Знакомые запахи мешаются слишком явно. Я точно их идентифицирую и, доверяя обонянию, устремляюсь вперёд. Картина которую я застаю, заставляет прислониться к дереву и тяжело задышать. В горле проявляет ком, в груди жжёт. Джонин, склонившись над едва в сознании Сэхуном, с характерным звуком, вскрывает его грудную клетку. Сэхун снова хрипит, хватаясь рукой за его руку, пытаясь остановить.
- Нин… - я теряю почву под ногами, падая на колени. – Что ты творишь?
- На него напали. Он не отбился. – отвечает Джонин, склоняясь над младшим, но всё это выглядит совсем не так, как он говорит. Я оказываюсь рядом, наклоняясь над Сэ, когда его глаза ищут меня и понимаю, что револьвер в куртке, в порванной куртке, а руку Джонина под рёбрами. – Остановись.
- Рёбра задели сердце…
- Остановись! – рявкаю, вставая на ноги и доставая свой револьвер.
- Ким Джунмён, ты рехнулся? – отзывается Джонин. – Он умрёт если ему сейчас не помочь. Сэхун на моих глазах теряет сознание. Он… он не успел или не доставал револьвер, потому что встретившийся ему в лесу ликан оказался знакомым и, кажется, безопасным? Почему сердце отрицает, а разум, сопоставляя факты на лицо, говорит обратное? Он спасает или начал, когда увидел меня, а до этого калечил?
- Джонин….
- Дай мне помочь. – он тоже выходит из себя. Сэхун на глазах белеет. Я отчётливо слышу, как его сердце замедляет скорость, а потом рука Джонина теряется из виду. Я отворачиваюсь – слишком жутко, но через мгновенье прямой массаж сердца заводит его снова, и она начинает стучать.
- Джонин.
- Как ты мог поверить, что это я сделал? – спрашивает он, оседая рядом, когда основная угроза смерти из-за остановки сердца проходит. – Ты же меня знаешь.
- Я верю своим глазам. – отвечаю.
- Глазам? – Джонин вскакивает на ноги. – Ты волнуешься за него, я понимаю.
- Руки. – предупреждаю я, когда он протягивает ко мне ладонь, забывая, от чего именно она алая.
- Джунмён…
- Не сейчас. – я склоняюсь над Сэ, щупая его пульс и поспешно достаю телефон, вызывая скорую. Его нужно донести до окраины леса, чтобы причинить меньше вреда. Я осторожно подхватываю донсена на руки, совсем бережно и направляюсь в сторону оставленной машины, даже не взглянув на Джонина. Едва показавшись из-за деревьев, я уже вижу мигалки скорой помощи, и его забирают из моих рук, чтобы положить на носилки. Джонин остаётся наблюдать из-за деревьев, и просто уходит, когда и я сажусь в машину, устремляясь вслед за скорой.
В больнице Сэ собирают по частям, словно пазл, складывают его рёбра, чтобы организм сам регенерировался и дал им быстро и правильно срастись, делают переливание крови и даже через сутки после случившегося его состояние не удовлетворительное и он всё ещё не пришёл в себя.
Отлучившись на некоторое время, я звоню Чанёлю да Исину, а когда возвращаюсь, заглядывая в палату интенсивной терапии, замечаю, что на стульчике у кровати сидит Лухан, держа его ладошку и склонив к ней голову.
Кто и почему влияет на это, почему разум с сердцем всё ещё ведут такую ожесточённую борьбу? В груди всё ещё ноет, перед внутренним взором тоскливый расстроенный взгляд чёрных глаз. Встречая на пороге больницы маму и нуну, я отвожу их к Сэхуну, предварительно разбудив задремавшего рядом Лу и, решив, что Сэ в надёжных руках, направляюсь прочь из больницы, чтобы поехать домой.
Когда я выхожу на стоянку, у моей машины стоит Джонин, опираясь о неё и ожидая меня. Я на мгновенье замираю, а потом подхожу.
- Зачем ты здесь?- спрашиваю сухо.
- Как он? – в ответ спрашивает он.
- Неудовлетворительно. – коротко киваю и открываю машину.
- Мён, я… - он кладёт руку на моё плечо, и я снова замираю.
- Мне надо время. – отвечаю я, и мгновенье спустя его рука исчезает. Я сажусь в машину и уезжаю, гоню по городу, словно сумасшедший, вырываясь на центральный проспект и выжимая под 200 километров час.
В городской квартире тихо и пусто. Я чувствую себя уставшим и разбитым – как минимум. Внутри всё ещё живёт тревога за Сэ. Как же я не смог уберечь его? Душ бодрит и смывает с кожи запах земли, крови и больницы. Я едва успеваю переодеться в домашнее, когда слышится звонок в дверь. Я без задней мысли открываю и тут же глубоко вздыхаю – на пороге знакомая фигура, сгорбившись, пряча взгляд.
- Джонин. – зову я.
- Поговорить. – коротко отвечает он. – Это важно, ждать больше не может. – я снова вздыхаю и отступаю, пропуская его в квартиру. У него есть ключи, а он звонит в дверь
Я вхожу следом, закрывая глаза и только вести рукой в сторону кухни, когда он ловит меня за эту самую руку и оставляет в ней что-то холодное, металлическое, отступая на шаг назад и глядя на меня в пор.
- Он был у меня всё это время, Мён. – выдыхает едва слышно. Я непонимающе гляжу на него несколько мгновений, а потом поднимаю руку, раскрываю ладонь, и….
Откровенно давлюсь воздухом, издавая болезненный стон. Рука начинается трястись, и я сжимаю её в кулак крепко-крепко. В зажатой ладошке остаётся серебряный браслет. Папин серебряный браслет, тот самый, который он дал мне накануне той роковой ночи, тот самый, который я искал на поляне, тот самый, который я искал, когда встретил…
Я сжимаю так сильно, что из-за его острой застёжки, что впивается в кожу, по ладони начинает стекать кровь. Я отрицательно киваю, чувствуя, как отказывают ноги.
- Скажи, что это неправда. – шепчу, цепляясь руками за стену съезжая, скатываясь по ней. – Джонин, скажи, что….
- Это я обратил тебя в ту ночь 53 года назад, Джунмён. – говорит он прямо совсем не то, что я просил его услышать. Я отрицательно киваю и сжимаю другой рукой футболку на груди, словно так перестанет болеть. Я бьюсь затылком о стену, о которую опираюсь, снова и снова, а потом закусываю губу, прикрыв глаза.
- Ты меня больше не любишь? – Джонин коротко кивает, хотя и задаёт вопрос. – Правда открылась, и ты перестал во мне нуждаться? Я сделал много ошибок в жизни, но любовь к тебе я ошибкой никогда не считал. Ты покорил меня с первого взгляда на тебя – я влюбился в твои прекрасные карие глаза, искренние и чистые. Мой маленький любимый мальчик. Я не мог позволить, чтобы этого сделал кто-то другой, я должен был сам, я знал – как, я должен был убедиться, что ты придёшь ко мне. Я бы без тебя не выжил. Всё это время я ждал, наблюдал, каким красивым и сильным ты становишься. Я ждал тебя не полвека, Мён, я ждал тебя гораздо дольше, ещё со времён Великой чистки. С тех пор, как я понял, что мне больше не для кого жить, я начал искать себе новый смысл жизни. Ты стал моим новым смыслом, Мён. Ты стал моим миром, моим всем! – пока он говорит у меня внутри всё взрывается, хочется выть от горя. – Я же пообещал, что никому не позволю причинить тебе боль…любимый. – меня передёргивает. Он словно принёс недостающие кусочки пазла, картинка в моей голове складывается воедино, я тут же вспоминаю. Всё вспоминаю. Я поверил тогда его улыбке, такой же красивой, как сейчас, он был невероятно красивый, точно, как сейчас, его голос сводил с ума, как и сейчас. Это был он. Он обрёк меня на вечные муки, он проклял меня клеймом охотника, он наградил меня им. Я влюбился в того, кто погубил меня, тогда, много лет назад!
Я закрываю лицо руками, часто дыша. Ощущение такое, словно от меня уплывает сознание. Как ты мог, как ты посмел, поклявшийся мне в вечной и безграничной любви, так лгать мне, зная, что я уже много лет мучаюсь от этого. Как ты мог предать меня так сильно? Я бы лучше жил в неведении. Как ты мог, Джонин….
Я поднимаю лицо, чтобы взглянуть на него, в глазах стоят слёзы, ничего не вижу, но он глядит точно на меня. Я прижимаю колени к груди и опускаю на них голову.
- Вон. – проговариваю одними губами, но ему достаточно, чтобы бесшумно исчезнуть из моего дома да из моей жизни.
Тот, кто превозносит в счастье до самого седьмого неба, может больнее всего уронить и дать удариться оземь. Мне кажется, что я до сих пор падаю: вниз, глубоко, больно. Любые ощущения и чувства – всё превращается в боль. Любое движение и мысль отдаются адскими муками в голове и в груди. Я так и остаюсь лежать в коридоре, на полу, пряча лицо в изгибе локтя.
Жизнь становится существованием, теряет краски, теряет звуки, теряет смысл…. Невозможно совмещать в себе самую искреннюю любовь и самую большую боль.
Я уже пятые сутки лежу в коридоре на полу, почти не шевелясь и не меняя места своего пребывания. Где-то звонит телефон, мобильный и домашний, дверной звонок, за окном течёт жизнь, а у меня сердце в груди больше не бьётся. Как принять то, что ты доверился тому, кого всю жизнь мечтал убить?
Он всегда говорил загадками, он говорил мне об этом не раз, он готовил меня к правде, а я всё равно не оказался к ней готов, к такому невозможно подготовиться. У меня внутри сидит отчаянное желание, как у истинного охотника, пустить себе пулю в висок. Так раньше делали Великие, совершавшие поступки, за которые, по их собственному суду, не было прощения. Волк в овечьей шкуре оказался всеми цветами и пределами счастья, оказался девятью кругами самого страшного ада, который я не мог себе даже представить.
Где-то среди бесконечных мук в моей голове, я вспоминаю про Сэхуна, и заставляю себя подняться с пола. Ослабевшее тело и не слушается, и мне приходится сначала заставлять себя, а потом даже принять душ, побриться и собрать, а также напиться какой-то дряни, чтобы не уснуть за рулём.
Чёрные очки скрывают тёмную круги под глазами, со стороны я, наверное, похожу на наркомана или алкоголика, когда слегка пошатываясь, вхожу в больницу. Руки трясутся, я едва на ногах держусь, и как мой организм ещё работает – непонятно. Человек начинает терять разницу между сном и реальностью после трёх суток бодрствования, у охотника на это уходит втрое раз меньше, хотя усталость даёт о себе знать.
- Мой хён пришёл. – ласково, по-доброму, словно ребёнок, ожидающий любимого брата, улыбается Сэхун, когда видит меня на пороге своей палаты. Я радуюсь, что он пришёл в себя и поскорее обнимаю его, гладя по волосам. Малышня моя любимая.
- Ты как? – остаюсь сидеть на кровати. Сэхун набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы рассказать, а потом тянется ладошкой к моим очкам, и снимает их, а затем охает.
- Хён…
- Всё хорошо, рассказывай. Я едва не поседел от волнения. – я щурюсь от яркого дневного света, забирая у Сэхуна свои очки. – Когда ты очнулся.
- Вчера ночью. – отвечает он. – Мама с нуной и Лулу выходят меня. – он улыбается, а потом ныряет ладошкой в мою – Хён, я хочу, чтобы ты знал. – он становится серьёзным. – ты выглядишь уставшим, разбитым и вымученным, я не знаю, что произошло, и могу только строить догадки, но хён, Джонин, он не трогал меня. Это не он. Я спрятал револьвер, и собирался домой, когда на меня напали, Джонин нашёл меня таким в лесу, он вправил моё плечо и бедро, он пытался меня спасти, и я ему за это благодарен. – заканчивает младший. Я встаю, замираю лицом к окну и смотрю наружу. - Так что не стоит подозревать его, хён. Я надеялся, что он придёт меня навестить, и я смогу его поблагодарить. Я думал, вы вместе придёте. А его всё нет, и ты вот только пришёл. Но вообще…
- Он обратил меня. – роняю я негромко.
- Я думал, вы… Что? – Сэхун резко замолкает. – Что ты только что сказал? – слышу удивление в его голосе.
- Забудь о нём. Он знает, что ты благодарен. – говорю я. – И не смей разговаривать с Лу о нём.
- Хён…
- Ты понял?
- Я не буду. – слышу, как Сэхун вздыхает. – Как ты…? Как он…?
- Он признался. – отвечаю я, поворачиваясь к Сэхуну. Он глядит на меня совсем печально и жалостливо с несколько мгновений, а потом протягивает руку, подзывая к себе, и когда я снова сажусь к нему на кровать, он обнимает меня так крепко, как может на данный момент.
