Методические указания 12 страницапоклоне на землю, затем вскочили на коней и погнали их в расположение войска. Зрелище было неописуемое. Арцахцы во время перегона табуна как умели демонстрировали свою удаль и воинственность, свое умение держаться в седле и владеть при этом мечами и дротиками. Все их передвижение казалось бурным вихрем, неодолимым и страшным. И Каранни был захвачен стихией. Обнажив меч, он тоже несся, словно бы видя перед собою врага. «Именно так, вихревым натиском этих конников, мы растопчем войска Мурсилиса». Когда наконец кони домчали до лагеря и все вокруг чуть улеглось, угомонилось, Каранни отдал приказ щедро одарить арцахских конников и дать свободу пригнавшим табун рабам. Радость была всеобщей. Армянское войско получило мощное подкрепление. Теперь большинство воинов сядут на коней. На подступах к крепости Когуни подошло еще и войско из Тавруберана. Предводители его, отягощенные тяжелыми доспехами и оружием, спешились я направились приветствовать престолонаследника. Каранни обнялся со всеми. Затем, похлопывая по плечу родоначальника Тавруберана, с горечью сказал: — Где ты пропадал, брат мой? Большая беда обрушилась на нас. Тот, приложившись к руке царевича, попробовал утешить его как мог: — Не теряй надежды, божественный. Недолог час, ты скоро своею собственной ногой придавишь к земле толстобрюхого Мурсилиса и пройдешь через самое сердце его страны. Мечом поразишь эту скверну, жен его заберешь себе и станешь наслаждаться ими, если пожелаешь. Нагрянешь туда, как сам бог-громовержец Мажан-Арамазд, и сотрешь с лица земли вражьи обиталища, народ его как косою скосишь, города порушишь!.. Каранни обрадовался, видя готовность родоначальников помочь ему в столь тяжкий час. Он подарил каждому из них по три коня и приставил к ним умелых всадников, чтоб обучили верховой езде... В полночь в шатер к царевичу пришла Нуар. Тихо, как солнце на закате, она опустилась на колени и проговорила: — Убей меня, божественный! Я не в силах вырвать из сердца огонь, зажженный тобою!.. Сколько в одном человеке чувств? Каким из них подчиниться, какие отринуть? И следует ли отринуть?.. Покрывало, которым Нуар была окутана, скользнуло вниз, обнажив плечи. — Прости! Прости меня, богоравный повелитель мой. Я невинна! Это Цовинар взяла его!.. Того, кого ты объявил моим мужем. Стояла ночь, он пошел в море и... не вернулся. Каранни поднял ее, нежно обнял и долго смотрел в глаза. — Ты самими богами послана мне в утешение! Не печаль меня и сама не грусти. Я не вижу причин обвинять тебя в чем бы то ни было!.. Взошла тусклая осенняя луна. Вокруг все постепенно затихло — и люди, и кони. Проснувшись поутру, царевич не увидел рядом с собою Нуар. Отбросив покрывало из тигровой шкуры, он вскочил с ложа. — Нуар?.. — Я здесь... Там, где стояло золоченое изваяние бога Мажан-Арамазда, у подножия его, горели свечи. Но освещали они литой из меди образ Мари-Луйс и... коленопреклоненную перед ним полуобнаженную Нуар. — Я здесь. Каранни с удивлением уставился на нее. — Молишься?.. До чего же ты благородна!.. Но это ведь лик моей жены?! А ты только что делила со мной ее ложе? — Да, это так, — согласно кивнула Нуар. — Но она ведь царица армянская?! Все можно забыть, божественный. Но забыть царя и царицу армян? Никогда! — О, ты великая женщина, Нуар! И это величие вдохнули в тебя сами боги! Но как ты вмещаешь в себе столько благородства, столько мудрости, моя маленькая серна? — Я вечно буду любить тебя, наследник армянского престола! Но не ценою поругания царицы армянской!.. Они вместе позавтракали, и Каранни заспешил к войскам. Нуар осмелилась задержать его: — У меня к тебе просьба, божественный. Воин Арбок Перч ищет встречи с тобой!.. Ты его знаешь?.. — Это раб царицы. Разве он жив? Я думал, что и он погиб в Нерике. — Да, он был там. Но спасся. Отважно отбиваясь, он с небольшим отрядом воинов сумел вырваться из Нерика. — Выходит, он богом дан! Так где же он? Пусть войдет! — Только знай, божественный, я не питаю к нему никаких чувств!.. — Я же сказал: пусть войдет! Арбок Перч вошел, сдержанно поклонился и опустился на колени у самого входа в шатер. — Здравствуй, Арбок Перч. Я рад снова видеть тебя. Надо полагать, моя царственная супруга возблагодарила тебя за верную службу? — Да! — земно кланяясь, ответил Арбок Перч. — Она освободила меня от рабства, объявила свободным человеком и поручила возглавить ее личную охрану... — Похоже, что ты укротил в себе былую злость! Я помню, какой ты был неистовый. — Злость во мне копится только против твоих врагов, божественный. Я прибыл со своим отрядом, чтобы присоединиться к твоему войску. Нуар стояла у изваяния Мари-Луйс. Сердце у нее колотилось, того и гляди вырвется вон. Зажженные ею свечи быстро догорали. — У тебя были родные в Нерике, Арбок Перч? — спросил Каранни. — Да! — Арбок Перч бросил взгляд на Нуар и тут же отвел его. — Был у меня в Нерике родной человек, божественный. Моя повелительница Мари-Луйс, царица армянская! Нуар облегченно вздохнула. — Хорошо! — раздумчиво промолвил Каранни. — Ты будешь служить в моем Драконовом полку. Согласен? — Согласен, божественный. Премного благодарю. Только позволь мне подчиняться тебе одному, не быть зависимым от родоначальников. — Это возможно. Арбок Перч приложился к руке царевича и, пятясь, вышел вон. Через отверстие в куполе шатра внутрь уже проникали лучи солнца, и Нуар погасила свечи. В войске совершили жертвоприношение и тронулись дальше в путь на Нерик. В затянутой пологом от солнца колеснице Каранни сказал сидящей рядом Нуар: — Посмотри на высокую гору напротив, это колыбель бога Мажан-Арамазда, его давнее обиталище. Нуар обняла царевича и скользнула мимолетным взглядом туда, куда показывал царевич. — Я вижу там только снег, мой повелитель. — А это ложе Мажан-Арамазда. Нуар прижалась к царевичу губами. — Спеши освободить царицу из плена, божественный! Спеши! Прикажи жрецам, пусть каждый вечер приносят белого бычка в жертву ее богу-покровителю!.. Войско двигалось в туче пыли. Но вот показалась роща белых кленов. Жрецы прорицатели внимательно вслушивались, пытаясь уловить шелест листьев. Один из них приблизился к Каранни и испуганно проговорил: — Да отсохнет язык мой, деревья не шелестят, божественный! — И что же? — насупился Каранни. — Что это значит? — Да как сказать, государь мой! Ты очень гневаешься, когда слышишь голос правды... Если деревья не шелестят, это означает, что боги не одобряют твоего намерения воевать. Нет на то их воли... — Пойди еще послушай!.. Жрец углубился в рощу, но вскоре вернулся еще более удрученным. — О божественный, небо не благоволит твоему стремлению! Каранни вырвал из рук оруженосца плеть с металлическими шариками на конце и крикнул жрецу: — А ну, еще повтори! — И он стеганул кнутовищем. — Повтори, слышишь!.. Прорицатель скрутился в клубок под нещадными ударами и заорал не своим голосом: — Благоволит!.. Благоволит небо!.. Благоволит!.. Боги согласны с тобой!.. — А теперь вставай и отправляйся в войско! Объяви всем, что боги с нами, не то еще примешь плетей. Корчась от боли, прорицатель удалился. Бывший свидетелем этой страшной сцены другой жрец-оракул, воздев руки к небу, поспешно зачастил: — Боги согласны с тобой и благословляют твой поход на хеттов, о непобедимый Каранни! Иди без страха, и воины не подведут тебя! Царевич и этому жрецу велел отправиться в войско и повторить там то, что он сказал здесь. Каш Бихуни приказал всем полками построиться и выставить вперед запевал. Вскоре песня грянула и, постепенно набирая силу, захватила все войско. Они проходили землей каскейцев. Из ближних городов и сел к царевичу шли люди с подношениями. Дарили и девушек-рабынь. — Мы тоже потомки великого Гайка, божественный, и благословляем твой поход против наглых хеттов. Наш бог Цул будет с тобою в бою! А род Пала придал целый полк войску царевича. Он, этот род, обитает в горах над Бовбердом, в соседстве с полукочевым племенем мосхов, тоже потомков Гайка. В этих местах еще много полудиких племен, пробавляющихся в окрестностях городов Манна, Мард, Ашмун и Ериз. Военачальники принимали под свое покровительство всех прибывающих с целью примкнуть к войску престолонаследника. Каранни в душе радовался тому, что все армянские племена, почти каждый род, с доверием и готовностью идут к нему, чтобы принять участие в священной войне. — Моя супруга-царица права, утверждая, что все наши племена и роды должны почитать единого бога! — сказал он, обращаясь к Каш Бихуни. — Опасайся всех богов! — предостерег его в ответ верховный военачальник. — Они обидчивы и мстительны. Престолонаследник помрачнел. — А на что им обижаться? Мы ведь всех их сольем воедино. Мари-Луйс говорит, что душа и тело человека неразделимы, и, значит, бог у него должен быть один. Воистину верно рассуждает моя царица. Единый бог поможет нам объединить наши разрозненные племена в единокровный народ. И народ этот станет ревностно поклоняться единому богу... — Э, божественный, не для меня эти размышления! — пожал плечами Каш Бихуни. — Я воин, и только. А во всем ином ничего не смыслю. В последнее время, особенно после известия о том, что царица захвачена в плен, Каранни часто задумывался о единобожии, к которому стремилась Мари-Луйс. Эта идея делалась ему почему-то особенно близкой, когда он оставался наедине с Нуар. Порой даже появлялось неудержимое желание именно Нуар объявить богиней. Но тут же его охватывал ужас от сознания, что Мари-Луйс, которая час от часу казалась ему все более чужой, станет совсем лишней. Выходит, один бог — это один страх, одна обязанность у человека?..
* * *
До стен Нерика уже было рукой подать. Каранни приказал родоначальникам Арцаха и Сисакана продемонстрировать врагу, какова их конница в своей воинской умелости, чтобы затем уже начать переговоры. Арбок Перчу было поручено предложить хеттам — захватчикам Нерика капитулировать и сдать город без кровопролития. Был час рассвета. Арбок Перч подъехал в колеснице почти под самую стену Нерика. Наверху показались воины-хетты. — Э-эй, хетты! — крикнул Арбок Перч. — Мы приветствуем вас. Слышите? Тот, что повыше ростом и, по вооружению судя, постарше чином, нагло повернувшись к ним задом, хлопнул себя по ляжке. — Как же, слышим. Чего тебе надо, богами отринутый? — Сдавайтесь, хетты! Мирно верните нам наш город, и мы дадим вам уйти вместе с вашими женами и оружием! Длинный хетт издевательски захохотал. — Завоеванное мечом благословенно богами! Земля, на которую ступит нога хетта, принадлежит ему! — Боги лишили тебя разума, хетт. Так или иначе Нерик будет освобожден. Мы вернем его себе мечом!.. Арбок Перч повернул назад. Что ж, армяне исполнили положенное. Предложили свои условия о бескровной сдаче города. Боги не вправе впредь связывать их по рукам, и вина за пролитую кровь ляжет не на них. Овладение Нериком Каранни поручил Арбок Перчу, а сам ушел в свой шатер, раскинутый в центре расположения конницы. — О светоносная Нуар!.. И Нуар, прекрасная и величавая, всем сердцем принадлежала престолонаследнику. Душа его, безграничная и чистая, как небо над нами, была ей дороже жизни. — О царь мой! Властелин мой!.. Она зацвела, заиграла всеми женскими чарами и с заверениями в преданности, с молитвами восторга и служения отдавалась царевичу. А как же иначе. Ведь он — порождение богов, и принадлежать ему — веление богов! Не помня себя от счастья, Нуар тем не менее все твердила, что, едва царица будет освобождена из плена, она, Нуар, тотчас добровольно принесет себя в жертву храму. И без устали торопила, чтобы скорее, как можно скорее освободили Мари-Луйс. Чтобы бросили на это все силы и средства. — Хочу вознестись в небесные дали, божественный! — твердила она царевичу. — Устала я от земной жизни. Спаси мою грешную душу, властелин мой! По ее настоянию Каранни снарядил Таги-Усака в Хаттушаш под видом ассирийского купца: может, удастся проникнуть к Мари-Луйс. «Жена моя, — написал ей царевич. — Этот дэв явится перед тобой по моему велению и желанию. Прислушайся к его совету. Я буду ждать...» Астролог отбыл. Нуар в какой-то степени радовалась, что престолонаследник именно Таги-Усака послал на это опасное дело. Может, он обнаружит там себя и погибнет?.. Подумала такое и сама испугалась. Но... мысль эта не покидала ее и явно была желанной.
* * *
Арбок Перч с чувством раздражения отправлялся в шатер к престолонаследнику, когда тот временами приглашал его. Ведь там постоянно находилась Нуар... У входа горели свечи, и спиной к нему сидела Нуар. Арбок Перч досадовал на себя, что не может вырвать ее из сердца, забыть. Он и судить-то ее не судит. И это особенно злило его. Совратительница она! Домогается бессмертия своей души! Цари, они ведь порождение богов. И души их, говорят, бессмертны. Потому-то преисполненные гордыни совратительницы с готовностью приносят себя им в жертву в надежде, что тоже сподобятся обрести вечную жизнь. «А есть ли она, эта вечная жизнь?» — спрашивал Арбок Перч сам себя. И сам же себе отвечал: «Нету ее! Нету!..» Сам с собой он вел и мнимый диалог с Нуар. «Увидев тебя, — говорил он, — престолонаследник так обрадовался, что и о беде своей забыл!..» — «А почему ты этому удивляешься?..» — «Так разве тебе неведомо, что вокруг делается?..» — «Нет, неведомо!..» — «Греховно творимое тобой!..» И он снова и снова терзал себя. «Такого неверующего, как ты, ждет ад!..» — говорил он и, смеясь над собой, сам же себе заявлял: «Э, да я слушаю тебя потому, что клятву принес. А клятвопреступнику угрожает смерть. Вот так-то!..» — «Сам направляй дым от огня своей души. Мой отец, который был рабом, утверждал, что человек сотворен из пыли и воды. И еще он говорил, будто после смерти человека боги склевывают его плоть, словно ячменные зерна, а кровь пьют вместо вина...» И тут Арбок Перч, потирая ладони, подумал: «Сегодня же праздник изобилия! В этот день люди обычно женятся! Надевают своим невестам венок из ячменных колосьев, и делу конец!.. А мне, видно, счастье совсем изменило. Ушло навсегда. Но престолонаследника-то ты одарила?.. Похоже, что да... Так уж у них, у правителей, заведено. Попадут в тяжелое положение, тянутся за помощью к рабу своему, руку ему жмут, а едва беда минует, они эту руку отсекают!..» Арбок Перч попытался не думать больше о Нуар, не вспоминать о ней. «За что вы, боги, свиваете в душе у человека гнездо из горя и страданий?..» Муки его были ужасны. Он дошел до грани самых невероятных поступков. Нуар не оставляла его в покое и во сне. Как-то явившись ему, она потребовала: «Сделай так, чтобы хетты в Нерике остались без воды. Закрой ее. Ты знаешь, как это сделать. Пусть они вымрут от жажды...» Арбок Перч очнулся от этого страшного сна. Видение исчезло, но голос Нуар еще звучал в ушах. Он и впрямь знал, где исток воды, подаваемой в Нерик. Жители города были убеждены, что вода у них святая и восходит к ним прямо из алтаря бога Шанта. Но Арбок Перчу сам медник Минай рассказал в свое время, что вода в город поступает по глиняным трубам, проложенным под землей. И источник ему показал. Хеттов Арбок Перч ненавидел, может, побольше других. Не приди они в Нерик и не захвати город, Нуар наверняка принадлежала бы ему... Он отыскал в одной из горных расщелин источник, питающий водою Нерик, и перекрыл его, повернул поток в реку. Спустя три дня на крепостной стене Нерика появился хеттский воин. — Э-эй, армяне! — завопил он сверху. — С вами будет говорить наш военачальник! На этот раз Арбок Перч выехал на переговоры в колеснице царевича. На башне стоял знакомый ему хеттский военачальник. Он сухо и резко прокричал: — Поклон тебе, Арбок Перч! — Кланяйся богам, безумец! — Сейчас мой бог — это ты! Я весь во власти твоего милосердия. — С чего вдруг? — Арбок Перчу очень захотелось поддеть его. — Неужто так скоро иссякло твое мужество? — Вода унесла мое мужество! — рявкнул хетт. — В городе нет воды!.. — А-а! Видишь, боги не желают, чтобы ты сидел в чужом дому. — Условия таковы, — будто не слыша Арбок Перча, сказал хеттский военачальник, — если вы пообещаете пощадить жизнь нашим воинам, мы сдадимся, а нет — тогда все мы принесем себя в жертву нашему богу Шанту, и от смердящих трупов наших на вас падет чума и всех сметет с лица земли. Арбок Перч приказал жрецам войска доставить изображение бога Ваагна и установить его против крепостной стены. На глазах у хеттов, преклонившись в молитве перед идолом, он поклялся, что даст возможность всем хеттам свободно покинуть Нерик и убраться восвояси. Арбок Перч расставил своих воинов по обе стороны городских ворот, и вскоре ворота эти растворились, выпуская хеттских военачальников, жрецов, а затем и воинов. — Бросайте оружие на землю! — скомандовали им. Воинов хеттских было много. Может, тысяч пять. И жрецов не меньше: прорицателей, провозвестников всех мастей. Арбок Перч приказал своим людям навесить хеттским женщинам-блудницам по камню на шею и сбросить всех до единой в воды Тер Мадона. Хетт-военачальник, что вел переговоры, запротестовал: — Ты же нарушаешь свою клятву, Арбок Перч! — Я не клялся щадить блудниц. И жрецов тоже. Армяне с удовольствием хватали хеттских блудниц и, потискав, помяв их в руках, бросали в реку. — Ну, бесноватые, неизбывного наслаждения вам!.. Пленных воинов связали друг с другом, предварительно отобрав у них все, что они имели, — оружие, одежду. — Так вам будет полегче. Скорее доберетесь до своего Мурсилиса! — сказал Арбок Перч. И вот армяне вступили в Нерик. Прибыл Каранни, а с ним в колеснице и Нуар. — Душа моя Арбок Перч! Ты достоин славы, освободитель Нерика. Я по чести вознагражу тебя! Арбок Перч благодарно поклонился, а про себя подумал: «Если бы этим вознаграждением стала рука Нуар! Вот уж тогда бы я вечно служил тебе верой и правдой, государь наш!» Каранни осыпал дарами и Арбок Перча, и его воинов, и вместе с ними отправился посмотреть пленных. Из узкого ущелья, что чуть поодаль от Нерика, вверх поднимались столбы дыма. Подъехали поближе, и Арбок Перч онемел: все пленники были убиты. — А тебе, Арбок Перч, — видя, как велико его потрясение, сказал Каранни, — следует помнить, что тот, кто жалеет врага, сам сечет свою голову. — Но они же пленные, божественный?! — с трудом обретя голос, промолвил Арбок Перч. — Наивный человек! Да выпади случай, эти пленные, не задумываясь, тебя бы первого и обезглавили. — Но клятва?.. Мы же поклялись перед алтарем сохранить им жизнь и позволить свободно вернуться к своему царю. — Мы и исполнили свою клятву. Я послал царю Мурсилису уши всех убитых! — уже со злобой бросил престолонаследник. — Клятва на войне как песок в пустыне: чуть ветер подул — и все унеслось, перемешалось. И эту истину прекрасно знали, внимая нашей клятве, сдающиеся в плен хетты. Они-то ведь первые клятвопреступники. Забыл, как обманом вторглись в Нерик и перерезали наших? Как твою царицу в плен взяли?.. Каранни отошел от Арбок Перча и приказал жрецам принести жертву богам, чтобы, ублаженные, они вернули воду в Нерик. Когда все царское войско было построено на площади перед храмом, Каранни велел привести единственную оставленную в живых юную жрицу и трижды громко повторил: — Мажан-Арамазд вернет Нерику воду, но за это он требует жертвы! Сие праведно! Жертва да будет принята!.. С этими словами он отсек голову жрицы. Кровь брызнула в каменную чашу. И в тот же миг в чашу с шумом полилась и вода. Толпа на площади рухнула на колени, испуганно восклицая: — О Мажан-Арамазд, единый и всесильный бог!.. Арбок Перч дивился: «Неужто престолонаследнику ведомо, где исток воды? Или все это впрямь озарение свыше?!» Но тут взгляд его вдруг упал на Нуар. И он вспомнил: Нуар-то ведь знает!..
* * *
Во дворец Мурсилиса донеслось известие, что в Хаттушаш прибыл ассирийский купец и привез невиданной красоты жемчуга и драгоценные индийские камни. Едва прослышав об этом, царь велел позвать ассирийца. Купца принимали в присутствии Мари-Луйс. Право покупать бесценные камни и вещи из золота в стране хеттов принадлежало только одному царю. Ассирийский купец на коленях приблизился к царю и уже хотел, как это принято, коснуться губами его ступней, но тут Мари-Луйс вдруг протянула свою унизанную перстнями правую руку. — Целуй прежде мне руку! Купец, едва скрывая обуявший его ужас, поцеловал ей руку, зажмурив от страха глаза. Незнакомым духом пахнуло от таких прежде родных пальцев. Склонившись чуть не до пола, он отступил назад и по приказу царя раскрыл свой ларец эбенового дерева. Он был полон сверкающими каменьями всех цветов. Мурсилис погладил руки Мари-Луйс. — Выбирай все, что тебе нравится, живое воплощение богини Иштар!.. Мари-Луйс, несмотря на все ухищрения Таги-Усака, узнала его с первого взгляда. Сердце заколотилось как бешеное. Вот бы знать: царственный ее супруг послал сюда Таги-Усака под видом ассирийского купца или он сам по себе пришел, потому что не мог не прийти к ней в беде?.. Очень ей хотелось, чтобы истинным было второе предположение. Все последнее время у нее было такое чувство, что душа тонет в море скверны... Мари-Луйс склонилась над ларцом и стала медленно перебирать сверкающие камни. И такое в ней поднялось отвращение ко всему окружающему — до дурноты... — Что, не нравятся они тебе, душа моя? — спросил тем временем Мурсилис, снова касаясь ее пальцев. Мари-Луйс, с трудом скрывая свое отвращение, тихо сказала: — Нравятся, о мое солнце, мой желанный! Особенно вон тот, что сияет, как луч твоей щедрой души... Сказала и мысленно укорила себя, что волнуется, как неискушенное дитя. Быстро повернулась и села на место, опустив голову, чтоб не выдать того, что чувствует. А Таги-Усак молил всех богов дать ему силы справиться с мучительной скованностью. Он словно издалека услышал, что царь обращается к нему с вопросом: — Как поживает царь Ассирии, твой властелин Адад Нирар? — Благоденствует, хранимый богами. — А что? Не шлет ли он мне приветствия?.. — Нет... не ведаю! — с трудом переключаясь от своих мыслей, отвечал Таги-Усак. И вдруг добавил: — Я знаю, что он ежедневно посылает людей в Хайасу!.. Мурсилис недобро вскинул бровь. У Мари-Луйс ничто не дрогнуло в лице. Поняла: Таги-Усак намеренно старается уязвить Мурсилиса. — В Хайасу, говоришь, посылает? — переспросил царь. — В Хайасу, великий и отважный государь! Я у себя перед самым отъездом встретил несколько египтян. Они тоже держали путь в Хайасу. И очень спешили... — Может, армянский царь Уганна преставился?.. — Не слыхал про то, государь. Но полагаю, что если бы такое случилось, твое величество об этом непременно знало бы. Мурсилис пристально посмотрел на купца: — А как ты думаешь, твой царь Адад Нирар поддержит меня, коли я решу напасть на армян?.. — Мне не дано знать, каково божье провидение, царь-солнце! — Таги-Усак снова отбил низкий поклон. — Одно только знаю, что Адад Нирар обратился к Уганне с просьбой дать ему тридцать мер меди... Мурсилис подскочил на месте: — Да я подчиню себе всех богов Уганны! Как сделал это в Нерике!.. Я, я... Он еще узнает!.. Он долго и раздраженно и невнятно что-то все бурчал. Лицо его, и без того сухое, заостренное, еще и пожелтело. Весь бред и все зло были обращены к царю Уганне. — Этот старец мешает мне во всем, не дает взять под власть четыре страны на четырех морях, кои должны принадлежать нам!.. Когда восемь лет тому назад я был в вашей Ассирии и уже, почти полностью ею завладев, собирался следовать на Каргамиш, вдруг явился гонец и сообщил, что царь Уганна напал на мои города Иштиттун и Канувар, уничтожил гарнизоны и засел там со своим войском. Мне ничего не оставалось, как немедленно покипуть вашу землю. Вот так-то. Своим набегом Уганна помешал мне утвердиться в Ассирии. Потому и ваш Адад Нирар ищет союза с Уганной. Но я им обоим еще покажу!.. Мурсилис, забыв обо всем, потребовал немедленно позвать к нему царевича Наназити. — Готовь к бою войско столицы! — приказал он сыну. Мари-Луйс встревожилась, но ни в лице, ни в глазах это не отразилось. А Мурсилис все бушевал: — Воля моя такова, Наназити: ты возглавишь войско и выступишь в поход на Хайасу, на ее города! Нашествие твое должно быть разрушительным! Понятно? Царевич покорно внимал отцу. А Мари-Луйс при этом измерила его взглядом и, остановившись на горящих страстью пухлых, еще полудетских устах, подумала: «Как, интересно, Каранни встретит войско этого юноши?..» Царевич удалился. А вскоре после него в зал вошел воин и, распластавшись у ног царя, сообщил, что армяне отбили Нерик и захватили хеттский город Иштиттун. Нежданная весть не сразу дошла до сознания присутствующих в зале. Она сначала как бы зазвенела, ударившись о каменные стены, увешанные шкурами и старинным оружием, а уж потом заполнила все пространство помещения... — Армяне разрушили храм в Иштиттуне, статую богини Лелван! Они утверждают, что город этот в давние времена принадлежал им и теперь, мол, по праву отвоеван ими! И в заносчивости своей дошли до того, что грозятся обратить царство Мурсилиса в прах и развеять по ветру!.. Обстановка накалилась до предела. Мари-Луйс думала только об одном: «Да сопутствует удача деяниям Каранни!..» Она не смотрела в сторону Таги-Усака, но представляла, какое ликование скрывает он сейчас под купеческой личиной. Тишину взорвал голос царя: — Да неужели все это правда?! Когда же он успел столько всего разрушить и так глубоко вклиниться в пределы моей страны? Окружающие не осмелились ответить царю. Но тут он словно глас неба услышал. Кто-то как колом вколачивал ему в мозг: «В мире ничто не вечно. И Хаттушаш твой рано или поздно будет разрушен, может, людьми, а может, богами. Ничего от него не останется». От всего этого царю Мурсилису было не по себе. Мари-Луйс оставалась внешне спокойной. Она сумела, затянув Мурсилиса в сети своих чар, задержать его, отвлечь от мысли о необходимости идти войной против армян, пока не вернется Каранни. Теперь ей уже легче. О себе она не думает. Важно, что теперь перевес на их стороне и они непременно победят. Мари-Луйс уверена в этом. «Благодарю вас, о всесильные боги Мажан-Арамазд и Эпит-Анаит, за то, что вы помогли мне одурманить Мурсилиса, сделали этого страшного изверга мягче воска и бросили к ногам моим!» Она взглядом дала понять Таги-Усаку, чтоб он удалился, и тот торопливо попятился к двери и вышел. На ковре остался открытый ларец эбенового дерева, в котором сверкали диковинные камни. Мари-Луйс легким движением сбросила с плеча пурпур своей тоги, полуобнажив грудь, и стала ластиться к растерянно-беснующемуся Мурсилису,
|
