке, и Александр Борисо­вич давно стал другим, и прежнего задора у него как- то поубавилось — а зачем это теперь нужно помощни­ку генпрокурора? Смешно... А вот у Владимира все это еще было и постоянно в нем бурлило, частенько вып­лескиваясь наружу. Вероятно, поэтому, сам даже над тем не задумываясь, Меркулов невольно переносил на Поремского часть своих симпатий, предназначавших­ся прежде Александру Борисовичу. А может, глядя на него, сам Константин Дмитриевич вспоминал себя мо­лодым. Или даже чувствовал — такая вот логика...

— Я пригласил вас, господа... Прошу не отвлекать­ся, — он снова свел брови, услышав нечто, напомина­ющее смешки, — время наше пошло, как говорится. Итак, на минувшей неделе произошло сразу несколько событий, которые, можно предположить, никак не свя­заны между собою, однако нам предстоит это дока­зать. Либо убедиться в обратном. Что совсем не есть хорошо...

— События уже озвучены в средствах массовой ин­формации? — спросил Александр Борисович.

— Ты опередил меня ровно на одну фразу. — Мер­кулов искоса посмотрел на Турецкого. — Возможно, что-то где-то и просочилось. Возможно, мы просто пока не знаем этого. А если и узнаем, я не уверен, что это нам здорово поможет в расследованиях. Я даже думаю, что скорее помешает...

— Почему-то у меня, Константин Дмитриевич, по­является ощущение, что ты все больше входишь в об­раз известного Дельфийского оракула. Тот, помнится, тоже ничего конкретного не изрекал, но зато постоян­но пугал население неопределенностью угроз, исходя­щих от богов. Многие верили. И боялись.

— Оракул, да? Ладно, будет тебе прорицание. Про­шу пока не перебивать и вопросы не задавать. Даю ин­формацию. В прошлые выходные — не в эти, а, уточ­няю, в прошлые — в Санкт-Петербурге было соверше­но покушение на кортеж президентских машин, двигав­шихся в Стрельну. Пострадала дублирующая машина. Покушение произведено женщиной, которая при взрыве сама и погибла. Не исключено — шахидка. Однако ниг­де ни одного слова об этом факте нет, и не ищите. След­ствие ведет Федеральная служба безопасности. Далее. Я перечисляю только факты — без комментариев. На прошлой же неделе в немецких СМИ появились сооб­щения о том, что сотрудниками отдела финансовых преступлений Федерального криминального ведомства Германии в течение одного дня в Дюссельдорфе и дру­гих городах произведены обыски и выемка документов в двадцати восьми служебных помещениях и кварти­рах, принадлежащих российско-германской акционер­ной компании «Норма». Ей выдвинуто обвинение в отмывании средств преступных группировок из России. Впрочем, мы могли бы оставить сей факт без внима­ния, если бы не одно «но». Фактически одновременно были совершены дерзкие убийства, жертвами которых стали в Германии: главный бухгалтер упомянутой «Нормы» Владимир Генрихович Меркель — он из на­ших, из русских немцев, — и чистый немец Герхард Шилли — президент Норденкредит-банка, обслужива­ющего финансовые дела компании. Оба проходили сви­детелями обвинения по делу «Нормы». И, наконец, пос­леднее: на Бережковской набережной, неподалеку от гостиницы «Рэдиссон-Славянская», совершено поистине голливудское, то есть в лучших киношных традици­ях, вызывающе наглое убийство одного из владельцев «Нормы», вора в законе и теперь уже бывшего извест­ного питерского бизнесмена Виктора Нестерова. Все перечисленные события...

— Включая и покушение на президентский кор­теж? — спросил Турецкий.

— Вот именно... Представляются кое-кому, там, — Меркулов мотнул головой к потолку, — дымом из од­ной трубы, понятно?

— Ничего не понятно, — с улыбкой ответил Турец­кий. — Я же не из озорства спросил про президента.

— А я тебе и не ответил, потому что сам ничего не знаю. Но, видимо, есть какие-то причины, по которым... Одним словом, господа, достаточно предположений. Силы распределяем следующим образом. Убийством на Бережковской набережной занимается межрайонная прокуратура, что на Кутузовском проспекте. Дело по­ручается Курбатову с Елагиным. Там ведь не только убийство, там еще и какие-то заморочки, короче, побе­гать придется, разбирайтесь. А все следственные мате­риалы, я дам указание, вам доставят немедленно. Те­перь что касаемо Питера и непонятного покушения. Мы с генеральным прокурором предполагали отправить туда Александра Борисовича, поскольку ему, как гово­рится, расхлебывать питерскую кашу не впервой. Но... увы. Генеральный, зная, что Александр Борисович со дня на день готов покинуть нас и переместиться в Г ер- манию, предлагает ему совместить приятное, так ска­зать, с полезным, то бишь необходимым для нас. Дру­гими словами, принять активное участие в расследова­нии событий, связанных с деятельностью «Нормы».

— Интересные дела! — Турецкий недоуменно раз­вел руками. — У меня, насколько я понимаю, были не­сколько иные задачи в Евроюсте. Разве уже что-то по­менялось?

— Объясняю, — лекторским тоном, почти брюзг­ливо ответил Меркулов. — Данное дело, коим вам, Александр Борисович, предстоит заняться, имеет самое непосредственное отношение к вашей будущей деятель­ности в Евроюсте. И Европол, и, соответственно, Евроюст созданы для противодействия преступным груп­пировкам в области международной экономики. И по­скольку на долю России, я имею в виду наших, отече­ственных уголовников, приходится весьма значитель­ный процент в общеевропейской преступной деятель­ности, шеф Федерального криминального ведомства Германии Гюнтер Траутфеттер —такая вот труднопро­износимая фамилия — попросил в личном разговоре с нашим генеральным прикомандировать с российской стороны именно тебя. Почему — остается пока за кад­ром. Где ты уже успел с ним пересечься и чем ему по­нравился, ни генеральный, ни я не в курсе. Вы разве с ним знакомы?

— Первый раз слышу эту труднопроизносимую фа­милию... как ты говоришь? Траутфеттер? Нет, не знаю. Впрочем, у подлинной славы всегда найдутся неизвест­ные поклонники...

Молодые следователи дружно расхохотались, а Ту­рецкий даже не улыбнулся.

— Молчу, нет слов... — на этот раз Меркулов развел руками. — Итак, можешь вылетать. Гюнтер ждет тебя. И последнее. В Питер предложено выехать мне. И с со­бой я забираю Поремского, поскольку и там придется хорошенько побегать, а я уже не в тех летах. Владимир, надеюсь, с твоей стороны возражений не последует?

— Я готов.

— Отлично, тогда выезжаем сегодня вечером, по­этому заканчивай срочные дела. Все свободны, а вас... Штирлиц, в смысле, Александр Борисович, я попрошу задержаться... — И улыбнулся: — На пару минут...

Ну, прямо тебе — обергруппенфюрер, не меньше! То есть в переводе на российскую табель о рангах генерал- полковник, как Меркулов — в юстиции.

— Саня, — сказал Константин Дмитриевич, когда «молодежь» покинула его кабинет, — я не хочу ничего

тебе предрекать, но чутье мне подсказывает, что в деле этой «Нормы» есть какая-то неизвестная нам подлян­ка. Я обещал не комментировать фактической сторо­ны, поэтому и не буду, но некоторые мысли — как бы Это сказать? — напрашиваются. И первая: лично мне известно — откуда, совершенно не имеет значения, — что табу на информацию о покушении в Питере нало­жил лично президент. Не исключаю, что ему не хоте­лось выглядеть в той ситуации в глазах его американс­кого коллеги не самым лучшим образом. Но тут же воз­никает другой вопрос: зачем потребовалось, чтобы ты перед вылетом в Германию обязательно посетил пре­зидента? Эту информацию передал мне наш с тобой ге­неральный, и под строжайшим секретом,

— Ничего себе секрет! — ухмыльнулся Турецкий.

— Ты имеешь в виду — где знают двое, знает и сви­нья? Только ты учти на всякий случай, говорят, что у немцев нет такой поговорки, а ее придумал известный тебе автор Штирлица. Юлиан, я слышал, был талант­лив на такие штучки. Поэтому нечаянно не попади впро­сак... А вот почему все-таки секрет— это серьезный вопрос. Я позволил себе поразмышлять и пришел к сле­дующему. Если в Питере произошла попытка теракта, расследованием которого, естественно, занялась служ­ба безопасности, засекретив, по обычаю, все, что нуж­но и ненужно, зачем им еще и заместитель генерально­го прокурора, когда эту чисто формальную работу мог­ли провести и сами питерцы? Ведь так? Но если у кого- то все же просматривается некая связь между события­ми в Петербурге, в Германии и в Москве, то напраши­вается очень и очень неприятный вывод. Ты понима­ешь, о чем я думаю?

— Понимаю, но не произнесу вслух ни единого сло­ва, не выскажу ни одной догадки. Даже и не проси.

— А я и не прошу. У тебя назначено сегодня, к пяти.

Я выеду ночным. Значит, вполне можешь взвалить на свои плечи такую малоприятную миссию, как прово­дить своего бывшего шефа на Ленинградском вокзале. Да и вообще, в чем дело?! Почему это именно я должен всегда провожать тебя, а? Ну ты и нахал!

— Подумаешь, проводил за десяток лет пару раз, коньячку хлебнул — и все дела! А разговоров-то, раз­говоров!.. Ладно, уговорил. Поскольку мы с тобой до моего вылета в Германию, скорей всего, так больше и не увидимся.

 

 

Едва Александр Борисович вошел в свой кабинет, раздался звонок городского телефона.

— Слушаю, Турецкий.

— Здравствуйте, Александр Борисович, —услышал он в ответ негромкий, низкий голос. — Вам передали по поводу приглашения?

— Да, только что.

— К вам подойдет машина...

— У меня есть свой...

— Ровно в шестнадцать, Александр Борисович, — терпеливо продолжил этот почти бас, — к вам подой­дет машина марки «ауди», запишите или запомните номер... С федеральным флажком. Она привезет вас, и она же доставит обратно. Средства для записи вам не понадобятся. Всего доброго, до встречи.

— До скорого, — ответил коротким гудкам Турец­кий и взглянул на часы: половина третьего. Есть воз­можность позвонить Славке Грязнову и договориться о встрече на вечер. К тому же он наверняка что-то знал о стрельбе на Бережковской набережной.

Вячеслав Иванович был на службе. С некоторого времени он возглавлял Управление по расследованию особо опасных преступлений Министерства внутренних дел, куда перешел из Главного управления собственной безопасности, и правильно сделал: все-таки он по духу истинный сыщик, а не контрразведчик там какой-ни­будь. И уж точно не стукач. А так — как раз по его ха­рактеру.

Итак, он услышал о некоторых изменениях в судьбе друга и немедленно откликнулся предложением встре­титься, не откладывая. Что и было принято — где-нибудь в районе десяти вечера, чтобы как раз поспеть к ленинградскому поезду, а заодно и поговорить.

Потом Александр Борисович навел порядок в бу­магах, заваливших его стол. Часть передал секретар­ше — для дальнейшего продвижения по инстанции, другие запер в сейф — до своего возвращения, третьи отправил туда, куда им и следовало отправиться, то есть в машинку для уничтожения документов. Расправив­шись с делами, он взглянул на часы и отправился при­водить себя в порядок перед зеркалом в туалете. Вы­мыл руки, причесался, поправил галстук, смахнул не­видимые пылинки со своих генеральских звезд на пого­нах. И спустился к проходной — ровно в шестнадцать ноль-ноль. Точность— это великое достоинство. Он вышел на Большую Дмитровку, пряча во внутренний карман удостоверение, которое только что по привыч­ке предъявил охраннику у турникета, и сейчас же ря­дом с ним мягко остановилась большая черная машина с трехцветным федеральным флажком на номере. Турец­кий мельком глянул — тот самый, что был сообщен по телефону. Вышедший водитель предупредительно от­крыл заднюю дверцу, Турецкий сел, и машина поехала.

Везли его недолго. Даже непонятно, зачем потребо­вался целый час, если встреча назначена на пять вече­ра, а выехали в четыре. Но так или иначе, а только без

четверти пять Турецкий вошел в небольшую приемную, где поднявшийся ему навстречу молодой человек пред­ложил присесть и спросил, чего он желает: чаю, кофе. или минеральной воды. Александр Борисович сказал: кофе. И на круглом столике перед ним появилась ча­шечка душистого кофе и несколько небольших замыс­ловатого вида пирожных на тарелочке с голубой — в самом деле — каемочкой. Он выпил не торопясь и за­кусив парочкой тающих во рту пирожных. Снова по­глядел на часы и внутренне усмехнулся: весь процесс его доставки в Кремль занял ровно пятьдесят девять минут, включая «кофепитие». Тут же поднялся со свое­го места молодой человек, вежливо улыбнулся Турец­кому и показал рукой в сторону двери, ведущей, по всей видимости, в кабинет президента.

Дверь отворилась.

Турецкий вошел, одернув на себе мундир, от боль­шого письменного стола к нему навстречу чуть раска­чивающейся, привычной для тех, кто смотрит телеви­зор, походкой шел президент. Точнее, не шел, а просто сделал два шага навстречу и протянул в приветствии руку.

Александр Борисович, чуть склонив голову, пожал сухую, крепкую ладонь. Ему нравилась рука президен­та. Так и должно ее чувствовать при рукопожатии — ни следа вялости или какой-то растерянности, что обя­зательно выдает потная ладонь.

Президент показал на стул у приставного столика, сам уселся напротив, поправил пиджак, чуть поерзал на сиденье. То есть проделал обычные нормальные че­ловеческие движения, устраиваясь удобнее, чем легко убрал бы напряжение гостя, если бы таковое присут­ствовало у того. Но Александр Борисович вовсе не со­бирался волноваться. Напротив, он весь отдался сей­час тому интересу, который привел его в этот кабинет.

И в самом деле, произошли некие события — непри­ятные, это верно, но никто как бы и не собирался их связывать воедино, одной сквозной нитью. Однако она была. Иначе не сидел бы тут нынешний помощник ге­нерального прокурора Турецкий, которого господин президент больше знал в качестве старшего следовате­ля Управления по расследованию особо важных, а дру­гими словами, особо опасных для государства дел. Ибо если на миг обернуться в прошлое, то Александру Бо­рисовичу уже приходилось выполнять некоторые по­ручения президента, которые носили иногда скорее лич­ный, нежели сугубо общественный характер.

Итак, Турецкий был весь внимание. Его глаза не­вольно остановились на тоненькой черной папочке, лежавшей на столе — вероятно, какой-нибудь важный документ, касающийся темы их разговора, вряд ли пре­зидент держал бы перед собой что-то постороннее. И тот немедленно обратил внимание на взгляд Турецкого.

— Как у вас дела, все в порядке?

— Благодарю...

— Готовы к новой своей роли? — Легкая усмешка едва заметно скользнула по губам президента.

— Полагаю, особых проблем не должно возникнуть. В смысле — нерешаемых.

Получалось так, что президент знает о новом на­значении и, судя по его тону, одобряет такое решение. Насколько было известно и Александру Борисовичу, и в Министерстве юстиции, да и в самой Генеральной прокуратуре имелись в достатке и другие кандидатуры для участия в работе нового правого международного органа — Евроюст. Но остановились почему-то в ко­нечном счете на нем, Турецком. Краем уха он слышал, что именно на его кандидатуре настаивал Европол, со­зданный по образцу Интерпола, но для решения сугу­бо европейских проблем с преступностью, в котором, как недавно стало известно, немалым весом — в пря­мом и переносном смысле — пользовалось мнение Пи­тера Реддвея. Ну а уж старина Пит своих никогда не забывал. Тем более что Турецкий, или попросту — Алекс, как звал своего бывшего зама бессменный руко­водитель антитеррористической организации «Файв левел», был его личным и давним другом.

— Рад слышать, — коротко бросил президент, ста­новясь непроницаемо-серьезным и кладя ладонь на чер­ную папочку. — Вот здесь, как вы сейчас поймете, есть материалы, разглашение которых нежелательно. Не по той причине, что они могут бросить... м-м... тень на... вы поймете, когда ознакомитесь. Но я хотел предварить ваше ознакомление следующим. На заре наших демок­ратических реформ не все из нас — и я не представляю собой исключения — придавали особое значение тем или иным общественным организациям, советам, ко­миссиям и так далее, куда включали то или иное имя, часто без согласия последнего и даже не ставя его в из­вестность. Узнавалось позже, постфактум, что, впрочем, чаще всего ничего не меняло, поскольку эти советы и комиссии как возникали, так и бесследно распадались, не оставляя после себя практически никаких реальных дел. Вот, собственно, небольшая преамбула. Посмот­рите, а потом обменяемся мнениями.

Турецкий принял папочку, открыл и увидел всего две странички с принтерным текстом. Попутно поду­мал, что выражение «обмен мнениями» на чиновничь­ем языке во все века означало одно и то же: пришел со своим мнением, а ушел с мнением твоего начальника. Видимо, и тут нечто похожее. Иначе зачем президенту потребовались какие-то невнятные оправдания в каче­стве преамбулы?

Но уже через минуту Александру Борисовичу стало все понятно: он ведь умел читать и быстро и вниматель­но — одновременно. Перевернул вторую страничку, закрыл папку, подвинул ее в сторону президента и, взглянув ему в глаза, пожал плечами, как бы говоря тем самым, что не видит ни в письме, ни в ответе адресату никакого компромата. Но и спокойный, словно что-то про себя прикидывающий, взгляд президента его тоже не обманул. Ведь если и была какая-либо причина для волнений высшего государственного лица, то она, не­сомненно, коренилась именно тут, в этой папочке.

Ну хорошо, президент сейчас проверил его реакцию. А дальше должно последовать объяснение. Не оправ­дание же! Этого еще не хватало!..

Президент и не стал оправдываться. Просто повто­рил свою прежнюю мысль, сформулированную несколь­ко иначе. Да, в то суматошное время, когда многое в жизни ломалось и менялось, иной раз и кардинальным образом, мало кто придавал значение разного рода го­ворильням, чисто номинальным присутствиям в тех или иных заседаниях либо комиссиях. Но — что было, то было. Тем более что и тот пост, который он занимал тогда в мэрии, как бы обязывал его формально значить­ся в каких-то бесконечных советах, где он, по правде- то говоря, никогда и не бывал.

И здесь сам собой напрашивался некий скользкий момент. Хорошо, чисто номинальное упоминание тво­его имени, в общем, лично тебя ни к чему не обязывает, это так. Хотя присказка «без меня меня женили» в дан­ном случае звучала бы несколько сомнительно. Но ведь за таким, опять же чисто формальным, назначением иногда скрываются довольно приличные гонорары — именно за номинальное присутствие. А большего учас­тия, прикрываясь единственно твоим именем, вполне возможно, от тебя и не требовали. Как тут быть?

Президент, конечно, разгадал, о чем подумал Ту­рецкий. И сказал, что после получения письма попро­сил соответствующую службу тщательно проверить любые финансовые поступления на свой счет в тот пе­риод времени. И ему было доложено, что никаких со­мнительных денежных переводов от юридических и физических лиц, а также общественных и прочих орга­низаций за указанный период не поступало.

— А не сомнительных? — позволил себе слегка по­шутить Александр Борисович.

И президент так и отнесся к вопросу— как к дру­жеской шутке:

— Ия, Александр Борисович, и моя супруга, гово­рю вам предельно откровенно, весьма щепетильны в этом плане. Я имею в виду любого рода приношения.

Турецкий открыто улыбнулся. Президент — тоже.

— Вы полагаете, что цепь событий, происшедших... точнее говоря, происходящих в последнее время, каким- то образом связана с данным посланием? Я имею в виду и обращение, и ответ?

— Вероятно, вам будет виднее, если вы узнаете, что неделю назад здесь, в Москве, было совершено поку­шение на некоего Нестерова, который и являлся в те годы, о коих шла речь, владельцем фирмы «Норма», что, естественно, в силу преступного прошлого ее вла­дельца, нигде не афишировалось. Это — первое. А вто­рое -— вчера, вам это наверняка еще неизвестно, во Франкфурте был убит наш консул в Германии Иван Матвеевич Герасимов. Для сведения: он родом из Пи­тера и тоже в свое время, на заре, так сказать, демокра­тических реформ, входил в состав консультативного совета указанной фирмы. И последнее. Автор этого обращения, — президент указал пальцем на черную папочку, — является родным племянником покойного Нестерова и тоже имеет преступное прошлое.

— Опа! — совсем уж по-мальчишески отреагировал Турецкий, который, естественно, знал эту деталь из рассказа Меркулова на сегодняшнем совещании, но вовсе не был уверен, что она известна президенту. Ведь если тому было первоначально уже известно, с кем он имеет дело, мог бы и послать подальше. Или не мог?

— Вас это удивляет? — по-своему понял его прези­дент.

— Очень сожалею, что чаще всего меня уже ничто не удивляет. Но это — частность. Вы полагаете, что мне придется заняться также и расследованием убийства Герасимова? Другими словами, прослеживается связь между преступлениями, о которых шла речь?

— Вам виднее, Александр Борисович, здесь профес­сионал — вы.

— Но тогда и недавнее питерское происшествие, расследование которого, насколько мне известно, пред­ложено возглавить моему недавнему шефу Константи­ну Дмитриевичу Меркулову, может иметь также какое- то отношение к данному обращению? — теперь уже Турецкий указал пальцем на папочку. — Или это уж слишком?

На лице президента мелькнуло недовольство — про­сто мелькнуло и пропало.

— Мне докладывали о террористке.

— Не исключено. Но я не взял бы на себя смелость толковать данное происшествие в этом ключе, если бы в своей практической деятельности не сталкивался по­стоянно с тем, к сожалению, непреложным фактом, что сегодня методами международных террористов пользу­ются и отечественные бандитские группировки. При­чем, в отличие от классического террора, они не берут на себя ответственность за то или иное свое кровавое деяние.

— Увы, — вздохнул президент и сделал такое дви­жение, которое можно было истолковать как сигнал к окончанию аудиенции. — Зная вас как умного и вни­мательного человека, я и пригласил вас для того, что­бы попросить в дальнейшем расследовании проявить максимум... э-э-э... тактичного отношения к определен­ным фактам. Отнюдь не жертвуя при этом вашими про­фессиональными и этическими убеждениями. Тем бо­лее — статьями закона.

— Я понимаю ваше беспокойство и обещаю сделать все возможное, чтобы ответить на классический воп­рос «Qui bопо?» — в чьих интересах?

Да-да, — быстро подтвердил президент, — имен­но так. Кви боно?..

 

 

— Где встретимся? — спросил Грязнов. — Ты — за мной или я — за тобой?

— Если хочешь, подъезжай к Генеральной в районе одиннадцати, я тут кое с какими бумажками повожусь. Чистку конюшен устраиваю. А Костя на вокзал прибу­дет со своей свитой в лице Володьки Поремского, как обычно, к половине двенадцатого. Так что успеем.

— Вооружение?

— Традиционное.

— Понял. До встречи...

Последнее относилось к спиртному. Провожая, к примеру, того же Турецкого в Петербург, Костя при­возил на вокзал фляжку коньяку — это уже на дорогу, благо она долгая, до самого утра. А Грязнов в таких случаях прибывал пораньше с поллитровкой того же напитка, которую они, как правило, успевали ополо­винить до появления Кости, на что тот не обижался. Но теперь, поскольку Меркулов ехал в одном купе с Поремским, дорогу должен был обеспечивать Володь- ка. Александру же со Славкой оставалось их достойно проводить. Другими словами, постоянной Славкиной бутылки должно было для предотъездного тоста впол­не хватить. Вот сколько полезной информации можно вложить иной раз всего в две короткие фразы: «Воору­жение?»— «Традиционное».

Поремскому, у которого все еще было впереди, Мер­кулов велел оставаться в купе, а сам вышел с Турецким и Грязновым на перрон. Они прошли немного вперед, чтобы иметь возможность спокойно поговорить. И Александр пересказал — не буквально, а в принципе — о своем сегодняшнем вояже в Кремль. «Черная папоч­ка», как понял теперь Турецкий, оказалась для Мерку­лова полной неожиданностью, что Костя и не стал скры­вать. И даже посмурнел от такого недоверия к своей персоне со стороны первого лица. Но Турецкий поспе­шил его успокоить, предположив, что, возможно, у пре­зидента был свой взгляд на этот счет. И он вовсе не со­бирался скрывать свою точку зрения от человека, ко­торому и поручалось разобраться во всех этих делах, просто он мог не торопиться перегружать Меркулова недостоверной, по его мнению, информацией. Всему, мол, свое время. Так-то оно так, да что-то все-таки не складывалось ни с версией о «чеченском следе», ни с международным терроризмом. Конечно, пролита кровь неизвестной женщины, возможно, даже и шахидки, но что-то оставалось нарочитое, будто наигранное, в орга­низации покушения.

Ну, во-первых, дублирующий автомобиль — облег­ченный, не бронированный, потому его всего и посек­ло осколками. А за усиленной стенкой шофера даже не задело. Так что же тогда — действительно покушение? Или акт устрашения? Это ведь, как говорят в Одессе, две большие разницы. Соответственной окажется и ре­акция правоохранительных органов — тех, кто прича­стен к расследованию.

Но тогда получается, что и «черная папочка» могла всплыть сейчас на свет лишь для того, чтобы помочь перевести стрелки? С международных террористов, по­желавших одним ударом избавиться от российского и американского президентов, на внутренние бандитские, так сказать, разборки местных уголовников, рискнув­ших устроить показательный фейерверк в надежде на то, что российский президент пойдет на определенные уступки? Кого-то освободит, кого-то помилует и так далее? А черт его знает, мотив достаточно реальный — опять же если рассуждать в свете «черной папочки». Если были террористы, то куда смотрели соответству­ющие спецслужбы? Грош им цена. А так — обычный, к сожалению, внутренний беспредел, против которого родной милиции не хватает сил бороться. Другой уро­вень, стало быть.

Грязнов, который в силу занимаемого им в мини­стерстве положения, был в курсе этого дела, но частич­но, в пределах, так сказать, высказался в том смысле, что по оценке взрывотехнической экспертизы на месте покушения сработал заряд взрывчатки от четырехсот до пятисот граммов в тротиловом эквиваленте. Ну и плюс начинка — железки всякие: болты и гайки. Да, шум, гром, урон, гибель смертника — в данном случае смертницы, — соответствующего диаметра и глубины воронка в асфальте. Однако для бронированного пре­зидентского лимузина это семечки. Тряханет крепко, испугает, но не до смерти. Значит, получается демонст­рация? Ты, мол, не захотел помочь нам с этим, как его? А, с Геннадием Масленниковым. Вот мы тебе и пока­жем нашу силу и возможности. Реально? Вполне.

Но у Турецкого появилось возражение, которым он немедленно и поделился с друзьями и соратниками.

Если бы явилось желание, как уже сказано, перевес­ти стрелки, содержимое «черной папочки» могло быть уже озвучено в соответствующих службах — это чтобы понапрасну не рыли там, где ничего нет. Однако мате­риалы были открыты лишь ему, Турецкому, и в связи с совершенно конкретными событиями, то есть убийства­ми в Германии и в Москве, причем тех людей, которые имели прямое либо косвенное отношение к компании «Норма». В котором, как теперь известно, трудились или числились в консультативном совете конкретные лица. Не означает ли это, что президент уже давно ре­шил для себя вопрос с покушением, организованным на Петергофском шоссе, а миссия Меркулова как раз и заключается в том, чтобы подтвердить данную версию? Германские же концы этой версии поручено раскру­тить — или связать — именно Турецкому, верному уче­нику и продолжателю великого дела Константина Мер­кулова. Другой бы насочинял бог весть что, а с этими товарищами все давно ясно. Каково?

И участники тайного ночного совета на перроне Ленинградского вокзала, возле уходящего в Северную столицу поезда, единодушно согласились, что так оно, скорее всего, и выглядит. А следовательно, не стоит то­ропить события, ибо всему свое время, и время всякому овощу на земле, и время собирать и разбрасывать камни и палки, мешающие на пути к постижению истины.

Кстати насчет овощей.

— Закусить-то у нас чем найдется?

— А то!

И троица генералов дружно отправилась в купе, ибо до отхода поезда оставалось как раз столько времени, чтобы дважды налить и выпить.

Но Меркулов не был бы самим собой, если бы по­ходя не заручился поддержкой Вячеслава Ивановича при первой же просьбе оказать максимальное содей­ствие и помощь Курбатову с Елагиным, которые тоже занимаются тем же делом, но только в Москве.

Грязнов встрепенулся. Он до сих пор как-то не со­отнес тему обсуждения с расстрелянным недавно на Бережковской набережной Нестеровым. Он лишь взмах­нул руками и покачал головой:

— Ох, не завидую тем, кому дело достанется! Там же сплошные вопросы! И ни одного стоящего ответа!

— А что, появились какие-то новые факты? — на­сторожился Костя.

— Наоборот, даже то, что было, рассыпалось в прах. Ладно, пусть звонят и подкатывают, поделюсь, чем смогу.

— Ты уж смоги! — поощрил Меркулов. И вдруг за­думался. А на вопросительные взгляды друзей, уже под­нявших стаканы, задумчиво проговорил: — Саня, толь­ко по-честному, ты в самом деле уверен, что имел пол­ное право посвятить меня в тайну черной папки?

— Твоя фамилия прозвучала именно в связи с изло­женной версией и не вызвала отрицательной реакции у президента. Просто он попросил в конце беседы проявить максимум такта и внимательности при расследовании. Да оно и понятно, кому охота даже формально фигури­ровать в уголовных делах, которыми занимается герман­ское