РАННИЙ НЕМЕЦКИЙ ГУМАНИЗМ

 

Ранний немецкий гуманизм испытывает сильное влияние итальянской гуманистической культуры. Первые немецкие гуманисты (Петер Лудер, Р. Агрикола и др.) совершают паломничество в Италию и, возвратившись на родину, становятся страстными пропагандистами знаний. Многие из них создают школы, в которых вводят изучение классических языков, творчества древнегреческих и римских писателей. К началу XVI в. новые гуманистические веяния проникают также в университеты, которые в средние века были ярыми врагами светского образования. В университетских городах возникают гуманистические кружки. Раньше других на путь борьбы за светскую образованность стал Эрфуртский университет, где во главе «партии» гуманистов стоял энергичный и талантливый педагог Муциан Руф. В своих лекциях он открыто выступал против невежества духовенства, против схоластической науки, ратовал за раскрепощение мысли от тирании католических догм.

Сильное влияние гуманизма сказывалось в Тюбингенском университете. Здесь наиболее активную роль играл в начале XVI в. Генрих Бебель (Genricus Bebelius, 1472—1518). Бебель вел борьбу с обскурантами не только с профессорской кафедры, но и в художественном творчестве, в своих фацетиях (Libri facetiarum, 1508—1512), небольших рассказиках, очень часто напоминающих анекдот. Основой их служит какой-нибудь случай из жизни (происшествие, остроумная реплика и т. п.). Наибольшее число фацетий (всего их 439) посвящено развенчанию монахов, папской курии. В «Фацетиях» Бебель с гневом пишет также и о немецких князьях, их грубости, привычке жить за счет безнаказанного грабежа народа. О крестьянстве (Бебель сам происходил из крестьянской среды) он пишет в тонах сочувствия, что свидетельствует о здоровом демократическом чувстве писателя.

Цитаделью мракобесия в Германии XVI в. был Кельнский университет. «Партию» схоластов здесь возглавляли Арнольд Тонгрский, Ортуин Граций, пользовавшиеся популярностью в богословских кругах. Однако даже в Кельне были сторонники гуманизма (Герман Буш и др.), боровшиеся за приближение преподавания в университете к жизни. Столкновение гуманистов с обскурантами носило в Германии вначале локальный характер. Общенациональный резонанс их борьба приобрела впервые в связи с «делом Рейхлина», которое заставило защитников разума и прогресса сплотиться и выступить единым фронтом против врагов просвещения и человечности.

Иоганн Рейхлин и «Письма темных людей» (Johann Reuchlin, 1455—1522)

 

Рейхлин был выдающимся ученым своего времени. Он приобрел широкую известность своими глубокими и обширными познаниями в области классической филологии, а также как переводчик многих древнегреческих авторов (Ксенофонта, Лукиана и др.) на латинский язык. Рейхлин, будучи юристом, находился на службе у герцога Вюртембергского. Вместе со своим патроном он совершил поездку в Италию, где близко сошелся со многими итальянскими гуманистами (Фичино, Полециано и др.). Известный знаток еврейских древностей Мирандола познакомил Рейхлина со священными книгами иудеев и вызвал в нем большой интерес к древнееврейскому языку. В дальнейшем Рейхлин становится блестящим специалистом по древнееврейской филологии (гебраистом). Он написал еврейскую грамматику и издал ее вместе со словарем, основательно изучил Талмуд и Кабалу, перевел с еврейского часть Библии, желая подчеркнуть неточность Вульгаты 1, текст которой считался каноническим. Тем самым Рейхлин положил начало критическому отношению к Ветхому и Новому завету.

Занятия Рейхлина еврейской филологией, его критический взгляд на Священное писание приводили в раздражение кельнских обскурантов. Назревал конфликт. Нужен был только повод, и он нашелся. В 1507 г. ученый-еврей Пфефферкорн, принявший христианство и близко стоявший к кельнским мракобесам, издал книжку «Еврейское зеркало», в которой он всячески поносил своих бывших единоверцев. За этим пасквилем последовали еще два сочинения, носящие характер открытого доноса. Все эти писания были адресованы непосредственно императору Максимилиану с присовокуплением совета о необходимости уничтожения еврейских священных книг. Максимилиан решил заслушать мнение авторитетных ученых кругов. К рассмотрению вопроса были привлечены некоторые университеты и трое ученых, в их числе и Иоганн Рейхлии. Все эксперты или поддержали Пфефферкорна, или дали уклончивые ответы. Только один Рейхлим высказался за' сохранение священных книг евреев, так как хорошо понимал их большое культурное значение.

Твердое и мужественное поведение Рейхлина привело в ярость кельнских мракобесов. В 1511 г. Пфефферкорн издает против него памфлет «Ручное зеркало», в котором он пытается оспорить компетентность Рейхлина как гебраиста. Всячески понося ученого, Пфефферкорн стремится внушить читателям, что тот просто-напросто подкуплен евреями. Рейхлин обратился с жалобой к императору и одновременно ответил на клевету Пфефферкорна острым полемическим сочинением «Глазное зеркало» (1511). В нем Рейхлин опровергает все обвинения и клеветнические измышления Пфефферкорна. Ответ Рейхлина произвел огромное впечатление на немецких гуманистов своей доказательностью. Уничтоженный Пфефферкорн обратился за поддержкой к кельнским богословам. Последние не заставили себя просить. Они прибегли к методу устрашения, обвинив Рейхлина в ереси и потребовав отречения от еретических взглядов и покаяния в грехах. Тогда Рейхлин снова берется за перо и обращается за помощью к немецкой научной общественности. В 1513 г. он выступил с «Откровенным признанием», где обстоятельно осветил перипетии своей борьбы с Пфефферкорном. Затем последовало сочинение «Защита против моих клеветников», в котором Рейхлин просит императора защитить его от бесчестных врагов. Схватка Рейхлина с обскурантами взбудоражила Германию. Она сплотила гуманистический лагерь, поколебала авторитет церкви. Многие гуманисты поняли, что Рейхлин, борясь с мракобесами, отстаивает общие интересы. Глава гуманистического кружка в Эрфуртском университете Муциан Руф писал: «Варвары составили против нас заговор. Каждый по одному мы не можем им противиться. Нам необходимо соединиться и общими силами вступить в борьбу с врагами. Если мы этого не сделаем, мы будем побеждены, а с нами погибнет и наука...» Рейхлину писали друзья и единомышленники, он не чувствовал себя одиноким, и это укрепляло его решимость бороться до конца. В 1513 г. Рейхлин был вызван в Майнц на суд для того, чтобы защититься от обвинений в еретичестве. Народ оказал ему торжественную встречу. Его чествовали как героя. Широкая поддержка гуманистических и демократических кругов помогла Рейхлину в дальнейшем добиться решения «дела» в свою пользу.

В 1514 г. Рейхлин издал сборник «Письма знаменитых людей», в котором опубликовал все письма, поступившие к нему в связи с его борьбой с Пфефферкорном и кельнскими богословами. Картина получилась впечатляющей. Всем стало ясно, что гуманистическая «партия» представляет грозную силу. Литературная общественность Германии ожидала, что мракобесы не замедлят с ответом. Гуманисты воспользовались этой ситуацией и издали «Письма темных людей» (Epistolae obscurorum virorum, I часть—1515, II часть—1517), т. е. якобы переписку единомышленников Пфефферкорна. В действительности, это была ядовитая сатира на обскурантов, сочиненная группой гуманистов, но в ней настолько правдиво воспроизводился характер их интересов, их эпистолярный стиль, что произведение ввело в заблуждение многих защитников обскурантизма. Поначалу они встретили сочинение с удовлетворением, как свидетельство сплоченности рядов своей «партии». Однако вскоре обскуранты поняли свою ошибку и пришли в неописуемую ярость. И было отчего. Ведь «Письма темных людей» — это памятник их невежеству и аморализму. Сатира представила мракобесов миру такими, какими они были на самом деле, — дремуче невежественными, но злобными врагами просвещения. Она выставила их глупость на всеобщее обозрение, заставила потешаться над ними всю образованную Германию. Оказалось, что все эти магистры и доктора, хваставшие своей ученостью, в действительности были невеждами, не знавшими даже латыни. Их познания столь ничтожны, что они серьезно обсуждали вопрос, как правильно писать — magister nostrandus или noster magistrandus. Все «Письма» адресованы одному лицу — Ортуину Грацию — столпу кельнских обскурантов. Его многочисленные корреспонденты, носящие «значащие» имена (Навозий, Губошлеп, Ослятий, Тупиций, Тугоухий и др.), спрашивают у него совета по множеству вопросов. Так, например, некий Генрих Швахумель просит Ортуина разъяснить, совершил ли он грех, съев в постный день яйцо с зародышем? (II, 26). Второй ученый муж Конрад Оболтус хочет знать, правильно или нет он объясняет происхождение некоторых выражений и слов. По мнению Оболтуса, имя бога «Меркурий» происходит от слов «мера» и «кура», ибо Меркурий — «покровитель торговцев, а торговцы продают все мерами и едят кур» (I, 28). Некоторые обскуранты не скрывают своего невежества, пытаясь найти ему оправдание. Так, Петр Тупп, лиценциат богословия, считает, что богословам незачем знать грамматику, они также не должны изучать греческий и еврейский языки. «Темные люди» не имеют никакого представления о Гомере, Вергилии и других античных писателях. Их собственное «творчество», вкрапленное в письма, представляет собой надругательство над поэтическим искусством.

Корреспонденты Ортуина Грация не скрывают своей ненависти к гуманистам. Они чувствуют, как под влиянием идей гуманизма рассеивается мрак невежества, как падает в народе интерес к схоластической «учености». Они тоскуют о золотых временах, когда обучение поэзии «считалось великим паскудством». А сейчас все иначе. «Доходов никаких нет. Ученики не хотят более жить в бурсах и учиться у магистров, из двадцати едва один ищет получить степень. Прочие же хочут учиться словесности. И магистрам некому читать лекции, а слушать поэтов сбегается такая толпа, что только диву даешься» (11,46).

Катастрофически падающий престиж схоластического суемудрия и, напротив, возрастающая с каждым годом популярность гуманистического образования вызывают лютую злобу обскурантов. Они готовы всех гуманистов истолочь в ступе. Имя Рейхлина все время мелькает в их переписке. Они, разумеется, за Пфефферкорна и других инквизиторов от науки.

Ревнители гуманизма в свою очередь призывают избавить Германию от схоластов, этой ветоши средневековья. В конце «Писем» приведен совет палача, как сделать, чтобы такие «великие подсвечники или светильники», как Ортуин Граций, Арнольд Тонгрский, Яков Госстратен и Иоганн Пфефферкорн светили еще ярче. Я «не сумлеваюсь, что ежели бы вас четверых с вашей мудростью привязать покрепче к столбу да подвалить добрую кучу сухих дровишек, получился бы славный светоч миру...» (II, 62).

«Письма темных людей» имели большой успех. Они подорвали авторитет схоластов и укрепили позиции гуманистов. Учитывая это обстоятельство, папа Лев X счел целесообразным отложить решение по «делу Рейхлина» на неопределенный срок. Гуманисты торжествовали победу.

Вопрос об авторстве «Писем» до сих пор остается невыясненным. Возможными авторами первой части считаются Крот Рубеан, видный член гуманистической «партии» в Эрфурте, и Герман Буш из Кельна. Вторая часть написана при энергичном участии Гуттена.

 

Примечания.

1 Вульгата — латинский перевод Библии, сделанный в IV в. «отцом церкви» Иеронимом и считавшийся каноническим.

Ульрих фон Гуттеп (Ulrich von Hutten, 1488—1523)

 

Ульрих фон Гуттен — самый талантливый публицист немецкого Возрождения. Весь пафос своего незаурядного красноречия он обрушивает на папский Рим, на князей, борясь за сильную, независимую от римской курии Германию, сплоченную под эгидой императора. Гуттен был прежде всего общественным борцом, и все произведения его имеют политическую окраску. Они отличаются агитационной направленностью, зовут активной борьбе против папства и княжеского деспотизма.

Гуттен был выходцем из старинного, но обедневшего дворянского рода. Родился он во Франконии, на юге Германии. В 11 лет, из-за слабого здоровья, Гуттен был отдан в бенедектинский монастырь для подготовки к духовному званию. Здесь молодой послушник основательно изучил латынь, но проникся чувством глубокого отвращения к монашеской жизни. Когда настал срок пострижения, Гуттен бежал из монастырского заточения. Начинается период его странствования по Германии. Гуттен сближается с гуманистом Кротом Рубеаном, учится в Эрфуртском и в других университетах. В разгоревшейся борьбе между Рейхлином и Пфефферкорном он всецело был на стороне первого.

Гуттен сам пробует свои силы как поэт. В 1511 г. появляется на латинском языке его поэма «Об искусстве стихосложения», доставившая ему популярность в литературных кругах. В 1512 г. Гуттен едет в Италию, где по настоянию отца штудирует юриспруденцию в Болонском университете и основательно знакомится с творчеством древнегреческих писателей, особенно сатириков Лукиана и Аристофана. В Риме Гуттен имел возможность наблюдать жизнь католического духовенства, чья алчность и нравственная нечистоплотность произвели на него удручающее впечатление и одновременно дали богатейший материал для творчества.

По складу своего писательского дарования Гуттен тяготеет к сатире и памфлету. В 1515 г. правитель герцогства Вюртембергского Ульрих предательски убил двоюродного брата Гуттена Ганса, чтобы склонить к сожительству его молодую жену. Факт неслыханного произвола вызвал негодование дворянских кругов. Гуттен берется за перо. К борьбе его призывали не только родственные чувства, но и оскорбленная честь рыцарского сословия. Он пишет обвинительную речь против Ульриха Вюртембергского. Распространенная родственниками Гуттеиа, она стала известна даже за пределами Германии. Подражая ораторским приемам Цицерона из его речи против Каталины, Гуттен уничтожил убийцу, представил его извергом, превзошедшим жестокостью самого сатану.

Сатира произвела огромное впечатление на немецкую общественность. Ободренный успехом, Гуттен выступает еще с четырьмя речами против Ульриха, развенчивая его как подлого тирана. Он призывает своих соотечественников с оружием в руках покарать злодея, отомстить за пролитую кровь. «Восстаньте, швабы, — обращается Гуттен к рыцарству, — добудьте себе свободу. Не позволяйте убийце и разбойнику властвовать над теми, перед которыми некогда склонялись короли. Сбросьте с престола это кровавое чудовище и освободитесь от вечного страха и унижения» (речь вторая).

Обличая Ульриха Вюртембергского, Гуттен имел в виду не только его одного. Он метил в княжеский деспотизм вообще. Его сатира заключала в себе большое социально-политическое обобщение. Отсюда ее сильное воздействие на умы.

Гуттен, как уже отмечалось, был одним из активных авторов второй части «Писем темных людей», но все же лучшие страницы его публицистики связаны с его борьбой против католической церкви. Своими выступлениями против Рима он, как никто из современных ему писателей, подрывал авторитет папской власти и тем самым способствовал делу Реформации. Правда, позиция в реформационном движении была у Гуттена несколько особая. Его почти совершенно не интересовал религиозный аспект проблемы. Он и в этом вопросе оставался прежде всего политиком. Выступая против папы и католического духовенства, он стремился главным образом освободить Германию от экономического и политического гнета. Католическая церковь, будучи крупным землевладельцем, жестоко эксплуатировала немецкий народ, истощала его нескончаемыми поборами. В своей борьбе с папской курией Гуттен выступал как патриот и гуманист.

Наиболее яркую антипапскую направленность имеют знаменитые «Диалоги» (Dialogi) Гуттена («Лихорадка», «Вадиск, или Римская Троица», «Наблюдатели», «Булла, или Крушибулл», «Разбойники»), представляющие лучшую часть его художественного наследия. Они вышли в свет на латинском языке двумя выпусками, в 1520 и 1521 гг.

В «Лихорадке» (Febris) разговор развертывается между поэтом и изнуряющей его лихорадкой. Гуттен советует болезни оставить его — ведь есть куда более интересные объекты для ее вселения. Он, в частности, указывает ей на папского посла Каэтано, который прибыл в Германию для сбора денег на войну с Турцией, а в действительности на удовлетворение прихотей разжиревших прелатов. «Если ты сбавишь жиру с этих грабителей, многие тебя будут благодарить».

Антипапские настроения Гуттена ярче всего проявились в диалоге «Вадиск, или Римская Троица» (Vadiscus, vel trias Romana). Это по своему духу настоящая революционная прокламация, зовущая немцев к открытому мятежу против Рима. Беседу ведут двое — Гуттен и его друг Эрнгольд. В разговоре упоминается некий Вадиск, который только что вернулся из Италии и горит негодованием против нечестивого поведения церковных сановников. Римские впечатления Вадиска и составляют содержание сатиры.

Гуттена возмущает ненасытная алчность попов. Пользуясь Долготерпением немецкого народа, они «почти совсем перестали таиться и хитрить и грабят теперь в открытую, без всякого удержу». Награбленное золото идет на оплату пьяной, распутной жизни католических прелатов. Обращаясь к их нечистой совести, Гуттен заявляет: «... Вы запятнали пороком самое непорочность, растлили деву-церковь, обратили в разбойничий притон дом молитвы».

Вадиск разделяет по триадам все гнездящиеся в папской курии мерзости. Три вещи, по его мнению, больше всего ценимы в католическом Риме: авторитет папы, мощи святых и индульгенции. И бедные и богатые закусывают здесь тремя «вещами»: первые — зеленью, луком и чесноком, а вторые — потом трудящихся, процентами и добычей, награбленной у христианского люда. Такое перечисление пороков идет непрерывно на протяжении 60 страниц. Гуттен часто повторяется, но его сатира воспламеняла сердца, звала немцев к восстанию против римских грабителей и насильников, которые долгие годы сосали их кровь, а теперь «добрались до костей — крушат их и высасывают мозг». «И таких волков, — патетически восклицает Гуттен, — мы должны еще гладить по шерсти и не то, чтобы пырнуть кинжалом или спустить шкуру — пальцем их тронуть не смеем. Когда же мы, наконец, очнемся и отомстим за наш позор, за ущерб, который наносят Германии?»

Главной силой в борьбе с папством Гуттеи считал рыцарство. Он был его идеологом и мечтал о создании сплоченного немецкого государства, в котором бы правил император, послушный воле рыцарей. В этом заключалась сущность задуманной им реформы политического управления. Гуттен стремился упразднить власть князей, мешавших объединению страны, его программа предусматривала также секуляризацию церковных земель. Ему искренне казалось, что он действительно борется за демократические порядки. Объективно же, независимо от своей воли, Гуттен защищал интересы мелкого дворянства, обреченного историей на умирание. В этом заключалась его трагедия. Он много писал о свободе, о демократическом строе жизни, о единстве страны, но за всеми этими широковещательными лозунгами скрывалась, как говорит К. Маркс в письме к Ф. Лассалю от 19 апреля 1859 г., — «мечта о старой империи и кулачном праве»1.

«Диалоги» Гуттена накаляли и без того напряженную атмосферу в Германии, усиливали антипапские настроения в стране. Вести о них дошли и до папского двора. Обеспокоенный папа разослал письма ко всем духовным и светским немецким князьям, в которых призывал схватить Гуттена, заковать в кандалы и отправить в Рим. Над Гуттеном сгущались тучи. Однако в минуту смертельной опасности он не дрогнул. Гуттен обратился с воззванием к немецкому народу, ко всем его сословиям, заклиная их объединиться и оказать сопротивление врагу. «Проснитесь, немцы, — пишет Гуттен, — если ничего нельзя добиться смирением, то у нас достанет оружия. Не медлите, за нас сам бог».

Характерно, что некоторые свои публицистические произведения и стихотворения Гуттен в 20-е гг. пишет по-немецки. Он также переводит на немецкий язык свои диалоги. Тем самым его творчество нашло более широкую аудиторию, возросла сила его воздействия. Но Гуттен не ограничивался одной словесной пропагандой. Он мечтает о вооруженной схватке с врагом. В 1519 г. он знакомится с рыцарем Францем фон Зикингеном, полководцем Швабского союза, человеком весьма деятельным. У них обнаружились общие общественно-политические интересы. Зикинген также лелеял мечту о возрождении былой мощи рыцарства. В 1522 г. он поднял восстание против архиепископа Трирского. Однако рыцари были совершенно изолированы от парода, от крестьянских масс и бюргерства, резонно видевших в них своих угнетателей. Поэтому военный поход Зикингена был заранее обречен на неудачу. Восставшие потерпели полное поражение. Зикинген получил в бою смертельную рану, Гуттену пришлось бежать. Вначале он скрывается в Германии, переезжая из одного замка в другой, а затем эмигрирует в Швейцарию, рассчитывая найти приют у Эразма Роттердамского, жившего в Базеле. Но надеждам его не суждено было сбыться. Осторожный Эразм, хорошо осведомленный о размахе деятельности Гуттена, не принял его. Смертельно больной, без всяких средств к существованию, Гуттен умер на одном из островов Цюрихского озера в августе 1523 г.

 

Примечания.

1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2, т. 29, с. 484.

Эразм Роттердамский (Desiderius Erasmus, 1469—1535)

 

Выдающееся место в истории немецкого гуманизма принадлежит Дезидерию Эразму Роттердамскому. Родиной его были Нидерланды, но годы духовной зрелости прошли в других странах Западной Европы, в том числе в Германии. Эразм был блестящим знатоком древних классических языков, античной культуры, достижения которой он неустанно пропагандировал в своем творчестве. В многочисленных произведениях он высмеивал обскурантизм, выступал против произвола князей, распространял гуманные взгляды. Современную ему Действительность Эразм оценивал с позиций гуманистически образованного человека, сочувствующего судьбам угнетенного народа.

Эразм был незаконным сыном Герарда из Роттердама. В школе он занимался преимущественно изучением классических языков, потом много лет провел в стенах монастыря.

Вырвавшись из монастырского плена, Эразм вскоре попадает в Париж, становится студентом университета. Продолжая заниматься филологией, он в поисках заработка кочует по различным городам Европы.

В 1500 г. Эразм издает на латинском языке сборник пословиц и поговорок, извлеченных из произведений античных писателей и «отцов церкви» (так называемые «Адагии»), неоднократно после того переиздававшиеся со значительными дополнениями. Это первое его значительное сочинение. Эразм выдвигается в ученом мире как блестящий филолог, превосходный знаток творчества античных авторов. У него устанавливаются дружеские связи со многими гуманистами Европы. Он переписывается с Томасом Мором.

В 1506 г. Эразм в первый раз посетил Италию, колыбель европейского гуманизма. Его влекут к себе недостаточно обследованные архивы итальянских библиотек, где он надеялся найти еще неизвестные рукописи на древнегреческом или латинском языках. Эразм деятельно занимается филологическими разысканиями, расширяет свои богословские познания. У него возникла возможность навсегда остаться в Италии, занять прибыльную и почетную церковную должность. Но Эразму нужна свобода для научной деятельности, и он отказывается от церковной карьеры.

В 1509 г. Эразм едет в Англию. В дороге он начал писать «Похвальное слово глупости» — сочинение, которое принесло ему всемирную славу. Правда, сам Эразм не придавал ему особого значения. Он больше всего гордился критическим изданием текста Евангелия на греческом языке, что потребовало от него исключительных филологических и богословских познаний. Много времени и сил он отдал комментированию и подготовке к печати сочинений католических авторов, живших в ранние эпохи христианства. При рассмотрении их творчества Эразму важно было показать, что современная католическая церковь, утратив простоту и искренность, грубо нарушила заветы «отцов церкви». Тем самым Эразм готовил Реформацию. Живя в Англии, Эразм ведет занятия в Оксфордском университете. Он преподает богословие и греческий язык, причем весьма критически относится к католическому вероучению, показывает зыбкость его основных положений.

С 1514 г. Эразм живет преимущественно в Базеле, пользуясь величайшим почетом. К голосу его прислушиваются гуманисты всей Европы. Произведения Эразма расходятся небывалыми по тем временам тиражами. Они будоражат умы, критически настраивая читателей к социальному злу, к схоластике, укрепляя их любовь к людям, к знанию и свободе. Однако, когда началось реформациоиное движение, Эразм отнесся к нему весьма настороженно. Сочувствуя борьбе Лютера против католической обрядности и злоупотреблений папской курии, он не принимал излишней суровости лютеранства и, главное, его непримиримости к свободной критической мысли. Эразм долго не примыкал ни к одной из борющихся христианских партий, пытаясь их примирить. Исчерпав все возможности, он в 1524 г. выступает с трактатом «Беседа о свободе воли», полемически заостренным против Лютера. Эразм отстаивает в нем как раз право личности свободно определять свою судьбу, а не быть в рабской зависимости от божественных сил. В споре с Лютером он предстает как гуманист, отдающий предпочтение критической мысли перед слепой верой.

Творчество Эразма очень многогранно. Значительную часть его составляют письма, наиболее полно раскрывающие общественно-политические позиции писателя, его внутренний мир, характер его идеалов. Эразм, кроме того, издавал с пространными комментариями церковные книги, писал сочинения на моральные, философские, педагогические и другие темы. Сам Эразм наибольшее значение придавал своим чисто филологическим исследованиям, однако история рассудила иначе. В жизнь последующих поколений он вошел главным образом двумя своими сочинениями — «Похвальное слово глупости» и «Разговоры запросто».

«Похвальное слово глупости» (Moriae encomion, 1511)—сатира, написанная под известным воздействием «Корабля дураков» Бранта. В ней также длинной вереницей проходят люди, поступки которых никак не назовешь разумными. Тут шествуют представители всех сословий, профессий, возрастов. Обозрение Эразма универсально по своему охвату. Создавая свое сатирическое ревю, он опирался на опыт не только отечественной, но и античной литературы. В частности, многим Эразм обязан Лукиану, которого он хорошо знал и переводил на латинский. В предисловии к «Похвальному слову» Эразм поясняет цели своего сочинения. Он всячески подчеркивает его назидательный характер. Ему не хочется прослыть сатириком, покушающимся на основы общества или даже на авторитет влиятельных лиц. «Куда вольней и язвительней писал святой Иероним, не щадивший и имен порою! Я же не только избегал повсеместно имен собственных, но сверх того старался умерить всяческий слог, дабы разумному читателю сразу же было понятно, что я стремлюсь скорее к смеху, нежели к злому глумлению. Я не хотел по примеру Ювенала ворошить сточную яму тайных пороков и охотнее выставлял напоказ смешное, нежели гнусное». Действительно, взятое в целом, «Похвальное слово» лишено большой сатирической злости, оно написано в шутливом тоне, по счет, предъявленный богиней глупости своим поклонникам, достаточно серьезен и вызывает часто не столько улыбку, сколько чувство негодования. Вопреки своим намерениям, Эразм при рассмотрении общественных явлений порой впадал в ювеналовскую язвительность. Ему пришла в голову удачная мысль заставить Глупость (Морию) произнести панегирик самой себе, чтобы показать, какое огромное место занимает она в современном мире. Это позволило Эразму вскрыть и подвергнуть осмеянию многие пороки современности. В своей сатире он бьет по схоластической учености, по средневековому аскетизму, по аристократическому чванству— всему тому, что противостоит разуму и природе. В первой части «Похвального слова» глупость рисуется как явление положительное, как синоним всего естественного, противостоящего искусственной схоластической учености. Эразм стремится поколебать положение стоиков, согласно которому «быть мудрым —это не что иное, как следовать велению разума, а глупым — внушению чувств» (гл. XVI). Он показывает огромную роль чувственного («глупого») начала в человеческой жизни. Если бы человек никогда не оказывался во Власти эмоциональной стихии, прекратился бы род людской. «Вы рукоплещете?» Я так и знал, что никто из вас... не настолько глуп, чтобы не согласиться с моим мнением... Что останется в жизни, кроме печали, скуки, томления, несносных Докук и тягот, если не примешать к ней малую толику наслаждения, иначе говоря, если не сдобрить ее глупостью?» (гл. XII).

В этом высказывании Эразм предстает перед нами как человек Ренессанса, как великий жизнелюбец, ненавидящий стоицизм и аскетизм. Он любит жизнь и принимает ее во всех проявлениях ее естественных страстей. Конечно, Эразм не защитник бездумного эпикуреизма. Величайший ученый Возрождения, он больше, чем кто-либо, ценил преданность науке, но порицал одностороннее увлечение ею. Идеалом его была всесторонне развитая личность, синтезирующая в себе и чувство и разум. Увлеченность, научными занятиями не должна, по мысли Эразма, Иметь своим следствием отрешенность от жизни. Эразм во всем защищает «гармонию», «меру», он противник всяких крайностей, которые кажутся уродливыми именно потому, что связаны с отклонением от норм здоровой естественности, Поддерживая, например, стремление к наслаждению, он необычайно зло высмеивает молодящихся стариков и старух, пытающихся догнать убежавшую молодость. Таким образом, в первой части «Похвального слова» Эразм наносит удар по средневековой аскетической морали, борется за раскрепощение плоти, за то, чтобы человеческой личности раскрылся реальный чувственный мир со всеми его наслаждениями и радостями. Он за совмещение «разумных» и «чувственных» начал жизни. Эразм понимает неприемлемость своей точки зрения для средневековых «мудрецов». «... Я уже предвижу, что со мной заспорят философы». «Подчиняться Глупости, — скажут они, — заблуждаться, обманываться, коснеть в невежестве — все это и значит быть несчастным». «Нет, возражает им Эразм,— это значит быть человеком» (гл. XXXII).

Развивая свою концепцию, Эразм признает приоритет природы над наукой. Последняя, по его мнению, результат позднего исторического развития, плод общественных противоречий. Первобытные народы, живя одной семьей, не испытывали острой необходимости в научных знаниях. «В золотом веке человеческий род, — пишет Эразм, — не вооруженный никакими науками, жил, следуя указаниям одной природы. Какая, в самом деле, была нужда в грамматике, когда у всех был один общий язык и искусство речи служило лишь для того, чтобы люди понимали друг друга» (гл. XXXIII). Эразм доказывает, что схоластическая «мудрость» — следствие уклонения общества от природы, т. е. непосредственной жизни, от живых человеческих потребностей. С гневом он пишет о схоластах-грамматиках, которые побоями вдалбливают в головы своих бедных учеников никому не нужную чушь — «полосуют бедняжек прутьями, розгами, плетьми и свирепствуют, по своему благоусмотрению, на все лады» (гл. XLIX).

В издевательском тоне Эразм пишет о философах, которые «никогда ни в чем не сомневаются», как будто «только что воротились с совета богов», и столь уверенно толкуют о размерах солнца и звезд, «словно измерили их собственной пядью и бечевкой». «А ведь природа посмеивается свысока над всеми их догадками, и нет в их науке ничего достоверного» (гл. LII). Вслед за философами Эразм учиняет беспощадную расправу над богословами, которых он называет наиболее ядовитыми растениями средневековья. Им ничего не стоит обвинить человека в ереси за неправильное, с их точки зрения, толкование Священного писания. Они спорят до хрипоты о следующих «великих» вопросах: «Может ли бог превратиться в женщину, дьявола, осла, тыкву или камень? А если бы он действительно превратился в тыкву, то могла бы эта тыква проповедовать, творить чудеса, принять крестную муку? Все эти архидурацкие тонкости, — продолжает Эразм, — делаются еще глупее из-за множества направлений, существующих среди схоластиков, так что легче выбраться из лабиринта, чем из сетей реалистов, номиналистов, фомистов, альбертистов, оккамистов, скотистов и прочих...» (гл. LIII). Следует еще раз подчеркнуть, что Эразм — враг невежества, — издеваясь над схоластикой, высоко ценит подлинное знание, людей просвещенных, борющихся со средневековым мракобесием. Настоящей человеческой жизни он не мыслит также вне труда. Неустанный труженик, он ненавидел тунеядство, паразитизм. Отсюда его резко отрицательное отношение к вельможам, живущим в вечной праздности. «Спят они до полудня; наемный попик стоит наготове возле постели и, лишь только господин пробудится, тотчас же наспех правит службу. Засим следует завтрак, по окончании которого почти тут же подают обед, затем кости, бирюльки, пари, скоморохи, шуты, забавы и потехи. Таким образом, без малейшей скуки проходят часы, дни, месяцы, годы, века» (гл. LVI).

Эразм подвергает обличению также современных ему государей. Его сатира проникает в самые верхи общества. Он требует от монархов бескорыстного служения народу. Их основной порок он видит в безделье, в заботах об удовлетворении своих личных прихотей. «Они уверены, — пишет Эразм, — что честно исполняют свой монарший долг, если усердно охотятся, разводят породистых жеребцов, продают не без пользы для себя должности и чины и ежедневно измышляют новые способы набивать свою казну, отнимая у граждан их достояние» (IVI. LV).

В искусстве грабежа населения с монархами, по мнению Эразма, соперничают князья церкви (папы, кардиналы, епископы и т. д.). Им подражают рядовые священники. «Люди весьма глазастые, они выискивают в старинных грамотах все, чем можно напустить страху на простой народ и заставить его вносить более, чем десятую часть урожая» (гл. LX).

Горькая сатира Эразма не касается лишь тех, кто трудится. О людях труда он говорит в тонах сочувствия. «Похвальное слово» согрето чувством любви к человеку, к народу. Эразм изливает свой гнев на врагов разума, пауки, жизни. Отсюда огромная популярность его книги, сыгравшей большую роль в подготовке Реформации. Большой известностью у современников пользовались «Адагии» (Adagia) Эразма. Некоторые из них имели пространные комментарии. Так, к выражению «Навозник гонится за орлом» пояснения разрослись в статью не столько филологического, сколько откровенно-публицистического характера. В ней орел характеризуется как птица «плотоядная, враждебная покою и миру, рожденная для битв, грабежей и разбоев». Такие же хищные повадки Эразм находит у современных государей, грабящих своих подданных «на орлиный манер».

В 1518 г. первым изданием вышли «Разговоры запросто» (Colloquia familiaria) Эразма — книга, написанная в форме диалогов. Она состоит из бесед на самые различные житейские темы. Беседуют друг с другом люди самых разных сословий, возрастов, занятий, интересов и т. д. В результате возникают тщательно нарисованные картины «домашней» жизни Германии, ее нравов. Эразм рассказывает о взаимоотношениях хозяина и слуги («Хозяйское распоряжение»), о системе обучения в средние века («Перед школою»), о тревогах священника, ищущего прибыльного прихода. Много внимания уделяет писатель любви, браку, неверным женам п мужьям, причем он стоит на защите устоев здоровой семьи, основанной на взаимном чувстве и уважении супругов. Как всегда, Эразм высмеивает монахов («Проповедь» и др.), чопорную знать, осуждает церковную обрядность («Рыбоедство», «Серафическое погребение» и др.). В книге отчетливо проступает идеал самого Эразма, выраженный в диалоге «Благочестивое застолье». Здесь поэтизируется уединенная жизнь вдали от политических бурь и потрясений. Евсевий, выразитель авторских настроений, имеет за городом хороший дом с прекрасным садом и огородом. При этом он не ведет себя как собственник. «Все, что здесь родится,— заявляет Евсевий,— я отдаю в общее пользование: калитка в этот дворик всегда открыта, запирается только на ночь. Тем