Глава ХIХ Россия, Петроград, 1918 г.

 

Это было не раз, это будет не раз

В нашей битве глухой и упорной:

Как всегда, от меня ты теперь отреклась,

Завтра, знаю, вернешься покорной.

Н. Гумилев

 

 

Гумилев шел по центру теперь уже бывшей российской столицы и не узнавал так хорошо знакомый ему город. Создавалось впечатление, что в последний раз он был здесь не четыре года, а целую вечность назад. Вместе с названием в Санкт‑Петербурге изменилось решительно все. Двери модных магазинов и ресторанов, раньше всегда призывно распахнутые, были заперты, а порой и заколочены досками. Широкие окна, в сумерках ярко озарявшиеся изнутри огоньками свечей, темнели мрачными холодными четырехугольниками, плотно закрытыми шторами. Прохожих на улицах стало в несколько раз меньше, лица у всех, кто попадался Николаю навстречу, были хмурыми, озабоченными, а порой и откровенно испуганными. А ведь когда‑то он ходил по этим же переулкам, мимо этих же самых домов и улыбался каждому идущему навстречу горожанину – а те так же радостно и тепло улыбались ему в ответ…

Но теперь о тех временах надо забыть. Они ушли надолго, если не навсегда, и вспоминать о них означало только понапрасну растравлять себя. Надо думать о будущем. Хотя и эти мысли не приносили ему никакой радости. Того будущего, ради которого Николай жил раньше, у него теперь тоже не было. Он совсем немного, совсем чуть‑чуть не успел завершить порученное ему семь лет назад дело. Впрочем, если бы он сделал все вовремя, возможно, это ничего бы и не изменило – иногда Гумилев успокаивал себя этим, но в глубине души все равно считал, что в случившемся с Россией катаклизме была и доля его вины. Если бы он понастойчивее вел первые переговоры в Африке, если бы успел побывать там еще раз до начала войны, если бы собранные им абиссинские отряды подготовились к участию в боях раньше и успели бы выступить на стороне России… Может быть, их помощь стала бы решающей, и Россия одержала бы победу. Может быть, тогда не было бы и революции, и вообще все было бы по‑другому. И если да, то стало бы стране от этого лучше – или наоборот?..

Ответов на все эти вопросы у Гумилева не было. Но кроме них, молодого человека волновал еще один, не менее важный для него вопрос – о будущем его семьи. Оно, как надеялся Николай, у них с Анной все‑таки было. Во всяком случае, Гумилеву очень хотелось в это верить.

«Аня, мне больше не нужно будет никуда уезжать… Я перестану ездить за границу… Научные экспедиции теперь прекратятся на несколько лет – они никому не нужны, на них нет денег…» – репетировал Гумилев про себя начало разговора с женой. Но все придуманные им фразы казались неестественными и неискренними. Хотя, по сути, это было правдой – Николай действительно уже не смог бы никуда уехать. Неискренним в этих мыслях было другое: новое положение дел совершенно не радовало Гумилева. Больше всего на свете он хотел бы вернуть в России старый порядок. И не только для того, чтобы Невский проспект снова стал светлым, мерцающим огнями витрин и окнами квартир и полным счастливых прохожих. В первую очередь Николай мечтал вернуть прошлое, чтобы опять получить возможность путешествовать. А главное – чтобы опять, как и прежде, быть нужным своей стране…

Но говорить обо всем этом Анне было нельзя. Николай не мог вернуть прошлое, не мог изменить то, что происходило в мире, но у него еще оставалась надежда вернуть свою любимую жену, и он не собирался упускать этот шанс. А для того, чтобы Анна снова захотела быть с ним и забыла свои прежние обиды, следовало пообещать ей, что он больше никуда от нее не уедет. Причем пообещать так, чтобы она поверила: он тоже очень этому рад. Этот момент смущал молодого человека сильнее всего. Он знал, что жена почувствует его фальшь и неискренность, как бы убедительно ни звучал его голос.

И все же надо было хотя бы попытаться уговорить ее начать все заново. Именно с такой мыслью Николай свернул на улицу, где жила их с Анной давняя подруга Вера Срезневская, и почти бегом бросился к ее дому. Анна, если верить их общим знакомым, должна находиться там, и ему очень хотелось надеяться, что он действительно застанет ее у Веры.

Срезневская, открывшая ему дверь, казалась постаревшей и измученной, но стоило ей узнать в неожиданном госте Гумилева, и по лестнице разнесся ее радостный голос – такой же звонкий, как и во времена их далекой юности.

– Коля?! Неужели это ты?! – вскрикнула она и даже слегка подпрыгнула на месте. – Я думала, что уже никогда тебя не увижу! Заходи скорее, чего на пороге стоишь?!

Сама она при этом продолжала стоять в дверях, и Николаю пришлось мягко отодвинуть ее в сторону. Вера с виноватым видом охнула и отступила назад, пропуская его в квартиру. Гумилев переступил через порог и оказался в просторной полутемной прихожей. Из‑за чуть приоткрытой двери в гостиную раздавались негромкие голоса и стук вилок. Хозяйка дома покосилась на эту дверь с опасением, и Николай не сразу понял, чего она боится. Он еще не успел привыкнуть к тому, что в бывшей столице с каждым днем все труднее было купить самую нехитрую еду.

– Вера, я на минуту, – сказал он приятельнице успокаивающим голосом. – Мне только узнать, Анна сейчас у тебя?

– Да, она здесь, – кивнула Вера. – Проходи в столовую, мы там ужинаем…

– Мне ничего не надо, я вообще не голодный, – быстро соврал Николай. – Мне только с Аней поговорить. Позови ее!

– Да проходи, поешь. – Вера решительно взяла его за руку и повела в столовую. – Не совсем уж мы бедствуем, чтобы не предложить гостю хоть что‑нибудь. Проходи!

Она втолкнула Гумилева в комнату и вошла следом. Он быстро оглядел сидевших за столом людей и встретился глазами с Анной. Ее лицо было каким‑то особенно бледным и вытянувшимся, да и сама она заметно похудела, но Николай смотрел на нее и видел ту счастливую и слегка румяную девушку, которая когда‑то, невообразимо давно, дала согласие стать его женой. Ему было невероятно трудно этого добиться, но он все‑таки победил. Сейчас предстояло еще более сложное дело – восстановить все, что было у них с Анной в те годы, и он должен с этим справиться.

– Кажется, вы все знакомы с Николаем Степановичем? – вышла из‑за его спины хозяйка дома.

– Знакомы, да! Здравствуй, Николай! – отозвалось сразу несколько голосов.

Но Гумилев даже не рассмотрел толком, кто это был. Он видел только Анну, привставшую со стула при его появлении и подавшуюся к нему.

– Добрый вечер, – рассеянно покивал Николай гостям и пошел навстречу уже вскочившей со стула и пробиравшейся к нему жене. – Здравствуй, Аня…

На один короткий миг ему показалось, что Анна торопится к нему, потому что тоже рада его видеть и мечтает помириться. Очень уж похожа она была на ту Анну, которая когда‑то так же пробиралась к нему через толпу поклонников, слушавших его стихи на литературном вечере. Но это мимолетное впечатление почти сразу рассеялось. Гумилев подошел к жене совсем близко, посмотрел ей в глаза и понял, что перед ним стоит совсем другая женщина. Усталая, чем‑то встревоженная и совершенно не радующаяся его возвращению.

– Здравствуй, Коля, – эхом откликнулась Анна на его приветствие и кивнула на дверь: – Мы можем сейчас поговорить наедине?

– Я этого и хотел! – выпалил Николай и тут же начал отступать обратно к выходу из комнаты. Слова Анны не обрадовали его, а наоборот, напугали. Да, она тоже хотела поговорить с ним, но Гумилев был уверен, что ей нужно было обсудить вовсе не примирение с ним.

Натыкаясь на стулья сидевших за столом гостей и бормоча извинения, Анна и Николай вышли в прихожую. Хозяйка дома, бросив на них неуверенный взгляд, пробормотала: «Возвращайтесь чай пить!», и прикрыла за ними дверь. Вскоре из комнаты послышались приглушенные голоса и смех – разговор собравшихся за столом друзей Веры продолжился, им было все так же весело и легко…

– Аня, я очень рад тебя видеть… – осторожно начал Николай. Все слова, которые он подбирал по дороге в этот дом, вылетели у него из головы при виде бледного и усталого лица жены.

– Да, Коля, очень хорошо, что ты при‑ехал, – быстро заговорила Анна, как только он на мгновение замялся. – Я тебя давно ждала, мне срочно нужно кое‑что тебе сказать…

– И мне тоже! – еще раз попытался взять инициативу в свои руки Гумилев. – Аня, я во многом виноват перед тобой. У тебя есть тысяча причин, чтобы на меня обижаться. Тебе было тяжело со мной, я плохо тебя понимал…

– Коля, это все не имеет никакого значения, – прервала его Анна, качая головой. – Я не держу на тебя зла, не тревожься из‑за этого.

Еще на один краткий миг к Николаю вернулась надежда на то, что у них с Анной все наладится и они опять будут вместе.

– Аня, ты – золото! – воскликнул он, уже не заботясь о том, что его могли услышать Вера и ее гости.

– Тише, не надо, – приложив палец к губам, почти шепотом ответила Анна. – Это все неважно, потому что нам с тобой все равно придется расстаться.

– Как расстаться?! – «Мы ведь и так уже расстались, мы столько времени были чужими друг другу, нам надо снова стать мужем и женой, а не расставаться!» – едва не добавил Николай, но, посмотрев Анне в глаза, сдержался и промолчал. Она смотрела на него с каким‑то странным, непонятным ему чувством, так, как еще никто никогда не смотрел. Неужели… с жалостью?!

– Коля, я хочу попросить у тебя развода, – продолжая все так же смотреть ему в глаза, едва слышно произнесла Анна. – Надеюсь, ты не будешь против и мы сможем решить все мирно?

– Да… то есть нет… то есть зачем мирно?.. – растерянно забормотал Гумилев, но под выжидающим взглядом жены сумел взять себя в руки и добавил: – Я хочу сказать, зачем тебе развод?!

– Что значит «зачем»? – небрежно пожала она плечами. – Мы уже четыре года живем раздельно, у каждого из нас давно своя жизнь. То, что мы считаемся мужем и женой, – недоразумение.

– Но, Аня… – все еще ошарашенный Николай никак не мог найти нужные слова, чтобы возразить ей. – Мы же действительно долго жили раздельно, оставаясь женатыми… Даже если ты не хочешь… ко мне вернуться, для чего все менять?

– А тебе не приходило в голову, что я не хочу жить так, как мы жили? – холодно спросила Ахматова. – Что мне, может быть, нужна свобода?

Николай ответил не сразу. Как ни тяжело ему было в этом признаваться, но о таком развитии событий он действительно не думал. Ему казалось, что, как только он снова появится в жизни Анны и признает свою вину, она с радостью его простит, сама тоже попросит прощения, и они вместе начнут все сначала. Но с чего он взял, что любимая все еще желала его возвращения? Почему решил, что она должна была все это время терпеливо дожидаться, когда он одумается и все поймет?

– Ты хочешь свободы? – переспросил он, не зная, что еще сказать.

– Да. Хочу, – не глядя ему в глаза, кивнула Анна. – Мне нужен развод, потому что я собираюсь выйти замуж.

«Вот так. Вот и все. Кончилась твоя семейная жизнь. Навсегда кончилась», – несколько раз повторил про себя Николай, но поверить в это никак не мог. Он продолжал смотреть на замершую напротив него и с вызовом глядевшую ему в глаза Анну и молчал. Эта женщина, которую он так любил, которую столько лет добивался, из‑за которой хотел умереть, больше не была его женой. Они стали чужими друг другу. Ее больше не было в его жизни.

Да не могло этого быть, просто не могло!

– Вижу, ты без меня времени не теряла, – проговорил Николай, безуспешно пытаясь скрыть вспыхнувшую в нем злость и придать своему лицу насмешливое выражение.

– Тебя слишком долго не было, – безразлично пожала плечами Ахматова.

– Когда я всего на минуту отходил, тебя это тоже не останавливало, один твой Модильяни чего стоил! – огрызнулся Гумилев.

– Он стоил столько же, сколько твои Кузьмина‑Караваева и Высотская! – хлестнул его в ответ все такой же невозмутимый голос Анны.

– И, видимо, столько же, сколько тот, кто у тебя был до меня!

– Да уж подороже всех тех, кто в те годы был у тебя!

Супруги уставились друг на друга пылающими гневом глазами. Каждому было в чем обвинить другого, каждый давно мечтал высказать все старые обиды, и на несколько секунд оба обрадовались тому, что у них наконец появилась такая возможность. Вот только потом, когда все обвинения были высказаны, их злость друг на друга снова сменилась растерянностью.

– Ну, ладно, кто же этот несчастный? – спросил Николай, стараясь говорить таким же равнодушным тоном, как и Анна. – Я его знаю? Можно будет принести ему свои соболезнования?

– Да, ты его знаешь, – холодно пожала плечами Ахматова. – Это Вольдемар Шилейко. Он здесь, – кивнула она на закрытую дверь. – Можешь прямо сейчас пойти ему посочувствовать.

Что‑то в ней изменилось. Еще никогда Николай не видел свою любимую такой невозмутимой, еще ни разу она не говорила с таким каменным, не выражающим никаких эмоций лицом. Раньше она, несмотря на то что всегда держалась с достоинством, спорила с ним неуверенно, опасаясь обидеть слишком сильно, не желая причинять ему боль. Теперь же ей было все равно, что он чувствует. И когда она успела стать такой? Видимо, в то время, когда его не было рядом…

– Шилейко? – растерянно переспросил он.

Вольдемар Казимирович, он же просто Володя, знакомый Николая по этнографическому музею, действительно сидел за столом рядом с Анной. Тогда, заглянув в комнату, Гумилев не разглядел толком никого из присутствующих, ему сразу бросилось в глаза лицо Анны, и больше он никого не видел. Но, похоже, краем глаза он все‑таки успел заметить Шилейко. Тот сидел справа от Анны и вроде бы смотрел на нее и на бросившегося к ней Николая… Но при этом позволил ей выйти с Николаем в коридор, не пошел вслед за ними, чтобы поддержать ее при разговоре… Если они с Анной действительно хотят пожениться, то это, мягко говоря, странно! Впрочем, это Николая, видимо, уже не касается.

– Ну, так что, позовешь и его на Черную речку? – прищурилась, глядя ему в глаза, Анна.

– Можно подумать, он принял бы вызов! – усмехнулся Николай.

– Конечно, не принял бы, – огрызнулась Анна, и теперь ее глаза вспыхнули злостью. – Он‑то в отличие от тебя умный человек!

С этими ее словами спорить было трудно. Николай сам не раз с восхищением говорил об уме и эрудиции Шилейко, в том числе и в присутствии Анны. Вольдемар, несмотря на то что был на несколько лет младше него, успел добиться гораздо большего в этнографии, лучше разбирался в истории Ассирии, да и стихи писал не хуже… А уж про его способности к иностранным языкам в этнографическом музее и вовсе ходили легенды! Но неужели он превзошел Николая и во всем остальном, оказался более достойным любви Анны?

– Что ж, желаю вам с Вольдемаром Казимировичем счастья. Совет вам да любовь. – Его слова прозвучали неожиданно громко в гулкой тишине пустого коридора, и Анна обеспокоенно скосила глаза на ведущую в гостиную дверь. – Я займусь разводом завтра же, – пообещал он.

– Благодарю, – медленно кивнула Анна, к которой снова вернулся ее спокойный величественный вид.

Николай развернулся и зашагал по коридору к входной двери.

– Извинись за меня перед Верой, пожалуйста. Скажи, что я очень спешил, поэтому не попрощался, – бросил он через плечо и вышел на лестницу.