Мая, пятница, полночь, моя комната

Мне следовало догадаться, что все так хоро­шо быть не может. Я имею в виду мой день рож­дения. Все шло так правильно с самого начала! Конечно, никто не отменял моей поездки в Дженовию, и на выпускной пока не пригла­сили. Но все остальное было просто чудесно. Все мои любимые (ну, почти все) сидели за общим столом и не ругались. Я получила все, что хоте­ла (ну, почти все). Майкл написал мне песню. И подарил ожерелье со снежинкой. И еще ведь мобильник!

Впрочем, стоп. Речь же сейчас идет обо мне. Я думаю, что в пятнадцать лет уже можно подводить какие‑то жизненные итоги. Так вот, у меня до сих пор не наладилась нормальная жизнь. Ни нормальная жизнь, ни нормальная семья и, определенно, ни нормального дня рож­дения.

Правда, на этот раз наметилось некоторое исключение, так как этот день рождения мне испортила не бабушка. А бабушка вместе со сбо­им Роммелем.

Спрашивается, кому придет в голову прине­сти в РЕСТОРАН СОБАКУ? Мне все равно, что во Франции это считается нормой. Мало ли что там принято, в этой Франции. Во Франции де­вушки не бреют подмышки, и это нормально. Этот факт что‑нибудь говорит вам о Франции? И они там едят улиток. УЛИТОК. Да кто, если он находится в здравом рассудке, будет думать, что раз что‑то считается нормальным во Фран­ции, то оно будет считаться нормальным и в Со­единенных Штатах?

Я скажу, кто. Моя бабуленька, вот кто.

Честно. Ей даже непонятно, почему поднял­ся такой тарарам.

– Естественно, – говорит, – я взяла Роммеля с собой.

В ресторан. На мой праздничный ужин. Моя бабушка принесла СОБАКУ на МОЙ ПРАЗД­НИЧНЫЙ УЖИН.

Она сказала, что как только оставляет Роммеля одного, он сразу начинает облизывать себя так, что выдирает всю шерсть. Это навязчивое нарушение психики, и диагноз этот поставил королевский ветеринар из Дженовии. Он еще прописал Роммелю успокоительное.

Я не шучу: Роммель пьет успокоительное. Но я лично считаю, что дело не в навязчи­вом психозе, а в том, что он живет с бабушкой. Если бы МНЕ пришлось все время жить с ба­бушкой, я бы точно выдрала себе все волосы, которые бы только смогла достать.

Но даже если допустить, что ее собака стра­дает нарушениями психики, все равно это не причина приносить ее НА МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕ­НИЯ. В дамской сумочке от «Гермеса». Со сло­манной застежкой, между прочим.

Так что же случилось, пока я сидела в дамс­кой комнате? Ах, да, Роммель сбежал от бабуш­ки. И как начал носиться из угла в угол по всему ресторану, уворачиваясь от тех, кто пытался его поймать. Любой, сбежавший от бабушки, метал­ся бы так же.

Могу вообразить, что подумали официанты и метрдотель при виде лысого жирненького кар­ликового, который то прятался под столики, покрытые скатертями, то выскакивал из‑под них. Вообще‑то я знаю, что они подумали. Они подумали, что Роммель был гигантской крысой. Неудивительно, ведь без шерсти, да в полу­мраке он очень сильно смахивает на грызуна. Но мне кажется, что те посетители, которые с диким визгом вскочили на стулья, тоже по­ступили неправильно. Некоторые же (Майкл мне потом рассказал) достали фотоаппараты и давай снимать все вокруг. Я уверена, завтра в какой‑нибудь японской газете появится ста­тья о том, что на Манхэттене развелось столько крыс, что даже в четырехзвездочных рестора­нах от них спасу нет.

Я не видела, что произошло дальше, но Майкл сказал, что события разворачивались как в фильме База Лурмана, разве что Никол Кидман не было видно: помощник официанта по уборке со столов грязной посуды, видимо, не успел заметить возни, происходящей в зале. Он вышел из‑за колонны с огромным подносом в руках. На подносе стояли полупустые тарел­ки с остатками супа из лобстеров. Внезапно Роммель, которого папа загонял к салатной стойке, изменил направление и кинулся под ноги бедному помощнику, и через мгновение суп‑пюре из лобстеров летел во все стороны.

К счастью, значительная часть этого блюда приземлилась на бабушку. Она‑то как раз это заслужила. Ее костюм от Шанель был покрыт страшными кляксами. Ну, и нечего было та­щить свою СОБАКУ на МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕ­НИЯ. Хотелось бы мне, конечно, посмотреть на это зрелище. Бабушка, покрытая супом. Хотя никто из присутствовавших в этом не признал­ся, я уверена: у бабушки в супе был смешной вид. Клянусь, если бы это был единственный подарок на день рождения, я была бы счастли­ва на все сто.

Но к тому моменту, как я пришла из туалета, бабушка уже была тщательно обтерта метрдоте­лем. От супа остались лишь мокрые пятна по всему ее телу. То есть, костюму. Я пропустила все веселье (как обычно). Вместо этого я подо­спела как раз к тому моменту, когда метрдотель надменно приказывал бедному помощнику офи­цианта вернуть полотенце: он был уволен.

УВОЛЕН!!! И за что? За то, в чем абсолютно не был виноват!

Джангбу – так его звали, выглядел так, буд­то сейчас заплачет. Он без перерыва бормотал извинения. Но это уже было не важно. Потому что если ты проливаешь суп на вдовствующую принцессу в городе Нью‑Йорке, то можешь по­махать карьере в ресторанном бизнесе ручкой. Ну, это то же самое, если бы повар изысканной кухни в Париже ходил бы в Макдональдс. Или П. Дидди купил бы нижнее белье в «Уолл‑Марте». Или если бы Ники и Париж Хилтон в суб­боту вечером валялись бы дома, на диване, а не пошли бы в ночной клуб. Это все просто НЕВОЗ­МОЖНО.

Я попыталась заступиться за Джангбу перед метрдотелем, после того как Майкл все мне рас­сказал. Я сказала, что никоим образом ресто­ран не должен нести ответственность за поступ­ки собаки моей бабушки. Собаки, которой здесь даже нельзя появляться.

Но ничего не вышло. В последний раз я ви­дела Джангбу, когда он грустно шел к кухне.

Я попыталась поговорить с бабушкой, пост­радавшей стороной (якобы пострадавшей, по­тому что на ней нет ни царапинки), чтобы она уговорила метрдотеля взять Джангбу на работу обратно. Но она оставалась неподвижной, слов­но камень, и не вняла моим мольбам. Даже ког­да я напомнила ей, что многие, кто работает помощниками официантов – иммигранты, со­всем недавно здесь живут и должны посылать деньги семьям, оставшимся дома. Даже после этого она не смягчилась.

– Бабушка, – в отчаянии воскликнула я, – да чем же Джангбу отличается от Иоанны, африканской сироты, которую ты поддерживаешь от моего имени?! Оба всего лишь пытаются пройти свой жизненный путь до планете, ко­торая называется Земля.

– Разница между Иоанной и Джангбу в том, – сказала бабушка, прижимая к себе Роммеля и пытаясь успокоить его (а для того, что­бы поймать его, потребовались объединенные усилия Майкла, моего папы, мистера Джанини и Ларса, причем схватили его за секунду перед тем, как он собирался выскочить на ули­цу, прямо на Пятую авеню, на свободу), – что Иоанна, в отличие от Джангбу, НЕ ПОЛИВА­ЛА МЕНЯ СУПОМ!

Боже, какой она иногда бывает стервой. Сейчас я сижу и знаю, что где‑то в этом го­роде, скорее всего в Квинсе, есть молодой человек, чья семья, возможно, будет голодать, и все из‑за МОЕГО ДНЯ РОЖДЕНИЯ. Все правиль­но. Джангбу потерял работу из‑за того, что Я РОДИЛАСЬ.

Я уверена, что где бы Джангбу сейчас ни был, он бы хотел, чтобы меня не было. Чтобы я даже не рождалась!

И я не могу сказать, что осуждаю его за это желание.