Глава 45. Пробуждение Мэлс было резким, темнота, окружавшая ее, привела ее назад в реку и, задыхаясь от воды
Пробуждение Мэлс было резким, темнота, окружавшая ее, привела ее назад в реку и, задыхаясь от воды… Реальность вернулась в мгновение, когда она увидела напротив полоску света на уровне пола. Гостиничный номер. Матиас… Повернувшись к нему лицом, она обнаружила его крепко спящим, его грудь под одеялом медленно поднималась и опускалась. Он лежал на спине, руки сверху покрывала, вдоль тела. Казалось, он был готов вскочить с кровати в любое мгновение. Либо так, либо он лежал словно в гробу. Радостная мысль. Боже, ну и ночка. Спасибо, что она быстро смоталась в круглосуточный сувенирный магазин, и вечер прошел так же, как и предыдущий с ним, мгновения эротического единения перемежались с таким сном, который бывает только когда вырубаешься от усталости. Ну, не считая того факта, что в этот раз они зашли намного дальше. Внезапно, он открыл глаза. – Ты в порядке? – Откуда ты знаешь, что я не сплю? Он повел голым плечом. – Я почти не сплю. – Я заметила. Когда Матиас отвел взгляд и уставился на потолок, он совсем не шевелился, казалось, что он даже не дышал… и только тогда она поняла, что они были вместе в последний раз. Но, будто их аэробные упражнения способны изменить его решение? «С другой стороны, это – нечто большее, чем просто секс», – подумала она. По крайней мере, с ее стороны… В повисшей ужасной тишине, она разрешила себе чувствовать утрату, и Матиас, будто бы зная, о чем она думает, нашел ее руку и сжал. – Я быстро приму душ, – сказал он. Он наклонился и коротко поцеловал ее, но потом так быстро встал на ноги, что Мэлс отшатнулась. Говоря про чистый лист. Казалось, будто он вообще никогда не хромал. Особенно пока он шел в темноте к ванной. Спустя мгновение включился свет, а за ним и душ. Беглый взгляд на часы подсказал, что было семь утра. Время ехать домой, принять свой собственный душ и переодеться. Если будет на то удача, ее мама окажется на пилатесе, и они обе избавят себя от ее позорного возвращения домой… не то, чтобы Мэлс жалела об этой ночи. Ее просто совсем не радовало утро. Но от того, что все закончилось, а не потому, что она жалела, что это вообще произошло. Поднявшись с теплой постели, она подошла к столу и включила лампу… и вспомнила, что, вот так радость, у нее не было нижнего белья или адекватной одежды. Боже, казалось, что то падение в реку произошло с кем-то другим… по крайней мере, пока она не почувствовала боль в ребрах и предплечьях после того, как она вытащила себя из Гудзона. Повернув голову на звук бегущей воды, она подумала, что стоит присоединиться к нему… нет, это будет выглядеть так, будто она пытается подкатить в надежде изменить его решение. У нее было чувство собственного достоинства. Но она возьмет его боксеры. Она ни за что на свете не вернется домой в одном плаще и без белья. Подойдя к сумке, в которой копался Джим Херон, она нашла боксеры и натянула их по ногам до талии. Они были в самый раз… минуточку, там была вторая пара тренировочных штанов, а также несколько футболок. В итоге она надела штаны и футболку, все было в черном цвете, и, надев туфли и плащ, она чувствовала себе шлюхой намного меньше, чем раньше. Матиас все еще был в душе. Ее подмывало сбежать и спасти их обоих от неловкости и, поглядывая в сторону двери, она накинула сумку на плечо. Она всегда может оставить записку. Нет. Она не будет вести себя как трусиха. Из ее сумочки донесся приглушенный звук будильника на телефоне. Запустив туда руку, она покопалась и выловила свой телефон. От знакомого, раздражающего пиканья ее кожа съежилась, но в этом и смысл. Что-то более дружелюбное она не услышала бы во сне. Выключив телефон, она посмотрела на открытую дверь ванной. Ожидание раздражало ее, и она проверила голосовую почту, чтобы скоротать время. Там оказалось три сообщения… – Привет, это Дэн из «Авто Колдвелла». Мы посмотрели твою машину и, честно говоря, она разбита почти что в хлам. Авто такого возраста и с такими повреждениями? Мы можем отремонтировать ее, но я не ручаюсь, что она не развалится через неделю. Советую взять страховую выплату и купить что-нибудь поновее. Позвони мне…» По какой-то причине, узнав, что ее машина погибла, ей захотелось разреветься. Черт, ей нужно взять себя в руки. Второе сообщение было из ее парикмахерской, напоминание о записи к Пабло. Третье было от… – Привет, это друг Тони. Из отделения полиции. Джейсон. – Интонация парня превратила утверждения в вопросы, будто он сомневался в собственном имени. – Слушай… нам нужно поговорить как можно скорее. Пуля, которую ты нашла. Она подходит… она была выпущена из того же оружия, из которого стреляли в «Мариот»… – Холодок, зародившийся на ее затылке, распространился по всему телу, – … и значит, ты должна приехать к нам и все рассказать. Сейчас десять вечера, и мне нужно поспать немного… завтра с утра первым же делом я должен буду раскрыть это и твою… В это мгновение шум душа в ванной затих. Наклонившись в бок, она наблюдала, как Матиас вышел из ванной. Сейчас он казался намного крупнее, и, опустив взгляд, она увидела зажившие шрамы на нижней части тела, ничего, чтобы вызвало стыд. Или хромоту. Друг Тони продолжал говорить, когда Матиас отвернулся, чтобы достать полотенце, оставленное на бачке унитаза… Мэлс почти выронила телефон. Его спину, с вершины плеч и до талии покрывала огромная, черно-белая татуировка старухи с косой, стоявшей посреди поля с надгробными костями… а под тату упорядоченно располагались десятки зарубок. Точно такую же татуировку ей показал Эрик… На выход. Быстро. Мэлс бросилась к двери, но не успела вовремя. Она только начала бежать, когда Матиас вышел из маленькой душевой, встав прямо на ее пути.
***
Матиас занялся душевой рутиной не потому, что хотел быть чистым, но потому, что должен был прочистить голову. Он не особо стремился к прощаниям… по крайней мере раньше так было от того, что он ни к кому не чувствовал эмоциональную привязанность. Сейчас причина в том, что было чертовски больно покидать Мэлс. Что ему сказать? Как позволить ей выйти за эту дверь? Обернув полотенце вокруг бедер, он вышел из ванной и… Мэлс резко замерла прямо перед ним, будто резко затормозила посреди бега. Одетая в одежду, которую он достал в сувенирном магазине, она выглядела так, будто за ней гнались. – Мэлс… – Отойди от меня! – Она запустила руку в сумочку, и он понял, что у нее есть пистолет, прежде чем она его достала. Дуло уверенно направили на центр его груди. Он поднял руки вверх, ладони в ее сторону. – Что происходит? – Классная тату… кстати, я только что выяснила, что это ты пристрелил мужчину в этой гостинице. Пуля идентична. – Какая пуля? – Которую я нашла возле гаража… когда приехала к тебе в первый раз. Ты помнишь, ведь так? Ну вот, я отдала гильзу человеку, который занимается баллистическим сравнением… и твой пистолет – оружие, которое участвовало в той стрельбе. Матиас закрыл глаза. Черт, этот патрон, должно быть, выпущен из пистолета Джима, того, который он позаимствовал, которым, да, стрелял в того оперативника в том подвале. – Это ты украл тело из морга? Похоже на то, судя по аналогичной татуировке, вы как-то связаны… но не напрягай себя деталями. Я все равно не поверю ни одному твоему слову. – Мэлс покачала головой, отвращение было видно не только в ее лице – во всем теле. – Это ложь, все было ложью… ведь так? Амнезия… хромота… эти чертовы шрамы, твой глаз. – Она грязно выругалась. – Господи Иисусе, это были гребаные линзы, да… и какой-то макияж, придающий скверный вид старым шрамам. О, Боже… – Она отпрянула. – Импотенция тоже? Похоже, ты решил, что перепих стоит риска быть раскрытым. Или тебе просто надоело поддерживать образ? Умирая прямо на ее глазах, Матиас мог лишь скрестить руки на груди, принимая все, что она говорила ему. Он не винил ее за эти выводы: чудеса неспроста считаются невозможными, а заключения, к которым она пришла, хоть и ранили его, тем не менее, казались единственно возможными объяснениями, будь он на ее месте… Когда Мэлс, наконец, замолчала, он открыл рот; потом захлопнул его, осознав, что не может добавить ничего стоящего. Ему было ненавистно врать ей… значит, она не услышит этого. Черт, она вполне могла спустить курок. Определенно он чувствовал себя так, будто был смертельно ранен… но, честно говоря, это – его вина, целиком и полностью: хотя прошлое частично оставалось туманным, он знал, что такой итог ждал их обоих. И в конце, единственное, что он мог сделать, это отойти в сторону и выпустить ее… и, может, это было к лучшему. Она больше никогда и ни за что не станет искать с ним встречи. В это же мгновение Мэл устремилась к двери, не спуская с него прицела, и, оказавшись в коридоре, она оглянулась. – Я одного не понимаю. Какое тебе дело? Что у меня есть такое, что нужно тебе? – прошептала она безжизненным голосом. «Все», – подумал он. – Значит, все это – всего лишь игра? – выплюнула она. – Ну, не знаю, что ты считал призом… но сейчас я запрещаю тебе приближаться ко мне, ни при каких обстоятельствах. О, и прямо сейчас я позвоню в полицию и расскажу им все, что мне известно о тебе. Хотя, интересно, как много я о тебе знаю? А потом она ушла, дверь захлопнулась за ней по инерции. Матиас закрыл глаза и привалился к стене. Он знал, что оставить ее будет больно… Но чтобы настолько? Когда она считает его манипулятором и обманщиком? Но с другой стороны, в глубине души он знал, что она права. Он всегда был искусным лжецом. Интриганом. Манипулятором… Его мгновенно охватила головная боль, и, как выяснилось, она была последней… но не потому, что он умер, а потому, что к нему вернулись воспоминания… все до одного прямо на этом гостиничном ковре с коротким ворсом, прямо перед дверью, которой по назначению воспользовалась Мэлс. От рождения и до смерти, все злые деяния в промежутке, его память накатила с ревом, срывая крышку с того, что было спрятано, все вылезло наружу с шумом столь громким, что было удивительно, как люди на улице не услышали его. Это как цунами, накрывшее берег, смывшее под чистую последние дни относительной невинности с Мэлс, разрушившее ландшафт, который он сам возвел для нее, обнажая голую землю под чувствами, которые он испытывал к ней. Это в разы хуже того кошмара об Аде. Потому что, когда он увидел, кем был, вблизи и в деталях, без теней, укрывавших уродство, он понял, что в какую бы игру его не втянули, она закончится плохо. Его душа прогнила насквозь. И он уже знает – что посеешь, то и пожнешь.
|
