Маслов Р., Пронина Е. Психика и реальность: типология виртуальности // Прикладная психология. 1998. № 6.

но взаимодействовать. Различно их происхождение: с одной сто­роны материализованная ментальная модель, функционирующая по искусственным законам (квадрант-4), с другой — природный объект, подчиняющийся естественным закономерностям (квад­рант-1). Но граница вообще может быть нераспознаваема для не­посвященных (курсант иногда и не подозревает, что полет ими­тируется, а не происходит на самом деле).

В квадранте-3 сосредоточиваются мыслительные образова­ния, которые заведомо не соотносятся с конкретными материаль­ными объектами, воспринимаются как вымысел, как то, чего не было и нет на самом деле, но в чем проявляется спонтанно моде­лирующая работа воображения: сны, романы, сказки, мечты. Это — «Виртуальная виртуальность». А в квадрант-2 отнесена «Реальная виртуальность»: мыслительные объекты, которые существуют в идеальной форме, но объективируются, проецируются психикой на внешний мир как принадлежащие ему: научные абстракции (мнимые числа, виртуальные частицы, теплород), этические кате­гории (добро, красота), политические доктрины, даже экстрасен­сорные представления (НЛО, барабашка), если люди в них верят и руководствуются ими в своих действиях. Одно и то же явление может выступать в разных функциях и относится в каждом конк­ретном случае к разным сферам виртуальности. Так, если сон воспринимается как откровение, посланное свыше, по воле внешней силы, то это уже «реальная виртуальность», а тот же сон, воспринимаемый как игра воображения, — «виртуальная виртуальность».

Стрелочки, соединяющие квадранты, показывают, что грани­цы между типами виртуальности прозрачные. И конкретный фе­номен может проявиться в любой ипостаси. Когда-то денежная единица, которая без промена принималась бы повсюду, была виртуальной виртуальностью, чем-то вроде мечты или сказки. Потом, когда была рассчитана перспектива и вычислена выгода от внедрения такой денежной единицы, она стала реальной вир­туальностью. Начиная с 1998 г. евро, еще не существовавшая фи­зически, но уже использовавшаяся для безналичных расчетов, превратилась в виртуальную реальность, чтобы начиная с 2002 г. стать реальной реальностью во всех аспектах денежного обраще­ния. Обратный путь по всему кругу предстоит проделать немец­кой марке, которая была самой реальной по устойчивости из мировых валют, но в период обмена на евро перейдет в вир­туальную реальность и т.д., пока не станет романтическим воспо­минанием.

Существуют закономерные трудности в идентификации типа реальности некоторых феноменов. Так, по-видимому, недоста-

точно прояснен вопрос о том, являются ли виртуальные частицы всего лишь гипотетическим предположением для объяснения за­гадочных явлений в ядерной физике или существуют на самом деле? Во всяком случае, зафиксировать их материальное сущест­вование с помощью приборов не удается. Но относительно мно­гих явлений вопрос со временем прояснился. Так, теплород (ве­щество, якобы передающее тепло) некогда считался объективной физической реальностью, но, как выяснилось, был всего лишь «реальной виртуальностью» — ментальной моделью, принимае­мой за нечто вещественное. Но есть и научные представления, которые осознаются как условность, однако на практике исполь­зуются как вполне надежные инструменты эффективного воздей­ствия на реальность: система координат, виртуальный путь, иде­альный газ, прибавочная стоимость и т.п.

Неустранимая тенденция психики к созданию субъективной модели реальности обнаруживается уже на уровне психофизиоло­гии анализаторов при восприятии материальных объектов. Как известно, для того чтобы целостное представление возникло и было идентифицировано, необходимо, чтобы образ был смодели­рован самой анализаторной системой путем движения руки по поверхности предмета, движения глаза по контуру, пропевания, интонирования и т.п. в зависимости от модальности восприятия. То есть для возникновения адекватного образа необходимо упо­добление анализатора (в частности, его двигательных звеньев) воспринимаемому предмету. Идея встречного моделирования внутреннего образа как условие ясного восприятия появляется уже в работах У. Джемса в виде так называемого идеационного центра, осуществляющего сличение внешнего стимула и предвос­хищаемого образа. Взаимодействие с объектом возможно только при наличии встречных гипотез, которые корректируются в мо­мент воздействия на объект и получения обратной связи о его свойствах. Неизвестный предмет может ложно идентифицирова­ться как хорошо знакомый или как комбинация хорошо знако­мых элементов. Есть предположение, что образ кентавра в грече­ской мифологии возник, когда греки впервые увидели варваров верхом на лошадях, потому что в Древней Греции не ездили вер­хом, а использовали колесницы.

Процесс построения психической модели объекта является первым этапом и главным условием целостного восприятия. И хотя можно представить себе отдельные воздействия, вызываю­щие изолированные ощущения, такие ощущения, если они не структурируются в образ, не несут информации об объекте как целом и остаются бессмысленными осколками субъективного пе­реживания.

Выделенные в анализе типы виртуальности можно для на­глядности обозначить образными выражениями: Реальная реальность — «природа». Реальная виртуальность — «убеждения». Виртуальная виртуальность — «сказки». Виртуальная реальность — «игры».

Все четыре стороны картины мира складываются уже в дет­ском возрасте:

• Ребенок набивает шишки, пачкает коленки, и это — природа.

• Ребенок формирует свои первые представления. Иногда они нелепы: «Дед Мороз приходит с севера», «В телевизоре живут маленькие человечки», — но это для него самая настоящая правда, он в этом убежден.

• Ему читают книжки, он смотрит фильмы и то с облегчением, если это «ужастик», то с грустью понимает, что это все сказки.

• Он самозабвенно играет в «разбойники», «дочки-матери» или «магазин», становится кем-то другим, испытывает огромный накал эмоций, но, забывая обо всем, помнит одно, что в слу­чае чего всегда можно крикнуть: «А я так не играю!»

Разумеется, четкое разделение правды и сказки, действия на самом деле и понарошку возникает не сразу. Степень синкрети­ческой нерасчлененности убывает по мере перехода от веры к сказке и игре. Когда ребенок достигает уровня игры, он, собст­венно, и становится человеком, способным к специфически че­ловеческим видам активности: систематическому абстрагирован­ному обучению, художественному творчеству, научному исследо­ванию... Разные исследователи по-разному определяли этапы созревания психики ребенка. Для Д.Б. Эльконина одним из цент­ральных феноменов стали стадии развития игры⁸. Для Ж. Пиаже — этапы децентрации и преодоления синкретичности мышления ребенка⁹. Для Л.С. Выготского — ступени развития представле­ний от синкретической кучи и комплекса к подлинному поня­тию¹⁰. И по сути дела все рассмотренные феномены легко соот­носятся с проблемой становления форм виртуальности.

Распознавание и разграничение типов виртуальности стано­вится определяющей, видоспецифической способностью челове­ческого сознания. Эта способность развивается и совершенству­ется в процессе эволюции мышления.

⁸ См.: Эльконин Д.Б. Психология игры. М., 1978.

⁹ См.: Пиаже Ж. Речь и мышление ребенка. М., 1994.

¹⁰ См.: Выготский Л.С. Мышление и речь / Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982-1984. Т. 2.

В первобытной культуре практически не разделяется идеаль­ное и материальное, субъективное и объективное. Магия — резу­льтат проекции законов психической жизни на физическую реа­льность, когда субъективные отношения, обусловленные потреб­ностью субъекта, воспринимаются как имманентные объекту. Как архаическая форма контакта с реальностью магия постепен­но утрачивала главенство, но тем не менее сохранялась на всех этапах развития культуры. Средневековый алхимик еще удивите­льным образом соединял химические опыты с колдовством.

Знаменитая формула Декарта «Cogito ergo sum» (Мыслю, сле­довательно, существую) обозначила тот водораздел в истории ци­вилизации и культуры, когда человек вполне осознал себя субъ­ектом мышления, разделив субъективное и объективное «по оси Y» (см. табл. «Типы реальности»). Это не означало еще полной дифференциации объектов реальности и мышления о них. В ча­стности, практически не разграничивались научные понятия и физическая реальность («природа» и «убеждения»), вследствие чего абстрактные построения воспринимались как безусловно ис­тинные, имманентные физическому миру, и ось X еще не опре­делилась.

Разграничение реальной реальности и реальной виртуально­сти (быть может, самое сложное в дифференциации) стало воз­можно в русле позитивистского мышления. Именно тогда возник вопрос о научном знании как модели мира, обусловленной и конституированной потребностями человеческой практики. Ис­следователи приняли операциональный подход к определению понятий и отказались от классического понятия истины как аб­солютного закона природы, установив, таким образом, границу между ментальной моделью и действительностью, между «убежде­ниями» и «природой», как бы разведя их по левую и правую сто­рону оси X.

В то же самое время психоанализ подверг сомнению досто­верность уже не только научных понятий, но и нравственных убеждений личности, представив их как «продукты психического метаболизма» и отнюдь не божественное установление. Психо­анализ снов, романов, мечтаний открыл в психике непробегае-мые сознанием глубины и бесконтрольные энергетические поры­вы, в субъективности которых биологического куда больше, чем героического. Тем самым огромный пласт психической жизни был разом переведен из категории безусловной и абсолютной ре­альности в категорию «сказок», иллюзий.

Но без этих «сказок», виртуальной виртуальности, мир вы­глядел лишенным высокого смысла, в сущности, неантропоморф­ным. И это сделало бы духовное существование человека нестер-

пимым. Но экзистенциализм противопоставил неантропоморф­ной реальности мира трансцендентальность человеческого духа, обнаружив потребность субъекта в осмыслении существования. Человек, как выяснилось, испытывает потребность жертвовать жизнью не потому, что существует нечто, стоящее такой жертвы, а потому, что он не в силах существовать, не посвящая чему-то свою жизнь. Тем самым обозначился переход к исследованию так называемых базовых иллюзий сознания, своего рода «сказки ска­зок», на уровне реальной виртуальности.

Электронная революция привела к тому, что мощная инфор­мационная система не только моделирует, интерпретирует, но и материализует виртуальную реальность. Глядя в электронный прицел реального бомбардировщика, пилот и зрители, следящие за этим по своим телевизорам, уже воспринимают расстрел реа­льных городов как своеобразную компьютерную игру, демонстра­цию особой ловкости и мастерства, которое дается многократны­ми упражнениями на тренажерах. Те же эмоции испытывает мальчишка перед экраном компьютера, наблюдая такие же кар­тинки, совершая такие же манипуляции. «Игра» воспринимается как реальность, а реальность — как игра. Общество восхищено, потрясено и напугано эффектами электронных моделирующих и транслирующих систем. Граница между ними становится зыбкой, вызывая ощущение ирреальности всего происходящего.

Если смотришь наводящий ужас фильм, ощущая все большее погружение в реальность вымысла, можно еще успокаивать себя, что это всего лишь кино, понарошку. Но если то же самое пода­ется в репортаже? Если нет возможности ни опровергнуть, ни подтвердить информацию? И ничем невозможно помочь? Как ас­симилировать знание, которое противоречит базовым иллюзиям сознания, психическим установкам и идейным убеждениям? Как противостоять ощущению бессилия и избегнуть соблазна раство­риться в веселящейся или агрессивной толпе? Это все вопросы очень личные, но массовые. И в науке они встают как трудно разрешимые социальные проблемы «информационной безопасно­сти общества»¹¹; «информационного загрязнения среды обита­ния»¹²; «информационной защиты и самозащиты личности»¹³.

¹¹ Лепский В.Е. Информационно-психологическая безопасность: экопсихоло-гия информационной среды общества // 2-я Российская конференция по эколо­гической психологии. М, 2000.

¹² Калмыков А. А. Психоинформационная модель эйкоса и психологические за­грязнения (I Там же.

¹³ Пронина Е.Е. От «эффекта присутствия» до «Скорой помощи» одна минута (о некоторых феноменах медиапсихологии) // Международная конференция «Психология общения 2000: проблемы и перспективы». М., 2000.

Более всего пугает людей и сбивает с толку исследователей системная виртуальность журналистского текста. Одни с появле­нием Интернета вообще стали видеть в массовой коммуникации «нечто суперсовременное и античеловеческое, царство запредель­ных скоростей, сгусток виртуальных пространств, где человек на­всегда забывает о своей человеческой природе и низводится до уровня компьютерных фантомов»¹⁴. Другие бросились на защиту: «Конечно, все пространство "всемирной паутины" — Интернет и всех других электронных сетей, без сомнения, представляет собой глобальное МАСС-МЕДИА. Но если сравнение сделать еще бо­лее точным, то пространство Всемирных Сетей — это еще один мир, парамнр. Не в смысле "паранормальный", а параллельный, идентичный, равноправный. Именно поэтому — НЕ виртуальный, точнее не более виртуальный, чем обычный мир, в котором мы

живем»¹⁵.

Как метафора и то и другое даже красиво. Но фокус в том, что «мир, в котором мы живем» (то есть приспосабливаем свои действия к объективным обстоятельствам, а объективные обстоя­тельства к нашим потребностям и т.п.), без духовного освоения не допускает практического выживания, а эскапизм доводит до душевных напряжений, практически патологичных, мешающих выживанию. Интернет не «еще один», а тот же самый «мир, в ко­тором мы живем», даже если компьютеры еще не вошли в при­вычку. И дело не в том, что по Интернету можно выкупить конт­рольный пакет акций или выкрасть государственные секреты, по­лучить консультацию врача или заказать чашечку кофе. Суть в том, что человек, решая любые жизненные задачи, подкрепляет адаптивные возможности индивидуального сознания всей мощью коллективной психики путем виртуальной проработки проблемы в Интернете. Виртуальность не «запараллеливание», а моделиро­вание мира. И надо сознавать, что психологический риск при этом очень велик. Речь не об Интернет-маниях. Это всего лишь симптом. Существенно, что можно ошибиться с моделью и по­терпеть фиаско в жизни. Существеннее, что идеальное может оказаться сильнее материального, и завиральная модель, как это нередко бывает, самоорганизуется в такую «упорядоченную структуру», что и автору мало не покажется. Еще существеннее, что можно вызвать информационные шумы и помехи, которые, резонируя в Интернете, непредсказуемо повлияют на состояние

¹⁴ Корнеев С. Сетевая литература // Новое литературное обозрение. 1998. №

32.

¹⁵ Акопов А. Взгляд на проблемы сетевой журналистики изнутри и снаружи Интернета. 2000. http://www.regla.reu.ru/n45.htm

коллективной психики. Но особо важно то, что можно и не заме­тить, как утрачивается независимость индивидуального мышле­ния, креативность подменяется эвристикой, а творчество-в-про-цессе-коммуницирования приобретает характер эхолалии¹⁶.

Вопрос не в том, что перевешивает: виртуальные возможно­сти Интернета или психологический риск человека. Ни от воз­можностей, ни от риска все равно нельзя отказаться. Массовая коммуникация это тоже «мир, в котором мы живем». А с психо­логической точки зрения массовая коммуникация — это не пря­мое, а опосредованное творчеством журналиста восприятие явле­ний действительности. И еще, массовая коммуникация — это коллективное мышление-общение-поведение. Так что массовая коммуникация — это виртуальная проработка духовно-практи­ческих проблем выживания социума в природе и индивида в социуме. Вот почему комбинаторика (слияние, преобразование и трансформация) типов виртуальности становится системным свойством текста, предназначаемого для массовой коммуника­ции. А для человека, включенного в массовую коммуникацию (безразлично, в качестве реципиента или коммуникатора), жиз­ненно важно достаточно адекватно различать грань виртуально­сти и жизни. Психологически это всегда не просто.

Легко ли, к примеру, определить, что «на самом деле», а что «как будто», вот в таком журналистском тексте: «ТУВА ЗАДОБРИЛА ВОДЯНЫХ

Республика Тува прибегла к оригинальным «противопаводковым мероприятиям*. Не дамбы и спасатели встали там на пути навод­нения, а... шаманы.

Тувинские шаманы вместе со своими германскими коллегами развели костры и провели камлание в месте слияния Малого и Большого Енисея в целях «задобрить духов и предотвратить пред­сказанное синоптиками наводнение». Шутки шутками, но после проведенных обрядов подъем воды в реке замедлился. Сибирский региональный центр МЧС отмечает, что на территории Тувы он не достиг даже критической отметки»¹⁷.

Здесь в превратном свете поданы все категории: и «природа», и «убеждения», и «сказки», и «игры». Типичный гедонистический

¹⁶ «Эхолалия (от греч. echo — отражение звука, lalia — речь) — автоматиче­ское повторение чужих слов, наблюдаемое при некоторых психических заболева­ниях (шизофрении, поражении лобных долей головного мозга и др.) у взрослых и детей. Эхолалия иногда встречается и у нормально развивающихся детей как один ИЗ ранних этапов становления их речи». Краткий психологический словарь / Под ред. А.В. Петровского и М.Г. Ярошевского. М., 1985.

¹⁷ Соколов М. Тува задобрила водяных // Московский комсомолец. 2001. 4 июня.

глум. Может, даже и без умысла. Просто без царя в голове. Но в эту весну страна переживала катастрофический паводок, ледоход стер с земли город Ленек, тысячи его жителей пребывали практи­чески в состоянии шока. Чтобы хоть как-то поддержать в народе бодрость духа, правительство принимает решение: за одно лето, чего бы это ни стоило, заново выстроить смытый разливом город, а для восполнения ущерба по всей Якутии продать часть алмаз­ных запасов страны. Так что психологически это не совсем безо­бидное сообщение. И для читателя, который в состоянии недо­умения готов то ли всерьез сравнить экономическую эффектив­ность шаманизма и Министерства по чрезвычайным ситуациям, то ли в шутку поддакнуть: «И как это тувинец Шойгу не догадал­ся, чем остановить ледоход на Лене?» Но еще больше для журна­листа, который в пропагандистском раже готов довести себя до уровня того фольклорного дурака, что, встретив похороны, по­приветствовал: «Таскать вам, не перетаскать!»

Злоупотребления системным свойством журналистского тек­ста тем и опасны, что виртуальность в массовой коммуникации неизбывна. И отсюда следует, что любое творчество-в-процессе-коммуницирования требует адекватного восприятия виртуальной реальности. Необходимым условием этого является высокая внут-рипсихическая дифференциация «Я», суверенность личности, поддержание границ индивидуальности, самостоятельность кри­тического мышления. Способность различать «игру» и «природу», «сказку» и «убеждение» многие психологи считают основным признаком психической зрелости, свидетельством определенного уровня развития цивилизации и самого человека. Рассмотренные выше (см. главы 3—8) парадигмы мышления и творчества-в-про-цессе-коммуницирования показывают, как поэтапно формируют­ся механизмы саморегуляции и контроля, как происходит после­довательное развертывание психических структур, обусловливаю­щих внутреннюю дифференциацию личности, самостоятельность и независимость мышления, как исторически закрепляется в культуре поступательное развитие психики человека от коллек­тивного сознания и общинного поведения к индивидуальному са­мосознанию и личной ответственности и далее к индивидуации и интерактивности, увеличивая степени свободы как по отноше­нию к внешнему миру, так и по отношению к самому субъекту. Изменение мышления, структуры личности и основных катего­рий культуры взаимосвязаны, поскольку составляют ипостаси единого процесса развития психики. В сводной «Матрице диффе­ренциации способностей мышления» фиксируется эволюция ка­тегорий творчества и культуры в соответствии с выделенными этапами становления психики человека.