Заявление. В январе 1939 г., точно числа не помню, меня вызвал на допрос следователь Гуща (член КП(б)Б), Гуща мне заявил

26 мая 1938 г. по провокационным, фальшиво-состряпанным «данным», работниками УНКВД по Могилевской области я был подвергнут аресту и брошен в сырой подвал, в одиночную сырую камеру. Эта провокация, созданная против меня, что я, якобы, «враг народа», была исключительно состряпана б. нач. УНКВД Ягодкиным и Самерсовым, ныне осужденными как враги народа. «Следствие» на меня было поручено следователю Яндовскому (член КП(б)Б), последний на протяжении 2-х месяцев издевался надо мною, наносил мне всевозможные тягчайшие оскорбления, требовал от меня ложных признаний, чтобы я написал, что я «враг народа», шпион 4 стран. Я на эту провокацию отвечал категорическим протестом, доказывая, что я никогда и нигде никакого преступления перед партией и Советской властью не делал, что я являюсь честным, подлинным большевиком-коммунистом Великой партии Ленина-Сталина. Мне всячески угрожали, запугивали бандитскими расправами, со стороны Яндовского и Ягодкина на «сам сказкам». Но я был непоколебим и на провокацию не пошел, за что в камеру и так сырую была напущена вода, без света, где я простоял в воде 42 суток. В середине июля месяца 1938 г. я был вызван на «допрос» следователем Юрковым (член КП(б)), последний также требовал от меня провокационных показаний на себя, что я «враг народа», применяя ко мне всевозможные издевательства, вплоть до испражнения воздуха в рот, наносил мне также всевозможные тягчайшие оскорбления, и перед Юрковым я так выдержал напор и ложь и клевету, на себя не написал. Через несколько дней я был вызван на «допрос» б. зам. нач. УНКВД Абрамовым (член КП(б)Б). Последний мне предложил написать провокацию на себя о том, что я «враг народа, шпион» и так же «член право-троцкистской к/р организации существовавшей на территории Могилевского р-на и гор. Могилева» и дал провокационные показания на секретарей Горкома КП(б)Б Шуба и Тура, так как я, якобы, имел тесную связь, кроме того, Абрамов мне заявил, что я, якобы, с Шубом и Туром участвовал на подпольном совещании в мае месяце 1937 г., и что это совещание якобы проводил Шарангович и Климчук. Я от этой провокации также категорически отказался, доказывал что я никогда и нигде ни на каком подпольном совещании не участвовал, что я никакого понятия не имею о к/р право-троцкистской организации, что Шуба и Тура я знаю как честных и преданных коммунистов и партийных руководителей. Абрамов мне «доказывал», что у него имеются «показания» и требовал подтвердить эту провокацию. Я категорически отказался, заявил, что я скорее умру честным, таким, каким я был и есть, но провокацию на себя брать не буду. Через несколько дней я был вызван на «допрос» б. нач. УНКВД Ягодкиным. В его кабинете присутствовал Самерсов и еще 2 работника с УГБ, мне фамилии их не известны. Ягодкин мне предложил написать на себя провокацию, что я «шпион и член право-троцк. к/р организации» и дал развернутые показания на Шуба, Тура, Шубика, Бачюкова и друг., всего 18 человек, что «они так же враги народа». Я категорически отказался выполнить провокационные предложения Ягодкина, после чего был избит до потери сознания. Избивали меня в кабинете Ягодкина Ягодкин, Самерсов и еще 2 человека мне неизвестных. После этого мне Ягодкин заявил, что «меня он расстреляет», при чем меня пустит на «обработку» к бандиту-камерному Лонскому, который меня заставит написать все то, что ему Ягодкину нужно. Я категорически заявил, что меня он Ягодкин и др. могут забить, но лжи, клеветы и провокации от меня не услышат. После этого я был брошен в каменный мешок-карцер совершенно без воздуха, опачкан человеческим калом, где я «просидел» 120 суток. 15.11.38 г. я был вызван на «допрос» следователем УГБ Казакевичем (член КП(б)Б), последний меня на протяжении 2 дней мучил, «стойка», наносил мне все возможные оскорбления, требовал «признания», что я якобы «участник» право-троцкист. к/р организации». Я так же и Казакевичу дал категорический отпор, все же Казакевич мне предъявил провокационное обвинение по 72 и 75 ст.ст. УК БССР и впервые я был официально допрошен. Предъявленное мне обвинение я категорически отверг и заявил, что это провокация, что он выполняет задание Ягодкина.

В январе 1939 г., точно числа не помню, меня вызвал на допрос следователь Гуща (член КП(б)Б), Гуща мне заявил, что он имеет задания от Ягодкина меня «угробить». Гуща мне начал превышать уже новое, 3-е по счету, обвинение по 180-й ст. УК БССР, что я якобы являюсь «мародером», что на меня имеются показания Петрусенко, Сидоренко и друг. Я, как и в этом провокационном обвинении, абсолютно не виновен, так же категорически протестовал, доказывая, что это провокация Ягодкина. В феврале месяце 1939 г. я неоднократно вызывался Гущей на допрос. Гуща надо мною издевался, наносил мне всевозможное тягчайшее оскорбление, бросал в меня прессом в лицо, при чем заявил, что он Гуща сам будет расстреливать. Я и перед Гушей выдержал, всю выдвинутую провокацию против меня категорически опроверг.

13.03.39 г. я был с подвала переброшен в тюрьму и посажен в смертную камеру, где просидел до 10.04.39 г. и был освобожден под подписку.

14—15.05.39 г. надо мною Петрусенко и друг[ими] Воен. Трибун. было рассмотрено угол. дело, и в результате Воен. Трибуналом я был оправдан, как ни в чем не виновен.

Сидя в подвале НКВД, я видел и слышал как на протяжении 4-х месяцев в камерах подвала систематически день и ночь избивали заключенных до полусмерти и я лично сам видел как 6 человек были забиты до смерти, из них я одного узнал, это гр-н Эпштейн – бухгалтер Могилевской шелковой фабрики, других фамилий не знаю. Очевидцем был такого факта, когда ночью в июле месяце раб. УНКВД Гуща и Титов (члены КП(б)Б) спускались в подвал, заходили в 3-ю камеру, режимную, и под видом арестованных – переодеты в штатскую одежду — избивали заключенных до полусмерти. Обычным явлением было, когда в коридорах подвала по несколько человек лежало избитых до полусмерти. Это был кошмар возврата пыток средневековья. Об этом знал б. зам. Нач. УНКВД Абрамов. Как мне известно, сейчас работает в Верховном Суде БССР. Десятки забитых в подвале заключенных бандитами: Лонским, Абрамчуком, Орловым и друг. под руководством Ягодкина, Абрамова и Самерсова, на них были составлены акты «о смерти» от болезни доктором Гельбергом.

Сотни людей умерли от побоев в Могилевской тюремной больнице, от перелома ребер, ключиц, отбиты почки – грыжи. На всех составлены фиктивные акты доктором Гельбергом и Василевским. Об этом было хорошо известно нач. тюрьмы Емельянову, таковой как агент Ягодкина скрыл это величайшее преступление от партии и Советской власти. Считаю, что вышеуказанные лица (члены КП(б)Б) ныне работающие в органах НКВД как Гуща, Титов, Казакевич, Горский и другие, как совершившие тягчайшее преступление перед партией, должны понести соответствующую кару.

К сему КУНДОВИЧ

Ф. 4, воп. 21, спр. 1805, л. 202—206. Копія

9. Ліст Райхліновіча ў Варашылаўскі Райкам КП(б)Б

Г.

Принужден обратиться к Вам, так как на месте, сколько я ни обращался, все осталось безрезультатно. Я рабочий кузнец, происхожу из бедной рабочей семьи, мой отец также рабочий кузнец, работал по найму до 1918 г., я работал по кузнечному делу по найму, в 1918 году, сознавая свой классовый долг, я добровольно вступил в ряды Красной Гвардии, впоследствии Красной Армии, и отправился на фронт, где я участвовал как младший и средний командир на Западных фронтах против белополяков до 1921 года.

После заключения мира я продолжал службу в рядах Красной армии до 1923 года. В ВКП(б) я вступил в 1919 г., будучи на фронте Красной армии.

При демобилизации из Красной армии я поступил на службу в РК милиции в должности командира кав. части милиции, где я прослужил до 1937 года, за все время пребывания на службе, как в Красной армии, так и в милиции, никакого не только взыскания, но даже и замечания не имел, по партизанской линии также не имел никаких замечаний, всегда проводил в жизнь генеральную линию партии.

По службе я имею целый ряд вознаграждений и грамот за успешную борьбу с бандитизмом, как-то: почетный знак милиционера, огнестрельное оружие, грамоту от маршала Советского Союза тов. Буденного, имею личные две грамоты и 500 руб. деньгами.

Но, по-видимому, моя честная, преданная работа в органах врагам народа не понравилась, 15 сентября 1937 года я был вызван в Управление милиции Белоруссии и тут же арестован, посажен в тюрьму:

Следствие вело УГБ НКВД БССР, после двухмесячного пребывания в тюрьме мне предъявили обвинение в шпионаже и начались горькие дни муки и нечеловеческое издевательство, меня пытали разными средневековыми средствами, от меня без всякого основания требовали только одно, чтобы я подписался в том, что я шпион, следователи УГБ НКВД СУСМАН, ПИСАРЕВ, ЗАВАЦКИЙ, ВЫСОЦКИЙ и 4 следователя, которых фамилии я не знаю, устроили надо мной инквизицию такую, что невозможно описать, не говоря уже о жестоких избиениях, которые подорвали все мое здоровье, а пытки – то это принимало просто не выносимый характер.

В ноябре месяце 1937 года меня привели в 1 час ночи на допрос, и началась расправа, я был связан в смирительной рубашке и избит до потери сознания, в декабре этого же года надо мной делали инсценировку обрезания, дело происходило так: В 2 часа ночи при допросе мне предложили, чтобы я спустил штаны, якобы они хотят мне сделать обрезание, на что я сразу не согласился, но после жестокого избиения я спустил штаны, и один из следователей вынул нож и заставил, чтобы я половой орган положил на табуретку, но так как я этого не сделал, они меня схватили за половой орган и начали таскать по комнате до потери сознания.

На следующий новый год, т.е. 1 января 1938 года, меня вызвали на допрос тоже ровно в 2 часа ночи, заставили меня стоять смирно, и один из них стал на табуретку и начал мочиться мне в ухо, в этом же месяце также в час ночи при 30 градусном морозе при нарочно открытых окнах и дверях меня раздели в одной рубашке налили мне за воротник воды 2 графина с водой и заставили сидеть до 8 часов утра, на мне абсолютно вся одежда до нательной рубашки и кальсон замерзли, я сам был смерзнут до потери сознания, такие пытки продолжались 9 месяцев. После этого мне объявили решение особой тройки о том, что я осужден на три года, как социально опасный элемент и был выслан в Унжевские лагеря.

После моей жалобы дело мое было пересмотрено, и после семимесячного пребывания в лагере я был освобожден и, правда, следователь УГБ НКВД ПИСАРЕВ, тот же самый, который меня подвергал избиению, пересматривал мое дело, просил меня извинить за «недоразумение», что меня три года мучили зря, и дело было прекращено.

За время нахождения под арестом моя семья была выброшена из квартиры, ей было объявлено, что она семья врага народа, вещи мои пропали, я на свои средства вырастил коня как любитель кавалерийской езды и его после моего ареста оставили в той части Милиции, где я работал, и по освобождении меня его мне не возвращают, таким образом, я очутился после освобождения просто в безвыходном положении, болен и без средств к существованию и без квартиры.

На основании вышеизложенного, прошу учесть мое тяжелое положение, помочь мне восстановить потерянное здоровье, восстановить меня на работе и вернуть мне квартиру и лошадь, с которыми я надеюсь при первом необходимом случае выступить на защиту нашей любимой родины и уничтожать врагов народа, пытавшихся пошатнуть нашу священную территорию. Враги народа поколебали мое здоровье, но не поколебали моей большевистской воли, я с природы рожден большевиком и таким умру, умру за рабочее дело, за дело ЛЕНИНА-СТАИНА.

Добавляю, что следователь Высоцкий, который меня избивал и издевался надо мною, заставлял меня стоять смирно, держать толстую книгу евангелия, креститься и молиться, в настоящее время он уволен из органов НКВД и по особому ходатайству устроился на работу в Минвоенторге в качестве нач. спецчасти, числится еще членом партии.

Писарев также избивал и издевался надо мной, также член партии, продолжает работать в УГБ НКВД.

Мой адрес: гор. Минск, Первомайская улица, дом №1, кв. 2. Райхлинович

Верно: Секретарь Ворошиловского РК КП(б)Б Власов

Ф. 4, воп. 21, спр. 1807, л. 22—23.Копія.

10. Заява былога капітанга 13 стр. дывізіі Г.Г. Кунда сакратару ЦК КП(б)Б

Г.