II.1. Влияние мира взрослых на детские игры.

 

В России, как и в других странах, во все времена любили и заботились о детях. По мере развития общества развивалось также и качество ухода за ребенком. XIX век называют «веком ребенка».

В каждом сословии детей воспитывали соответственно той роли, которую они будут играть в обществе: дворянам с ранних лет прививали хорошие манеры, крестьян приучали к труду. Ребенок, наблюдая за повседневной жизнью и работой родителей, неосознанно подражал им, примеряя их роль на себя.

В крестьянских семьях старались иметь как можно больше детей, потому что это было, во-первых, основой продолжения рода, а во-вторых, способом обеспечения семьи рабочими руками, которые были необходимы в сельском хозяйстве. «Один сын - не сын, два сына - полсына, а три сына - сын», - говорили в пермских селениях. Записавший (конец XIX века) эту пословицу землемер Д.А. Александров пояснял, что в народном представлении единственный сын почти всегда бывает избалован и изнежен, потому и «не сын»; а из двух одного призовут на военную службу, потому - «полсына».[136]

В дворянских семьях, как и в семьях необразованных сословий, было также много детей. Мемуаристка Е.Н. Водовозова в своих воспоминаниях «На заре моей жизни» говорит, что в их семье до холеры было 16 детей.[137] Смертность детей по всей стране была крайне высока. При этом незваная гостья с косой не обходила дома ни бедных, ни богатых, ни крестьян, ни мастеровых, ни купцов, ни священников. Часто дети умирали и от самых легких болезней: «родимца», простуды. «Родился я десятым. Было еще двое и после, но, кроме сестры и меня, все дети умерли в раннем детстве», - писал «купеческий сын», известный художник М.В. Нестеров.[138]

Большая смертность объясняется незнанием правил гигиены, неправильным физическим уходом за детьми, а иногда и невозможностью постоянного наблюдения родителей за детьми. В крестьянских семьях зачастую приходилось оставлять малышей на попечение старших детей.

Первый год жизни ребенка, когда он требует за собой постоянного наблюдения и ухода, традиционно считался самым главным и самым трудным годом для матери и новорожденного. Мать должна была постараться удержать своего малыша на земле, а ребенок должен был укорениться в мире людей и полюбить его. Часты были случаи, когда ребенок рождался и рос слабым, а порой дитя даже принимали за умершего. Но в любом случае, если оставалась надежда на спасение младенца, то к этому прикладывали все силы. Художник М.В. Нестеров пишет: «До двух лет я был слабым, едва выжившим ребенком. Чего-чего со мной ни делали, чтобы сохранить мою жизнь! Какими медицинскими и народными средствами не пробовали меня поднять на ноги... Пробовали меня класть в печь, побывал я и в снегу на морозе, пока однажды не показалось моей матери, что я вовсе отдал Богу душу. Меня обрядили, положили под образа», но пока шли приготовления к похоронам, мать ребенка заметила, что он жив.[139] Похожий случай в своей автобиографии упоминает и писатель В.А. Соллогуб.[140]

Если крестьянки сами кормили и растили своих детей, то дворяне, младенцев почти с рождения отдавали в руки няни и кормилицы, хотя с середины XIX века все чаще детей кормили и сами матери. Зачастую матери-дворянки, идя на поводу у своих сословных традиций, не могли кормить самостоятельно: «Мать моя, восторженно обрадованная моим появлением, сильно огорчалась, когда не умели устроить так, чтобы она могла меня кормить», - писала А.П. Керн, родившаяся в начале века.[141]

Все же, большинство матерей из высших слоев общества предпочитали отдавать свое дитя на попечение кормилицы. Иногда дети сохраняли связь со своими кормилицами всю жизнь. П.А. Кропоткин, рано оставшийся без матери, спустя годы с любовью вспоминал свою кормилицу: «Кормилица была страшно рада, когда я приходил повидать ее. Угостить меня она могла лишь сливками, яйцами, яблоками и медом. Но глубокое впечатление производили на меня ее любовь и ласки».[142]

Упоминания о специально обученных боннах в мемуарной и художественной литературе встречаются крайне редко. «В центре жили «богатые», то есть те особые люди... которые держали вместо няньки - бонну...», - такое любопытное замечание делает В. Катаев, говоря о событиях уже даже начала XX века.[143] Соответственно, в основном детьми занимались няни. А так как они в большинстве случаев были из простонародья, то и способы общения, забавы и игры с малышами были тождественны крестьянским. Порой, дети, выраставшие под попечением заботливой няни, любили ее даже больше матери. «В жизни моего семейства няня играла выдающуюся роль. Мы, дети, были крепко привязаны к ней, а я и моя сестра Саша любили ее даже больше матери», - пишет по этому поводу Е.Н. Водовозова.[144]

Интересно меняется отношение родителей к детям от начала века до его окончания. Взаимоотношения, описанные В.А. Соллогубом, были характерны для многих дворянских семей первой половины XIX столетия: «Жизнь наша шла отдельно от жизни родителей. Нас водили здороваться и прощаться, благодарить за обед, причем мы целовали руки родителей, держались почтительно и никогда не смели говорить «ты» ни отцу, ни матери. В то время любви к детям не пересаливали. Они держались в духе подобострастья, чуть ли не крепостного права, и чувствовали, что они созданы для родителей, а не родители для них».[145]

Зато, даже для начала века необычным было то, как обращались с А.П. Керн в младенчестве: «Батюшка мой с пеленок начал надо мною самодурствовать... Когда, бывало, я плакала, оттого что хотела есть или была не совсем здорова, он меня бросал в темную комнату и оставлял в ней до тех пор, пока я от усталости засыпала в слезах... Требовал, чтобы не пеленали и отнюдь не качали, но окружающие делали это по секрету, и он сердился, и мне, малютке, доставалось...».[146] У отца было свое представление об уходе за младенцами. Он откуда – то знал о более современных иностранных педагогических теориях развития ребенка. Они осуждали традиции ограничения движения малыша и чрезмерной опеки. О вреде жесткого пеленания писала и Е.Н. Водовозова: «Вредное влияние имел и общераспространенный обычай пеленать ребенка: крепко-накрепко забинтованный свивальниками от шеи по самые пятки, несчастный младенец неподвижно лежал по нескольку часов кряду, вытянутый в струнку, лежал до онемения всех членов. Такое положение мешало правильному кровообращению и пищеварению. К тому же постоянное трение пеленок о нежную кожу дитяти производило обильную испарину, которая заставляла ребенка легко схватывать простуду, как только его распеленывали».[147]

В свою очередь отец Е.Н. Водовозовой был человеком любящим: «Никогда, ни в одной семье не встречала я человека, который бы так страстно любил своих детей, как ваш отец: он всю свою жизнь готов был отдать на то, чтобы сделать вас людьми более просвещенными и гуманными. Он то и дело открывал какие-нибудь способности то у одного, то у другого из вас и находил, что нет больше преступления, как зарыть в землю талант, не постараться развить его», - рассказывала мать детям об их умершем отце.[148]

П.Н. Милюков считал, что всем в этой жизни он обязан самому себе, и имел холодные отношения с родителями, поскольку внутренний мир детей был абстрагирован от старших, зато наказания сыпались на них неустанно: «Из глубины забвения всплывает мрачная картина телесных наказаний...».[149]

М.В. Нестеров напротив очень любил свою властную мать: «К моей матери я питал особую нежность в детстве, хотя она и наказывала меня чаще, чем отец, за шалости, а позднее, в юности и в ранней молодости, мать проявляла ко мне так круто свою волю, что казалось бы естественным, что мои чувства как—то должны были бы измениться».[150]

После 70-х появляется другое отношение к детям. Отец А.Н. Бенуа уделял много внимания своему сыну - может быть этим, объясняется наличие обширных и радужных воспоминаний у художника. Душевная связь между родителями и детьми прослеживается в воспоминаниях С.В. Образцова и произведениях В.П. Катаева, В.М. Инбер[151].

Молодые матери в русской деревне старались посвящать новорожденному младенцу много времени, обнимая его, поглаживая, качая на руках или в люльке, тормоша, "тетешкая", балуя, радуя его и себя песенками - "пестушками", играя с ним. Все это рассматривалось как важный элемент ухода за ребенком, без которого он, по поверью, "никогда не войдет в разум", т.е. не станет настоящим достойным человеком. Телесный же контакт с матерью к тому же считался необходимым, чтобы ребенок уверенно чувствовал себя в новом для него мире и не хотел вернуться в "иной мир", из которого пришел. Естественно, что в условиях крестьянского хозяйства выделить время для "тетешканья" малыша было довольно сложно. Это становилось возможным в первую очередь в семьях с большим количеством взрослых людей, где мать могла быть освобождена на длительное время от части хозяйственных забот. Однако и в семьях, где хозяйственная необходимость заставляла мать надолго оставлять ребенка на попечение бабушки или старшей дочери, "няньканье" ею малыша считалось желательным. Возвратясь с работы, мать всегда старалась найти время "потешить свою дитю".

Педиатр Е.А.Покровский, описывая игры взрослых с младенцами до годовалого возраста, называвшиеся пестушками или потешками, отмечает, что они были просты, но в тоже время хорошо учитывали все физические и психологические особенности развития ребенка. Все они проводились под пение коротеньких песенок и включали в себя подкидывание, подбрасывание, качание ребенка на руке, притопывание и т.п.[152]

Среди игр родителей с малышами очень широко были распространены игры в ладошки и пальчиками, такие, например, как "ладушки", при игре в которые ребенка под песенку заставляли хлопать ладошками. Или "сорока-воровка" - игра, во время которой загибался в кулачок по очереди пальчик за пальчиком, следуя словам песенки.[153]

Популярны были игры "в кулачки" и "в шильце". В первой игре мать или бабушка сжимала и разжимала перед ребенком кулак, приговаривая "ручка хвать, ручка хвать", заставляя его делать то же самое. Во второй игре взрослый старался попасть своим пальцем в указательный палец малыша, приговаривая: "шило, шило проскочи". Произнося последнее слово, взрослый старался, чтобы его палец соскользнул с пальца малыша, для того, чтобы пощекотать его животик.

Все игры с младенцами были не только приятным развлечениями для матери и малыша, но и несли воспитательную нагрузку. "Потешки" обучали ребенка необходимым движениям - прыжкам, бегу, скачкам, пользованию пальчиками, кистью руки, приучали его к ловкости, укрепляли физически, вызывали желание двигаться, создавали радостный эмоциональный настрой. Кроме того многие игры, особенно игры с пальчиками, были хорошим стимулятором умственной деятельности ребенка, развивали сообразительность и память.

Важность и пользу детских игр подчеркивали многие педиатры XIX века. В частности профессор И.А. Сикорский писал: «Задачи, преследуемые ребенком в его играх, имеют важное воспитательное значение для его мысли и по своей сущности представляют не забаву или развлечение, которого ребенок не знает, а, напротив, имеют все свойства учения и весь смысл умственного труда. Игры ребенка – это школа мышления, а творчество и фантазия, проявляемые в играх, не что иное, как различные фазы в эволюции мыслительности».[154]

С более взрослыми детьми родители тоже могли играть. Например, заботы тети об игрушечном хозяйстве девочки, в повести В.М. Инбер[155], можно отнести к своего рода игре. Отец А.Н. Бенуа, любивший делать для своих сыновей игрушки, бумажные домики, таким образом тоже играл с ними[156]. А.Ф. Керенский так описывал обязанности своей няни: «Она будила нас утром, одевала, кормила, водила на прогулку, играла с нами».[157]

Как в художественной, так и в мемуарной литературе у мальчишек в качестве няни часто фигурирует дядька, неотлучно находящийся при ребенке и выполняющий те же функции, что и нянька. В рассказе К.М. Станюковича[158] «Нянька» описывается матрос, приставленный к сыну капитана в роли денщика. Основной его обязанностью было приглядывать за мальчиком, наставлять его и играть с ним. Похожий персонаж фигурирует и в произведениях И.С. Шмелева[159].

В русском обществе детским играм отводилось значительное место, поскольку их основная цель - подготовка детей к взрослой жизни. По мере подрастания детей их игры усложнялись. Малыши начинали играть самостоятельно, без помощи родителей.

Считалось, что детям "велено" играть самой природой, что ребёнок живёт и существует в игре. Об этом свидетельствуют пословицы и поговорки: "Старый спать, а молодой играть", "Молод с игрушками, а стар - с подушками", "Детям не порча игрушки".[160] В народной традиции практически не было запретов на игровую деятельность детей, особенно младшего возраста. Взрослые вмешивались в игру лишь в случаях, когда ситуация явно выходила за рамки дозволенного.

Дворянские отпрыски чаще всего воспитывались обособленно от детей других сословий. По возможности родители старались скрасить одиночество своих чад присутствием двоюродных братьев или сестер, детей знакомых и т.п. В тех случаях, когда совсем не было товарищей для игр, иногда приглашались дворовые или крестьянские ребятишки, но обычно игра в таких компаниях не ладилась: «Если бы не существовало детей Воиновых, я бы не знала, что такое настоящая детская возня и игры, беготня, безудержный, беспричинный смех… Правда, няня иногда приводила ко мне для игры крестьянских ребят, но с ними у меня не выходило настоящего веселья»[161], - вспоминала Е.Н. Водовозова.

С отменой крепостного права ситуация несколько меняется. Постепенно сословные грани начинают растушевываться. Если в начале века дворянскому ребенку Сереже, из автобиографической повести С.Т. Аксакова, приходится довольствоваться наблюдением за шумной игрой крестьянских детей со стороны,[162] то в 60-е годы сын купца первой гильдии М.В. Нестеров спокойно играет с мальчиком, прислуживающим в магазине.[163]

В играх осваивались выработанные веками правила и законы жизни, развивалась эмоциональная привязанность к принятому в местном сообществе образу существования. Во время игр дети постигали нормы поведения и представления об окружающем мире, место человека в нём.

Зачастую игры моделировали различные социальные, общественные, семейные ситуации, которые ребенок учился разрешать. В игровом пространстве дети впервые овладевали трудовыми навыками, при этом ребенок осваивал ту роль, которую в будущем займет в семье и обществе. Детьми воспроизводились близкие к реальности разные сценки из семейной жизни, диалоги, ссоры и пр. Именно в игре дети приобретали навыки общения друг с другом. Она объединяла участников, между ними возникали определенные отношения, сохранявшиеся и вне игрового поля.

В мемуарах и художественных произведениях довольно часто встречаются упоминания, а порой и описание различных игр: подвижных, настольных, обрядовых.

Важное место в числе детских игр занимают игры, связанные с религиозными и другими народными праздниками и гуляньями. Например, повсеместно была распространена игра «катанье яиц», в которую играли на Пасху. «Дворовые мальчики и девочки, несколько принаряженные … - все весело бегали и начали уже катать яйца….»,[164] «… весь дом, усталый за день задремал, и только мы с Николашкой, мальчиком из магазина, бодрствовали, оставаясь в зале, тихо играли, катали яйца…»[165]. Е.Н. Водовозова аналогично описывает свои пасхальные развлечения «мы были поглощены куличами, пасхами, но более всего разноцветными яйцами, которые мы весело катали по полу, примостив в уголок или к стене свои лубки»[166]. На пасхальных открытках XIX века[167] также часто встречаются сюжеты катания яиц, что говорит о популярности данной игры в России и даже знаковости – она являлась неотъемлемой частью празднования Христова Воскресенья.

На святки, сопровождавшиеся народными гуляньями, дети вместе со взрослыми принимали участие в различных переодеваниях, надевали святочные маски – лисьи, медвежьи и т.п.

В деревнях дети играли в игры, связанные с обрядами. В частности, устраивали с помощью кукол свадьбы, похороны, точно воспроизводившие реальные обряды. Чаще всего подобным играм поначалу помогали взрослые.[168] Игру детей в похороны можно увидеть, например, на картине К. Маковского «Похороны ребенка»[169], где пока взрослые оплакивают умершего ребенка около могилы, дети по-своему оплакивают его рядом в игре.

«… Игры еще до сих пор довольно в достаточном размере практикуются в наших деревнях, но в городах, и особенно больших, им далеко не дается надлежащего простора…», - писал о подвижных играх педиатр Е.А. Покровский во второй половине XIX века.[170] Он считал, что отсутствие в городах удобных и оборудованных площадок для детей существенно сокращает репертуар детских игр, в то время как деревенская природа способствует их увеличению.

Тем не менее, в литературе XIX века упоминается и описывается большое количество подвижных игр, как деревенских, так и городских.

Каждому сезону был присущ свой набор игр. Самыми любимыми зимними забавами было катание с ледяных горок, лепка снежных баб, игра в снежки. «Делалась для нас, детей, гора, появлялись салазки. И я, в длинной шубке с барашковым воротником, в цветном поясе, в валенках и серой каракулевой шапке и варежках, катался с горы и делал снежных баб», - вспоминал свои зимние развлечения М.В. Нестеров[171]. А еще раньше герой книги С.Т. Аксакова наблюдал за крестьянскими и дворовыми мальчиками и девочками, которые «смело катались с высокой горы от гумна на подмороженных коньках и ледянках».[172] Самым ярким впечатлением от деревенской жизни зимой у С.П. Мельгунова были «катанье с самодельных гор, коньки, лыжи»[173]. Вспоминая свои детские годы, проведенные в Восточной Сибири, А.А. Игнатьев пишет, что «зимой главным развлеченьем был каток»[174]. Е.А. Покровский описывает еще ряд игр, например «Коровка» - разновидность салочек, но в зимнем исполнении; «Крепость» или «Башни» - баталии при помощи снега и сооружений из него; «Катанье по шестам» - забава, напоминающая катание с горки, но вместо снежной поверхности используются два толстых и гладких шеста.[175]

Начало весны ознаменовывалось таяньем снега, а, следовательно, изобилием ручейков. «От наших ворот через весь двор к самому саду, под горку стремятся весенние потоки. По воде, подпрыгивая, вертясь, несутся щепочки – мои кораблики».[176]

Наибольший простор для подвижных игр предоставляло лето.

Конечно, самой популярной и любимой среди мальчиков была игра в войну. В нее играли повсеместно, с большим количеством вариаций. Ее условия, сюжет и даже название зависели от самих игроков, их фантазии и исторических событий. Не случайно, например, в Кубанской области в «военное время, когда горские племена волновали казачьи станицы» Покровский была очень популярна игра в «чеченцы».[177]

Иногда игра носила чисто условный характер, а иногда и имела четко продуманную структуру: «Организованность нашей армии доказывалась тем, что мы раздавали ордена, вырезанные из бумаги и раскрашенные разными красками, смотря по иерархическому достоинству участников. Меня, как предводителя отличала особая сабля, выделанная из похищенного из кухни сухого березового полена», - описывал П.Н. Милюков детскую армию из своего детства.[178]

Своего рода игрой в войну было строительство П.А. Кропоткиным крепостей из тяжелых книг, «которые некоторое время выдерживали удары тарана и метательные снаряды архимедовой катапульты (она, впрочем, скоро была запрещена, так как камни неизбежно попадали в окно)».[179]

Еще одной очень популярной детской забавой была игра в бабки. Е.А. Покровский отнес ее к разделу игр с костями. По его мнению, данные игры доступны для всех возрастов, поскольку не требуют ни особой физической подготовки, ни особого уменья, а «для успеха в них нужна только некоторая привычка к глазомеру и маленькая сноровка при бросании…».[180] Бабками называются кости из нижних ножных суставов крупного или мелкого домашнего рогатого скота. Разновидностей этой игры было довольно много, но их все объединяла общая цель – в результате игры получить как можно больше бабок. Характерно, что эта игра упоминалась в литературе наиболее часто и на протяжении всего XIX века. Про нее пишут в своих произведениях Терпигорев С.Н., Гарин-Михайловский Н.Г., Шмелев И.С. и в своих воспоминаниях Образцов С.В.

Распространенной в городах игрой были классики, поскольку они не требовали много места. Эта игра начинает фигурировать в литературе после 70-х годов и упоминается в произведениях Катаева, Л. Андреева.

С.Н. Терпигорев в повести «Марфинькино счастье» упоминает еще одну интересную игру – «горелки».[181] В данном произведении она служила забавой дворянским детям, но вообще была популярна и в крестьянском обществе. Правила этой игры, с некоторыми незначительными изменениями, были одинаковы на всей территории страны: водящий становился чуть поодаль спиной к остальным игрокам, которые выстраивались парами, затем, после прибауток и считалок, последняя пара отделялась и бежала вперед. Задача вожака заключалась в том, чтобы поймать одного из бегущих и занять место среди пар игроков.

Катаев В.П. описывает игру, получившую распространение в Одессе – игру в «ушки»: «Ушками назывались форменные пуговицы различных ведомств, со вбитыми внутрь петельками.

В общих чертах игра состояла в том, что игроки ставили чашечки ушек на кон, а затем по очереди били по ним специальной ушкой - битой, старались их перевернуть орлом вверх. Каждая повернутая таким образом ушка считалась выигранной».[182] Примечательно, что в эту игру играли даже взрослые, поскольку «ушки» можно было обменять на деньги.

Прообразом, а возможно разновидностью этой игры была игра в пуговки[183] и игра в орехи,[184] целью которых было выбить как можно больше поставленных на кон пуговиц и орехов, соответственно.

Среди подвижных игр были также очень распространены прятки и чижик.

«Чижик - это такая палочка, покороче и потолще карандаша. С двух сторон остро заточена. На земле чертится квадрат. Двор-то не асфальтированный, а земляной. На этот квадрат кладется другая палочка, вроде подставки, а поперек нее — чижик. Один конец в землю упирается, а другой вверх торчит. Вот теперь нужно битой, это палка такая, ударить по носу чижик. От такого удара он, крутясь, взлетает вверх. Тут надо его на лету со всего размаха хлопнуть битой. Тогда, если ловко ударишь, улетит черт-те знает куда. А если ударить плохо — на три шага. Гут другой играющий должен с того места, куда упал чижик, бросить его с таким расчетом, чтобы он попал в тот квадрат, из которого вылетел. За три шага попасть легко, вот за тридцать — поди попробуй», - так описал игру в чижа С.В. Образцов[185].

В прятки дети могли играть как дома, так и на улице. Существовало множество вариаций этой игры. Например, герои произведения В.П. Катаева играли «дыр-дыра» - прятки, с помощью палочки – стукалочки.[186]

Еще одной веселой подвижной забавой была игра в жмурки, которая популярна и в наши дни. Эта игра изображенная на картине Г. Рыбакова «Игра в жмурки»[187].

Дети играли также и в домашней обстановке. Чаще всего такие игры практиковались в плохую погоду, когда играть на улице было невозможно, а также в городах на детских праздниках или балах. «После танцев начались игры. Отодвинув стол, мы играли в фанты, в кошки-мышки и в «море волнуется»».[188]

Влияние модернизации прекрасно прослеживается на примере появления в начале XX века игры «испорченный телефончик».[189] Естественно данная игра могла появиться только благодаря техническому прогрессу и появлению телефонного аппарата.

Детских игр и забав в XIX веке было много, их любили и охотно играли. Когда ребенок был маленький, в играх ему помогали взрослые – родители, няньки, старшие братья и сестры. По мере его подрастания игры усложнялись, а ребенок начинал играть самостоятельно и в компании сверстников.

Помимо умственного и физического развития, игра сочетала в себе и другие важные факторы: игры передавались от одного поколения к другому, то есть выполняли образовательно-историческую функцию; а также, с помощью игр детей исподволь приучали к труду.

 

 

II.2. Модернизация игрушек.

 

Игрушки – неотъемлемая составляющая мира детства. Причем детства малышей разных времен, народов и сословий. Россия не исключение. В данной главе мы попытаемся выявить самые яркие и характерные игрушки детей XIX века, фигурирующие в мемуарной и художественной литературе данного столетия. А также проследить степень их статичности и изменения во времени.

Трудно провести грань между игрушками городских детей из бедных слоев и игрушками крестьянства, между дворянскими и купеческими игрушками. Тем более что дети разных слоев общества, особенно в городе, играя между собой, часто обменивались игрушками, перенимали друг у друга привычки коллекционирования каких-либо предметов и т.д. «Здесь, на обширном заднем дворе, покрытом всякими отбросами, происходило объединение «классов»…. всю детвору неотразимо притягивали стручья гороха», - описывал П.Н. Милюков свои детские развлечения в городском доме.^[190]

В одни и те же игрушки могли играть как в деревне, так и в городе, как в богатых, так и в бедных семьях. Набор игрушек в семьях разных общественных слоев и разного достатка был примерно одинаков: везде девочки играли в куклы, мальчики в солдатики, у всех были детские музыкальные инструменты. Различие же заключалось в стоимости, качестве и способе изготовления игрушек. Так, например, автобиографичный герой повести И.С. Шмелева, сын купца меняет свои «саночки - щегольки, высокие, с подрезами, крыты зеленым бархатом, с серебряной бахромой» на лубяные санки сына печника.^[191]

Поэтому логично будет делить игрушки не по их сословной принадлежности, а по степени их усовершенствования в течение столетия. Таким образом, игрушки условно можно разбить на две группы: традиционные игрушки и игрушки нового времени.

Под традиционными мы подразумеваем игрушки, бывшие в употреблении с более раннего времени и сохранившиеся в XIX веке. К этому типу игрушек можно отнести игровой инструментарий, изготавливавшийся как в местах кустарного производства, например в Сергиевом Посаде, так и сделанный родителями или самими детьми, но по традиционным технологиям и из традиционных материалов: дерева, глины. Сюда же следует включить и предметы, часто выполнявшие роль игрушек у детей, но первоначально не предназначенные непосредственно для игры: домашняя утварь, лоскутки, камешки, различные природные материалы. Например, в детстве Е.Н. Водовозова играла в «скляночки, баночки, бумажные коробочки от лекарств, поломанные карандаши, тетрадки из желтой бумаги домашнего приготовления»[192].

С рождением ребенка игрушка становилась непременным спутником жизни. Самым маленьким предназначались потехи, какие могли привлечь внимание и унять, помочь первым движениям – всевозможные погремушки, трещотки, хлопушки, шумные подвески с яркой окраской.

Разными «побрякушками», цветными тряпочками, колокольчиками, кусочками меди обвешивали обычную детскую колыбель. В распоряжении крестьянских малышей колыбельного возраста были игрушки, которые делал для них отец или старший брат. Это были, как правило, различного рода погремушки, которые использовались для самостоятельной спокойной игры малышей. Они давались детям в руки, вешались на шею или привязывались к колыбели, ходунку.

Наиболее широко была распространена погремушка из точеного, деревянного, полого внутри шарика, бочонка, восьмигранника с заключенными в нем мелкими камешками или горохом. Младенец тряс шарик за невысокую деревянную ножку, получая удовольствие от движения руки и раздававшегося бренчания. Были погремушки и в виде небольшого кубика, сделанного из бересты или сложенного из тонких дощечек; погремушки, состоящие из палочки, к которой прикреплен деревянный кружок с привязанными к нему блестящими, звенящими подвесками. Любимыми игрушками малышей и более взрослых детей были также погремушки из мочевого пузыря домашних животных. Пузырь тщательно очищался от содержимого, натирался золой, для снятия жира, заполнялся горохом, надувался через соломинку, завязывался, обмывался сверху и высушивался. Такая легкая побрякушка привязывалась ребятам за веревочку на шею, или давалась в руку, при игре или беге, производя сильный грохот.[193]

Самые разные воспитательные функции выполняли и другие игрушки. В основном их делали из подручных материалов: дерева, глины, соломы, отчасти и из кости. Благодаря растениям делали различные «плетенки из бересты, кузовочки и разные дудочки и свисточки».[194] Развлекали и знакомили с народной музыкой разнообразные дудки, рожки, сопелки, свирели, свистульки, губные гармошки. Чаще их делали сами дети или родители, но также их можно было приобрести, например, в Сергиевом Посаде: «…и свистульки, оловянные петушки, и дудочки жестяные, розанами расписанные, царапающие закраинками губы…» и «…оловянный петушок - свистулька, свистулька – кнутик, губная гармошка…».^[195]

Игрушки для бросания и стрельбы – мячи, луки, пращи – тренировали в детях меткость и ловкость. Игры с мячом были распространены как в среде мальчиков, так и девочек. С.В. Ковалевской приходилось играть в мяч дома вместо прогулок в дни ненастной погоды: «Игру в мяч я не особенно люблю; мне теперь уже двенадцать лет; я сама считаю себя уже совсем большой, и мне даже обидно, что гувернантка еще считает меня способной увлекаться такою детскою забавой, как игра в мяч».^[196]

Но особенно любимой игрушкой любой девочки, конечно же, была кукла. Традиционными куклами являются крестьянские, которые делали из дерева, лепили из глины, вертели из соломы и тряпок. Для всякого возраста предназначались свои куклы. В деревянные болванчики больше играли младшие дети, поскольку такие куклы были устойчивы, долговечны и незатейливы. В городе, иногда, такая кукла воспринималась как альтернатива фабричной, в семьях, где влияние кукол считалось негативным для ребенка: «На мой вопрос, играет ли она в куклы, Зина, к моему крайнему удивлению, притащила что-то вроде обрубка палки, на одном конце которой было грубо размалевано лицо, а остальная часть была завернута в разноцветные тряпки. Несмотря на примитивность своей куклы, Зина с трогательною нежностью укачивала ее на руках, прижимая к груди, укладывала спать, напевая ей песенки», - вспоминала Е.Н. Водовозова.[197]

Как только восприятие ребенка становилось более аналитическим и емким, его начинали занимать игрушки более конкретные и детально разработанные по форме. Среди кукол роль забавной развлекательной потешки выполняли соломенные стригушки, которые делали во всех районах России, где растили хлеб.^[198]

Более содержательными по своей функции были куклы из ткани. Они чаще всего были без лица, но с четко обозначенной грудью, что являлось пережитком из культа плодородия. Костюм такой куклы был традиционным для местности, в которой игрушка изготовлена, и не снимался. В крестьянской избе их могло быть до сотни. «Тряпичные куклы и маленькие, высушенные тыквочки, так называемые «таракуцки», эти единственные игрушки крестьянских детей…»^[199]

Деревенское крестьянское общество было заинтересовано в подготовке девочек к женскому ручному труду. А в кукольных играх дети непроизвольно учились шить, вышивать, прясть, постигали традиционное искусство одевания.

К труду приучались рано. Уже малые дети работали много, серьезно, и входили в трудовую жизнь охотно, с готовностью во всем походить на взрослых. Вместе с ними шли в лес за дровами, собирали ягоды и грибы, помогали в поле косить, жать, молотить, ходили за скотиной, зимой пряли, пестовали младших. С семи – восьми лет труд становился основным занятием крестьянского ребенка. «На посевы Суетный стал брать своего Нифатку чуть не с пятилетнего возраста. … Когда Нифатке минуло лет девять, он сделался уже не на шутку помощником отца. Забороновывать загон он отправлялся уже один, один убирал скотину, привозил с гумна солому. Он умел и лошадь запрячь, и прорубь прорубить, и лапти сплесть, и дров приготовить». ^[200]

Игрушки детей, соответственно были направлены на более легкое и занимательное приучение к труду. Игрушечные сохи, бороны, топоры, тележки приобщали ребенка к повседневным деревенским обязанностям. Интересно заметить, что игровой инструментарий никогда почти не украшался ни резьбой, ни росписью, как и в жизни. Деловые качества этих вещей разумно сохранялись и в игрушке.

Интересный пример обучения труду во время игры приводит Г.Л. Дайн, описывая игрушку, сохранившуюся в музейной коллекции, сделанную пятилетним сыном плотника: «Круглая деревянная чурка, мочальный хвост, кожаный ремешок на спине, изображающий упряжь, четыре гвоздя вместо ног – и конь получился. Необычный, без головы, на длинных железных ногах, но конь».^[201]

Игрушечный аппарат, употребляемый детьми простого народа в России, вообще немногочислен. В некоторых же местах детских игрушек в крестьянском быту почти не существует, а если изредка они и бывают, то разве вроде деревянных крашеных яичек, хлебальных ложек, какой-нибудь баночки, ножа, гвоздя, палочки, камня и т.д.[202]

Смысл минимума игрушек в народе был оправдан жизнью, проверен не одним поколением. Из самой реальности, бытовой и духовной, вытекало отношение к игрушкам – ограничение ребенка небольшим их числом. Может быть поэтому дети проявляли такую фантазию и смекалку, при изготовлении собственных игрушек. Интересный самодельный набор игрушек, сделанный мальчиком из картона, описывает М.В. Нестеров: «…иконостасы: будничный – красный, праздничный – белый с золотом… многочисленное духовенство с архиереем во главе…».[203]

К традиционным игрушкам можно отнести и такой предмет детских интересов как коллекционирование различных вещей. Герои повести «Белеет парус одинокий», городские мальчишки, коллекционируют подковы, гайки, папиросные коробки, форменные пуговицы^[204], а дворянский ребенок в автобиографичном произведении С.Т. Аксакова^[205] увлекается собиранием речных камешков.

В 60-е годы XIX века появились новые тенденции в способах воспитания, рассчитанные на повышение познавательных способностей детей, и естественно это отразилось на их игрушках. «Большой шкаф в комнате Зины был набит предметами ее занятий. Она показала мне одну за другою несколько своих тетрадок; на страницах одной из них были прикреплены листья разнообразных деревьев и засушены цветы. Затем девочка поставила на стол несколько коробок, разделенных на отделения. В одной из них были собраны камешки и раковины, в другой — образчики ржи, овса, конопли, льняных семян; в особых свертках хранились образцы производства хлопчатой бумаги и льна»[206], – описала Е.Н. Водовозова характерный эпизод из жизни девочки, воспитывавшейся в городе по новым методам. Хотя, понимание важности обучения с помощью таких «игрушек» появилось лишь в 60-х годах, но дети коллекционировали и играли с природными материалами и гораздо раньше. Еще С.Т. Аксаков упоминал гербарии: «Сорванные травы и цветы мы раскладывали и сушили в книгах, на что преимущественно употреблялись «Римская история Роллена» и «Домашний лечебник Бухана»; а чтоб листы в книгах не портились от сырости и не раскрашивались разными красками, мы клали цветы между листочками писчей бумаги».[207]

Но даже и в начале XX века подобная забава была не чужда детям: «Петя бережно нес под мышкой свои драгоценности: банку с заспиртованными морскими иглами и коллекции бабочек, жуков, ракушек и крабов».[208] А один из героев повести В.М. Инбер обладал обширным собранием почтовых марок.[209] Катаев В. П. в числе девичьих игрушек упоминает «лубочные литографии патриотического содержания про русско-японскую войну»[210], популярные в то время среди всего русского общества и бусы, собранные из морских ракушек.

К традиционным игрушкам относятся и игрушечные лошадки. Понач