Любовь и ненависть

Владимир Цыганков

Неизвестный Рачинский

 

Любовь и ненависть

XIX век вписал в историю России немало славных имен выдающихся русских людей. Некоторым из них посвящены объемистые книги, многочисленные статьи, сняты фильмы. О ком-то мы знаем хорошо, о а ком-то почти ничего или понаслышке. До сих пор остаются незаслуженно забытые, не известные нам подвижники благочестия, определившие развитие целой эпохи. Один из них – народный учитель Сергей Александрович Рачинский.

Врагами России его имя старательно замалчивалось еще при жизни. А после смерти Сергея Александровича, после безумия 1905 и 1917 годов, казалось бы, память о нем была утрачена практически безследно. В нашей стране, которая в ХХ столетии дважды переиначивала свою жизнь, как никогда назрела необходимость восстановления исторической правды и русского самосознания. Конечно же, подвижническая жизнь Сергея Александровича Рачинского не должна быть белым пятном в нашей памяти.

Рачинский – настолько яркая и незаурядная личность, что, даже собрав о нем множество документальных материалов, открыв неизвестные страницы его биографии, трудно сразу разобраться в богатом духовном мире этого русского патриота. Перед нами – человек, который жил самой простой жизнью, но за этой кажущейся простотой скрывалась мощная фигура праведника и ученого, с его детским благоговением перед всем церковным.

Простота и благоговение – вот, пожалуй, две самые характерные черты личности Рачинского, которые открылись мне только тогда, когда книга о нем подошла к завершению. Наш современник, Старец Паисий Святогорец сказал: «Простота и благоговение – это и есть православный дух, в котором почивает Христос». И, конечно, этому духу непременно сопутствует жертвенная любовь к людям.

В Евангелии от Иоанна есть такие слова: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Любовь к людям – величайший дар, но она же может стать и серьезнейшим испытанием. История знает тому не мало примеров. Для Сергея Александровича Рачинского серьезным испытанием стал 1867 год. Он, молодой профессор Московского университета, «один из самых любимых студентами» по свидетельству известного историка Ключевского, был вынужден покинуть и любимых учеников, и любимое дело. В знак протеста против Совета университета, затеявшего интриги, шесть профессоров подали в отставку, среди них и Сергей Александрович.

Ключевский в те дни писал своему школьному другу: «Соловьев, Чичерин, Дмитриев, Капустин, Рачинский и Бабст подают в отставку вследствие гадостей, сделанных им большинством Совета, одобрения этих гадостей министром. Старейший русский университет уподобляется оборванной вдове, лишаясь лучших людей, державших светоч мысли и науки». Почему же благородные, честные и талантливые ученые решились на такую крайнюю меру как отставка? В чем была причина конфликта незаурядных профессоров с Советом университета?

Конфликта как такового не было. То есть большинство Совета хотело, чтобы конфликт с талантливыми учеными непременно возник, старательно его разжигали весь 1866 год, однако усилия интриганов оставались тщетными: лучшие университетские профессора упорно не желали разменивать свой талант на глупые склоки.

Один из администраторов от науки, Владимир Михайлович Кнотт, имевший большой вес в Совете и значительно более скромные научные достижения, в канун рождественского сочельника в сердцах бросил Рачинскому у дверей университета:

– Никак вас, любезнейший Сергей Александрович, не втянуть в борьбу!

Рачинский поежился то ли холода, то ли от невеселых дум:

– Зачем вам это нужно, Владимир Михайлович?

– Вы человек молодой, а потому вам было бы полезно прислушаться к нам, опытным людям. А вы нас слушать не хотите, все себе на уме. Ну да в следующем году придется, никуда не денетесь.

– А что произойдет в следующем году?

– В следующем году, как и положено, произойдет общее собрание ученых университета. И там вашим друзьям, да и вам тоже очень не поздоровится.

«Что же творится с этим человеком? – недоумевал Рачинский. – Словно без склок ему уже и жизнь не в радость. Надеюсь, одумается, бросит свои дурные мысли и ненависть, он ведь в прошлом был моим учителем». Вера в счастливый и мирный исход назревавшего конфликта снова затеплилась в душе молодого профессора. За всю историю человечества было ни одного известного случая, когда бы учитель предавал своего ученика. «Не случится такое немыслимое предательство и теперь» – уверенно заключил Сергей Александрович.

Он жил по тому самому принципу, который не раз пытался довести до сознания студентов: «Человек создан Творцом для настоящей радости и счастья». А счастье молодой талантливый ученый видел порой в необычных для окружавших его товарищей формах. Некоторым казалось, что он был способен «увлекаться юношескими, если не сказать детскими фантазиями». Так, например, Сергей Александрович всерьез мечтал устроить для крестьянских детей огромную рождественскую елку в подмосковном селе Волынском.

– Ты, Сергей, много чудачишь, – упрекали старшие коллеги.

– А вы зря так не делаете! – отвечал Рачинский.

– Это почему же?!

– Добрые дела следует совершать просто, то есть, не думая о том, как на вас посмотрят или что о вас скажут другие.

– Стремишься произвести впечатление?

– Стремлюсь к тому, что бы даже и не помышлять о впечатлениях.

– Посмотрим, посмотрим, что из твоих дел получится…

Как бы не сомневались в успехе задуманного товарищи, а рождественскую елку в Волынском Сергей Александрович со студентами устроил, «воспользовавшись живой столетней елью в тамошнем парке». Радость местных крестьянских ребятишек была неописуема.

В студенческой среде университета тот случай обсуждали долго: оказывается, так просто творить добро и быть счастливым. Рачинский пояснял:

– Кому-то счастье доставляют тщеславие, власть, деньги. Но это все не настоящие, а фальшивые радости.

– В чем же состоит счастье, как найти настоящую радость – спрашивали студенты у своего учителя.

Перед тем как ответить, Сергей Александрович на мгновение задумывался. «Сказать прямо так, как пишут святые отцы: «жить в Боге и для Бога»? Но ведь не поймут ребята. Ради приличия покивают головой, а в их сердцах не ничего не откликнется».

Вера оскудевала. Приближались очень не простые времена, когда по меткому выражению одного из русских ученых, который после революции принял за границей монашество, «признаться профессору из любого университета России в том, что он верит в Бога, было равносильно самоубийству».

В шестидесятые годы вера в Бога еще не приводила к корпоративному университетскому остракизму, но разбудить живую веру в студенческой среде стало уже не легко. Рачинский выработал для себя правило: сначала раскрыть в своих учениках добрые душевные силы, и только потом, незаметно и ненавязчиво подводить к пониманию духовных законов жизни. Потому-то на вопрос о настоящей радости Сергей Александрович неизменно отвечал так:

– Способ обретения настоящего счастья – творческий труд на радость себе и людям. Человек имеет потребность раскрыть данные ему от Бога таланты.

Что происходит, если эта потребность не реализуется? Сергей Александрович знал: тогда человек вместо созидания производит разрушения. Понятно, что в таком случае он не приносит радость ни себе, ни людям. Рачинский чувствовал, что готовящиеся в Совете университета интриги были как раз одним из проявлений неспособности определенной части ученых реализовать собственные таланты, что их недружелюбием движет зависть.

Зависть гибельней войны. В одной притче некий чудотворец сказал завистнику: «Проси, что хочешь, но твоему соседу сделаю вдвое». Хотел просить корову, а соседу что же – две?! Нет уж! Что ни придумает, все соседу может достаться больше да лучше. Наконец придумал: «Сделай, чтоб я ослеп на один глаз. Пусть сосед вовсе ослепнет».

Эта притча убедительно подтверждает правило: зависть и ненависть разрушают личность человека. Завистник перестает жить своей жизнью, то есть теряет самого себя. Для него праздники души уже недоступны, потому что низменные чувства дать настоящую радость не могут.

Именно завистью и ненавистью руководствовалось большинство членов Совета, проводивших весной 1867 года общее собрание университетских ученых. Как и предрекал Кнотт, здесь Сергею Александровичу «не поздоровилось». Тон всему ученому собранию задавал сам Владимир Михайлович, или как его звали студенты, Влами.

Багровый, с дергающейся правой щекой, Кнотт начал свою речь перед собранием. Нагромоздив одну ложь на другую, обвинив Рачинского в научной нечистоплотности, Влами было уже не остановиться. Его «понесло»: неистово махая руками и трясясь уже не одной щекой, а всем телом, безумец яростно набросился с обвинениями на других талантливых ученых.

Расчет Влами был прост: хоть в ложь никто и не поверит, но ошельмованные профессора уйдут из университета сами. Так и случилось: шесть ведущих ученых подали в отставку. Правда, по просьбе Государя Императора Александра II все они вскоре взяли назад свои прошения об уходе. Но Сергей Александрович в университет не вернулся, а своим друзьям пояснил: «Если Кнотту так хочется, чтобы меня не было в университете, пусть будет по его желанию». Может быть, впервые в земной истории случилось немыслимое: учитель предал своего ученика.

Вскоре с Влами произошло одно неприятное обстоятельство, которое в университете восприняли как Божье наказание: профессор Кнотт ослеп на правый глаз. Ненависть, оказывается, ослепляет не только в переносном, но и буквальном смысле. Не ведаю, желал ли Влами Рачинскому ослепнуть на оба глаза как в притче о завистнике и чудотворце, но Сергей Александрович не только не ослеп, но даже вроде бы стал видеть намного лучше: свои круглые очки в простой стальной оправе он с собой больше не носил.

Около четырех лет Рачинский жил в Москве без службы, а в 1872 году уехал в свое родовое имение Татево Бельского уезда Смоленской губернии (ныне – Оленинский район Тверской области).

Татево – малая родина Рачинского. Здесь 2 мая (15 мая по новому стилю) 1833 года родился Сергей Александрович. Его отец, Александр Антонович, майор в отставке, был женат на Варваре Абрамовне, родной сестре известного поэта Е. А. Баратынского. Рачинские увлекались музыкой, поэзией, цветоводством. Они считались самыми образованными и культурными людьми в уезде. Детство Сергея Рачинского прошло в старой дворянской усадьбе. Он получил хорошее воспитание, прекрасно знал иностранные языки и музыку. Когда Сергею исполнилось 11 лет, вся семья переехала в Дерпт (Юрьев).

От матери он унаследовал глубокую веру и любовь ко всему церковному. Когда он, еще пятнадцатилетним мальчиком, первый раз посетил с семьей Москву, то храмы первопрестольного града произвели наибольшее впечатление на его чуткую душу. Сергей Александрович вспоминал, как, войдя однажды на Троицу в церковь Успения на Покровке, убранную зеленью, цветами и березками, он был поражен ее красотой. Высокий, прекрасный храм, ярко освещенный солнцем, торжественный в своей таинственной тишине, запечатлелся в душе отрока как первое светлое и счастливое впечатление от Москвы.

Биографических сведений о первой половине жизни Рачинского сохранилось немного. В 16 лет он поступил на медицинский факультет Московского университета. Но в следующем же году перешел вольным слушателем на естественный факультет, так как влечение юноши было именно к естественным наукам. Университет он окончил со степенью магистра.

С 1856 года Сергей Александрович продолжал учебу в известных университетах Германии. Знаменитый ботаник Шлейден, у которого занимался Рачинский, столь высоко ценил своего ученика, что вместо предисловия к своей книге «Растения» поместил письмо Сергея Александровича об отношении искусства и природы. Известный философ Куно Фишер лично уговаривал Рачинского всерьез заняться философией, «заметив в нем оригинальный склад мышления».

В 1858 году Сергей Александрович защитил магистерскую диссертацию и получил кафедру физиологии растений в Московском университете. Через два года состоялись защита докторской диссертации «О некоторых химических превращениях растительных тканей» и назначение на должность ординарного профессора. В 1867 – отставка. Начинался новый, неясный самому Сергею Александровичу, жизненный этап.

Рачинский понимал: его отставка не случайность, за внешними обстоятельствами его ухода из университета кроется Божий промысел. Но где же тогда реализовать свой незаурядный научный и педагогический опыт, на каком поприще трудиться дальше? Хотя Сергей Александрович, не испытывал ни обиды, ни тоски, ни растерянности, ни утрату смысла жизни, но время шло, а дело по душе он себе в Москве не находил.

Его ждала блестящая карьера ученого. Но он не пожелал жить в тлетворной атмосфере атеистического и тщеславно-эгоистического духа «образованного общества» того времени, подстраиваться под либерально-западническую моду, которую презирал за богоборческий, антирусский и антигосударственный дух. Кроме того, Рачинский ясно осознавал, что жестокие и безсердечные люди сделают его жизнь в университете безпросветной. Или он должен будет, подобно им, стать злым и несправедливым, или же ему надо сразу уйти. Сергей Александрович выбрал последнее. Вопросы веры и жизни для него были неразделимы.