Как мы коллекционируем самих себя

(...) С точки зрения истории антропологии и современного искусства коллекционирование следует рассматривать одновременно как форму западной субъективности и как изменчивый набор институциональных практик, обладающих определенными властными полномочиями.

(...) Классический анализ западного собственнического индивидуализма, представленный Макферсоном, прослеживает возникновение и становление в XVII в. образа идеальной человеческой личности как личности собственника, обладателя-индивидуума, находящегося в окружении накопленных им объектов собственности. Сходный идеал характерен и для общностей, создающих и воссоздающих собственные культурные "самости"....Идентичность - не важно, культурная или личностная - предполагает акты коллекционирования, построения из собранного произвольных систем ценностей и смыслов. Подобные системы, регламентирующие и регламентируемые, исторически изменяются. Никто не свободен от их влияния....Конструирование и консервация сферы аутентичной идентичности не могут быть самопроизвольными и самодетерминированными -они всегда тесно связаны с национальной политикой, законодательной сферой и соперничающими формами кодирования прошлого и будущего.

(...) Собирание чего-либо вокруг личности или группы в форме конструирования материального мира... по всей видимости отражает намерения, в целом присущие человечеству,...коллекции воплощают системы определенных ценностей, исключений, подзаконных личности сфер. Однако вовсе не являются универсальными представления о собирании в качестве

' Перевод Л.Халиуллиной по: Clifford, J. 'On collecting art and culture', in During, S. (ed.) The Cultural Studies Reader, Routledge, 1999, pp. 59-70, 72, 74-75.

накопления собственности, а также идея идентичности как разновидности богатства (состоящего из предметов, знаний, воспоминаний, опыта). Меланезийский "большой человек" не является собственником в том смысле, который придает этому слову Макферсон, ибо накопление производится им не с целью частного обладания накопленным, а для раздачи, перераспределения. На Западе же коллекционирование давно уже превратилось в определенную стратегию навязывания собственной личности, аутентичности, собственной культуры.

На этот счет весьма показательны детские коллекции....Включаемые в них предметы отражают более широкие культурные императивы относительно рациональной упорядоченности, гендерного и эстетического начала. Здесь мы наблюдаем, как свойственная человеку жажда обладания трансформируется в многозначное и управляемое желание. Таким образом личность, потенциально способная обладать, но не обладающая, учится отбирать и классифицировать объекты в соответствии с определенной иерархией -...то есть создавать хорошие коллекции....В отличие от тех, кто просто одержим собирательством, или скряг коллекционер обладает вкусом и склонен к рефлексии. Именно сама коллекция - вся ее таксономическая, эстетическая структура - наделяется ценностью; в таких условиях любая фиксированность личности на отдельных элементах коллекции выступает в качестве отношения "первобытного" или девиантного, то есть в виде идолопоклонства или эротического фетишизма.

...Исследование, осуществленное Сьюзан Стюарт,...выявляет "структуру желания"', задача которого - вновь и вновь тщетно пытаться преодолеть пропасть, отделяющую язык от кодирующего его опыта. Стюарт исследует определенные повторяющиеся стратегии, используемые людьми на Западе примерно с XVI в. Согласно ей, любая [художественная] миниатюра...является воплощением буржуазного желания "опыта внутреннего пользования"....Она демонстрирует, каким образом коллекции (особо примечательны на этот счет музеи) создают иллюзию достаточной репрезентации мира, вырывая предметы из их особенных (культурных, исторических, интерсубъективных) контекстов и подменяя этими предметами абстрактные целостности (маска бамбара становится этнографическим метонимом культуры Бамбара). Другая схема классификации разрабатывается для хранения или демонстрации некоего объекта таким образом, что реальность существования самой коллекции и внутренне присущий ей порядок отодвигают на задний план конкретную историю производства и присвоения данного предмета. В полном соответствии с идеей Маркса о товарном фетишизме Стюарт утверждает, что в современном мире “иллюзия отношений между предметами занимает место социальных отноше-

См.: Stewart, S. On Longing: Narratives of the Miniature, the Gigantic, the Souvenir, the Collection, John Hopkins University Press, 1984.

ний”'. Так, конструирование смысла в процессе музейного классифицирования и показа представляется публике в качестве его адекватной репрезентации. Темпоральность и внутренне присущий коллекции порядок как бы устраняют конкретный общественный труд по ее созданию этой репрезентации.

Работа С.Стюарт представляет коллекционирование и демонстрацию в качестве значимых процессов формирования западной идентичности....Коллекционные артефакты - независимо от того, окажутся ли они впоследствии в антикварных салонах, частных гостиных или в музеях этнографии, фольклора и изобразительного искусства - представляют собой определенную функцию в рамках капиталистической "системы объектов"². Благодаря наличию этой системы конструируется ценностная сфера и обеспечиваются размещение и циркуляция артефактов. Объекты создают структурированную среду, подменяющую собственной темпоральностью "реальное время" исторических процессов, в том числе процессов производства. “Среда частных предметов и обладания ими, проявлением которой являются коллекции, - есть отдельное измерение нашей жизни, одновременно и необходимое, и воображаемое. Необходимое, как сны”³.

(...) История коллекций (не ограничивающаяся музеями) имеет ключевое значение для понимания того, каким образом социальные группы, которые изобрели антропологию и современное искусство, также апроприировали⁴ экзотические предметы, факты и значения.

(...) Примерно с начала XX в. предметы, получаемые из незападных источников, стали распределяться на две основные категории: культурных артефактов, имеющих научное значение, и предметов искусства, обладающих эстетической ценностью. Прочие же - товары массового потребления и т.д. подлежали оцениванию менее систематично: в лучшем случае они демонстрировались на выставках технологических инноваций или фольклора. Эти и прочие элементы того, что может быть названо "системой современного искусства-культуры" могут быть изображены при помощи (несколько упрощенческой) схемы.

(...) "Семиотический квадрат"⁵ указывает на то, что “любая бинарная оппозиция посредством операции отрицания и последующего синтеза может создавать широкое поле терминов, которые, однако, остаются замкнутыми в границах изначальной системы”⁶. Адаптируя эту модель к задачам

' Ibid, p. 165

² См.: Baudrillard, J. Le systeme des objets, Gallimard, 1968.

Ibid.,p.l35

⁴ Присвоили, усвоили. - Прим. перев.

⁵ См.: Greimas, A. J., Rastier, F. The Interaction of Semiotic Constraints, Yale French Studies 4,1968.

⁶ Jameson, P. The Political Unconscious: Narrative As a Socially Symbolic Act. Comell University Press, 1981, p. 62

культурной критики, Фредерик Джеймисон использует семиотический квадрат для выявления “ограничений частного идеологического сознания”, обозначая концептуальные пункты, “за пределы которых это сознание выйти не может, и внутри которых оно вынуждено осциллировать”'. Следуя его примеру, я предлагаю следующую карту исторически специфичных полей значений и институтов.

При помощи отрицания изначальная бинарная оппозиция порождает четыре термина (отношения). Устанавливаются горизонтальные и вертикальные оси, а между ними - четыре семантические области: 1) область аутентичных шедевров; 2) область аутентичных артефактов; 3) область неаутентичных шедевров; 4) область неаутентичных артефактов. Большая часть предметов - старых и новых, редких и обыденных, знакомых и экзотических - могут быть размещены в одной из этих областей либо между двумя областями.

Система "искусство—культура" классифицирует объекты и приписывает им относительную ценность. Она предустанавливает "контексты" их существования и возможность замены одного контекста другим. В ходе регулярных позитивных перемещений отбираются артефакты, наделяясь качествами ценности или редкости, что чаще всего гарантируется культурным статусом раритета или положительной реакцией рынка культуры. При этом господствующие определения "красивого" и "интересного" зачастую меняются очень быстро.

(аутентичное)

знатоки, художественные музеи, художественные рынки

(шедевр)

подделки, изобретения, музеи технологии, готовая продукция, антиискусство

история и фольклор, этнографические музеи, материальная культура, ремесла

(артефакт)

искусство для туристов, товары, коллекции занимательных вещей, бытовая утварь

 

(неаутентичное)

Ibid., p. 47

 

(...) Достаточно регулярные перемещения в рамках системы (объекты перемещаются в обоих направлениях) соединяют области 1 и 2. Предметы, которым прежде приписывалась лишь историческая или культурная ценность (вторая область), в какой-то момент могут быть удостоены статуса искусства....Движение в обратном направлении наблюдается тогда, когда художественные шедевры контекстуализируются культурно и исторически.

(...) Совершаются также перемещения между верхней (первые два контекста) и нижней (третий и четвертый контексты) половинами системы, причем чаще в восходящем направлении. Товары из области 4 регулярно перекочевывают в область 2, обретая статус редких образцов чего-либо и становясь таким образом добычей коллекционеров (например, старые зеленые стеклянные бутылки из-под кока-колы).

(...) Художественные изображения гаитян - насквозь коммерчески ориентированные, далекие от аутентичности и относительно недавние - переместились в сферу "искусства-культуры" вследствие их ассоциированности с областью 2 и их оценки не просто в качестве работ неких художников, но самих гаитян....Прямых переходов из четвертой в первую область быть не может.

(...) Обычными стали перемещения между областями 4 и 3 - например, когда произведенный товар или технологический артефакт преподносятся в качестве образца особой технической изобретательности и мастерства,...Иногда подобные предметы приобретают статус искусства, проникая из третьей области в первую (мебель, машины и прочее, что часто выставляется в Музее современного искусства в Нью-Йорке). Регулярны перемещения из третьей области в первую....Различные формы антиискусства, то есть искусства, выставляющего напоказ собственную вторичность, неаутентичность - ценятся и коллекционируются [вернее, коллекционируются и ценятся - прим. перев. ]: таковы банка супа Уорхола, писсуар Дюшана и прочее. Объекты области 3 - это потенциальные составляющие художественных коллекций: они необычны, резко отличаются от привычных культурных образцов, ставят себя вне их.

(...) Система "искусство-культура"...исключает и маргинализует различные остаточные и возникающие контексты. Упомянем лишь один из них, связанный с тем, что категории искусства и культуры, технологии и товарного мира являются строго секулярными. "Религиозный" объект может быть расценен как образец большого искусства (икона Джотто), фольклорного искусства (декорации латиноамериканского храма) или как культурный артефакт (индейская обрядовая погремушка)....Его специфическая сила или сакральность без остатка перемещаются в сферу эстетического. Предметные системы искусства и антропологические предметные системы институционализированы и наделены властными полномочиями, однако они отнюдь не являются неизменными. Категории красивого, куль-

турного и аутентичного подвержены изменениям. Необходимо лишь сопротивляться тенденции к самодостаточности коллекций, к затемнению конкретных исторических, экономических и политических процессов их производства. В идеале история создания и демонстрации самой коллекции должна быть неотъемлемым аспектом любой выставки.

(...) В том, что касается демонстрации и восприятия незападных предметов, историческое самосознание может приоткрыть механизм функционирования тех средств, при помощи которых антропологи, художники и посетители выставок конструируют себя и мир вокруг себя. На более глубоком, личностном уровне, в отсутствие стремления постигать объекты в качестве культурных знаков или художественных образов, мы вновь можем вернуть им...их утерянный статус фетишей - не чужих фетишей (непременных индикаторов девиации), но фетишей своих собственных....Тогда артефакты Африки и Океании снова станут предметами пленительными, способными трогать и волновать нас. И когда мы являемся свидетелями их сопротивления классифицированию, они напоминают нам о нашей собственной несобранности, отсутствии самообладания, о хитростях и уловках, которые мы используем, конструируя мир.