АДМИНИСТРАЦИЯ, ФИНАНСЫ, АРМИЯ

 

Методы управления и организации колоний разрабатывались португальскими захватчиками на протяжении веков. При этом следует отметить, что, хотя Португалии принадлежит сомни­тельная честь создания первой колониальной системы нового времени, эта система имела несомненную генетическую связь с колониальными системами античности и средневековья. Хотя вопрос о «генеалогическом древе» колониализма заслуживает специального изучения, даже беглое знакомство с относящими­ся к нему историческими документами позволяет высказать предположение о том, что португальская колониальная доктри­на и практика включали в себя ряд элементов, заимствованных у колонизаторов более ранних эпох, и прежде всего у древних римлян, арабов, генуэзцев и венецианцев.

Так, например, у древнеримских колонизаторов португальцы заимствовали метод создания цепи укрепленных форпостов, позволявший эффективно контролировать обширные территории, а также элементы римской системы косвенного управления, при которой часть функций управления завоеванной территорией сохранялась за местными традиционными властями. У арабов португальцы заимствовали методы ведения торговли (в част­ности, бартерный обмен золота и слоновой кости у африканцев за безделушки и ткани, вывозимые из Индии), а также методы духовной колонизации с помощью насильственно навязываемой религиозной доктрины.

У Венеции Португалия перехватила после открытия морско­го пути в Индию исключительно прибыльную торговлю пряно­стями, а у Генуи заимствовала методы торговли, в большей сте­пени свойственные новому времени, когда решающим фактором стала масса товаров, а не их исключительность.

Португальская административная система управления коло­ниями, продержавшаяся почти без изменений вплоть до начала XIX в., окончательно сложилась лишь к середине XVII в. Была найдена та искомая форма колониального управления, которая обеспечивала Португалии получение максимальных выгод от своих заморских колоний. Сложный механизм административ­ного управления колониями был приведен в точное соответствие с интересами господствующего класса метрополии, в руках ко­торого были сосредоточены все основные рычаги и приводные ремни колониального административного аппарата.

Система колониального управления была построена так, чтобы гарантировать португальской знати исключительное об­ладание всеми богатствами колоний в Азии, Африке и Южной Америке. В основу этой системы, как и феодально-абсолютист­ского политического режима метрополии, был положен принцип бюрократического централизма.

Что касается владений Португалии в Африке, то до правле­ния Жуана II (1481 —1495) они управлялись не королем, а принцами крови и считались их феодальными владениями (апанажем). Однако за королем сохранялось право судить пре­ступников за наиболее тяжкие преступления.

До середины XV в. принц Энрике имел, по существу, исклю­чительное право португальской колонизации. Он был губерна­тором Сеуты и донатарием островов Мадейра (1433), а также большей части Азорских островов. Он получил монопольное пра­во на торговлю Аргена и Канарских островов (1443). Будучи магистром Ордена Христа, он добился от папы духовной юрисдикции на все португальские владения [33, с. 14, 22]. Соединение принцем Энрике в своих руках светской и духовной власти обеспечило ему огромный авторитет и могущество, так как вту эпоху духовенство имело многочисленные привилегии и пользовалось колоссальным влиянием.

В 1450 г. король Аффонсу V лично занялся управлением Сеуты, но управление другими заморскими владениями было оставлено принцу Энрике или поручено другим принцам крови (герцогу Брагансу, инфанту Фернанду и др.). Португальские короли начали активно заниматься колониальными делами лишь после того, как были основаны первые португальские поселения в Гвинее и в Индии и когда работорговля и торговля пряно­стями стали приносить огромные доходы.

Поняв, какие выгоды сулит организованная в широком масштабе эксплуатация человеческих и природных ресурсов ко­лоний, португальский королевский двор отказался от системы донатариев и взял на себя политическое и экономическое руко­водство заморскими владениями.

До 1580 г. в Португалии не было ни совета, ни министерст­ва, уполномоченного осуществлять централизованное управле­ние колониями, готовить королевские указы и следить за их исполнением. Короли Ависской династии, после того как они сломили при Жуане II последнее сопротивление крупной аристократии, не хотели больше иметь какие-либо советы или дру­гие политические институты, которые в какой-то степени могли бы ограничивать их власть. Кортесы больше не созывались, а Государственный совет, члены которого назначались королем, превратился к концу XV в. в чисто символический орган управ­ления, имевший почетные функции. Вся власть была сконцент­рирована в руках короля и осуществлялась от его имени людь­ми, которым он выразил свое доверие. Управление колониями, как и управление королевством, практически осуществляли канцлер, казначей, королевские секретари и т. д. [326, с. 81—82].

Только управление финансами еще в 1516 г. подверглось реформе, состоявшей в учреждении должностей инспекторов финансов (vedores da fazenda). Эти чиновники ведали финан­сами как самой метрополии, так и заморских территорий в Аф­рике и Азии. Они вели учет всех доходов и расходов королев­ской казны, заключали контракты от имени короля и следили за точностью их исполнения. Их власть распространялась на фактории, занимавшиеся торговлей (в том числе и «живым то­варом»), так называемую «Каса да Гинэ» (переименованную в 1482 г. в «Каса да Мина», а позже в «Каса да Индия») — агентство, готовившее грузы, предназначенные для Африки и Индии, и продававшее поступившие оттуда колониальные то­вары в пользу королевской казны.

Масштабы колониальных дел, которые были в компетенции инспекторов финансов, были весьма значительны, так как на протяжении всего XVI в. королевское правительство занима­лось главным образом торговой эксплуатацией Индии [там же, с. 83].

Как отмечает бельгийский историк Ш. Данной, «вследствие превалирования торговой политики заведование финансами со­ставляло в XVI в. важнейшую отрасль колониальной админи­страции Португалии» [там же].

Компетенция инспекторов финансов была ограничена властью различных советов и судов, главным из них был три­бунал по делам совести и орденов (Mеsa da cinsiencia e ordens), созданный в 1532 г. Этот политико-религиозный институт среди прочих функций осуществлял от имени короля права, которые принадлежали тому как магистру военно-религиозных орденов. Этот же трибунал ведал религиозной администрацией колоний, представлял на утверждение короля кандидатуры епископов, управлял имуществом Ордена Христа и судил за преступления, совершенные членами военно-религиозных орде­нов, в том числе и служившими в заморских территориях [там же, с. 84]. Эти многочисленные и неопределенные функции поз­воляли трибуналу вмешиваться в управление колониями, и его роль в колониальной администрации была очень значительной.

После объединения Испании и Португалии в 1580 г. Фи­липп II решил коренным образом реорганизовать систему управления колониями. В 1591 г. Филипп II упразднил институт инспекторов финансов, заменив их Советом по делам финансов (Conselho da fazenda), полномочия которого были гораздо бо­лее широкими. Этот Совет был разделен на четыре секции, одна из которых руководила делами метрополии, другая — делами Индии, Гвинеи, Бразилии, Сан-Томе и островов Зеленого Мыса, третья — военно-религиозными орденами и островами Мадейра и Азорскими, четвертая — Марокко.

В 1604 г. герцог Лерм, чтобы улучшить управление коло­ниями, учредил специальный орган — Совет по делам Индий, в котором было две секции: одна занималась делами Бразилии и Африки, а другая — португальскими владениями в Индии и других странах Азии.

В 1642 г. король Жуан IV реорганизовал Совет по делам Индий в Совет по делам заморских владений (Conselho ultramarino), который должен был управлять всеми заморскими территориями, кроме Мадейры, Азорских островов и некоторых крепостей в Марокко, которые подчинялись непосредственно Го­сударственному совету, ведавшему иностранными делами [349, с. 22][35].

Практически Совету по делам заморских владений были передоверены функции королевской власти по управлению ко­лониями. Этот Совет был своего рода министерством колоний, в обязанности которого входили подготовка законов для коло­ний, назначение высших должностных лиц (включая губерна­торов, епископов и архиепископов), регламентация администра­тивно-политической и экономической жизни колоний, введение новых налогов и контроль за их сбором.

Формально Совет по делам заморских владений был кон­сультативным органом, и его решения имели форму рекомен­даций, подлежавших утверждению короля. Фактически же он представлял собой верховную законодательную и исполнитель­ную власть с почти неограниченной юрисдикцией.

Местная администрация португальских колоний в Африке была довольно сложной и запутанной, к тому же администра­тивное управление колоний, расположенных в Западной и Во­сточной Африке, было различно.

Вплоть до середины XVII в. Западная Африка мало интере­совала королей Португалии, так как главной заботой Лиссабо­на в то время были морской путь в Индию и обеспечивавшие его неприкосновенность португальские крепости в Восточной Африке и в Индии. Лишь к концу XVII и в начале XVIII в. в связи с быстрым ростом работорговли Ангола стала живо интересовать португальское правительство. Но и в этот период в Лиссабоне рассматривали Анголу только как источник рабов для снабжения рабским трудом сахарных плантаций в Брази­лии и поэтому мало заботились об административном устройст­ве этой колонии, имевшем весьма примитивный характер. Управление колонии было почти полностью сконцентрировано в руках военных, главной задачей которых было любыми средст­вами получить от африканских вождей как можно больше «жи­вого товара».

Многочисленные и разбросанные вдоль побережья Южной и Западной Африки колонии никогда не включали больших тер­риторий. Большинство из них состояло лишь из нескольких по­селений, а иногда — всего из одной крепости и подчинялось назначенному королем алкайду (коменданту крепости), которо­му помогали фактор, взимавший королевские подати, и овидор — королевский судья.

В более крупных крепостях и примыкающих к ним районах (например, в Арсиле), как это видно из хроники Б. Родригеса, административное управление строилось по следующей схеме. Во главе стоял генерал-губернатор, представлявший высшую военную и гражданскую власть, затем алкайд, контадор, в обя­занности которого входило ведение бухгалтерии, книг учета гарнизона и руководство таможней, алмошариф — чиновник, за­ботившийся о снабжении войск продовольствием, ведор дас обрас — инспектор по строительным работам, эскриваны — нота­риусы и т. д. Португальские крепости периодически посещал ведор да фазенда — правительственный инспектор, проверявший состояние финансов, запасы съестных припасов и т. д. Кроме того, в крепости иногда приезжали проведоры (интенданты, от­вечавшие за снабжение гарнизонов) [38, с. 47—48; 82, т. VI, док. 26, с. 306—3081.

Такая примитивная административная организация сущест­вовала в Марокко, Мина и на о-ве Арген. Колонии более круп­ных размеров объявлялись капитаниями, и во главе их стави­лись капитаны, назначавшиеся королем по рекомендации Сове­та по делам заморских владений. Иногда португальские посе­ленцы — чиновники, купцы, охотники за рабами, из которых состояло европейское население этих колоний, сами выбирали своего капитана: из девяти первых губернаторов Анголы пять были назначены именно таким путем [38, с. 103].

Весьма распространена была практика покупки и даже пе­рекупки должности капитана. Многочисленные свидетельства этого можно найти в официальной переписке того времени. Ка­питан крепости Мозамбик Антониу да Силвейра писал в июле 1518 г. королю о том, что, узнав о назначении на его должность Перу Ваз да Кунья, он «решил купить у него эти три года» и написал ему об этом подробное письмо [82, т. V, док. 73, с. 560]. Капитаны приносили присягу королю в том, что будут осуществлять свои обязанности в соответствии с «законом и обыча­ем» [82, т. VI, док. 26, с. 311].

Капитаны были облечены как гражданской, так и военной властью и имели весьма широкие права. Обладая, по существу, бесконтрольной властью, они часто превышали границы своей компетенции, и злоупотребление своими обязанностями было скорее не исключением, а нормой их поведения.

Как пишет Даффи, «капитаны выбирались из людей, имев­ших многолетний военный или административный опыт в импе­рии, хотя такая предусмотрительность иногда имела своим ре­зультатом подготовленность не только в администрации, но и в коррупции. Огульное обвинение португальских чиновников на Востоке в нечестности — распространеннейшее явление в коло­ниальной истории этой нации» [281, с. 34].

Даже такой адепт и апологет португальского колониализма, как Аксельсон, вынужден признать, что «капитан или губерна­тор часто был абсолютно непригоден для этой должности, а его назначение было связано иногда с благосклонностью короля к нему или его родственнику, а еще чаще с покупкой за счет личных средств этой должности. Когда на этот пост бывало больше одного претендента, выбор вице-короля или губернато­ра мог зависеть иногда скорее от личных мотивов, чем от спра­ведливой оценки старшинства или пригодности кандидата. После своего назначения капитан или местный губернатор обычно направляли всю энергию и ресурсы не столько на проведение королевской политики, сколько на эксплуатацию своей монопо­лии и на торговлю» [212, с. 193].

Гораздо более сложной была административная организация колоний, расположенных в Восточной Африке. В 1505 г. порту­гальское правительство создало особую административную еди­ницу для своих владений на Востоке, получившую название «Государство Индии» (Estado da India). В нее были включены колонии Португалии в Индии, Юго-Восточной Азии, на Ближнем и Среднем Востоке и в Восточной Африке. Это была ог­ромная Восточная империя Португалии, растянувшаяся от мыса Доброй Надежды до Индонезии.

Высшей административной властью «Государства Индии» был вице-король, назначавшийся на три года[36]. Его резиденция находилась в Гоа (Индия), ставшем административным цент­ром португальской империи на Востоке. Вице-король пользо­вался почти неограниченной властью. В середине XVI в. ежегодный оклад, выплачиваемый королевской казной вице-королю Индии, составлял 8 тыс. крузадо [326, с. 106].

Ближайшими помощниками вице-короля были государствен­ный секретарь, проведормор (главный интендант), овидор-жерал (главный судья) и ведоры да фазенда (инспекторы фи­нансов).

«Государство Индии» включало в себя колонии трех типов, различавшиеся по своему юридическому статусу и администра­тивной организации: колонии, находившиеся под непосредствен­ным португальским управлением; протектораты, управляемые местными правителями, признавшими себя вассалами и данни­ками короля Португалии (вопрос об этом виде зависимости будет рассмотрен в разделе «Особенности „туземной" политики Португалии»); крепости-фактории на территории других стран, предназначенные для военно-стратегических и торговых целей [338, с. 175].

«Государство Индии» состояло из 12 городов и 23 крупных крепостей, из которых три крепости (Мозамбик, Софала и Мом­баса) были расположены в Юго-Восточной Африке. Капитаны крепостей на юго-восточном побережье Африки получали при­казы непосредственно от вице-короля в Гоа и обязаны были докладывать обо всем существенном также в Гоа. Связь между этими крепостями и Гоа поддерживалась кораблями, отправ­лявшимися во время ежегодных муссонов, которые и облегчали и ограничивали эти контакты. Капитан Мозамбика, считавший­ся представителем короля, должен был платить королевской казне 40 тыс. парданов[37] в год. Этими деньгами распоряжался королевский фактор в Мозамбике, который оплачивал из них расходы на содержание крепости, на больницу и на суда, иду­щие в Индию. Оставшиеся деньги, если таковые были, он от­правлял в Гоа. Взамен капитан Мозамбика получил монопо­лию на торговлю в районе Софалы и рек Куама, как тогда называли нижнее течение Замбези.

Резиденцией капитана была крепость св. Себастьяна на ко­ралловом острове Мозамбик. Эта крепость, построенная в 1558 г., была одной из сильнейших и важнейших португальских военных баз во всем «Государстве Индии». Крепость имела че­тыре сильно укрепленных бастиона, водохранилище, рассчитан­ное на полтора миллиона галлонов воды, и могла выдержать многомесячную осаду. Гарнизон крепости, согласно инструкции, должен был состоять из 100 солдат, одного канонира и пяти бомбардиров [212, с. 2—3].

В 1644 г. было внесено существенное изменение в админист­ративное устройство колоний в Юго-Восточной Африке. По ре­комендации Совета по делам заморских владений Юго-Восточ­ная Африка была поставлена под управление губернатора, который был приравнен в ранге к вице-королю Индии и был не­зависим от него [там же, с. 115].

 

Попытки создания в Юго-Восточной Африке собственной администра­ции, независимой от вице-короля в Гоа, предпринимались еще в начале XVII в., однако тогда от них пришлось отказаться из-за необходимости оказывать бо­лее оперативную помощь португальцам, занятым захватом рудников Мономотапы и отражением голландских атак на восточноафриканском побережье. Это видно из следующего дошедшего до нас письма короля вице-королю от 10 мар­та 1618 г.: «40-я глава инструкций, которые по моему приказу были вам вру­чены, когда вы уезжали из Португалии, говорит о мотивах, побудивших меня тогда принять решение о том, чтобы крепости Мозамбик, Софала и Момбаса и крепости на реках Куамы и в горах Чикоа, где находятся серебряные руд­ники, уступленные мне мономотапой, были отделены от Государства Индии и чтобы был назначен губернатор, независимый от вице-короля... После ваше­го отъезда я приказал пересмотреть этот вопрос, ибо до тех пор, пока дела завоевания рудников не завершены, их разработка не начата и пока нельзя обрабатывать земли, будет более удобно не проводить это отделение, и чтобы лицо, посланное в эту экспедицию, было подчинено вице-королю Государства [Индии] и провизия могла доставляться более быстро и надежно, а желае­мые цели были скорее достигнуты, не порождая надежды у врагов и не да­вая им возможности опередить нас. Поэтому я счел нужным принять реше­ние о том, чтобы отделение было отложено» [137, т. IV, с. 130—131].

 

Все высшие должностные лица колониальной администрации назначались на срок не более трех лет и должны были возвра­щаться в метрополию тотчас же по прибытии их преемников. Такой порядок был продиктован стремлением королевской влас­ти превратить колониальных чиновников в послушных исполни­телей своей воли и гарантировать себя от каких-либо попыток колониальных функционеров выйти из-под повиновения метро­полии.

Французский историк Э. Бем пишет в связи с этим: «Уже при Генрихе Мореплавателе был выработан характерный прин­цип всей португальской колонизации, а именно недоверие мет­рополии к колониальным функционерам высшего ранга, вслед­ствие чего запрещалось посылать в колонии несколько раз одно и то же лицо и доверять высокую должность на продолжитель­ный срок. Именно это недоверие заставило в 1515 г. отозвать Албукерки» [230, с. 42].

Эта постоянная смена высших функционеров колониального аппарата имела самые тяжелые последствия для колоний, ко­торые были объектами непрекращавшегося административного произвола и хищнической эксплуатации со стороны чиновной бюрократии, стремившейся, в сущности, лишь к одному — к максимальному обогащению в возможно короткий срок.

Организация судебной власти в колониях была такой же, как в метрополии. Высшим судебным органом «Государства Индии» был Реласао — Верховный суд, состоявший из дезембаргадоров (главных судей). Контроль над судопроизводством в каждой отдельной колонии осуществляли коррежидоры, кото­рым были подчинены выборные «обычные судьи» и назначае­мые королем «судьи извне».

Органы местного самоуправления, созданные по образцу су­ществовавших в Португалии муниципальных палат, играли в колониях значительно большую роль, чем в метрополии.

К органам местного самоуправления относились камары (муниципальные палаты), которые избирались общими собра­ниями белых горожан из числа самых состоятельных граждан. Делами палаты управлял сенат (или совет) палаты, в котором главную роль играли административные и судейские чиновники. Так, в муниципальной палате Луанды были представлены три инспектора финансов, два «обычных судьи» и прокурор, а также секретарь и казначей.

Муниципальная палата Луанды была создана еще в 1576 г. Паулу Диашем де Новаишем вскоре после основания им г. Луанды. Камара Луанды играла значительную роль в управ­лении Анголой. С ней не только считались, но и постоянно со­ветовались губернаторы в чрезвычайных ситуациях, особенно по таким вопросам, как объявление войны или заключение мира с королем Конго [239, с. 115]. В 1651 г. для Анголы был назначен главный судья, который стал председателем муниципальной па­латы Луанды. С 1722 г., когда в Анголу был назначен «судья извне», председательство перешло к этому судейскому чинов­нику.

Благодаря своим исключительным привилегиям муниципаль­ные палаты часто оказывались единственной реальной властью на местах. Более того, в XVI—XVII вв. этот могущественный институт в ряде колоний часто составлял серьезную оппозицию капитанам и другим высшим функционерам колониальной ад­министрации. Бывали случаи, когда оппозиция муниципальных палат приводила к низложению губернаторов.

Например, камара Луанды сыграла в 1595 г. главную роль в низложении губернатора Франсиску де Алмейды и назначении на этот пост его брата Жерониму де Алмейды [там же].

Насколько была велика роль этого института в политиче­ской жизни колоний, можно судить по существовавшей тогда традиции, согласно которой вице-короли Индии и губернаторы колоний при вступлении в свою должность приносили присягу сохранять и уважать привилегии, которые имели муниципаль­ные органы. Лишь после принесения этой присяги представи­тели палаты вручали губернаторам или вице-королям ключи от ворот города. Эта своеобразная церемония вручения ключей губернаторам просуществовала в португальских колониях вплоть до XX в.

Члены палат широко использовали свое положение для лич­ного обогащения. Муниципальные палаты с течением времени превратились в институты, имевшие не только политическое, но и большое экономическое значение. Как правило, они сами устанавливали продажные цены на местные товары, имели мно­гочисленные источники дохода, получая их от оплаты всевоз­можных лицензий, налогов на рыночную торговлю, штрафов на лавочников, владельцев постоялых дворов, гостиниц, харчевен и уличных торговцев, нарушавших лицензии и установленные цены. Камара также облагала пошлинами импорт из Португа­лии и Бразилии вина, бренди, рома и других алкогольных на­питков и имела долю в пошлинах на экспорт рабов — «черной слоновой кости», составлявший основу экономической жизни Ан­голы в течение 250 лет [там же, с. 115].

Все высшие административные и судебные должности в ко­лониях занимали португальцы — уроженцы метрополии. Как правило, это были разорившиеся дворяне, приехавшие в коло­нии на временное жительство с целью поправить свои дела и стремившиеся разбогатеть в возможно короткий срок.

Отправление административных и иных общественных функ­ций в колониях считалось весьма прибыльным делом, и поэто­му многие из португальцев добивались получения доступа к высшим должностям в колониальном аппарате. Оклады коло­ниальных чиновников были высокими. Сохранился любопытный документ, датируемый 1590 или 1591 г., в котором содержится отчет о расходах в крепостях Софала, Мозамбик и Сена. Из него видно, что годовое жалованье алкайда составляло в Мо­замбике 100 тыс. рейсов, в Сене—140 тыс., в Софале — 120 тыс. плюс 18 тыс. «на содержание», фактора в Мозамби­ке — 100 тыс., в Сене— 140 тыс. плюс 54 тыс. рейсов от губер­натора и 4500 рейсов в месяц на содержание рабов. Овидор в Мозамбике получал 100 тыс. рейсов в год.

Жалованье капитана Софалы составляло 418 тыс. рейсов в год.

Как явствует из того же документа, капитанам крепостей разрешалось иметь по 50 слуг, на содержание которых им еже­годно выделялась сумма до 744 тыс. рейсов [137, т. IV, с. 2—5].

Главные же доходы колониальным чиновникам давало не официальное жалованье, а многочисленные злоупотребления и синекуры, связанные с отправлением административных функ­ций. Эти вопиющие злоупотребления и неограниченный произ­вол открывали широкие возможности для обогащения, и это-то и делало перспективу получения должностей в колониях на­столько заманчивой, что губернаторы Анголы Т. С. Тавариш (1701 — 1702) и Э. Ф. Аларкан (1717—1722) приняли предло­жения занять этот пост, когда им было около 80 лет.

Широкие полномочия чиновников, бюрократический центра­лизм, система фаворитизма, продажа должностей, казнокрадст­во составляли отличительные черты государственного колони­ального аппарата.

«В колониях Испании, Португалии и Франции, — писал в 70-х годах XVIII в. Адам Смит, — правительства отличаются тем же абсолютистским характером, какой они имеют в их мет­рополиях, и неограниченные полномочия, которые эти прави­тельства обычно представляют всем своим низшим чиновникам; естественно, осуществляются там, ввиду большой отдаленности, с более чем обычными произволом и насилием» [29, т. II, с. 174].

Во всех звеньях колониального аппарата царили неслыханная коррупция и взяточничество. Высшие функционеры обна­руживали удивительную изобретательность по части всякого рода злоупотреблений служебным положением, которые прини­мали порой столь огромные масштабы и скандальный характер, что королевский двор время от времени издавал на этот счет морализующие указы.

 

Так, указ от 12 апреля 1785 г. содержит ни к чему не обязывающие сен­тенции о коррупции губернаторов и капитанов Мозамбика, Сены и Софалы, проявившейся в незаконном повышении своего жалованья, назначении своих родственников и слуг на доходные должности, в получении подарков и взя­ток, в участии в различных торговых сделках и комбинациях с помощью де­нег, взятых из королевской казны, «чтобы вымогать чужое состояние и уве­личивать свое» [394, с. 172].

 

В источниках имеются многочисленные свидетельства всяко­го рода чиновничьих злоупотреблений. Силва Корреа сообщает в своей «Истории Анголы», что португальские купцы обраща­лись к капитану-мору с просьбой предоставить им носильщи­ков, за что он обычно получал с них крупные взятки. Кроме того, он отправлял с этими носильщиками для продажи свои собственные товары «в самые отдаленные и выгодные места». «Наконец, — сообщает этот весьма осведомленный информа­тор, — капитан-мору грозил невероятный позор, если он не мог сделать свою торговлю исключительной и получить большие барыши. Все стремились избежать этого позора любыми сред­ствами, поскольку короткий срок в три года недостаточен, что­бы нажить значительное состояние» [134, т. I, с. 37—38].

Монах-иезуит Мануэл Баррету в своем докладе вице-коро­лю Ж. Нунью да Кунье (1667) сообщал, что, хотя привилегии на торговлю с банту на материке, а также на торговлю с Ма­дагаскаром и другими близлежащими островами были пожало­ваны королем жителям о-ва Мозамбик, губернаторы лишили их этих прав и, чтобы обеспечить все прибыли от торговли для се­бя, «они узурпируют все, так что теперь всего лишь один или два жителя имеют кое-какой капитал, тогда как в прежние го­ды в городе было много богатых купцов». Губернаторы Мозам­бика, сообщает Баррету, ввели порядок, при котором жители могли покупать товары только у них по их собственным ценам, а также и продавать товары только губернатору, и никому больше [137, т. III, с. 437].

В коллекции документов, изданной в конце XIX в. известным португальским географом Лушиану Кордейру, имеется любопыт­ное свидетельство очевидцев о положении дел в Анголе: «При­чина того, что королевство ныне находится в плохом состоянии и не имеет рынков, состоит в том, что... всю выгоду получают только губернатор и его чиновники, а жители и торговцы несут убытки из-за отсутствия торговли, и Его Величеству оказывают­ся плохие услуги, ибо если не увеличивается торговля, то не увеличится и его казна» [67, с. 13]. Самые большие прибыли высшим колониальным чиновникам в XVII—XVIII вв., безуслов­но, давала работорговля. В одном из документов того времени мы находим любопытное свидетельство, дающее представление о степени, формах и методах участия административного аппа­рата в работорговле: «Причина отсутствия рынков и продажи рабов состоит в следующем: губернаторы устанавливают тира­нический налог на эти рынки, который составляет одного раба из каждых десяти. Тотчас после того, как его европейский чи­новник выберет этого одного раба из каждого десятка, является его скупщик, который выбирает второго здорового раба. Вскора приходит овидор с черным чиновником и отбирает себе лучших рабов. Когда овидор их уводит, секретарь губернатора и другие лица... выбирают хороших рабов, оставляя лишь жалкие и ни на что не годные отбросы, состоящие из негров — стариков и детей» [там же, с. 245].

Попустительская политика королевского двора, не пугавшая слабых и не стеснявшая сильных, создавала возможности для неслыханного обогащения баловней судьбы, вознесенных на высшие ступени бюрократической иерархии. Губернатор Анго­лы Луиш Сезар де Менезиш (1697—1701) обвинялся в том, что вернулся из колонии с состоянием 1,5 млн. крузадо [394, с. 171]. Королевский указ от 5 октября 1742 г. констатировал: «Среди моих вассалов в королевстве Ангола существует чрезмерная и ненужная роскошь как в одежде и костюмах, так и при похо­ронах» [там же].

Буржуазные историки иногда признают, что колониальная администрация допускала многочисленные злоупотребления. Однако, признавая это, они тотчас же подчеркивают, что госу­дарство в лице королевской власти вело решительную борьбу со всякого рода злоупотреблениями, строго наказывая винов­ных, и что в основе португальской колониальной системы лежа­ли принципы гуманности и справедливости. Изучение докумен­тов того времени показывает, что дело обстояло иначе. Коро­левская власть действительно боролась со злоупотреблениями колониальных чиновников, но только с теми, которые задевали интересы королевской казны. Особенно строго лиссабонский двор наказывал тех чиновников, которые нарушали королевскую монополию на торговлю пряностями, слоновой костью и т. д.

О том, как ревниво относился двор к такого рода нарушениям законов, можно составить представление из следующего письма короля вице-королю Индии (28 марта 1589 г.): «Сле­дующие шесть вопросов должны быть поставлены перед капи­танами Софалы и Мозамбика... Торговали ли они товарами, запрещенными инструкциями факторий Софалы и Мозамбика? Посылали ли они что-либо, что было использовано в торговле Софалы и рудников их дистрикта, помимо тех товаров, которые им разрешено посылать этими инструкциями? Торговали ли они слоновой костью и посылали ли что-либо за свой счет в Ин­дию вопреки предписаниям инструкций? Назначали ли они сво­их слуг капитанами торговых судов, посылаемых с моими товарами, отстранив капитанов, направленных фактором? По­сылали ли они свой собственный товар для использования в торговле... Запрещали ли они посылать какие-либо товары к ре­кам мыса Доброй Надежды... и брали ли поступающую оттуда слоновую кость, мешая передаче ее фактору, как того требуют инструкции?» и т. д. [137, т. IV, с. 32].

Уже из перечня этих вопросов отчетливо видно, что королев­ский двор беспокоят только те злоупотребления капитанов Со­фалы и Мозамбика, которые наносят ущерб его собственным экономическим интересам. Поскольку чиновная бюрократия по­стоянно стремилась запустить руку в королевскую казну и по­живиться за счет золота, серебра и слоновой кости в богатых монарших закромах, то на этой почве то и дело возникали острые коллизии и конфликты между королевской властью и от­дельными колониальными администраторами, сопровождавшие­ся посылкой комиссий для расследования, отправкой многочис­ленных докладов и отчетов королю, многолетними судебными процессами и суровыми приговорами виновным (например, «де­ло» Эстевана де Атайде).

Эти факты, действительно обильно представленные в доку­ментации того времени, и дают повод современным адвокатам колониализма выступать с утверждениями о том, что королев­ская власть решительно пресекала всякие злоупотребления чи­новной бюрократии, отстаивая принципы справедливости, чест­ности и гуманности в отношении завоеванных народов.

Эта получившая широкое распространение в буржуазной ли­тературе «легенда», стремящаяся низвести многочисленные зло­употребления колониальных администраторов до уровня «част­ных случаев», объявить их печальными эпизодами в истории португальского колониализма, представляющая собой одну из составных частей теории исключительности португальского ко­лониализма (лузо-тропикализм), должна быть отброшена са­мым решительным образом.

Пропагандирующие эту легенду буржуазные историки всег­да оставляют в тени то немаловажное обстоятельство, что, хотя борьба королевской власти со злоупотреблениями чиновничест­ва велась, она касалась только одного вида нарушений, а именно нарушений интересов королевской казны. Что же ка­сается административного произвола и злоупотреблений против коренного населения колоний, то они всегда оставались безна­казанными. Невозможно указать ни одного документа, в кото­ром в какой-либо форме содержалось осуждение королевским двором таких гораздо более многочисленных и гораздо более трагических по своим последствиям злоупотреблений.

Королевская казна — вот то единственное, что королевский двор старался оградить от посягательств хищной своры своих колониальных чиновников, которым их верноподданнические чувства к своему высокочтимому монарху ничуть не мешали при удобном случае запускать лапу в казну Его Величества.

К этим выводам приводит изучение документов, которое, между прочим, обнаруживает явную тенденцию королевской власти создать такую административную систему, при которой губернаторы, капитаны и другие высшие чиновники вообще не могли бы иметь никакого касательства к делам королевской казны. В ряде мелких колоний и крепостей этого удалось до­биться; там высшие администраторы должны были заниматься только чисто военными и политическими вопросами, а всеми де­лами королевской казны ведали специальные управляющие и инспектора королевских финансов (факторы, ведоры да фазенда и т. д.)[38], подчиненные непосредственно Лиссабону (и, следо­вательно, независимые от местных колониальных властей).

В этой связи не лишено интереса следующее письмо короля Филиппа III Испанского (Филиппа II Португальского) вице-королю Индии от 28 марта 1618 г.: «Я считаю нужным назна­чить командовать этой крепостью (Мозамбик) дона Луиша де Менезиша, а в его отсутствие дона Алвару да Кошта с услови­ем, что они должны служить в течение трех лет или дольше... пока я не прикажу иначе. Они не должны вмешиваться каким-либо образом в дела казны, а заниматься только вопросами войны. Оба должны подчиняться губернатору Мономотапы» (подчеркнуто мною. — А. X.) [137, т. IV, с. 146].

Все это дает основание сделать вывод, что казна была свя­тая святых феодально-монархического режима, покушения на которую рассматривались как посягательство на власть верхов­ного феодального владыки. Поскольку королевский двор проте­стовал только против тех злоупотреблений, которые мешали бесперебойному поступлению финансов в королевскую казну, коррупция не только не прекращалась, но принимала все более грандиозные и всеохватывающие масштабы и характер. Один автор XVII в., перечисляя причины упадка Анголы, констати­ровал: «Почти всеобщее невежество низших чиновник