Критичность мышления

 

В серии своих блистательных эссе «Портреты по памяти» Бертран Рассел делится следующим наблюдением о самом себе: «Будучи всегда скептичным, мой разум, в те моменты, когда мне больше всего нужна тишина, нашеп­тывает мне свои сомнения, отделяя меня от легкомыслен­ного энтузиазма других и перенося в пустыню одиноче­ства». Сознавая страдания, которые причинял ему скеп­тический разум, Рассел не мог заставить его замолчать Он был неотъемлемой частью его как личности, и он стал существенной частью его работы. Это ставит перед нами два важных вопроса. Первый: мог бы Рассел стать тем, кем он стал, не обладая скептическим интеллектом? Второй вопрос: может ли кто-нибудь обладать реальным интел­лектом, не будучи при этом в определенной мере скепти­ком? На оба эти вопроса я отвечаю: «нет».

Скептицизм Рассела является выражением его ин­дивидуальности и независимости. Это атрибут свободно­го мыслителя, который формирует свои суждения на основе собственного опыта. Скептицизм характеризует мышление человека, способного сказать «нет». Никто не может усомниться в способности Рассела отстаивать свои оппозиционные взгляды. Он был арестован в 1915 году за выражение протеста по поводу вступления Англии в первую мировую войну. В двадцатых годах он подвергся остракизму со стороны своих коллег-либералов за оппозицию русскому коммунизму. В 1965 году он был осужден за организацию протеста против войны во Вьет­наме. К его деятельности можно относиться по-разному, однако не приходится сомневаться в мужестве и прямоте, стоящих за его действиями. Эта прямота прослеживается во всех трудах Рассела, поскольку является чертой его личности.

Было бы ошибочно полагать, что Расселу не хватало воо­душевления. Все, что мы знаем об этом человеке, каждая строка его произведений отражает его любовь к жизни, позитивный взгляд и конструктивную точку зрения. Его интеллектуальный скептицизм играет роль сдерживаю­щей силы, с помощью которой зрелое эго уравновешивает увлекающуюся натуру. В противоположность этому, лег­комысленный энтузиазм, свойственный обычному человеку, есть не что иное, как отчаянный поиск смысла и уве­ренности. При отсутствии внутренней убежденности, лич­ностного стержня, массовый человек хватается за любую новую идею, которая на время может послужить поддерж­кой его нерешительному, колеблющемуся эго. Поверхнос­тный энтузиазм — яркая примета ненадежного, непосто­янного человека, которая проявляется, в том числе в сексу­альных отношениях.

Критичность или скептический интеллект далеко не то же самое, что негативизм или недоверие. Подлинный скеп­тицизм нуждается в точке зрения, которая подкреплена опытом и поддерживается четкой и объективной логикой. Опыт, лежащий в основе критичности должен носить лич­ный характер, а не быть заученной догмой. Критицизм, опи­рающийся на догму, является признаком ограниченного ума. Рассел не скептик и не сомневающийся. Он верит в человечество. Он верит, что люди обладают способностью жить в радости и гармонии с миром. Однако он не так наи­вен, чтобы считать, что существует простое решение чело­веческой дилеммы. Он ученый, который изучал человечес­кое мышление и, следовательно, хорошо осведомлен. Его творчество — это результат его постоянных усилий интег­рировать эти два мира: субъективный и объективный.

Критицизм играет важную роль в творческом мышле­нии. Любое продвижение по пути знаний происходит вслед­ствие того, что существующие концепции подвергаются сомнению и отвергаются. Движение вперед невозможно без выхода за пределы прежних представлений и взглядов и, следовательно, без их изменения. Коперник опроверг Концепцию Птолемея, утверждавшую, что Земля является Центром Вселенной, и доказал, что она вращается вокруг Солнца. Дарвин отверг схоластическое учение о том, что Бог создал все виды животных. В результате возникла тео­рия эволюции. Эйнштейн говорил о неприменимости Нью­тоновой физики к астрономическим феноменам и ввел те­орию относительности. Психоанализ не раскрыл бы тайн бессознательного, если бы Фрейд не подверг сомнению господствовавшие в то время представления об истерии. Величайшие достижения стали возможны лишь потому, что каждый из этих людей руководствовался собственным разумом и имел мужество сказать «нет». Пытливый ум — это скептический интеллект в сочетании с увлеченной и лю­бознательной натурой.

Любому человеку есть что добавить в сокровищницу зна­ний, опираясь на уникальность личного опыта. Не суще­ствует двух людей, воспринимающих мир абсолютно оди­наково. Каждый человек обладает уникальным телом и ве­дет уникальное существование. Таким образом, мы все способны стать творческими людьми, если примем свою индивидуальность. Однако мы отвергаем ее, когда подчи­няемся голосу авторитета, подменяя собственные размыш­ления его мнением. Мы должны получить те знания, кото­рыми обладает авторитетный человек, но мы будем учить­ся лишь в том случае, если мы будем оценивать критически то, что узнаем от него.

Информация становится внутренним знанием после того, как она будет проанализирована и ассимилирована челове­ком. В противном случае информация уподобляется инстру­менту, бесполезному для человека, который не знает, как с ним обращаться. Научение*[18] — это не просто вопрос получе­ния информации. Научившийся человек знает, как ис­пользовать эту информацию в жизни, особенно в своей собственной. Он соотносит ее со своими чувствами и ин­тегрирует в свой опыт. Она становится его второй кожей, и именно в этом подлинная сущность знания. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, например, что плотник знает, как построить шкаф. Безусловно, он располагает необходимой информацией, но помимо этого обладает и навыками, которые позволяют ему использовать инфор­мацию особо не задумываясь. Информация становится частью его мастерства, являющегося истинным знанием. Его ноу-хау несет в себе отпечаток личного опыта и опре­деляет его как специалиста в данной области.

Плотник постиг свое ремесло в процессе работы, а ре­бенок познает жизнь в процессе ее проживания. Мы не можем обучить ребенка тому, как жить. Обучение — это передача информации, которая, дабы быть полезной, должна быть переведена в знание. Катализатором этого преобразования служит личный опыт. Информация, ко­торая увязывается с опытом человека, становится знани­ем; все остальное проходит сквозь разум, не будучи усво­енным, и вскоре забывается. Много ли из нас помнят школьный курс геометрии или истории? Какая часть из того, чему нас учили в колледже, сохраняется в памяти до более позднего возраста? Нередко настоящее научение происходит за пределами студенческих аудиторий: через социальное окружение и внеучебную деятельность. По­лученное таким образом знание по своей значимости час­то превосходит официальное образование.

Предпочтение, которое наша образовательная система отдает обучению перед научением, является отражением бессознательной веры в то, что информация ценнее мыш­ления. Любой педагог хочет, чтобы его студенты получили подлинное знание, однако для него более важно передать информацию, которой он владеет. Почему такое огромное значение придается информации? Может быть, она явля­ется своеобразным средством, предотвращающим возник­новение у подрастающего поколения сомнений в тех цен­ностях, на которых зиждется наша культура? По крайней мере, усвоение информации в том объеме, который требу­ется от студентов, определенно не оставляет времени для творческого мышления. Предполагается, что время для творчества придет после того, как будет усвоена информа­ция, но к тому времени удовольствие от учения пропадает и творческий импульс оказывается задушен. Дипломная ра­бота, последний этап в образовательном процессе, в пол­ной мере разоблачает пристрастие нашей образовательной системы к информации, а не к знанию. Исследователь­ская работа оказывается в большем почете, чем творчес­кое мышление. То, что это исследование не имеет личного значения для студента и что полученная в ходе его выпол­нения информация не имеет ценности для общества, уже несущественно. Ведь это, в конце концов, информация, а в наше компьютеризированное время мы наивно полагаем, что располагая достаточным объемом информации, мы смо­жем разрешить все проблемы человечества.

Какое место может занимать творческое мышление в компьютеризированном мире? Если информация — это все, что нам нужно, то не отказываемся ли мы тем самым от творческой функции человеческой личности? Без творчес­кой искорки удовольствие исчезает из нашей жизни. Мы становимся роботами, чье поведение предопределено, по­скольку наши действия могут быть вычислены. Это не очень приятная перспектива, однако, ее осуществление вполне реально, если только мы не отстоим свою индивидуаль­ность. Мы должны сохранить за собой право думать и дей­ствовать самостоятельно, а не становиться частью статис­тики. Но мы не сможем этого сделать, если наше мышле­ние будет основано на статистических данных.

Предположим, что четыре человека из пяти предпочита­ют определенный продукт, — является ли это достаточным основанием для того, чтобы и вы любили этот продукт? Если да — значит у вас нет собственного вкуса, и вы не можете составить собственное мнение. Вы можете возразить, что такое явное предпочтение указывает на превосходное ка­чество продукта. Тем не менее, ваш скептический ум дол­жен подсказать вам, что в условиях массового рынка пред­почтения создаются рекламой. Хотя каждый человек мо­жет лично проверить качество продукта и вынести ему свою оценку, специалисты по рекламе знают, что общест­венность в целом не отличается выраженным вкусом и не обладает критическими способностями. Если бы они дума­ли иначе, то не опирались бы в своей деятельности на рей­тинги и данные опросов предпочтений.

Вкус — это фундамент критической функции. У челове­ка, не обладающего вкусом, нет базиса для критики. Суж­дение, которое не выражает личного чувства, превращает­ся в морализацию. Например, критик, который одобряет или осуждает пьесу из-за содержащихся в ней идей, но не гово­рит при этом, доставил ли ее просмотр ему удовольствие, дает моральную оценку, но не критический обзор. Если личный вкус критика не является критерием для его суждения, тог­да он действует с позиции авторитета, который убежден в том, что лучше всех знает, что хорошо, а что плохо. Мой скеп­тический ум сомневается в его праве выносить подобные суждения. Мнение человека может совпадать или нет с моим собственным, но если он, опираясь на свой вкус, выра­жает его искренне, я отнесусь к его мнению с уважением.

Если у человека есть вкус, то он, основываясь на своих чувствах, может констатировать, нравится ему эта вещь или нет. Знание человека о том, что ему нравится, а что нет, является субъективным знанием. О том, кто обладает субъективным знанием, можно услышать: «Он знает, о чем говорит». Если человек к тому же может сказать, почему он любит или не любит нечто, то есть может выдвинуть ра­зумные аргументы в поддержку своего вкуса, значит, он обладает критическим мышлением.

Искренне желая, чтобы наши дети могли творчески мыс­лить и развивали критический взгляд, мы в то же время от­казываем им в праве на собственное мнение и спешим на­вязать свое собственное. Дома и в школе мы пытаемся со­вершенствовать их вкус, указывая, что им следует любить, ачто — нет. Мы не можем понять, что вкус — это врожден­ное, и что его можно развивать, делать более утонченным, но нельзя создать. Вкус может быть развит под влиянием нового опыта, однако человек, который не знает, что он лю­бит, а что нет, не сможет извлечь пользы из своего опыта. Вкус является врожденным, поскольку с момента рожде­ния мы способны отличить удовольствие от боли. Мы теря­ем вкус, если наш выбор не принимается во внимание и нас лишают права сказать «нет».

Преподавание искусства, музыки, литературы в рамках школьной программы зачастую соответствует все той же тен­денции: больше информации. Маловероятно, что таким об­разом удастся помочь человеку развить вкус, поскольку вся эта информация подается с позиции авторитета. Прежде всего, указывается, что перед вами великое произведение искусства, гениальная музыка или утонченное литератур­ное произведение, которое не может не нравиться. Вос­производится та же ситуация, что и в отношениях ребен­ка и матери, которая говорит ему, что хорошо, а что — нет, поскольку ей это лучше известно. Кто, получив такое ука­зание, способен испытать удовольствие? И если ответная реакция не несет в себе удовольствия, то, как можно счи­тать предложенное вниманию произведение — прекрас­ным? Все, что в действительности получает человек от по­добного авторитарного стиля общения — это информация, а не знание, и уж конечно не понимание и способность ценить прекрасное.

В соответствии с запросами массового общества разво­рачивается производство массовой культуры. На первый взгляд, репродуцирование и распространение достижений мастеров по доступным ценам может показаться настоящим благом для человечества, однако в результате такого ком­мерческого подхода ценность этих достижений сводится к простой информации. Слишком большой объем информа­ции может оказаться обескураживающим для рассудка че­ловека, а постоянное навязывание чужого мнения может притупить его вкус. Когда культура становится массовым феноменом, различия пропадают. Разница между высоким и низким, хорошим и плохим стирается, когда исчезает вкус.

Я не спорю с тем, что каждый человек имеет право знать и понимать ту культуру, в которой он живет. Но я не верю, что культуру можно привнести в массы. Роль культуры заключается в превращении массового человека в подлинного индивида, но для этого необходимо признать, что каж­дый человек обладает индивидуальностью, поддерживать его стремление к удовольствию и уважать его право говорить «нет». Не следует путать информацию и знание. Зна­ние приобретается в результате критического восприя­тия информации и ее оценки на уровне чувств. Человек учится не только головой, но и сердцем, и всем своим су­ществом. То, что познано таким образом, является подлин­ным знанием. То, что коснулось лишь головы, остается просто информацией.

Научение — это творческая деятельность, на которую нас вдохновляет обещание грядущего удовольствия, и это обещание выполняется, когда мы действительно научаем­ся чему-то. Мы добываем информацию, чтобы углубить свое знание и получить еще больше удовольствия. Мы не нуждаемся ни в принуждении, ни во внешнем давлении, которые приняты во многих образовательных системах. Когда образование сопряжено с удовольствием, школа становится радостным приключением самораскрытия и самопознания.

 

 

Глава 8