АРЦИЯ. МУНТ. – Кто этот Бриан Перше? – поинтересовалась Ее Иносенсия.

 

– Кто этот Бриан Перше? – поинтересовалась Ее Иносенсия.

– Сын торговца шерстью, – сообщил Камилл Дюбарр, магистр Красной Палаты, выросшей на, казалось бы, засохшем пеньке Тайной Канцелярии. – Надеюсь, вас не смущает его происхождение?

– Если б его отец не наживался на баранах, а сам был бараном, я бы и то возблагодарила судьбу. Никто из здешних лицедеев и сочинителей и близко не подошел к тому, на чем можно строить заклятие!

– Слушаю Ее Иносенсию, – Селестин Рогге был немало озадачен, – но мне казалось, что драма этого шерстеторговца не совсем то, что нужно. Прошло всего полгода. Люди любили Тагэре, очевидцы живы и в здравом уме. Не лучше ли действовать тонко, постепенно… Для начала могла бы подойти драма господина Курси или то, что представил хозяин театра «Марипос».

– Признаться, я тоже не понимаю ваш выбор, – присоединился к королевскому отчиму Дюбарр, – люди все же, простите за очередное упоминание этих животных, все же не стадо баранов. Горбун, как назло, был чист, как Вестник. Уж мне-то вы можете поверить…

– Кто же может усомниться в ваших словах, почтеннейший? – Циалианка холодно улыбнулась. – Но вы не понимаете, что может магия и чего не может. Нам нужно, чтобы люди считали Александра Тагэре убийцей и чтобы ни у кого не возникало и тени сомнений в отношении как происхождения королевы, так и в причине исчезновения ее братьев. Но магия не всесильна. Мы не можем за одну ночь заставить всю Арцию забыть, что было на самом деле, и поверить в то, что говорим мы. Для этого нам и нужны труппы, которые будут бесплатно развлекать людей. Зевак во время дармового зрелища можно обработать так, что они поверят в виновность родной матери и будут убеждены в том, что знают, как все случилось. Более того, у них возникнет насущная потребность убедить в этом других, которые в свою очередь понесут услышанное дальше. Не пройдет и года, как все станут думать одинаково, а на тех, кто останется при своем мнении, будут смотреть как на сумасшедших или мерзавцев.

– Ваша Иносенсия, вы это уже говорили, – осмелился напомнить Рогге.

– Да, говорила, но я еще говорила, что для этого нужна подходящая пьеса. Те, что так понравились вам, не годятся по одной причине: те, кто их писал, врали и знали, что врут. Они старались угодить новому королю, но прекрасно помнили старого и, выставляя его тираном и преступником, не могли справиться с собственным чувством истины. Даже лучший маг не заставит людей поверить словам этих писак, потому что они сами в них не верили.

Иное дело этот Перше, он действительно ненавидит горбуна и боится его. Он верит в его преступления и хочет, чтобы он был наказан, а добродетель восторжествовала. Для него Александр Тагэре – исчадие ада, а те, кто его уничтожает, – герои и защитники справедливости. С этой пьеской мы добьемся того, что хотим… Кстати, стоило бы взглянуть и на самого поэта, даже если б он нам не пригодился, он на самом деле хорошо пишет. Наверняка у него есть и другие пьесы. Их мы тоже поставим.

– А эти-то зачем?

– Неужели ты думаешь, что, убедив Арцию, что Александр был плох, мы разом покончим со всяким недовольством? В Ифране и Элле все спокойно, но этот покой дался тамошним монархам недешево. Арцийцы же привыкли слишком много думать и слишком многого хотеть, с ними будет сложно… Труппы должны обновлять представления несколько раз в год, люди привыкнут к бесплатному развлечению. Тогда, когда вновь понадобится сделать белое черным, а я думаю, это будет довольно скоро, мы легко заставим их видеть то, что хотим мы… Я не слишком навязчива в своих объяснениях?

– Слова Ее Иносенсии полны глубокого смысла, – галантно склонил голову Селестин Рогге. – Признаться, я не понимал, как Жозефу удавалось собирать тройной налог и при этом держать армии на трех границах сразу… Но вы хотели видеть поэта, сейчас он войдет.

И он действительно вошел. Бриан заметно волновался, и лицо его блестело от пота. На подкашивающихся ногах брат Армана доковылял до стола, за котором сидели двое богато одетых придворных и ослепительно прекрасная женщина в белом. Бриан поклонился и застыл, преданно глядя в глаза элегантному вельможе с маршальской цепью на шее, однако первой заговорила женщина:

– Мне хотелось бы узнать, почтенный…

– Бриан Перше, – напомнил второй мужчина.

– Да-да… Так вот, мне хотелось бы узнать, как вы написали вашу пьесу, откуда вы узнали о событиях, про которые так убедительно рассказываете. Вы встречались с горбуном?

Пот снова прошиб Бриана – он понял, что его уличают во лжи. Еще мгновение назад казавшаяся столь удачной мысль взять одну из безумных пьес Армана и переписать ее, заменив имена действующих лиц, оказалась смертельно опасной. Сейчас господин в платье с алой оторочкой, оказавшийся – как он сразу этого не понял! – магистром Красной Палаты, арестует его за клевету в адрес коронованных особ. Это, как он сам слышал утром, означает отрубленное ухо и изгнание из Мунта. И как он посмел замахнуться на пусть и покойного, но короля. Хотя… Он не намерен отвечать за выходки Армана, который не только сидит у него на шее, но и пишет такие опасные вещи.

– Не смею лгать Ее Иносенсии, – Бриан пожирал глазами Анастазию, – у меня есть брат…

– Это он написал пьесу?

– Э… А… Да, он!

– А почему ее принес ты?

– Видите ли… Мой брат… Он – поэт… Он только и делает, что пишет. Сидит дома и марает бумагу. Прошу простить, но только на перья и чернильный корень уходит не менее десяти аргов в месяц… Я же работаю…

– Писцом в торговой палате, – насмешливо уточнил «красный», – и я полагаю, что эти десять аргов следует вычитать из твоего жалованья…

– Монсигнор…

– Мы не о том говорим, – вмешалась женщина, и мужчины сразу примолкли, – твой брат пишет трагедии?

– Он все пишет – и трагедии, и комедии, а сейчас все больше эти… поэзии… Вирши, знаете ли…

– Будет очень любопытно почитать. Мне кажется, твой брат не без таланта, но вернемся к «Кровавому горбуну». Откуда твой брат узнал то, о чем написал, если, по твоим словам, он не выходит из дома. Кто ему рассказал? Ты?

– Нет, я…

– Что ж, придется спросить твоего брата…

– Моя сигнора… Ваша Иносенсия… – Бриана колотила дрожь, его обычно довольно-таки низкий голос сорвался на кошачий визг. – Мой брат ничего не знает…

– Значит, это все-таки ты?

– Нет, брат!

– Я уже ничего не понимаю, – вмешался Рогге, – кто же ее написал?

– Разве непонятно? – подняла брови циалианка. – Написал, разумеется, отсутствующий здесь поэт, и отлично написал. Но ведь это была пьеса не про Александра Тагэре. Не так ли?

– Да, – сглотнул Бриан, – про какого-то Би… Биви… Бивинура.

– Бивинуара, – поправил Дюбарр, – легендарный хаонгский король, погиб задолго до Анхеля Светлого.

– Что, он действительно перебил столько родственников? – заинтересовался кардинал.

– По-моему, все-таки меньше, – пожал плечами магистр, – как, писарь?

– Ме-меньше, – признал вконец ошалевший Бриан, – я взял два убийства из другой пьесы…

– Вот мы и выяснили, – торжествующе улыбнулась Ее Иносенсия, став еще красивее, – этот человек нашел единственный возможный выход. Он взял пьесу, автор которой верил в то, о чем писал, и заменил имена. Только так и могло случиться. Успокойся, сын мой, – в устах молодой красавицы эти слова прозвучали нелепо, но Бриану было не до того, – тебя никто ни в чем не обвиняет. Более того, ты и твой брат будете награждены. Мне нужны и другие вещи твоего брата, принеси их, а тебе придется возглавить труппу актеров, которые будут их ставить. С твоими исправлениями, разумеется, так как нам нет дела до мертвых хаонгских королей.