Конец 1916 г. Кто из нас в раннем детстве не любовался на грандиозную статую Свободы, что огненным факелом освещает въезд в мировую гаваньКто из нас в раннем детстве не любовался на грандиозную статую Свободы, что огненным факелом освещает въезд в мировую гавань, во все еще заманчивый, все еще сказочный, чуждый для европейцев Новый Свет? Кого из нас в детстве не поражала величина статуи, высоко парящей над линией нью-йоркских небоскребов? Какими жалкими, ничтожными на картинках выглядели океанские чудовища-корабли, снующие у ног гордопобедной Свободы!.. Когда наш норвежский пароход «Бергенсфиорд» медленно, осторожно прокладывал себе путь среди деловито снующих судов всех великих наций, мы, наивные европейцы, жадно искали глазами, где же она? Где обещанная нам [еще детскими книжками] статуя Свободы? Тогда, в первый мой приезд в Америку, год тому на-зад53, статую Свободы скрывал густой осенний туман. Он заволок и спрятал от наших наивно ищущих глаз тот символ, что заставлял когда-то биться победной радостью и ликованием сердца наших отцов и дедов-европейцев. [Для меня] «Свобода» Нового Света оставалась за пеленой, неразгаданная, манящая, могучая в нашем представлении. Статую Свободы я увидала впервые через четыре с половиной месяца: это был мой бешеный скачок по Соединенным Штатам... Америка перестала уже быть тогда для меня страной, подернутой заманчивой пеленой всяких приятных возможностей. Перед глазами моими за эти четыре с половиной месяца успели пройти и настойчивые политики, ведущие агитацию в пользу милитаризма, и ожесточенная борьба труда с обнаглевшим американским капиталом, и власть американского полицейского кулака, и всемогущество королей трестов, и продажность американского суда, и угодливость американской капиталистической прессы...и «свобода» независимой церкви... Теперь я уже ясно, отчетливо представляла себе, что такое Америка, что такое «страна свободы», что собой представляет все еще манящий европейцев Новый Свет, открытый Колумбом! И тогда, стоя на борту увозившего меня обратно в Старый Свет парохода, я впервые увидела статую Свободы. Был ясный, холодный предвесенний день. Медленно, будто нехотя, выходя из защищенной гавани в бурную неизвестность океанского простора, проплывал все тот же «Бер-генсфиорд» мимо «восьмого чуда мира», мимо знакомой по картинкам статуи. Теперь ее не прятал туман от наших глаз, теперь солнце освещало каждую складку ее бронзового облика. И все же глаза отказывались верить! Это ли статуя Свободы? Такая ничтожная, такая затерянная в шумной гавани, окаймленной гордой линией несущихся вверх победоносных банковских зданий с Уолл-стрита. Разве такой бессильной, маленькой, съежившейся перед лицом всемогущих громад-небоскребов, этих хранителей финансовых сделок...представляли мы себе ее, статую Свободы? Быть может, [это] наглость политиков, королей капитала, урезывавших день за днем все свободы, что добыты были кровью предков современного дяди Сэма,— заставила статую Свободы съежиться, сжаться от тоски и позора? Когда находишься во власти океана, когда впереди ждешь причудливых приключений, будто выхваченных из средневекового романа,.. тогда настраиваешься невольно на мистический лад и готов поверить в великое чудо, в детские сказки... Все неотчетливее становятся контуры города — громадные, извивающиеся, непрерывно ползущие вверх линии нью-йоркских небоскребов. Статуя Свободы давно слилась в едва заметную точку. Исчезла. Еще немного, и Америка потеряет для нас свою реальность, останется одним из образов в веренице жизненных воспоминаний. Тогда, в тот час, я поняла отчетливо, что Новый Свет, статуя Свободы — лишь устарелая, забытая легенда, сказка докапиталистических времен, о которой могут рассказывать нам лишь [со слов] наших дедушек. Для наших дедов и прадедов Новый Свет был действительно страной свободы. Здесь, кем бы они ни были в старушке Европе, они чувствовали себя сыновьями свободной страны, полноправными гражданами. Здесь они могли молиться своему богу по своим излюбленным ритуалам. Здесь они могли еще верить, что своими руками человек кует собственное счастье, богатство и свою судьбу. Здесь фея Удачи еще свободно манила в невозделанные земли плодородных степей, в пустынные горы, скрывавшие золотоносные клады. Там, в старой Европе, феодализм все еще не уступал натиску торговой привилегированной дворянской буржуазии, там воздух еще насыщен был дымным церковным запахом, там царило неравенство сословий и классов, там тяжелым гнетом лежали на человеке мерзкие закостенелые предрассудки. Мудрено ли, что наши деды и прадеды простирали с умилением руки к берегам Нового Света и падали [ниц] перед бронзовой зеленью складок статуи Свободы? Но как все это далеко теперь! Как легендарны рассказы об американской свободе! Подавили статую Свободы. Небоскребы уничтожили ореол ее. Не она парит теперь над бухтой мирового города, не она освещает путь в мировую гавань, в Новый Свет. Миллионы огней из окон пятидесятиэтажных контор-небоскребов затмевают свет богини Свободы. Насмешливо глядят серые громады, напоминающие плотную стену-скалу, где, как узкие ущелья, вьются запруженные дельцами и их клерками нью-йоркские улицы. И эта плотная стена до-мов-скребов, верное убежище королей американского капитала, полнее выражает сейчас «дух», царящий над материком Колумба, чем жалкая, съежившаяся, будто [потерянная], зеленая статуя. Второй раз увидела я ее недавно при светлых лучах утреннего солнца. И странно! Этот раз пассажиры не искали глазами статую Свободы. Будто за год, тяжелый, кровавый истекший год, и легковерные, верящие в счастье, лежащее за океаном, европейцы успели кое-чему научиться. Они искали глазами не статую Свободы, а пароход с американскими властями и представителями эмигрантского бюро, которое отсортировывало пассажиров, [чтобы] большинство III класса, а может быть, и часть нас, II [класса], отправить на исторический «Остров слез». И пароход с властями не преминул причалить к борту нашего плавучего дома... Длинная вереница пассажиров III класса должна подвергнуться унизительному допросу, ряду неприятных формальностей и протомиться на пу-178 стыдном острове, пока добрые друзья не придут путешественникам на помощь. Может случиться, что III класс, а то и II класс пассажиров без дальнейших разговоров посадят в американскую кутузку впредь до выяснения личности... Но боже упаси! Ничего подобного не ждет пассажиров I класса! Разве I-классный пассажир, привезший в карманах чеки на банки в Уолл-стрит, может быть нежелательным иностранцем для великой республики? Пассажирам I класса скатертью дорога. Перед ними статуя Свободы особенно ярко заставляет гореть свой потускневший факел. Ему, собрату современных королей свободной республики, обеспечено то, что сулила когда-то зеленая статуя каждому пришельцу в новые земли. Но, боже, как тускло освещает та же статуя путь в Новый Свет для тех, кто смог купить себе лишь билет III класса... И становится стыдно за статую Свободы и жалко тех сладких минут ожидания, когда среди осеннего тумана мы, наивные европейцы, год тому назад искали глазами ту статую Свободы, что рисовалась нам по забытым детским иллюстрациям, по которым учили нас любить «Новый Свет» — страну, завоеванную самим народом,— и политические свободы! Черновой набросок статьи. Печатается по тексту журн. «Иностранная литература» № 2, 1970, стр. 244—245.
|
