Я глубоко вздохнула и толкнула дверь. Крис соскочил с моих рук, радостно лая, приветствуя знакомые интерьеры. Без мамы квартира выглядела непривычно пустой. Все время казалось: сейчас мама выйдет из кухни и скажет, что с ней все в порядке. Но умом я понимала, что этого не произойдет. Прошло уже некоторое время после похорон (я старалась не считать дни), и в моей жизни многое изменилось, увы, не в лучшую сторону.
Я открыла настежь балконную дверь и остановилась на пороге. Холодный воздух окатил волной, но от этого неожиданно стало лучше. Мне хотелось подбежать к краю балкона и закричать, заплакать, завыть, но вместо этого я спокойно подошла к парапету и, перевесившись через него, закурила сигарету. Я жадно втягивала в себя дым, мне хотелось, чтобы он пропитал меня всю, и с каждым новым глотком, казалось, становилось легче. Я вдруг ощутила, что щеки мокрые, хотя даже не заметила, как заплакала. От слез становилось немного спокойнее. Как будто я снова маленькая девочка, которую через несколько минут пожалеет мама, погладит по голове. Но ни мамы, ни кого-то еще не было рядом. Я почувствовала, что замерзла, и зашла обратно в комнату, опустевшую после того, как я перевезла часть мебели в Ярославль.
Накатила такая вселенская усталость, что я ощутила почти физическую боль. Хотелось только одного: закрыться где-нибудь и не двигаться, не поднимать головы, не выходить на улицу, спрятаться от всего происходящего, но я не могла себе этого позволить.
Итак, судя по всему, меня ждет новая жизнь, отличная от той, к которой я привыкла. Как там сказала Вероника? Дауншифтер? Кажется, так называется человек, который сознательно выбрал худшие условия жизни. Не уверена, что ко мне это относится, поскольку я была вынуждена что-то предпринимать в связи с тем, что не могла расплатиться с кредитами и рассчитаться за мамины похороны. При том, что последние годы моя зарплата позволяла существовать на вполне приличном уровне, откладывать на черный день из-за долгов не получалось, а потому, узнав, что Настины слова о закрытии журнала подтверждаются и не найдя ни одного другого достойного места, я поняла, что настало время решений.
Вариантов оставалось не так много. Я могла сдать нынешнюю квартиру и переехать в другую, сняв меньшую. А могла продать ее, купленную в кредит, и приобрести что-то в Подмосковье. Однако, как выяснилось, из-за кризиса жилье изрядно упало в цене, и вырученных денег после разбирательств с банком хватало только на однушку, в местах, отдаленных от Москвы и ближнего Подмосковья. Сначала выбор пал на города в пределах ста километров от столицы, но скоро я поняла, что выбирать фактически не из чего. Поэтому, помыкавшись пару месяцев, согласилась на вариант риелтора – Ярославль, более чем в двухстах пятидесяти километрах от Москвы. Вероника пыталась успокоить меня, внушая, что девушка, выросшая вдали от столицы, в состоянии выжить в достаточно крупном городе.
Но я-то уже тогда понимала, как будет трудно. Ведь это означало начинать все с нуля: обставлять квартиру, искать работу, друзей, выяснять, где что лежит в магазинах (казалось бы, что может быть проще, но на это тоже требуются время и силы, которые у меня отсутствовали). Я чувствовала опустошение, всей душой хотела поехать отдохнуть и с ужасом понимала, что не могу себе позволить подобную роскошь. С другой стороны, возможно, переезд поможет быстрее переключиться. И этой мыслью я себя успокаивала каждое утро, когда просыпалась, и каждый вечер, отправляясь спать.
Паша продолжал названивать каждый день, но, к удивлению, я не испытывала никакой потребности с ним общаться. Переезд позволит сменить не только адрес, но и телефон, и я смогу спокойно подходить к домашнему и мобильному, не опасаясь, что бывший возлюбленный звонит с чужого номера.
Я включила чайник, стоявший теперь на полу. Мой любимый красный кухонный гарнитур пришлось продать первым делом. Он был практически новый, и его удалось сбыть за вполне приличную цену. На эти деньги в Ярославле я купила новый диван и огромную стенку. Больше, кажется, ни на что не хватало. Машину тоже пришлось поменять. Кто бы мог подумать, что теперь я буду ездить на «Опеле» восемьдесят какого-то года. Спасибо, что хоть с коробкой автомат, а не с механикой. И хотя мою прежнюю ласточку я никогда не забуду, мысль о наличии гидроусилителя и отсутствии педали сцепления в моей «новой-старой» машине грела душу.
Вода вскипела, я заварила чай в кружке. Надо собрать вещи, а оставшуюся мебель отгрузят под руководством Вероники. Как жалко оставлять эту квартиру! Я так о ней мечтала, представляла, как мы с мамой будем жить в ней, и вот теперь должна бросить все и переехать за двести пятьдесят километров от Москвы.
Я задумалась о том, как быстро в этой жизни все может измениться, и совсем не в лучшую сторону. Еще вчера я была преуспевающей женщиной с новой машиной и квартирой, расположенной недалеко от центра. Работала в престижном журнале на руководящей должности, встречалась в свободное от трудовых будней время с состоятельным женатым мужчиной. И вот теперь осталась абсолютно одна, если не считать собаки, без денег и прочих составляющих материального благополучия. Чай тем временем остыл, я слила остатки в раковину, сполоснула чашку и пошла в комнату, разгружать шкафы.
Посередине, прямо на полу, валялся раскрытый чемодан, в котором задремал Крис. Он и раньше проделывал это, не глядя, есть там запакованные вещи или нет, за что регулярно получал от меня взбучку. Но в этот раз я только улыбнулась, потому что еще ничего не успела сложить. Стала накидывать сверху на него свои футболки, а Крис, проснувшись, еще не понимая, где он, звонко залаял и выбежал из комнаты, оставив меня наедине с чемоданом. Я опустилась на колени, пытаясь собрать разбросанную одежду, и снова заплакала.
Не знаю, сколько прошло времени, но Крис, почуяв неладное, вернулся и принялся облизывать мои руки, закрывавшие лицо. Я встрепенулась, словно глубоко спала, он даже немного отпрянул. Я усмехнулась. Он смотрел с такой проникновенностью, словно читал все мои самые потаенные мысли. Конечно же, мысль о том, что животное может меня понимать, казалась абсурдной, особенно потому что в последнее время я сама себя не понимала. Но в то же время она меня очень успокаивала. Ведь это означало, что хоть кто-то на белом свете мог посочувствовать мне, кроме мамы, которой теперь не было рядом.
«Так, ладно, хватит», - скомандовала я себе и продолжила собирать чемодан. Глядя на состояние одежды, я представляла, сколько часов придется провести за глажкой, но почему-то все расстройства отошли на второй план. Я могла размышлять только о том, как начну новую жизнь в Ярославле. Хотелось верить, что там все будет по-другому.
Закончив сборы, я попыталась захлопнуть чемодан, что оказалось очень сложно сделать, настолько он раздулся. В другие времена я бы отправилась в магазин и купила еще один, огромных размеров. Но на дворе стоял кризис «с косой», и было страшно совершать неосмотрительные траты, тем более что отдых в ближайшее время предстоял в лучшем случае на Волге. А для этого, учитывая новое место жительства, и чемодан-то не нужен, достаточно просто бросить в пляжную сумку купальник. В общем, при желании можно найти массу преимуществ переезда, но искать их почему-то не хотелось.
Я выпустила Криса из квартиры, вытолкала тяжеленный сундук с одеждой и нажала на кнопку лифта. Неожиданно вышла соседка.
– Переезжаете на новую квартиру?
Ей казалось, что этот вопрос она задала полным участия голосом.
- Да, в Ярославль.
Я заметила ужас в ее глазах.
- А Ярославль – это далеко, да? – из вежливости поинтересовалась она.
- Не очень, всего двести пятьдесят километров от Москвы, - улыбнулась я в ответ.
Лицо ее почти перекосилось от удивления и непонимания, и я даже не знала, что сказать.
- Там, наверное, воздух свежее, да? – неуверенно проговорила она, и мы зашли в подъехавший лифт.
- Наверное… - ответила я машинально и неожиданно поняла одну вещь. Я ведь никогда не обращала внимание на детали, когда приезжала в Ярославль. Единственное желание, которое меня охватывало каждый раз, - поскорее уехать. Быть может, я напрасно так недооценивала этот город, и в нем можно найти массу достоинств. Мне захотелось яростно защищать его, как будто я уже смирилась с тем, что предстоит жить в нем не один год…
Я вздохнула, попрощалась с соседкой и направилась к «Опелю». Наверное, я никогда не привыкну к качеству пластика на приборной доске! Предстояла долгая дорога. Машина заурчала, и я посадила Криса в специально купленный контейнер на заднее сиденье. Странно, но его присутствие позволяло не чувствовать себя такой одинокой. С другой стороны, он явно был не лучшим собеседником.
Уже смеркалось. В воздухе стоял густой белый туман, от которого было сложно дышать. Я открыла окно и закурила. Впереди увидела пробку и заранее ругала себя за то, что выбралась в такое «неправильное» время. Не нужно быть ясновидящей, чтобы предсказать наличие заторов на дорогах в пятницу вечером. Ведь я вполне могла немного переждать.
Настроение ухудшалось с каждой минутой. Совсем не хотелось ехать еще несколько часов по забитой Москве, чтобы потом долго пробираться разбитыми дорогами по области.
Январь 2010 года
В последние дни я часто моталась туда-обратно, и радости эта дорога мне не доставляла. Квартира находилась в спальной части Ярославля. Райончик Заволжье казался очень уютным, там были лес, конная площадка, детская железная дорога. Если я застряну там надолго, то, наверное, этот район станет идеальным для меня как для семейной женщины.
Однако думать о будущем было рано. Пока что я отчаянно пыталась привыкнуть к новому месту жительства. Я не спала по ночам, потому что тишина за окном давила на привыкшие к шуму уши. Когда я выходила на балкон, чтобы покурить, иногда хотелось закричать, потому что воздух казался отвратительно чистым. Да и вообще все выглядело совсем не так, как хотелось бы. Даже когда я приезжала в центр города, не оставляло ощущение, что я не на своем месте. Днем в будни людей на улице почти не было.
По утрам в выходные, когда только начинало светать, а я, как лунатик, все еще бродила по квартире, не в силах заснуть, я брала машину и, с видом наркомана со стажем, летела в Москву на скорости под двести, только чтобы успеть за день. Нигде не останавливаясь, я жаждала надышаться до боли знакомым воздухом и вернуться в свое заточение. Большую половину дороги я обычно плакала, будто специально включая душещипательные мелодии. Приезжая в столицу часам к двенадцати, останавливалась где-нибудь в кафе, выпивала большой капучино и гуляла по своей любимой набережной (как ее там, которая идет вдоль Кремля, с той стороны, где раньше возвышалась гостиница «Россия»). Потом заезжала на кладбище к маме и ехала обратно, на такой же сумасшедшей скорости, чтобы к семи-восьми вечера вернуться в свою неуютную квартиру. Мне никого не хотелось видеть, ни с кем разговаривать, даже с Вероникой.
Во время одной из таких своих вылазок я увидела, что на другой стороне моста стоит моя знакомая из прошлых времен, мы с ней работали в одном журнале. Она махала рукой, но я сделала вид, что ее не заметила, и торопливо проследовала к машине, на тот случай, если она вдруг решит меня догнать. Не могу сказать, почему. Я не стеснялась своего нынешнего положения, просто не хотелось говорить о нем, раздражало, когда меня жалели.
Как я уже успела выяснить, ситуация с работой в Ярославле была ничуть не лучше, чем в Москве. Большинство небольших телеканалов и локальных газет закрылось, и, естественно, оставшиеся предпочитали работать с местными журналистами и пиарщиками, нежели с «выскочкой из Москвы» (именно так меня обозвали на одной радиостанции).
Однажды я даже сходила к какой-то местной бабушке-гадалке, живущей на окраине города, принципиально не берущей денег за свои услуги. Она поведала, что я стану известной телеведущей, которая затмит своей популярностью какую-то афро-американку (немного странная формулировка для жительницы пригорода, не правда ли?), рожу троих детей и выйду замуж за особу королевской крови. Видя мое скептическое выражение лица, она добавила, что я рано умру, лет в сорок, от инсульта. Было совершенно непонятно, как за оставшийся столь короткий срок я успею сделать так много, и главное, как успею родить троих детей, если я еще даже не беременна первым из них. Мне уже исполнилось тридцать пять, и было сложно выполнить все предсказания старушки. По крайней мере, я развеялась и от души посмеялась на обратном пути, когда пересказывала ее слова по телефону Веронике. Единственное, что не давало покоя, – что же получила с этого «ясновидящая», если она так и не потребовала ни денег, ни каких-либо услуг.
По ночам я продолжала «бороться со сном». Здесь было так тихо и свежо, что меня это раздражало. Так иногда очень хороший человек раздражает тем, что у него практически отсутствуют недостатки. Я десятки раз ложилась в кровать, вставала, пила зеленый чай без сахара, снова отправлялась в комнату. Включала телевизор и смотрела все подряд, пока не начинало резать глаза, а иногда просто монотонно перещелкивала каналы до тех пор, пока не осознавала, что смотреть-то, в сущности, нечего. Даже если я пятьдесят раз прокручивала все программы по очереди, интереснее не становилось. Я пробовала закрывать форточку и курить в комнате, чтобы воздух становился не таким отвратительно прозрачным, но этим лишь вызывала яростное недовольство Криса, которому не нравился запах табака. Забавно, но раньше мама никогда не разрешала мне курить в комнате, а я все недоумевала – почему. Теперь, когда у меня есть возможность распоряжаться своим жизненным пространством, я поняла, что большинство из тех правил, которые она мне навязывала, против которых я восставала, были действительно справедливыми. После того как я отчаялась «испортить воздух» в квартире, я начала ходить, как лунатик, из кухни в комнату и обратно. Крис смотрел на меня очень странно и, казалось, подозревал, что с головой у хозяйки происходят необратимые изменения, но с пониманием, присущим только животным, молчал.
А потом все как-то резко прекратилось. Я начала чаще спать по ночам, и воздух уже не казался таким непривычно чистым. Однако у меня по-прежнему не было завести друзей в этом городе, потому что я практически никуда не ходила, а стучаться в двери к соседям с пирогами, которые я не умею готовить, не в моих привычках. Да и людей, с которыми хотелось бы поговорить, я вокруг не замечала. Я вообще как-то очень глубоко закрылась в себе и не хотела вылезать из своей раковины.
Денег оставалось все меньше. Пособие, выплаченное при сокращении, испарялось с молниеносной скоростью, ведь это «животное» – нет, не Крис, «Опель» – съедало огромное количество бензина после каждой поездки в Москву. Я не оставляла попыток найти работу, но с каждым днем надежда становилась все призрачнее. Спустя несколько месяцев денег уже почти не оставалось, и я купила мешок пшена и мешок риса, поскольку понимала, что скоро начнутся беспросветные времена.
Утром я варила огромную кастрюлю каши, делила ее на две части, и в течение дня мы с Крисом питались только ею. Он как будто понимал, что мне тоже несладко и не выказывал своих обычных барских замашек с демонстративным отворачиванием от миски и сплевыванием крупы на воде на пол.
Однажды мы с Крисом вышли гулять, и я лихорадочно думала о том, где взять денег. Кроме пиара и рекламы, я никогда ничем не занималась. Я не умела шить, толком не могла готовить. Меня даже в прислугу бы не взяли, достаточно один раз зайти ко мне в квартиру, чтобы в этом убедиться. И вот, уже близкая к отчаянью, я загадала перед выходом из дома: «Эй, кто-нибудь, там наверху, ну пошлите мне хоть какой-то знак, если вы вообще существуете! Иначе очень скоро невинные души, моя и собаки, отлетят в мир иной, потому что нам элементарно нечего будет есть!» Мы бродили, бродили по городу, уже даже и не знаю,сколько мы прошли и не помню, как и где мы гуляли, но где, опомнилась я только на набережной. Вид ее идеально ровного и гладкого асфальта, мокрого от слегка подтаявшего снега (в тот день было на удивление тепло и сумрачно), вывел меня из состояния глубокой задумчивости.
Я постояла в беседке, посмотрела на воду, и стало немного легче, хотя на душе по-прежнему скребли кошки. Мы прошли немного вдоль Волги, и вдруг я увидела церквушку, расположенную чуть поодаль. Хотя я уже давно не заходила в подобные «заведения», на этот раз что-то побудило меня туда заглянуть. Табличка на стене сообщала, что я находилась на пороге Церкви Рождества Христова, построенной в 1644 году. Я привязала Криса к решетке и зашла внутрь. В помещении было безлюдно, жарко и темно, лишь иконы озарялись слабыми отблесками свечей. Витал запах ладана. Вспомнилась надпись у входа. Наверное, здесь почти все было точно так же и в 1700 году, и в 1800. Завидное постоянство. Почему у людей жизнь не бывает такой же простой и неизменной?! Почему нам постоянно приходится проходить сквозь череду испытаний?! Я еще немного посмотрела по сторонам и решительно вышла на улицу.
И вдруг меня осенило: я умею водить машину! Более того, только за рулем я чувствую себя по-настоящему комфортно, забываю все обиды и проблемы. А почему бы мне не подыскать работу таксиста, благо, что спрос на эту профессию остается устойчивым?! Как только эта мысль родилась в голове, я ее начала отторгать. Я видела женщин-таксисток в Москве, и я мало на них походила: они были своеобразные… мужественные, крупные, сильные, с прокуренными голосами. С другой стороны, наверное, таковы издержки профессии, и спустя десяток лет обязательно станешь похожей на них. Но я не собиралась делать это своей профессией на всю оставшуюся жизнь, я хотела временно продержаться, ведь не вечен же проклятый кризис!
После недолгих раздумий я вернулась домой, переоделась и поехала к офису фирмы, предлагавшей работу в такси. Ярославль поделен мостом на две части, и район Заволжье немного на отшибе от центра. Чтобы проехать на другую сторону, частенько приходится стоять в пробке, поэтому я решила попытать для начала счастье недалеко от дома. Меня приняли с распростертыми объятьями. Оказалось, что женщины-таксисты не такая уж и редкость, а спрос на них по-прежнему высок, потому что не все девушки спокойно садятся в машину к мужчине, возвращаясь откуда-нибудь ночью. Мне выдали рацию и познакомили с новыми коллегами. Компания показалась очень интересной. Здесь были и те, кто всю жизнь провел за «баранкой», и те, кто, как я, пришел сюда в свете кризиса, очень интеллигентные люди, и те, кто весь рабочий день думал только о том, как выпить. В какой-то мере я понимала и первых, и вторых, и третьих. По большому счету, я не воспринимала их серьезно, но старалась не показывать то превосходство, которое ощущала в глубине души. Я не оставляла надежду на то, что рано или поздно выберусь из всего этого, ведь журналы не могли закрыться навсегда.
Однако неделя шла за неделей, я все еще рассылала резюме, как только видела хоть какую-то свободную вакансию, но, полагаю, мое письмо каждый раз становилось одним из сотен присланных, и мне никогда никто не отвечал. К тому же я внутренне боялась потенциального работодателя из Москвы и вопроса: «А чем вы занимаетесь последнее время?». «Работаю таксистом!» - это явно не тот ответ, который хотел бы услышать руководитель крупного издания.
Я много ездила по городу, и чем больше видела его в разное время суток, при различной погоде, тем сильнее он мне нравился. Он становился таким своеобразным утром и вечером. Москва – всегда одинаково нарядная, жизнерадостная, если говорить о центре. Вечером зажигается столько лампочек, как будто и вчера, и сегодня, и завтра – праздник. Витрины магазинов, кафе, рестораны, реклама – все это поражало в те редкие дни, когда я выбиралась в столицу. В последний месяц, с тех пор как нашла работу, я частенько отправлялась к Веронике, и мы до глубокой ночи разговаривали о том, как все странно складывается в этой жизни. Временами отправлялись в какой-нибудь клуб, где тусовались в молодости, и выпивали не один коктейль. Подруга не так давно развелась со своим благоверным и теперь жила вдвоем с сыном, которому исполнилось уже десять лет. Страшно представить, но если бы тогда я не сделала аборт, моему ребенку было бы шесть. Интересно, это был бы мальчик или девочка…
Впрочем, сейчас я все реже старалась об этом думать, потому что с каждым месяцем надежды на перемены оставалось все меньше. Ведь на следующий день я обычно возвращалась в Ярославль, а Вероника продолжала свою жизнь. Она, вопреки последним «веяньям моды», работала в том же банке, в который устроилась сразу после окончания института.
Февраль 2010 года
Через несколько недель после окончательного переезда я познакомилась с Мишей. К нескрываемому ужасу моей подруги, он был механиком, но зато – высшего разряда. Вероника постоянно иронизировала на тему того, что «уж если Лида выбирает мужчин, то только высшей категории». Помимо того, что он оказался не очень интересным человеком, он был еще и отцом семейства, состоящего из троих детей и жены (видимо, моя судьба – несвободные мужчины), которая уже давно махнула на себя рукой, хотя некогда очень гордилась тем, что «захомутала» такого видного парня. Когда-то он действительно был ничего, Миша и сейчас казался вполне симпатичным, но вот это отсутствие интереса хоть к чему-то в жизни, кроме женщин, машин и пива, меня немного пугало.
Мой «избранник» (или его избранницей была я?) работал в автосервисе, и познакомились мы совершенно случайно. У моего «Опеля» перестала работать кнопка аварийки. Чтобы после нажатия она мигала, приходилось подкладывать под нее кусок свернутого картона, что было не очень удобно, когда, например, требовалось высадить клиента с большим количеством сумок у подъезда, перегородив проезд. Я отправилась в близлежащий сервис, и Миша поразил меня тем, с какой скоростью разделался с проблемой, а потом еще и не взял с меня денег, сказав что-то вроде комплимента: «Вы самая очаровательная таксистка, с которой я встречался». Поскольку к тому моменту я окончательно одичала без внимания и приятных слов со стороны кого-то, кроме моих коллег, мне показалось это высшей похвалой, и я почему-то не стала сопротивляться, когда он попытался пригласить меня на свидание, несмотря на обручальное кольцо на его руке.
Ну, а потом начались короткие, непонятные и явно ни к чему не ведущие встречи на сомнительной территории. Раньше я никогда бы на такое не согласилась, но сейчас было настолько тоскливо, что, по большому счету, уже ни на что не хотелось обращать внимание. Под предлогом того, что у меня постоянно «ломалась машина», я загоняла ее на сервис, когда у других мастеров был выходной, и Миша героически ее «ремонтировал». Он отказывался появляться у меня в квартире, потому что Ярославль все же город маленький, и он не хотел, чтобы в один прекрасный день его жене позвонили и поведали о том, что он встречается с таксисткой.
Одним словом, происходящее все больше напоминало какой-то глупый фарс, из которого я не видела выхода, или, вероятно, не хотела его видеть. С каждым днем я все больше опускала руки и голову, и уже слабо верилось в то, что жизнь когда-нибудь изменится. Если бы еще пару лет назад кто-то сказал мне, что все так сложится, я бы ни за что не поверила, просто рассмеялась бы. Но другие, более оптимистичные варианты, все не появлялись на горизонте, и я готова была отчаяться.
Все дни походили друг на друга, и настроение становилось с каждым днем все хуже. Почему-то очень запомнился один момент, когда я ехала по дороге, и уже начинало темнеть. В приемнике играла грустная, почти тоскливая песня, и на меня накатила невообразимая тяжесть, хотелось только одного – закрыться лицом в чье-нибудь плечо и ни о чем не думать, услышать, что у меня все действительно будет хорошо. Я смотрела на дорогу и не видела ее, потому что глаза застилали слезы. И почему-то от этого становилось так легко и спокойно. Но как только я старалась высушить их, в сердце снова появлялась предательская резь. Я осознала, что все это время старалась гнать мысли о маме, чтобы не становилось еще больнее, но в тот момент никак не могла избавиться от ее явственного, неожиданно возникшего образа: что бы она подумала, если бы увидела меня? Как я дошла до того, что работаю таксисткой в Ярославле? Что же будет дальше? Я задавала себе вопросы и не находила на них ответа, и мои поначалу спокойные слезы переросли в настоящую истерику. Я кричала, выла, рыдала! На дорогу почти не смотрела, не знаю, как не попала в тот день в аварию. Дома я бросилась на кровать, продолжая плакать. Крис радостно встретил меня, но, почувствовав мое состояние, начал облизывать руку. Я впервые в жизни пожалела, что не верю в Бога. Быть может, если бы я могла найти в нем поддержку, сейчас стало бы легче.
---------------
Толин с грустью взирал на Лиду из дальнего угла комнаты. Ему было жалко ее, но он не видел выхода. Он не так давно начал свою работу и еще не был в курсе того, как ей помочь. Однако он чувствовал, что рано или поздно настанет момент, когда, вмешавшись в происходящее, он сможет преломить ход ее судьбы. Толин еще не знал, как, но очень надеялся на то, что она поймет: наступило время перемен. Ощущая его поддержку, она примет правильное решение. Ангел-хранитель просто не мог позволить пустить жизнь своей подопечной на самотек. «Иногда, когда что-то только начинается, мы даже не представляем, чем все закончится, - попытался успокоить он сам себя. – У нее ведь еще добрая половина жизни впереди». И с этими словами он обхватил руками поникшую голову.
