Законченность, подобие

Достаточно законченный вид “Большому Китаю” придают уже имеющиеся связи с зарубежными сообществами этнических китайцев. Этот “спрут” уже довольно густо покрывает поверхность планеты, а экономическое “кровообращение” в его щупальцах не имеет выраженной направленности. Дело в том, что значительную трудность всегда представляло определение эквивалентности во встречном движении “товар — деньги” в отношениях массива с Гонконгом и хуацяо. К тому же в 90-е годы каналы родственных связей стали использоваться и для движения финансовых средств из массива вовне, например, стали нередки случаи поддержки зарубежных родственников преуспевающими жителями КНР (помощь в открытии собственного дела за рубежом, оплата расходов на обучение, лечение). Некоторое исключение составляет, быть может, информационно-технологический ток, более направленный внутрь массива. Важно при этом отметить, что глобальное присутствие не требует от экономики Китая крупных ресурсов, зарубежные сообщества, как минимум, сами себя обеспечивают. Соответственно, Пекину не грозит то, что называется “сверхпротяженностью” (overexstention). Этот недуг, как известно, часто оказывался роковым для многих империй и систем.

Среди многочисленных признаков самодостаточности необходимо упомянуть стройный комплекс представлений о внешнем мире и месте Китая в нем. Устойчивость основных политических установок (“многополюсный мир”, “пять принципов мирного сосуществования”, “мирное внешнее окружение”, “одна страна — две системы”) в течение длительного периода связана, конечно, не только с последовательностью пекинского курса. Очевидно, что эти постулаты выведены из точных наблюдений и хорошо продуманных прогнозов — в том числе в области развития мирового хозяйства. Так, экономический феномен интегрирующегося “Большого Китая” справедливо рассматривать как часть процесса “регионализации” мирового хозяйства, выявления геоэкономического содержания в концепциях “многополюсного мира” и “мирного окружения”.

Многомерная самоидентификация страны ее руководством удачно дополняет теоретическую цельность и гибкость внешней политики. Пекин охотно ассоциирует себя и с “Югом”, и с “Востоком”, и с “социалистической страной”. Это облегчает практическое маневрирование на международной арене. Заметным явлением в 90-е годы было еще и введение в идеологию внешней политики компонента, связанного с апелляцией к традиционным ценностям, восточным философиям. Это существенно повысило уровень взаимопонимания с азиатскими государствами. Многим исследователям концептуальная база китайской внешней политики кажется несуществующей или размытой7. Это — поверхностное впечатление. Если видеть в развитии Китая с 80-х годов осуществление принципов сочетания, синтеза, конвергенции и т.п., то хорошо понятны связность и системность представлений о мире и его отдельных частях, взаимопроникновение экономической стратегии, внутренней и внешней политики. В последней, так же как и во внутреннем курсе, прослеживаются примерно те же принципы: последовательности и преемственности, пропорциональности, концентрации на ближайших задачах, алгоритм “зажать — отпустить” (в международных делах это проявляется в способности как улучшать, так и ухудшать отношения с отдельными странами в зависимости от ситуации) и т.п. Впрочем, этот предмет заслуживает отдельного рассмотрения.

Заслуживает внимания и еще одно свойство экономики Китая, которое можно было бы охарактеризовать как подобие, отражение и т.п. Участие в мирохозяйственных процессах заставляет и эту страну искать организационно-институциональные формы, аналогичные по функциям общераспространенным. Этого же требует и принцип пропорциональности партнерства. Соответственно, помимо сферы сотрудничества с хуацяо и тунбао, представленной по большей части небольшими и средними проектами, набирают силу аналоги ТНК, представленные крупными территориальными и отраслевыми объединениями КНР (внешнеторговые и инвестиционные компании центрального подчинения и отдельных провинций, базирующиеся в Гонконге холдинги, торгово-промышленные конгломераты, опирающиеся на гигантские госпредприятия). Они активны на внешних рынках, иногда даже конкурируют между собой. Вместе с тем государство выступает как их непосредственный участник, организатор и координатор, проводя, в частности, достаточно согласованную и обеспеченную внешнеполитическими средствами, инвестиционную деятельность за рубежом. Поэтому подобие в китайском случае носит в большей степени характер функционального обеспечения системы и необходимой для нее степени участия в мировом хозяйстве, т.е. скорее самовоспроизведения, чем воспроизведения социально-экономических и структурных параметров, обычных для внешнего мира.

Из положения экономики Китая в мировом хозяйстве как обособленной системы и нынешнего кризиса следуют довольно простые выводы. Во-первых, системное качество хозяйства принципиально достижимо в современных условиях и, возможно, повторимо и перспективно в других очень крупных странах или группах соседних стран. Ничего сверхъестественного в экономике и политике Пекина в последние десятилетия не наблюдалось, а продолжающийся почти тридцать лет динамичный рост был начат из очень тяжелого положения. Стратегия самообеспечения в принципе вполне сочетаема с интенсификацией внешнеэкономических связей, а цели адаптации к внешнему рынку, несомненно, приоритетней, чем задачи интеграции в него, — последний процесс для крупных стран, вероятно, уже не очень возможен.

Учитывая, что стратегия развития и реформы в Китае следовали в общем-то за естественными потребностями развития производительных сил этой страны (а иначе они вряд ли были бы столь успешными), можно предположить, что аналогичные стратегии станут еще популярнее, будут и дальше приводить к формированию достаточно обособленных от мирового хозяйства комплексов — с существенно другими ценовыми, структурными и внутрисистемными характеристиками. Возможно, это приведет к затуханию очередной волны глобализации, а очередной цикл мирового развития будет более ориентирован на внутренние рынки. На сей счет применительно к развитым странам уже существует немало прогнозов, подкрепленных эмпирикой наблюдений за ходом циклических процессов в мировой экономике.

Стало общим местом признание слабеющей экономической роли государства в ходе глобализации (интеграции). Однако закономерность эта, по-видимому, не универсальна и охватывает лишь развитой мир, да и то с определенными оговорками — в связи с регионализацией и замещением национальных институтов довольно мощными региональными, наднациональными. В остальных же странах проблематичность полноценной мирохозяйственной интеграции оставляет для национального государства еще слишком много проблем внутреннего развития, чтобы говорить об ослаблении этой роли. Тем более, что региональная интеграция, развернувшаяся в Азии и Латинской Америке, еще очень далека от завершения, в свою очередь, требуя от национальных государств значительного вмешательства в ход событий. Регионализация в китайском случае (интеграция массива и территорий) отчетливо демонстрирует, сколь огромная роль принадлежит в этом процессе государству. Не исключено, что с затуханием глобализации и в других странах экономическая роль государства будет иметь тенденцию к усилению, углубляемую кризисными явлениями в мировом хозяйстве.

Системность Китая, его внешнеэкономическая (внешнеполити-ческая) полноценность и самодостаточность позволяют предположить, что дальнейшее развитие этой страны будет сохранять значительную специфику, — то есть базироваться главным образом на внутренних потребностях. Вряд ли КНР будет повторять известные траектории новоиндустриальности, хотя в отдельных частях системы сходство окажется значительным. Тем не менее, учитывая преимущественно аграрный характер массива, а также теоретическую достижимость постиндустриальной стадии на основе уже сложившейся социально-экономической структуры (имеющей все шансы для безболезненного перерастания в смешанную экономику), мы можем предположить, что положение “мастерской мира” отнюдь не обязательно станет очень длительным этапом и основным компонентом будущей эволюции Китая. Китайская городская и сельская действительность во многом противоречат классическим представлениям о капитализме и имеют немало потенциальных черт нового, постиндустриального строя, в том числе вследствие воспроизведения при активном участии государства некоторых его черт. К ним можно отнести существенно изменившееся взаимодействие науки и производства, многократно возросшие в связи с этим вложения в качество работника, невозможность измерить результаты многих современных видов труда в категориях трудовой теории стоимости, частичное замещение рыночных импульсов субъективным целеполаганием, опережающий рост коллективной собственности, а также индивидуальной (личной) собственности самостоятельно занятых и, соответственно, низкой роли прибыли среди мотивов производства.

Не нужно исключать, что “постиндустриальность” в китайском варианте развития примет формы модернизации деревенской жизни в большей мере, чем это рисуют прогнозы урбанистического свойства. На этом, уже обсуждаемом китайскими футурологами, пути есть немало заманчивых перспектив, впрочем, как и сложных технико-экономи-ческих проблем. Ясно, однако, что аграрный компонент китайской цивилизации сыграл и сыграет куда большую роль в ее развитии, чем мы это обыкновенно представляем, — хотя бы потому, что со многими проблемами, стоящими перед нынешними преимущественно городскими экономиками Восточной Азии, Китай уже справился, так и оставшись в основном крестьянским обществом.

Вряд ли это обстоятельство можно продолжать считать за признак отсталости или отставания страны от ближайших соседей по Азии. Тем более, что крестьянство может в ряде случаев оказываться современней горожан. В исследовании известного социолога Алекса Инкелеса (Alex Inkeles) и его коллег, предметом был индивидуальный уровень модернизированности сознания. Выяснилось, что жители сельских районов в Китае (окрестности Тяньцзиня) существенно превосходят горожан по пониманию своей социально-экономической роли (личной эффективности), склонности к продолжению образования, способности к долгосрочному планированию хозяйственной деятельности, умению использовать в работе технические достижения и т.д.8

Становление “Большого Китая” в качестве системы в международном разделении труда, как мне кажется, подчеркивает условность категорий, претендующих на универсальный характер, в частности, понятия “переходные” страны. Последнее, скорее, имеет локальный смысл. Вероятно, лучшим критерием для классификации стран “периферии” было бы деление по принципу “интегрирующихся” или “дезинтегрирующихся” пространств — с точки зрения их внутренней социальной и экономической консолидации.

Существование и укрепление относительно обособленных систем и подсистем в современном мире, по-видимому, свидетельствует не только о его многополярности, но и полисистемности, — означая тем самым очередной крах универсально-шаблонных представлений о характере социально-экономических процессов на планете.