Глава 2. «Прошла неделя на новой должности

POV Том

«Прошла неделя на новой должности. И разумеется, я скучал и усиленно не понимал, отчего все так не по-киношному.

Стоит признать, до того момента мне и прийти в голову не могло, что у полицейского столько бумажной работы. Мой напарник похмыкивал, глядя на меня, и наливал свежий кофе из автомата.

У меня, ребеночка-идеалиста, появилось стойкое ощущение, что вся полиция только этим и занимается. Пьет кофе, пишет отчеты бог весть о чем, сплетничает, обсуждает прошлый уикенд, строит планы на будущий. Никаких дел, ноль преступности, тишина. Мне грешным делом было интересно, так было всегда или это ради меня весь Берлин-криминал решил затихнуть?

Я-то надеялся хотя бы на пару пустяковых дел типа невыплаченных штрафов или угонов. Тут уж ладно – все было простенько и без претензий. Но приходилось честно растаскивать макулатуру по кабинетам. И это было вовсе не увлекательно, да.

Я работал, понятное дело, не один. Новичков по одному в полиции не держали. Раньше я бы подумал - преступников одному тяжело ловить. Но теперь основательно не понимал, что они, боялись, что в макулатуре захлебнутся зеленые? Моего напарника звали Райнер, он был полицейский со стажем. Мужчина в возрасте, здоровый, немногословный, любящий почитать на досуге футбольные комментарии. Но, на мой взгляд, ему его профессия изрядно надоела. Мудро решив, что это то самое обманчивое первое впечатление, я не стал делать далеко идущих выводов. В общем целом он казался мне неплохим человеком, интересным даже, хоть и малообщительным.

За ту неделю я успел обзавестись не только кучей бумаг, которые требовали разборки, но и головной болью. Примерно на третий день.

Я сидел в участковой столовой за столиком один и жизнерадостно жевал гамбургер. Тогда я еще надеялся на насыщенные трудовые будни. Фильмы немилосердно врали, к тому же я был слегка обижен на Гордона за дезинформацию о профессии полицейского.

- Можно к вам присесть? - возле меня стояла милая блондинка в форме и улыбалась. На подносе ее разместился нехитрый набор.

- Да, пожалуйста, - я смущенно улыбнулся в ответ. Вообще сама ситуация мне глубоко привычна. Но я все равно никак не могу справиться со смущением. Материнское воспитание дало плоды.

Она одарила меня теплым взглядом голубых глаз и присела.

- Ты новенький, да? Я Стэйси Кляйн.

- Том Каулитц. Новенький. Очень милая у тебя фамилия.

Стэйси удивленно посмотрела на меня.

- Милая? Обычно все говорят, что смешная. Мне из-за нее в школе жутко доставалось.

- Почему смешная? Очень даже симпатичная на мой взгляд. Неужели кому-то пришло в голову смеяться над такой красивой девушкой? – я галантно улыбнулся.

- Люди, Том, разные бывают. Есть такие, которым плевать, а есть те, кто и посмеяться не прочь, - она обаятельно пожала плечами и отпила кофе.

- А как же те, которые и не такие, и не такие? - мне вдруг стало интересно, это то, что я думаю?

- Ты вообще странный человек, Том. Я таких еще не встречала. Ты первый, кому нравится моя фамилия.

Да, это было как раз то, что я ожидал увидеть. Не судите меня сильно строго, я никогда не зазнавался и не показывал этого никому, но я уже начинал считать всех девушек если и не одинаковыми, то уж точно похожими. В конце концов, словесные кренделя они выводили почти идентично.

Мы поболтали еще минут пятнадцать. Я был как обычно вежлив, галантен – как говорится, по маминым рецептам. Потому и не понял, как это так сразу. Ведь я был воспитанный мальчик.

- Том, а что ты делаешь вечером?

- Вечером? Ну... наверное, дома что-нибудь... – мне думается, премия «Тормоз года» мне была обеспечена.

- А сегодня?

- Ничего, наверное, - ох, убить меня было мало за то, что не научился врать и отнекиваться.

- Не хочешь сходить со мной в клуб?

- Ну, можно.

А вот это уже были дефекты маминого воспитания. Ну не умел я отказывать девушкам! А так иногда хотелось…
После моего согласия мне подарили обольстительную улыбку, на которую я смог только смутиться, потому что ответить искренне не получилось. Я укорял себя: «Надо же, какой ты, Томас, человек! Врать словами не умеешь, зато ох как любишь врать улыбками!»

Оно, конечно, тогда Стэйси мне показалась милой. Но, честно говоря, мне не по душе такие смелые знакомства и взгляды, да еще и приглашения. Но я готов был списать все на то, что она старше меня.

Дальше все было еще интереснее. Через два часа об этом каким-то образом узнали все сотрудники. Я стал ловить на себе взгляды других девушек с участка, слышать за спиной некие шепотки и все такое прочее, вы знаете, как это бывает. Ну а потом завершающая стадия: Райнер, хлопнувший меня по плечу с улыбкой.

- Кляйн? Ну-ну. Удачи, парень. Придешь - расскажу.

- Что расскажешь?

- Вот завтра и объясню. Приятного вечера.

Меня это все ужасно озадачило. Еще бы, я не понял и половины. Все оказалось предельно просто.

Клубы - это вообще место не по мне. А что я, идеалист до мозга костей, там хорошего мог найти? Скромные и милые девушки, с высокой культурой, каких я любил (или был уверен в том, что любил), туда не ходили. А моего любимого Сэми Делюкса там не включали. Так что же мне там было делать?

Так и получилось - Стэйси пила, танцевала и веселилась, а я только изображал хорошее настроение и грел попу на диванчике.

И вот через два часа, когда Кляйн, видимо, посчитала меня достаточно раскрепощенным, а может просто пьяным (из-за того, что я весь вечер пил один бокал виски, каждый раз она видела его почти полным, поэтому и принимала за новый), мы поехали к ней домой. Надо бы сказать, я не хотел и даже отказывался, но меня просто нагло запихнули в машину и повезли, шепнув на ушко, что все будет замечательно. Я даже попытался нагрубить. Но она рассмеялась – первый блин комом…

Как только дверь за нами закрылась, я с удивлением понял, что меня целуют. Я каким-то образом вывернулся и спросил:
- Стэйси, ты уверена, что стоит?

- А что, я тебе не нравлюсь?

- Нравишься, только сразу говорю...

- Тогда за чем же дело стало? - и меня повалили на диван.

- Стэйси, я не думаю, что тебе...

Но тут она принялась работать ртом. Я даже фразу закончить не успел. Мысли все куда-то разбежались. Я знал, что нехорошо, конечно, потом получится, но ведь честно пытался предупредить. Очистив таким образом совесть, я предался разврату.

Кляйн оказалась очень активной и страстной в постели. Она сама была сверху, мастерски делала минет и стонала громче полицейской сирены. А что делал я? Я бессовестно спал с ней непонятно зачем. Моя юношеская совесть, я знал, замучает меня до смерти. Послушался всего, что ниже пояса - пал ниже плинтуса. Я не мог так, я не привык так делать. Слишком правильным был? Простите, все претензии к маме. Сам не в восторге.

С утра я вскочил раньше, чем обычно и по-тихому смылся. Первый раз в жизни. А что я мог сделать? До сих пор удается в такой ситуации только развести руками. Фантазия отказывает.

Вот тогда-то Райнер со смехом рассказал мне все, что надо было сказать сразу. Я только как последний идиот время от времени поднимал челюсть с пола.

Стэйси Кляйн было что-то около тридцати восьми лет. Работала тут очень давно и переспала со всем коллективом. Последнее время находилась в простое, потому что новеньких не наблюдалось.

- Короче, если Кляйн посчитала тебя мужиком, считай, все молодые девицы отдела у тебя в кармане... ну или где-то возле штанов! - ржал он, - И вообще, ты в коллективе!

Мне было не до смеха.

Я старался не стать либо озлобленным идиотом, либо мачо первой пробы, а остаться собой. За мной, не буду скромничать, гоняло полотдела. И подарил же мне какой-то родственничек это личико! Иногда хотелось поубавить природной сексуальности, а то поди среди этих девиц найди свою любовь…»

POV Билл

«Это был потрясающе роскошный номер отеля. Конечно, не люкс и даже не три звезды, а просто частная гостиница из дешевых, но для меня это было VIP. Я ведь привык спать даже не на тонком матрасе, а на картонках, прикрываясь чем придется. Иногда не было даже крыши над головой, и я мок под моросящим дождем. Жизнь на улице научила меня если не всему, то очень многому.

Все мои сбережения, вытащенные из дома, я тратил по чуть-чуть, покупая батоны дешевого хлеба. Я не хотел подыхать от голода – жизнь и месть были важнее. Не суть было важно, кем быть, главное, иметь возможность мстить.

Это было страшное время. Я напоминал уличного кота, кем и был. Я шарахался от каждого шороха, поджимая мокрый хвост. Скрывался по подвалам, сверкая глазенками из-за развалившихся древних печек Гамбургских трущоб. Я забыл обо всем хорошем, что раньше окружало меня, казалось, даже время обо мне забыло. Но я помнил одно, в голове постоянно пульсировала одна мысль, только благодаря ей я жил: месть. Много ли надо обиженному озлобленному юноше, чтобы заставить себя существовать в таких условиях?

Я мог бы вернуться – как испытание моей воли и обиды. И вот оно. Я не вернулся и не простил.

Но рано или поздно все кончается. И деньги тоже. Первые часы я просто не понимал голода, потому что приморозило, и я старался найти, где бы переждать. На следующее утро потеплело, и мысли о голоде вернулись. Я не мог заставить себя попрошайничать, я был слишком горд. Это грозило полицией, встречей знакомых и прочими неприятностями.

Когда я забыл страх, голод гнал меня по улицам, я судорожно высматривал оброненные деньги. Мысли в моей голове путались, судорожно бились отдельные слова в тумане окружающей действительности.

Но даже поздним вечером я ничего не нашел. Есть хотелось все нестерпимее. Голова уже начинала кружиться, желудок исходил урчанием, внутри была сосущая пустота. Увидев маленький ларек с продуктами, я даже не попытался украсть незаметно, я помнил только, что кинулся туда и схватил какую-то булку, откусил и начал жевать. А дальше уже ничего не помнил.

Я пришел в себя в полицейском участке. Не помнил ничего с момента, когда проглотил первый кусок. Капитан, производящий допрос, был отчего-то зол и постоянно чесался. Видно, у него была аллергия, и было никак не до меня. Ситуацию я узнал от него.

Из-за того, что я не ел два дня, при первом же резком насыщении я потерял сознание. Продавец позвонил в полицию, меня отвезли в участок, как мелкого воришку, «по предварительным данным», бездомного. Так оно, в общем-то, и было.

Капитан долго допрашивал меня о семье. Я отвечал одно и то же, придуманное тут же, не меняя позиции.
«Бездомный. Раньше родители были, много пили и били меня, потом я сбежал. Сколько лет было? Не помню. Не воровал, ел что придется. Сколько сейчас? Не знаю».

Я твердил эту фразу много раз подряд, прежде чем он потерял терпение, и меня посадили в камеру. Вид у меня последний месяц был как раз такой, чтобы поверить в мою версию бродяжничества с детства. Впрочем, сейчас я могу понять, что капитан просто был зол и слишком занят собой, своими проблемами, чтобы как следует вести дело. Да оно и казалось пустяшным.

И все же даже глазами я не походил на бродяжку. Особенно такого, который вырос на улице.

Я подошел к стенке камеры, посмотрел в окно, согрелся и уснул прямо на бетонном полу. Просто вырубился.
Через какое-то время меня растолкали и дали миску с едой. Уже не помню, но, кажется, это была пресная геркулесовая каша. И конечно, к тому времени в еде я был неразборчив. Съел как миленький.

Через некоторое время я оказался в тюрьме. Все было достаточно прозаично, быстро и непонятно для моего неокрепшего ума.

Я оказался в камере с тремя другими ребятами: Треплом, Рыжим и Кулаком. Хотя в миру, если господам угодно, Зигфрид, Эрик и Дэн.

- Свежачок! – пробормотало из одного угла.

- Чего трясешься?

- Чего это тебя к нам? У девок же свое отделение есть, - сплюнул рыжий парень с ожогом на лице.

- Думаю, потому что я парень. И я не трясусь.

Разумеется, я трясся, и все во мне ходило ходуном. Но спеси и ненависти никто не отменял, и я не чуял, чем это пахнет.

- Во дела! Парень! - все засмеялись.

- Слушай, а чего ты так на девку похож? - спросил щуплый черноволосый с нестриженой шевелюрой.

- Не похож.

- Во придурок! - заржал прокуренным голосом третий, крупный, с сережкой в ухе, - За что тебя копы загребли?

- За мелкое воровство.

- Щипач что ли?

- Щипач? - я не понимал тюремного сленга.

- Во свежак! Ты, видать, сюда первый раз угодил?

Я кивнул, не собираясь казаться слабаком.

Вперед выступил широкоплечий юноша с серьгой. По осанке и поднятому чуть выше, чем у других, подбородку, я сообразил, что он был тут главным.

- Ясно с тобой. Звать меня будешь Кулак, - он хрипло усмехнулся и закашлялся, - Повезло ему, что к нам попал, а, парни? Америкос бы его сразу же отделал. Сначала по морде, а потом еще куда…

Я молчал. До меня никак не доходило. Тем временем Кулак знакомил меня в остальными обитателями камеры.

- Это Рыжий, Эрик. А это Зиг, Трепло. Правил мало, но запомнить советую сразу, если жизнь дорога. Ты здесь новенький. Слушаться будешь нас. Перебежать вздумаешь – башку снесу. Как там тебя?

- Билл.

- Билл? Потянет, короткое имя. Погоняло заслужишь – уважать станут, а пока слушай: койка твоя вот, жрать с нами будешь. Усек?

- Усек.

- Если мацать будут, не рыпайся, материть - молчи. За каждое лишнее слово - в зубы. Все ясно?

- Все, - я угрюмо кивнул, собравшись с духом, и прошел к своей койке.

В тот день они шпыняли меня, хлопали по заднице, ржали. Я чувствовал себя шлюхой в борделе, но все еще помнил слова Кулака. Уж не знаю, почему мне вздумалось ему доверять. Но я верил себе, и Кулак был частью этой веры.
Вечером, совершенно уставший, я уснул. Но скоро меня разбудил нетерпеливый шепот на ухо.

- А знаешь, почему ты жив так легко?

Я не шевелился, собирая силы. Это давалось с трудом, так как я сложно переносил прикосновения в последнее время. Ругая матом себя за свою доверчивость и понимая, что за все надо платить, я искал момент, чтобы вывернуться.

Голос принадлежал Кулаку. При каждом его слове меня обдавало теплым дыханием с запахом дешевых сигарет. Тем временем он наползал на меня, отвечая сам себе.

- Потому что ты мне понравился. Ты похож на девчонку... и это меня чертовски заводит.

Момент был получен, и я выскользнул, ударив его в нос. Но в ответ не было никакого стона. Только спокойный голос.

- Не дергайся, Билл, будет хуже. Я пришел к тебе сам, это исключение. Обычно ко мне приходят – или их приносят. У тебя может все быть, Билл.

Меня вдруг затрясло. Я все еще помнил Айхлера и других, я помнил боль, обиду. В моей голове заново оживали воспоминания, и близость этой опасности пробудила в теле заячьи инстинкты. Мне было страшно. Я боялся умереть за решеткой, не отомстив, быть изнасилованным, униженным до полного уничтожения.

Мне и в голову не могло прийти иного термина – только насилие. Ведь до изнасилования я был девственником во всех отношениях.

Ноги отказали мне. Я был силен, пока держал страх в себе. Но вот он выполз наружу, и от меня уже ничего не осталось. Меня просто подтолкнули к кровати, я опомнился, Кулак зажал мне рот. Я забрыкался.

И тут случилось то, на что я сразу обратил внимание, как обращают внимание на гром без грозы – он попросил.
Я не знал, что можно так просить – жарко шептать, тереться носом о шею, щекотать, дразнить. Он соблазнял, иначе я теперь не могу это обозначить. Но тогда я не знал слов «заняться любовью». Не было любви – тогда что же было?

Сначала мне было противно. У Кулака, которого я предпочел называть Дэном, были шершавые руки.

Мне странно это вспоминать, хотя есть и какое-то тепло при этих мыслях. Все же это был первый оргазм – и да, это было приятно. Пусть и с парнем. Девушек я не знал вообще, к своему стыду.

Я был растерян. Не знал, что с парнем может быть хорошо. Противно не было, только стыдно.

Мои попытки объяснить что-то прервал насмешливый шепот:
- Ты странный, Билл. Но красивый. Все хорошо, спи.

Как ни странно, это меня успокоило. Не было длинных объяснений – все словно естественно.

С тех пор меня больше никто не осмеливался мацать или оскорблять. В столовой мне доставались лучшие порции. Меня не посвящали, но я чувствовал, что внимание ко мне увеличилось, а некоторые взгляды парней были далеки от невинных. На меня смотрели с вожделением.

Сам Дэн никогда не требовал от меня ничего постыдного. Поэтому моя голова снова поднялась, я растил свою болезненную гордость, лелеял мечты о мести. Я сам внушал к себе уважение. Я показал, что могу постоять за себя. Дэн научил многому новому – он почему-то не жалел сил и не смеялся.

Может быть поэтому мне дали кличку. Я стал Деткой. Так меня и называли. Иногда Билли-Детка. Они и приучили меня курить.

Я узнал ребят. Рыжий частенько доставал запрещенную еду и сигареты. Все было словно из супермаркета. Никто толком не знал, как и где он это делает, а тот отнекивался – «Секрет семейной фирмы». Эрик был мастер травить анекдоты.

Раньше он жил неплохо, его дядя, заменявший отца, был фокусником, и Рыжий перенял у него мастерство. Ожог на лице он получил, пытаясь проделать сложный трюк с огнем. Для него было не совсем понятно, как это случилось, но факт был неумолим - они с дядей оказались на улице. Удивительно, как плотно примыкают друг к другу люди в трудностях, как сближаются и без того близкие души!

Они «щипали» прохожих на рынках, воровали продукты. Но однажды их поймали, вместе, только вот дядю определили в другое место, а Эрика сюда. Они переписывались. Рыжий частенько рассказывал нам о дяде, который был вообще оптимистом по жизни.

Зигфрид был странным. Кулак говорил о нем «ни х*я не умеет делать, зато хорошо треплется». Обычно так он отмазывал от каких-нибудь общих дел.

Зиг был мастер рассказывать. Истории у него складывались сами собой – печальные, глуповато-романтичные, с привкусом металла и одиночества. Он писал стихи, только вот их никому не показывал, и Дэн относился к этому с уважением. Зигфрид был птичкой – удивительным существом для суровой природы улиц.

Стоит признать, в тюрьме мне жилось намного лучше, чем на улице. Здесь я впервые вкусил нескольких заманчивых блюд – почета, уважения и влияния. Все три я умело использовал, заводя знакомства и записывая нужные адреса. В голове моей выстраивались планы.

Но все когда-нибудь кончается, я уже говорил это. А все хорошее кончается ударом по голове. Пусть даже образным.

Дэн был не особенно разговорчив, да и я не отличался общительностью. Но однажды после планового медосмотра он вдруг разговорился.

Он просил:
- Билл, когда ты освободишься, пожалуйста, брось ты эту месть.

- Не могу.

- Знаю. Даже не пытаюсь убедить… Но по крайней мере будь поумнее.

- Конечно, Дэн. Я потом тебе напишу или навещу сам.

- Эх, Детка… Не получится.

- Почему?

- Узнаешь как-нибудь, дурак ты, дурак.

- Так объясни дураку.

- Осталось-то! Сам поймешь, не совсем уж слабоумный, - он шутливо щелкал меня по носу.

Да, оставалось немного. Одну ночь его очень сильно лихорадило. Врач был в стельку пьян и ничего не соображал. Мы пытались что-нибудь сделать, но кто мы такие? Через два часа лихорадка спала.

- Туберкулез, Детка, страшная вещь, - с улыбкой сказал он.

- Дэн, я… - слова мои разбежались, удар был силен.

- Все хорошо. Ты сильный, твой срок кончается через две недели.

Он уснул. Так протянув еще два дня, однажды утром он просто не проснулся.

Моя жизнь стала напоминать туман. Меня обхаживали стороной, но на второй день полезли утешители. Одному я сломал нос.

Рыжий и Зиг узнали, где похоронили Дэна. То есть, мы и так знали, просто необходим был номер неприметной урны и дешевого надгробия.

Свобода встретила меня весенней оттепелью. Я вдохнул ее и отправился по адресу номер один.

Я нашел нужных людей, обзавелся своими Правдой и Ложью. Теперь я знал, куда идти.

Перед отъездом в Берлин я был на тюремном кладбище.

Кем я был в итоге? Биллом Каулитцем, Деткой, начинающим киллером, зэком. Вдобавок, был не против спать с мужчинами.

Я толком не знал – но может быть, я любил его, своего покровителя Дэна, Кулака?»