РАСПЛАТА

Мое последнее московское выступление было записано на магнитофон, и ленту я привез в Петербург, чтобы ознакомить с ним тех, кто имели отношение к нашей работе в этом городе.

Дал и одной студентке, которая занималась у моей бывшей ученицы. Зачем дал? — чтобы притормозить в ней чрезмерную увлеченность сексом, ибо видел в ней нарастание этой тенденции.

В моем выступлении она услышала, что Бог не только дал людям возможность радоваться от гармонии сексуальной жизни и растить в себе через секс утончённость, гармоничность, эмоциональную любовь. Но также Он предупредил: “Не прелюбодействуй!” — т.е. не пере-любодействуй, не увлекайся сек­­сом чрезмерно, не ставь его в основу своей жизни. И что, если мы этот принцип нарушаем, то Бог может, в частности, послать венерические болезни. И я привёл свежие примеры. И ещё там говорилось, что никакого отношения к духовной работе не имеет раскрашивание голых тел — это просто недостойное озорство, хулиганство.

Реакция студентки оказалась для меня сверхнеожиданной: она так сильно обиделась на меня, что решила отомстить. Для этого она оклеветала меня среди своих товарищей по группе столь страшным образом, что я впоследствии даже долго не мог повторить её слова. Она объявила им, будто бы я её... изнасиловал...

Я об этом, естественно, пока ничего не знал.

Я наметил в Петербурге встречу с адептами Школы, чтобы рассказать им о московских событиях и обсудить их.

Утром в день встречи выхожу из квартиры с тяжёлым рюкзаком, полным книг. Но на нижней лестничной площадке нарываюсь на засаду. Меня избивают молниеносной атакой, не давая сбросить рюкзак, привязанный к телу поясным ремнём, сбивают с ног, требуют впустить в квартиру. Этого я допустить уже никак не мог: ведь в квартире — моя мать, пожилые соседки. Освободившись от рюкзака и воспользовавшись тем, что главный нападавший потерял бдительность, бью его в подбородок. Он отлетает к стене, хватается за батарею отопления. Ударить ещё раз, добить — мне такое и в голову не пришло: уж слишком я мирный человек, любое насилие, при­чи­не­ние боли мне абсолютно чужды; своим ударом я его всего лишь остановил, спасая других. Я звоню в чужую квартиру и через дверь прошу вызвать милицию. Он брызгает в меня из балончика нервно-па­ра­ли­ти­ческим газом, и моё тело без сознания падает спиной на каменный пол примерно с 2-метровой высоты.

Очнулся я минут через 10. Первая мысль была такой: “Неужели это со мной на самом деле слу­чи­лось?!” Ощупал голову, она при падении опёрлась на стену, иначе бы упал затылком и расколол череп. Встал, добрался до своей квартиры.

Приехали милиция и “скорая”. Составили протокол. Позднее открыли уголовное дело, собрались искать преступников.

А через несколько дней организатор преступления является ко мне и, сострадая сама себе, что “так переволновалась”, рассказывает о причине нападения. Её интеллект оказался настолько просто устроенным, что она даже не понимала уголовной ответственности за свой поступок.

... Я не хотел мстить. Во-первых, мстительность — качество слишком далекое от Божественности. Во-вторых, я понимал, что, раз такое произошло, значит в этом должен быть какой-то глубокий смысл именно для самого меня. В-третьих, я стал размышлять о том, каким образом будет лучше помочь преступникам исправиться, стать лучше.

Обдумав ситуацию, принимаю решение не выдавать их следователям: и студентке лучше закончить институт, да и всем удобней будет покаяться на воле, чем в “зоне”. Объясняю милиции, что хочу привести их к покаянию, вместо того, чтобы мстить. Со мной соглашаются: да, в “зоне” методы воспитания грубее, чем у Вас.

В своей затее с покаянием хочу опереться на руководителя их группы — мою бывшую ученицу и, казалось, хорошего друга. Во время тех событий её в городе не было, она о них пока ничего не знала. Пишу ей письмо.

Она приезжает, встречается со своими учениками-преступниками и... в ответном письме оправдывает их, покрывая меня новой клеветой и на её основе “назидая”: мол, будешь знать!.. Я понял: она ненавидит меня за то, что когда-то я был вынужден её, как не способную идти дальше, отстранить от дальнейшей учёбы...

И до сих пор я не дождался от членов той банды ни извинений, ни благодарности за подаренную им свободу.

... Ну а сам остался с сотрясением мозга, сломанным передним верхним зубом, распухшим лицом, ставшим похожим на огромную раковую опухоль, раз­би­тым и распухшим до подобия горба позвоночником, поломанными ребрами. От больницы отказался: счёл лучшим положиться на Бога, ждал объяснений слу­чив­шегося от Него. Ну а начал с вопроса к самому себе: может быть, было, за что меня наказывать?

Я имел привычку очень тщательно анализировать своё поведение с этической точки зрения. Но до сих пор мне казалось, что все грехи прошлого уже были покаяны, эмоционально выстраданы.

И вдруг — неожиданные открытия. Удары по голове — так ведь и я когда-то бил по голове лошадь, не желавшую работать. Разбитая спина — когда-то бил по спине хорошего пса, которого увлекла сексуальная перспектива, а я торопился, ждать не мог. Гнуснейшая клевета, вероломство — но ведь и я, изучая в мединституте поведение собак, вначале обоюдно общался с ними, как с лучшими друзьями, но когда работа заканчивалась, передавал их в руки сотрудников, которые творили с ними садистские эксперименты.

Вот — ещё раз — что такое “закон кармы”...

Когда я проделал эту работу, Бог заговорил со мной:

 

— Ты будешь благодарен Мне за это.

А наказываю всех преступников Я. Ты этого не делай.

Найди покой и уют только во Мне. Тело для тебя теперь — ничто. Зачем о нём столько суеты? Бог — везде и во всём. Везде! Понимаешь?

Даю тебе слово, что это — в последний раз. В следующий раз ты умрёшь, чтобы воцарствовать в Боге. В случае нападения ты должен будешь принять смерть как свою судьбу. Помни обо Мне всюду.

Что придавать такое большое значение телу? Будь во вселенной. Тело — ничто. И надо быть готовым умереть в любую минуту — настолько должны быть завершены все дела на Земле.

Это Я убиваю тела, когда им приходит конец. Это Я нанёс вчера твоему телу вред. И нанесу ещё больший, если не поймёшь.

Свободы воли почти нет. Это я тебя "продал", чтобы ты стал лучше, чтобы ты это понял. Прими — и тогда Мне не будет причин это делать потом.

— Правильно ли я сделал, что его ударил?

— Да, ведь это Я ударил его твоей рукой, чтобы его остановить. Он слишком многого хотел.

Будь спокоен за своё тело. Что такое тело для тебя теперь? Смерть для тебя — это Вечность, жизнь в Боге, благоприятный предел. Будь готов к ней каждый день. Запомни: ты должен стать совершенно свободен от всего, что держит тебя сейчас здесь, на Земле.

Мы с тобой разработаем программу, как тебе действовать отсюда, из Обители Моей, сохраняя тело на Земле.

Ты пробудешь в этой темнице ещё месяц-другой. А потом ты мог бы стать первым в этой стране в это время, кто возьмет рубеж идеального растворения во Мне.

— И Ты научишь дематериализации тела?

— Да, конечно, да.

А сейчас — счастье пребывания во Мне — твой первейший долг.

— Скажи, а какой смысл тащить в Тебя тело через дематериализацию? Ведь и Кришна, и Гаутама Будда, и Бабаджи в последней жизни — все Они ушли без неё.

— Привязанность к телу — вот загвоздка. Ты устраняешь её, стремясь к дематериализации. Так ты — в этом процессе — сливаешься со Мной. Но вообще, и без дематериализации можно.

Твоя главная проблема — это твоя отдельность. Устрани — и станешь Мной. Устрани — и впущу без проблем. Сам войдешь. Войди!

Ведь отдельность после смерти тела не устранишь. Придётся заводить новое тело.

Я тобою познан. И теперь должен остаться только Я.

— Господи! А как происходит дематериализация?

— Это — длительный и сложный процесс. Сначала проходит подготовку тело. Потом сознание доводится через серию приёмов до того состояния, когда оно становится способным взять на себя всю полноту власти, которая ранее должна была принадлежать и принадлежала телу. Тогда сознание становится свободным.

Ну а потом сознание должно найти себе новую опору — Бога. Это, как ты сегодня уже сам знаешь, — неимоверно сложный процесс.

Когда сознание сливается с Богом вместо тела, задача, считай, решена.

Но остаётся незавершённым ещё один промежуточный процесс... Спешить с ним нельзя. Я объясню тебе его позже...

Мне жаль, что ты не смог принести Мне с Земли букет цветов. Но вины твоей здесь нет никакой: такой сейчас на Земле климат.

Твоё время на Земле истекает. Ты достиг той край­ней черты, за которой — только море Огня Бога. Де­­ма­те­риализация тела в нём — это Я почитаю высшим, что может сделать человек.

Я и только Я один существую. Становись Мной!

А всех достойных, кого Я ещё приведу к тебе, растворяй во Мне...

 

 

* * *

 

Я, разумеется, размышлял и о личностях преступников.

Что за люди собрались в той “духовной группе”, превратившейся в преступную банду? И чему они там учились?

Это был как раз тот случай, когда бывший преподаватель оказался оставлен Богом без учеников, но уже не мыслил себя в какой-то иной социальной роли, кроме как в роли “духовного лидера”.

Да, она была обучена ряду ступеней духовных зна­ний, включая серьёзные приёмы психоэнергети­чес­кой работы на “местах силы”.

И всё это, кроме самого важного — этического — она пыталась отдавать ученикам. Каким? — любым, кто только бы захотел составить ей группу, чтобы ей самой остаться в роли лидера.

И вот, у неё наращивали психоэнергетическую силу мужчина, который лучше умеет разговаривать кулаками, чем речевым аппаратом, для которого насилие является естественным состоянием..., женщина, типичная для нашего “коммунистического” прошлого — раздражительная, вскипающая ненавистью к любому — скажи только что-то дурное в его адрес. Я её про себя называл “толстой дьяволицей”, пытался отговаривать от психоэнергетической работы, предлагал переключиться на интеллектуальную. Не удалось. Это она была организатором и прямым участником того преступления... Третий член банды — эгоистичная, капризная и инфантильная студентка...

Я несколько месяцев назад спрашивал у “толстой дьяволицы”, какими духовными практиками они занимались в летнем лагере в прошлое лето. Единственное “упражнение”, которое она вспомнила и от которого была в восторге, оказалось таким: надо было целыми днями носить металлический жетон от метро, зажатым между ягодицами. Это называлось “от­ра­ба­ты­ва­нием походки гейши”...

Но зачем нужна эта походка? Что ли с жетоном “в одном интересном месте” легче войти в Царствие Небесное? Или с блестящим жетоном в том месте мы больше нравимся Богу? Неужели же это есть духовная работа?

Настоящая духовная работа во всех религиозных конфессиях начинается с укрепления веры, с изу­че­ния данных Богом этических норм, с приведения себя в соответствие с ними. Этой работой люди обычно занимаются в храмах, хотя можно то же самое делать и в иной обстановке.

В условиях атеистического СССР, например, где дорога к храму людям была почти полностью перекрыта, мы применяли хитрость: сначала давали ученикам почувствовать Бога, почувствовать свою бессмертную душу — и тогда уже они сами шли в храмы, искали религиозную литературу. И кто с этим справлялись — тех мы звали дальше.

В суфизме разработано правило, которое абсолютно верно для всех конфессий: сначала — шариат, лишь затем тарикат и другие ступени посвящений. Шариат — это укрепление веры, изучение Священных Писаний и правил данной конфессии. Тарикат — первая эзотерическая ступень. Если этим правилом пренебрегать — что ж, тогда “духовные группы” будут превращаться в преступные банды.

Отмечу ещё один важный метод духовной работы, на котором акцентировал внимание и Бабаджи. Это — целительство. Ведь оно учит и мудрости, и силе, но в первую очередь, любви. И человек, прошедший Школу целительства, уже вряд ли сможет калечить тела других людей.

... Я знаю ещё одно изобретённое ею упражнение. Сам его видел, когда однажды застал концовку проводимого ею занятия. Это было коллективное виляние задами. Называлось это иначе: “Виляние хвостиками”. Так группа должна была выражать преподавателю свой восторг от занятия. Но, поскольку у учеников, в отличие от собак, хвостов не было, — виляли просто задами.

А я-то думал, что они занимаются религией...

 

 

* * *

 

Итак, Бог объяснил мне, что не видел другой возможности перевести меня в новый режим жизни, остановить мою непрерывную устремленность на заботу об учениках, о судьбе дела, которому я посвятил жизнь. Дальнейший мой рост, как объяснил Он, мог продолжаться только при образе жизни монаха-за­тво­р­ника, всё внимание которого направлено лишь на Него — Творца, Высшую и Конечную Цель каждого человека.

Я согласился с мотивировкой. Да, вершине пирамиды было трудно самой оторваться от всей пирамиды: ведь я ощущал свою единосущность со своим творением. И моя любовь к каждому его элементу состояла вовсе не в притяжении к нему или хотении от него, а в том, что я жил его интересами в большей мере, чем своими личными. Такое отношение и приводит к растворению себя в объекте своей любви, к состоянию, когда есть только он, а меня нет.

Если такая любовь разворачивается на Бога-Отца — тогда её обладатель растворяется в Нём, сливаясь с Ним, становясь Им. Этого-то и хотел от меня сейчас Отец.

Но что делать с изуродованным и не способным к жизни телом? Уже четыре месяца после нападения непрерывная боль не покидала его. Как, например, стоять, сидеть или лежать, если любое шевеление позвоночником или просто давление на него вызывало боль?

Зато эта ситуация оказалась весьма удобной, что­бы научиться медитировать лёжа, погружаясь полностью в Бога: тогда боль переставала ощущаться. Раньше я не уделял большого внимания медитациям лёжа, но они оказались принципиальными.

Четыре месяца я мечтал только об одном: скорей бы умереть!

И Бог пошёл мне навстречу: дал возможность про­й­ти через клиническую смерть.

Это случилось от передозировки одного из лекарств. Я вдруг ощутил себя огромным сгустком белого света высоко над телом. С телом пока сохранялась связь. После нескольких маятникообразных колебаний связь с телом оборвалась, и я перенёсся в глубинный слой Царства Святого Духа и слился с Ним. До Обители Творца, где я уже бывал многократно прежде в медитациях, оставался всего один шаг — в следующую, более глубокую пространственную мерность. Но этот шаг я сейчас сделать не мог: ведь человек после кончины тела попадает в ту пространственную мерность, к которой он именно привык, ещё имея тело. В Обитель же Отца я входил, но она ещё не стала моим домом.

Да, я был встречен в глубокой Божественной Лю­б­ви и Покое. Но ведь не в Святого Духа я стремился, а в Отца!.. И я приложил сверхусилия, чтобы вернуться из этой только что страстно желанной смерти снова в наполненное болью тело.

Несколько позднее я умирал снова. Но об этом — потом.

Мои усердные попытки дематериализовать тело, руководимые Богом, дали прекрасный результат дематериализации — но не тела, а сознания: сознание стало в несравненно большей степени свободным от тела. За эти успехи Бог вознаградил меня тем, что постепенно стал отпускать боль. Пришло в норму разбитое лицо, открылся прежде “заплывший” глаз, постепенно исчезли симптомы сотрясения мозга.

Наконец, я понял, что смогу дойти до стоматологической поликлиники: ведь всё это время сломанный зуб болтался в дёснах и не давал без боли даже есть.

А Бог говорит:

— Да не беспокойся ты о зубе: Я тебе его сращу.

Я принял это за шутку, добрался с трудом до поликлиники.

Врач посмотрела и говорит:

— Но у Вас зуб целый, только немного шатается.

Я не верил.

Сделали рентгеновский снимок — зуб цел.

Я опять не верю.

Врач — полная пожилая эмоциональная женщина — возбудилась, кричит на весь кабинет:

— Нет, вы посмотрите на него!..

Пришлось уйти.

Потом специально узнавал: известно ли такое в стоматологии, чтобы зубы срастались? — Нет, никогда не срастаются.

Да... Другим я не раз объяснял, что Бог всесилен сделать всё, что угодно, с нашими телами. В том числе Ему — Творцу всего материального — ничего не стоит исцелить любую болезнь. И не делает Он это только потому, что эти болезни даёт Он же Сам, стремясь нас через это чему-то научить.

И я продолжал учиться, всё глубже осваивая новую для себя роль монаха-затворника. И всё теснее сли­вался с Творцом.

В конце концов для меня стали реальностью, хотя и не столь пока прочной, как хотелось бы, состояния, о которых Иисус говорил такими словами: “Я в Отце, и Отец во Мне”.

Тогда Бог дал мне возможность ещё раз испытать себя в смерти.

В этот раз смерть случилась на фоне сильной боли в позвоночнике, летнего зноя и чрезвычайной усталости от медитаций. Я положил своё тело на кровать, чтобы отдохнуть, но вдруг провалился ниже и в многомерную глубину Абсолюта. Раздался грохот, как от реактивного самолета, преодолевшего “зву­ко­вой барьер”. Ощущение было такое, что этот грохот сопровождал разрыв как бы плёнки, отделявшей Тво­ре­­ние от Творца. И я оказался в полном слиянии с моим Любимым.

... А на следующий день исчезла боль в спине, которая не поддавалась до этого никаким физиотерапиям, втираниям и пранаямам. Я даже растерялся: за семь месяцев отвык жить без боли.

Но вдруг заболел сустав большого пальца на ноге. Вспомнил: ночью во сне почему-то стукнулся ногой об стену комнаты...

— Господи! Это-то зачем?!

— Выходить из дома тебе теперь нельзя, сам понимаешь. Садись, пиши книгу!

И я сел писать то, что вы сейчас прочитали.

 

 

* * *

 

“Крещением, которым Я крещусь, будете креститься” — говорил Иисус Своим верным ученикам (Мк 10:39).

Так закончилась моя “Голгофа”, к которой я шёл, начиная с той молитвы в Третьяковской Галерее. Господь помог через меня многим. Затем я был предан и казнён теми, кому посвятил свою жизнь, за кого сражался, кого вырывал из ада. Я дважды умирал и снова воскресал к жизни в теле. И в результате достиг Слияния с Отцом.

“СТРАШНЫЙ ОСКАЛ СМЕРТИ”

Вместо меня тогда покинула земное тело моя мама.

В первый раз у неё остановилось сердце, когда она насмотрелась на искалеченное ни за что тело сына. Мне тогда удалось дать ей силы выжить.

Но её здоровье оказалось надломленным, и она начала угасать.

... Бог тогда загодя вдруг неожиданно сказал мне:

— Я намерен вскоре показать тебе страшный оскал смерти...

Я не понял, подумал на себя и стал ждать...

Но умирала она. Умирала без боли и прочих страданий, с осознанием того, что уходит, без сожаления об этом, ибо была хорошо подготовлена мной через мои же книги. Раза три она писала мне прощальные записки с благодарностью за заботу.

Но меня она извела!

Около месяца мне и соседям по коммуналке приходилось прятать от неё даже спички, потому что её обращение с огнём стало совсем неадекватным.

Потом она уже не вставала с постели, но всё время звала меня: ей чудилось, что к ней пришли гости, надо одеваться, стол накрывать...

Потом пропал всякий контроль за функциями тела, она этого не замечала...

... Я взял всю заботу только на себя и до, и после её смерти.

И урну с прахом её тела нёс пешком из крематория на кладбище в сумке на плече — тоже один. Я это ощущал как символическое отдавание ей своего сыновьего долга: она тоже когда-то носила на руках моё маленькое тельце.

... Что Бог хотел сказать мне той фразой о “страш­ном оскале смерти”? Ведь внешне выглядело, будто она уходила совсем неплохо: другие умирают несравненно страшней.

Но я Его хорошо понял. Он хотел, чтобы я принял следующее решение: умирать ТАК я ни за что не хочу. Этим Он как бы ещё раз меня “подстегнул”: иди быстрей, пусть для тебя будет ещё более дорога Полная Победа!

 

 

* * *

 

На моих глазах долго приближалась к смерти другая старушка. Ей начинало казаться, что её родственники хотят лишить её туалетной бумаги. И она накапливала её под подушкой, под матрасом... Её внимание на протяжении всей жизни было сосредоточено лишь на жратве. Теперь — на фекальной тематике.

Потом она и впрямь уже почти всегда не успевала добежать до унитаза. Потом эту затею и вовсе оставила...

 

 

* * *

 

Сатья Саи [28] говорит:

— У каждого человека есть две главных вехи на жизненном пути: Бог и смерть тела.

Но большинство людей не желает об этом слышать, думать и знать.

В Петербурге сейчас больше четверти людей умирает от рака.

А ведь этого вполне можно было бы каждому такому страдальцу избежать.

Но они проживают жизни, как несмышлёные дети: работой считают болтание ногами, сидя на стуле, да игры в мячик...

И ведь не только смерть тела нас поджидает. Но многих — и немощная старость, старческий маразм. Тогда рассеивается даже то немногое, что мы успели накопить за эту земную жизнь в душе.

 

 

* * *

 

Вполне взрослый сын на кухне, как всегда, разогревает себе обед. Подходит сзади старушка-мать:

— Что ты собираешься делать?

— Обедать.

— Скажи громче! Ведь ты знаешь: я плохо слышу!

— Обедать!

— Неужели ты не можешь ответить на вопрос твоей матери громко и внятно... Так, чтобы можно было понять?...

— Обедать!!!

— Как ты смеешь так орать на свою старую и больную мать???!!!

 

 

* * *

 

И ещё по телевизору видел однажды сцену из какого-то спектакля:

Заботливый мужчина привозит свою старенькую маму в деревню к своему старшему брату.

— А это, мама, — твой старший сын.

— Да? А как его зовут?

— Степан.

— Степан?... Какая странная фамилия...

 

 

* * *

 

... Но можно тотально победить смерть, на­учив­шись дематериализовывать своё тело. О механизме этого явления сообщал Иисус Христос через “Книгу Иисуса” [40], а сейчас демонстрирует эту возможность нам с исчерпывающей убедительностью Дэвид Копперфильд.